Княжий Волк

Испытание лагерем было окончено.

Впереди ждало настоящее испытание. Испытание войной.

Глава 36. Пыль на горизонте

Поход. Слово, которое в лагере звучало обещанием славы и добычи, на деле оказалось тяжёлой, изнурительной работой.

Дни слились в однообразную череду. Подъём с первыми петухами. Быстрый завтрак – кусок вчерашней лепёшки, запитый водой. А потом – бесконечные часы ходьбы под тяжестью оружия и снаряжения.

Войско Святослава растянулось на вёрсты, превратившись в гигантскую, медлительную гусеницу, ползущую на восток. Впереди – конные разъезды дружинников, за ними – сверкающая сталью "голова" войска, варяги и старшая дружина. В "теле" гусеницы текло пёстрое месиво из младших дружинников и ополчения. А в "хвосте" тянулся многокилометровый обоз – скрипучие телеги с провизией, походные кузни, купцы, лекари и женщины.

Пыль. Она была везде. Поднимаемая тысячами ног и копыт, она висела в воздухе плотной, удушливой завесой. Она скрипела на зубах, забивалась в ноздри, покрывала серой пеленой одежду и оружие.

Первые дни настроение в войске было приподнятым. Молодые воины, впервые отправившиеся в поход, травили байки, хвастались будущими подвигами. Ветераны посмеивались, но и они, устав от лагерного безделья, радовались движению. Все ждали лёгкой победы. Вятичи – лесные разбойники, что они могут противопоставить закованной в железо силе киевского князя?

Любомир шёл в своей "стене щитов", как и все. Монотонный ритм шагов, вес щита на плече, древко копья в руке. Его мысли успокоились. Не было времени на самокопание, была лишь простая физическая усталость. Он больше не сбивался, не нарушал строй. Его тело, наконец, подчинилось, привыкло к этой новой механике. Он стал винтиком в огромной машине.

На исходе третьего дня пути случилось то, что нарушило монотонность похода.

Они как раз становились на ночлег на берегу небольшой степной речки, когда с юга, со стороны Дикого Поля, прискакал дозорный разъезд. Кони были в мыле, на лицах всадников – тревога. Они спешились у шатра Святослава и что-то быстро доложили воеводам.

По рядам мгновенно пронёсся слух: "Враг! Печенеги!".

Лагерь напрягся. Сотники отрывистыми командами начали выстраивать воинов, готовясь отразить нападение. Любомир вместе со своим десятком занял место в строю, его рука крепче сжала копьё.

Но никакой атаки не последовало. Вместо этого все увидели то, о чём говорил дозорный.

На южном горизонте, там, где выгоревшая трава сливалась с небом, медленно поднималось огромное облако пыли. Оно не неслось на них, как от конной лавы, а медленно, неотвратимо ползло, закрывая собой полнеба.

Святослав, стоявший на холме, долго всматривался вдаль. Он не отдал приказ к бою.

"Это не атака," – сказал он своим воеводам. – "Так идут не воины. Так идёт народ. Со стадами и повозками".

Он выслал вперёд лучший конный отряд дружинников на разведку. Они ускакали, и лагерь замер в напряжённом ожидании.

Разведчики вернулись через час.

"Княже," – доложил их командир, – "Это узы. Весь род хана Айдоса. Они гонят свои стада и везут на арбах семьи. Они говорят, что их земли захватили печенеги, и они ищут защиты у великого князя русов. Хан Айдос просит дозволения подойти к твоему стану и говорить с тобой".

В лагере снова начались разговоры. Узы. Торки. Дикие степняки. Что им нужно? Почему они пришли именно сейчас? Святослав долго молчал, глядя на приближающуюся тучу пыли, в которой угадывалось движение тысяч живых существ.

"Пусть подойдут," – наконец приказал он. – "Поставьте усиленную стражу по периметру. Посмотрим, какую песню споют нам эти степные гости".

Любомир стоял в строю, слушая эти новости. Он смотрел на горизонт. Из Дикого Поля, из мира, который был для русов синонимом вечной угрозы, шла новая, непонятная сила. И он чувствовал, что этот пыльный закат изменит их поход гораздо сильнее, чем любые лесные засады вятичей.

Глава 37. Гости из степи

По приказу Святослава войско русов превратилось в вооружённую крепость. Наскоро был вырыт неглубокий ров, из выкопанной земли возведён бруствер. Лучников расставили по периметру. Все понимали: гости гостями, но степняк всегда остаётся степняком, и его "мир" может в любой момент обернуться градом стрел.

Любомир стоял в рядах своей сотни на холме, откуда открывался вид на долину. Зрелище, которое предстало их глазам, завораживало и пугало одновременно.

Это был не военный отряд. Это был целый народ, снявшийся с места. Огромное, колышущееся море живых существ, медленно вливающееся в долину.

Впереди, на низкорослых, косматых лошадях, ехали воины. Они не были закованы в железо, как дружинники Святослава. Их доспехи были сделаны из толстой, вываренной кожи, прошитой костяными пластинами. На головах – островерхие войлочные или кожаные шлемы. За спиной – короткие, тугие луки, у седла – кривые сабли и арканы.

Их лица. Они были другими. Скуластые, с узким разрезом тёмных, раскосых глаз. Загорелые до черноты. Они сидели в сёдлах не так, как русы, а как-то иначе, словно сросшись со своими конями в одно целое.

За воинами двигался нескончаемый поток. Тысячи овец, похожих на грязное, курчавое облако, сбивались в плотные отары. Огромные, лохматые волкодавы, молчаливые и суровые, бежали по бокам, удерживая стада. Мычали коровы, ревели верблюды – странные, горбатые звери, которых большинство русичей видели впервые в жизни.

И, наконец, двигались их дома. Огромные повозки-арбы, запряжённые волами, везли разобранные юрты – решётчатые остовы, шесты и скатанные рулоны тёмного, продымленного войлока. На повозках сидели женщины и дети. Их лица были такими же обветренными и скуластыми, как у мужчин. Женщины управляли волами с той же уверенностью, с какой их мужья управляли конями.

До лагеря русов донёсся звук. Это была не песня и не крик. Тысячи разных звуков сливались в один – блеяние овец, скрип повозок, гортанные выкрики пастухов, плач детей. И над всем этим плыл странный, чужой запах.

Он не был похож ни на запах киевского торга, ни на запах лесной чащи. Это был острый, терпкий запах конского пота, смешанный с запахом овечьей шерсти, кислого молока и едкого дыма костров, которые жгли не дровами, а сухим кизяком. Запах продымленной кожи и пыли вековых дорог. Запах степи.

Любомир стоял, сжимая копьё. Он смотрел на этих людей и понимал, что между ними и им пролегает пропасть. Вятичи, на которых они шли войной, были врагами, но они были понятными врагами. Они говорили на похожем языке, верили в похожих богов, жили в таких же срубах. Они были заблудшими, но братьями.

А эти… эти были чужими.

В каждом их движении, в каждом взгляде, в самом их запахе чувствовалась иная, дикая, необузданная сила. Сила, рождённая в бескрайних просторах, где нет ни лесов, чтобы спрятаться, ни стен, чтобы защититься. Где жизнь – это вечное движение, а единственное укрытие – небо над головой.

Кочевники остановились на расстоянии полёта стрелы, не пытаясь подойти ближе. Они начали разбивать свой собственный лагерь, и в их действиях была поразительная, отточенная веками слаженность. За час на пустом месте выросли десятки тёмных, похожих на грибы, юрт.

От их стана отделилась группа всадников – десяток воинов во главе с седобородым, одетым в богатый халат стариком. Это был хан. С поднятой в знаке мира правой рукой, они медленно поехали в сторону лагеря русов.

Святослав, стоявший на холме, кивнул своим воеводам. "Встречайте".

Вечер перестал быть томным. Из потенциальных союзников эти гости в любой момент могли превратиться в смертельных врагов. И каждый воин в лагере русов чувствовал это кожей.

Глава 38. Пир князей

Переговоры, начавшиеся днём, затянулись до позднего вечера. А когда стемнело, Святослав показал себя не только грозным воином, но и щедрым хозяином. Между двумя лагерями, на нейтральной земле, по его приказу разожгли огромные костры. Слуги тащили из обоза туши быков и баранов, насаживая их на вертела. Бояре выкатили бочонки с мёдом и пивом.

Это был пир вождей.

Княжеский шатёр, расшитый золотыми нитями, превратился в центр этого праздника. Внутрь были допущены лишь избранные. Сам Святослав, его главные воеводы, седоусые бояре, предводители варяжских отрядов. С другой стороны – хан Айдос, его сыновья и самые знатные беки, чьи халаты из шёлка и парчи резко контрастировали с простой и функциональной одеждой русов.

Там, в свете факелов, решалась судьба похода и, возможно, судьба целого народа. Из шатра доносились гул голосов, громкий смех, звуки гуслей. Там пили из серебряных чаш, ели с резных блюд, обменивались дарами и клятвами.

А вокруг этого островка власти и богатства простиралось море обычных воинов.

Любомир сидел у костра своего десятка. Они, как и тысячи других, получили свою долю "княжеской щедрости" – по куску жареного мяса и по кружке пива. Они ели и пили, глядя на далёкий свет княжеского шатра, и слушали отголоски чужого веселья.

Разговоры велись вполголоса.

"Говорят, князь им земли даст у Поросья," – делился слухами один из близнецов, – "чтоб от печенегов нас прикрывали".

"Ага, – хмыкнул Ратибор. – Пригреем змею на груди. Сегодня они от печенегов бегут, а завтра сами нам в спину ударят".

"Да ладно, десятник, – возразил юнец Юрка, опьяневший от одного запаха пива. – Конница у них – ух! С такой силой мы не то что вятичей, мы самого хазарского кагана за бороду возьмём!".

Они спорили, гадали, пытались по обрывкам слухов и движению теней угадать, как этот внезапный союз отразится на их собственных жизнях. Пойдут ли они дальше на вятичей? Или повернут на юг, биться за этих степняков? Они были всего лишь пешками в большой игре, и им оставалось только ждать, когда рука игрока переставит их на другую клетку.

Любомир больше молчал и наблюдал. Он смотрел на княжеский шатёр, на снующих вокруг слуг, на напряжённые фигуры стражников. Он видел, как от шатра отделилась высокая фигура. Хельга.

Она не участвовала в пире. Она вышла на воздух, чтобы остыть, или по приказу своего командира. В руке она держала пустой кубок. Её лицо в неровном свете факелов было похоже на высеченную из камня маску – сосредоточенную, непроницаемую, лишённую всяких эмоций. Она не пила, не смеялась. Она была на службе. Её острый, как у ястреба, взгляд обводил периметр, оценивая расположение стражи, отмечая тёмные участки между кострами. Даже здесь, на пиру, она оставалась воином.

Она на мгновение остановилась, и её взгляд скользнул по рядам костров ополченцев. Любомир не думал, что она его увидит, но она увидела. Их глаза встретились на долю секунды поверх голов и огней. В её взгляде не было ничего – ни презрения, ни интереса. Лишь холодная констатация факта. Ты – там, внизу. Я – здесь, наверху. Между нами – пропасть. Она отвернулась и снова вошла в шатёр, в мир вождей.

Любомир отвёл взгляд. Он снова почувствовал эту стену. Стену, которую он преодолел в бою, но которая снова выросла между ним и настоящими воинами. Они – внутри, вершат судьбы. Он – снаружи, ждёт своей. Он отхлебнул из кружки тёплое, горьковатое пиво. Оно показалось ему вкусом его собственного положения.

Глава 39. Дева-воительница

Пир шумел. Из приоткрытого полога княжеского шатра вырывались то взрывы грубого хохота, то напряжённые ноты гортанной речи, то переливы струн. Воины снаружи, разгорячённые пивом, уже затянули было походную песню, но осеклись под грозным взглядом дружинника из стражи.

Любомир сидел, прислонившись к колесу повозки, и смотрел на шатёр не отрываясь. Его уже не интересовали ни воеводы, ни варяги. Его внимание приковала другая фигура.

Он заметил её ещё днём, когда ханская свита только въезжала в лагерь. А сейчас, в неверном свете факелов, её образ стал ещё более чётким и странным.

Девушка. Она была в шатре, среди мужчин, и держалась рядом с седобородым ханом Айдосом. Было очевидно, что это его дочь. Но она не была похожа на безмолвную прислугу или украшение пира.

На ней было не платье, расшитое узорами, а одежда, созданная для движения. Узкие штаны из мягкой кожи, заправленные в сапоги с загнутыми носами. Длинный шёлковый халат синего цвета, перехваченный широким серебряным поясом. На поясе, в богато украшенных ножнах, висел длинный, узкий нож – не кухонный, а боевой. Её чёрные, как смоль, волосы были заплетены в две тугие косы, в которые были вплетены серебряные монеты.

Она двигалась с плавной, сдержанной грацией степной кошки. Когда она подавала отцу чашу, её движения были точны и экономны. Когда она отходила в тень, её фигура почти сливалась с пёстрыми коврами.

Но поражали не одежда и не движения. Поражали её глаза.

Тёмные, чуть раскосые, с длинными ресницами, они были удивительно внимательными. Она не принимала участия в громких разговорах мужчин. Она молчала. Но её взгляд не был пустым или покорным. Он непрерывно скользил по лицам русов, сидевших за столом. Она не просто смотрела, она оценивала.

Любомир видел, как её взгляд задержался на широченном, хохочущем воеводе Свенельде. Как она внимательно изучала предводителя варягов, отмечая шрамы на его руках. Как она прислушивалась к тону голоса Святослава, когда тот говорил.

Она оценивала их. Их силу, их слабости, их намерения. Она делала это с той же холодной, бесстрастной серьёзностью, с какой Хельга несколькими днями ранее оценивала его самого на тренировочном поле. Она читала этих могущественных, заносчивых мужчин так же, как он читал следы зверя в лесу.

Она была дочерью своего народа – народа, который выживал в Диком Поле не только благодаря силе, но и благодаря умению понимать врага, чувствовать опасность, видеть то, что скрыто за словами.

Любомир вдруг понял, что эта тихая, сдержанная девушка в синем халате, возможно, опаснее любого воина из свиты её отца. Её оружием были не сабля и лук. Её оружием был её ум и её внимательный, ничего не упускающий взгляд. Он невольно сравнил её с Хельгой. Варяжка была волчицей – явной, зримой угрозой. Эта же была похожа на змею, затаившуюся в тени, – тихую, прекрасную и смертельно опасную.

Глава 40. Разговоры у костра

Пир в княжеском шатре закончился далеко за полночь. Гости разъехались, огни погасли. Лагерь погрузился в тревожный сон, но разговоры не стихли. Они просто ушли от больших костров к малым, от громких криков – к сдержанному шёпоту.

Слухи, как круги по воде, расходились из центра, от тех, кто был ближе к власти. Какой-нибудь обозник, подносивший вино, слышал обрывок фразы. Дружинник из охраны подмечал, с каким выражением лица хан пожал руку князю. Из этих обрывков и догадок простые воины пытались соткать картину своего будущего.

К костру Ратибора забрёл знакомый гридень, один из тех, что стояли в оцеплении. За кружку пива он поделился тем, что удалось услышать.

"Просятся на службу," – выдохнул он, утирая пену с усов. – "Говорят, печенеги их совсем доконали. Род их почти весь вырезали. Ищут защиты под рукой Святослава".

"И чего просят?" – спросил Ратибор, подбрасывая в огонь ветку.

"Земли. Хотят сесть по южной границе, вдоль Поросья. Там сейчас пусто, одни старые городища. Говорят, будут для князя заставой от Дикого Поля. Щитом от своих же братьев-степняков".

В десятке наступило молчание. Все обдумывали услышанное.

"А взамен?" – не унимался Ратибор.

"А взамен хан клянётся выставить Святославу три тысячи сабель. Конных. Умелых. Говорят, лучники у них такие, что белку в глаз бьют на полном скаку".

Три тысячи всадников. Цифра прозвучала внушительно. Каждый здесь, даже самый зелёный юнец, понимал, что это такое. Это была целая армия. Сила, способная в одиночку решить исход крупной битвы. Конница была ахиллесовой пятой войска русов, вынужденных полагаться на свою тяжёлую, но медлительную пехоту.

"Три тысячи…" – задумчиво протянул один из близнецов. – "С такими молодцами можно до самого Царьграда дойти!".

"Или получить три тысячи ножей в спину, как только отвернёшься," – проворчал старый воин из соседнего десятка, придвинувшийся поближе, чтобы послушать новости. – "Степь степи – волк, а не брат. Сегодня они с нами, завтра – с печенегами, если те больше пообещают".

"А князь что?" – спросил Любомир, до этого молчавший. Это был его первый вопрос.

Гридень пожал плечами. "А кто его, сокола, разберёт? Сидел, слушал, усом крутил. Лицо – как камень. Но, сдаётся мне, ему мысль эта по душе пришлась. Уж больно лакомый кусок. Такой конницы ни у одного князя нет".

Они снова замолчали. Каждый понимал – союз выгоден. Очень выгоден. Он мог изменить весь расклад сил на южных границах, превратить Святослава из просто сильного князя в неоспоримого владыку.

Но все также понимали, что за такие дары всегда приходится платить. И цена пока не была названа. Ханы не отдают своих воинов просто за обещание земли. Союзы скрепляются не только словами. Они скрепляются кровью, золотом или браками.

"Что-то князь им ещё пообещает," – задумчиво произнёс Ратибор, глядя в темноту, в сторону стихшего степного лагеря. – "И боюсь, платить за это обещание придётся не только ему".

Любомир слушал эти разговоры и чувствовал, как большая, невидимая игра, которая велась там, в шатре, протягивает свои щупальца сюда, к их маленькому костру. Он думал о странной, молчаливой девушке в синем халате. И впервые ему стало по-настоящему тревожно. Потому что он чувствовал, что эта большая игра вот-вот коснётся его лично.

Глава 41. Вызов

После полуночи пир выплеснулся из тесных рамок княжеского шатра. Вожди, разгорячённые мёдом и вином, вышли на поляну между двух лагерей, где горели самые большие костры. Переговоры, кажется, прошли успешно, и теперь настало время для демонстрации удали – неотъемлемой части любого союза и любого праздника.

Хан Айдос, желая показать товар лицом, хлопнул в ладоши.

"Князь, твои воины сильны в строю," – прокричал он Святославу с сильным степным акцентом. – "А мои сыновья сильны один на один! Пусть они померяются силой в дружеском поединке, чтобы наше братство было крепким, как сталь!".

Святослав хищно улыбнулся. Это был вызов, который он не мог не принять.

"Добро!" – крикнул он в ответ. – "Пусть наши лучшие покажут, на что способны!".

Образовался огромный круг. Тысячи глаз – и русов, и степняков – были устремлены в центр.

Первым от узов вышел молодой, мускулистый воин, ловкий, как барс. Против него Святослав выставил своего дружинника, Ивора – не самого крупного, но опытного и быстрого бойца. Они сошлись на деревянных мечах. Бой был коротким. Ивор, используя свой большой щит, чтобы сковать движения степняка, обманным движением зашёл ему за спину и сбил с ног.

Русы взорвались одобрительными криками. Узы мрачно молчали.

Затем вышел ещё один степняк, и Святослав выставил против него могучего варяга. Здесь всё решила грубая сила – варяг просто смял противника, отбросив его на несколько шагов. Снова крики, снова молчание гостей.

Святослав был доволен. Его воины показали превосходство. Но он был не только воином, но и тонким политиком. Он понимал, что нельзя слишком унижать будущих союзников. Нужно было показать им не только грубую силу, но и что-то ещё.

И тут его взгляд, скользнувший по толпе, нашёл то, что он искал.

Он увидел Любомира, стоявшего в тени, у самой границы круга. Князь вспомнил. Поединок на острове. Хитрая, "нечестная", но такая эффективная победа. Он решил показать гостям, что у него в войске есть не только медведи, но и волки.

"Довольно!" – рявкнул он, и шум стих. – "Вы видели силу моих дружинников. А теперь я покажу вам нашу лесную хитрость!".

Его палец, украшенный массивным перстнем, указал прямо на Любомира.

"Пусть выйдет охотник, победивший варяга!"

Все головы повернулись в сторону Любомира. Тысячи глаз уставились на него. Для большинства это прозвучало как неслыханная честь. Простолюдина, ополченца, сам князь вызывал в круг великих воинов. Десяток Ратибора замер от гордости и шока.

Но Любомир похолодел. Он почувствовал, как ледяная рука сжала его внутренности. Он не был дураком. Он понимал, что это не награда.

Это было испытание. Проверка. Святослав не просто развлекался. Он выставлял его на всеобщее обозрение, как редкого, диковинного зверя. Он показывал хану свои "инструменты". И хотел посмотреть, не сломается ли этот инструмент под давлением.

Он не мог отказаться. Отказ на глазах у всей армии, после прямого приказа князя, был бы равен самоубийству.

Медленно, чувствуя на себе взгляды воевод, варягов, Зоряны, Хельги, и – что было хуже всего – тёмные, внимательные глаза степной девы Айгуль, он шагнул из тени в ярко освещённый круг. Он снова оказался один против всего мира.

Глава 42. Поединок двух миров

Хан Айдос, уязвлённый двумя поражениями подряд, на этот раз решил выставить своего лучшего бойца. Это не был громила, подобный Бьорну. Из рядов степняков вышел воин среднего роста, жилистый, с мускулами, сухими и твёрдыми, как оленьи сухожилия. Его движения были плавными, почти кошачьими. Он не улыбался и не играл на публику. Он был серьёзен и сосредоточен.

Вместо прямого меча или топора, он был вооружён лёгкой, изогнутой саблей, которая казалась продолжением его руки. А вместо большого деревянного щита он держал в левой руке маленький, круглый калкан, окованный железом – предназначенный не для того, чтобы прятаться, а для того, чтобы отбивать и парировать удары.

Их поставили в центр круга. Выдали затупленное оружие, чтобы избежать смертельного исхода, но все понимали: даже тупая сталь может ломать кости и калечить.

"Начинайте!" – крикнул судья.

И начался бой, не похожий ни на один из предыдущих. Это было столкновение двух философий. Философии леса и философии степи.

Любомир ожидал яростной, прямолинейной атаки. Но степняк не спешил. Он начал кружить вокруг Любомира – не как медведь, а как степной коршун, высматривающий добычу. Его шаги были лёгкими, пританцовывающими. Он держал саблю низко, постоянно двигая ей, гипнотизируя, выискивая брешь.

Первая атака была молниеносной. Он не рубил, он резал. Короткий выпад, и его кривая сабля со свистом пронеслась там, где только что была рука Любомира. Он не пытался проломить оборону, он хотел обойти её, найти щель, нанести быстрый, болезненный удар.

Любомир мгновенно понял – его старая тактика, "танец волка", здесь не сработает. Этот противник был не глупым медведем. Он был таким же волком, только степным. Он был быстрым, терпеливым и умным. Измотать его было невозможно.

Любомир ушёл в глухую оборону. Он выставил перед собой свой неуклюжий, но большой ополченский щит и короткий меч, который ему дали. Теперь его задачей было просто выжить.

Лязг стали о дерево. Снова и снова. Кочевник не давал ему ни секунды передышки. Он был везде. Он атаковал с разных сторон, постоянно меняя ритм. То серия быстрых, секущих ударов, нацеленных на ноги и руки. То внезапный мощный выпад, целящий в корпус. Его маленький щит-калкан был не просто защитой – он использовал его как оружие, нанося им жёсткие, болезненные удары по щиту Любомира, чтобы сбить его с ритма, заставить раскрыться.

Любомир лишь отступал и защищался. Он пятился, тяжело дышал, принимая удары на щит. Кожаная обшивка уже была изрезана в нескольких местах. Левая рука, державшая щит, начала неметь от постоянных сотрясений. Толпа русов, поначалу ожидавшая от своего героя новой хитрости, притихла. Их боец выглядел плохо. Его просто избивали.

Степняки, наоборот, оживились, подбадривая своего воина гортанными криками.

Любомир чувствовал, что проигрывает. Этот бой был как поединок с водой. Он мог выставить плотину, но вода находила любую щель, просачивалась, подмывала, и он знал, что рано или поздно плотина рухнет. Он отчаянно искал выход. Он всматривался в движения противника, пытаясь найти слабость, ошибку, хоть какой-то изъян в его безупречной технике.

Но изъянов не было. Этот воин был совершенен.

И тогда Любомир понял, что победить его в честном бою невозможно. Значит, бой должен перестать быть честным. Ему снова придётся стать охотником. И придумать ловушку. Прямо здесь, сейчас, под взглядами тысяч людей.

Глава 43. Цена мгновения

Бой затягивался, превращаясь в изматывающее противостояние выносливости. Пот градом катился по лицу Любомира, смешиваясь с грязью. Левая рука, державшая щит, превратилась в сплошной сгусток боли. Но и степняк уже не был таким свежим. Его атаки стали чуть менее быстрыми, дыхание – более громким. Они оба были на пределе.

Любомир знал, что у него остался один, максимум два шанса. Противник был слишком опытен, чтобы совершить случайную ошибку. Значит, ошибку нужно было создать. Спровоцировать. Заставить зверя самого сунуть голову в петлю.