Инквизитор. Божьим промыслом. Книга 16. Серебро и олово

И Волков кивает, да-да, а сам думает, что ужин, собираемый в его честь, будет непростым, а роскошным.

Но генерал не успевает ответить, дверь в столовую распахивается и из столовой сначала выскакивают лакеи, а за ними появляется обер-прокурор, он идёт чуть боком и что-то говорит, и конечно же его речь предназначается владетелю земли Ребенрее. На шаг за ним, высокий, с голенастыми, сухими ногами вышагивает сам курфюрст, он внимательно слушает своего родственника. Кивает ему соглашаясь.

А уже за ними чередой выходят и другие важные лица. Тут и тайный советник курфюрста, министр земли фон Виттернауф и беседующий с ним казначей Нагель, и несущий за ними целую кипу бумаг первый писарь казначейства Пурлинг, ещё пара каких-то чиновников, а ещё какой-то поп, видно, пришедший заместить вильбургского епископа, который поленился сам идти к завтраку во дворец, а такую-то рань. В общем два десятка разных господ, что обеспечивали работу дворца, города, государства и жизнь герба Ребенрее.

Кюн, Волков, Багель, граф де Годфруа де Вилькор и сын герцога, все кланяются при появлении курфюрста. А тот самый юный секретарь, что предлагал генералу присоединиться к завтраку, подбегает к Его Высочеству и что-то сообщает ему. И тот тут же начинает оглядываться и находит глазами Волкова. Он уже перестал слушать обер-прокурора и улыбаясь идёт к нему.

– Что же вы не присоединились к нам, дорогой барон?

– Я поздно получил приглашение, Ваше Высочество, а когда пришёл, завтрак уже начался. Я не хотел мешать.

– Ах, какая глупая скромность, мы же все вас ждали, генерал! – Воскликнул фон Виттернауф.

А герцог продолжает, подходя к барону разводит руки для объятий. Да, да… На глазах у первых чиновников и вельмож земли герцог обнимает генерала:

– Рад, вас видеть, дорогой мой. Надеюсь, на этот раз вы вернулись без ран.

– На этот раз Бог миловал, – отвечает Волков. Хотя укол под кирасу, что он получил в замке, ещё ему напоминал о себе при резких движениях.

– Мы молились за вас Господу, брат мой, и я, и герцогиня, – продолжает курфюрст. – Бог услыхал наши молитвы. – Он чуть отстраняется и тоже сморит на его золотую цепь:– Вас, барон, принцесса уже наградила! Я рад за вас.

Его Высочество говорит это искренне, во всяком случае всем окружающим именно так и кажется.

«Наградила, но неплохо было бы получать награду и от принца». Но пока в награду от сеньора он получает лишь публичные объятия и добрые слова. Это настоящие объятия и разговор сеньора (отца или старшего брата) с вассалом (сыном или братом младшим). Затем он обращается к сыну и своему племяннику, чуть освободив объятия, но не выпуская Волкова до конца:

– Вот, господа, перед вами живой, воплощённый пример настоящего рыцарства! Вам есть у кого учиться храбрости.

– Истинно так, истинно так, господа! – Подхватывает за курфюрстом барон фон Виттернауф.

И все другие чиновники, нестройным хором поддерживают герцога и его министра. И даже обер-прокурор граф Вильбург, может и не с большой охотой, но кивает со всеми согласно: да, пред нами, несомненно, истинный рыцарь.

Глава 3

– Что ж, – герцог продолжает, – пойдёмте, барон, нам всем не терпится узнать уже не из писем, а от вас лично, как у вас всё складывалось в Винцлау. – Он тут подзывает к себе секретаря. – Разыщите графа Нахтенбеля пусть присоединится к нам в большом рабочем кабинете. – И уже обращаясь к генералу продолжает, – ну, пойдёмте, барон.

Молодого принца в кабинет допустили, курфюрст поощрял интерес сына к государственным делам, а вот Годфруа Эрнста Алоиза де Фриона, графа де Вилькора, Волков в кабинете не увидел, видно тому на государственный совет путь был заказан, не смотри, что племянник курфюрста. Обычно сюзерен сам усаживался во главу большого стола, в кресло с гербом, а сановники рассаживались по его руки, по мере важности. Но на сей раз позиция эта была изменена, кресло герцога было выставлено в свободный центр залы, за ним расположились два писаря, с бумагами и чернилами, чтобы вести протокол и записывать речи выступавших, а всем остальным господам лакеи поставили стулья от стола и получился круг. Некоторым из чиновников, из тех, что помельче, стульев не хватило, ну дак ничего – постоят. Тут к Его Высочеству подошёл статс-секретарь Кайсель, склонился к его уху и что-то спросил: но тот покачал головой:

– Пусть подождёт, потом… Сначала я хочу послушать генерала.

А Волков же уселся на стул напротив Его Высочества и удобно вытянул ногу, и герцог уже был готов слушать его:

– Ну, друг мой, рассказывайте.

– Ну что ж, начну с общей диспозиции, – заговорил генерал. – А она такова. Власть инхаберин в земле Винцлау слаба, в виду её женской природы и склада ума, маркграфиня ничем не управляет. – Это заявление, кажется, не вызвало у герцога удивления, а вот фон Виттернауф, который сидел по левую руку от курфюрста, так даже стал кивать головой соглашаясь с Волковым: да, всё так и есть. – Кажется, что всё в земле управляется её дядей, канцлером Брудервальдом. Он был канцлером и при покойном маркграфе. Который делами земли не занимался, а лишь охотился. На первый взгляд, канцлер собрал у себя в руках всю власть…

– На первый взгляд? – Не понимает его фон Виттернауф.

Волков чуть помолчал, думая, как сформулировать свою мысль:

– Полагаю, что он только часть власти в Винцлау, большая сила, как мне показалось, принадлежит фамилии Лагер-Вельхен, у этой фамилии много поместий в Хюрренвальдской долине, а ещё фамилии Вергель, сам граф майордом дворца Винцлау из этой фамилии.

– Цирль и Хюрренвальд, как и Эдден, это доменные земли герба Винцлау, – вспомнил герцог, он был хорошо подготовлен на сей счёт, – получается, что истинная власть принадлежит не только канцлеру Брудервальду, но и всем гербам, что входят в фамилию Винцлау.

– Так мне кажется, Ваше Высочество, – говорит Волков. – И грабят казну они все вместе, как раз потому, что нет в земле Винцлау истинного хозяина.

– Грабят? – Как-то с сомнением поинтересовался господин Нагель.

– Несомненно, – отвечает ему барон. – Несомненно грабят, казна абсолютно пуста, казначей уверяет, что все деньги идут на погашение каких-то неимоверных долгов, хотя Винцлау уже много лет ни с кем не воевали, новых замков по границам не возводили, покойный маркграф был в своих потребностях скромен, и если что и тратил, так на шикарные псарни и соколиные парки, ну может быть на конюшни, кони там и вправду хороши, но их там и полсотни не будет. Не могли маркграф и маркграфиня наделать таких долгов, что сия богатейшая земля не может годами те долги выплатить.

– Дурное управление, – замечает курфюрст.

– Я об этом и говорю, – соглашается с ним генерал. – Раз нет в земле истинного хозяина, так все иные будут от той земли отрывать, кто сколько осилит, и приведут ту землю к полному разорению, непременно приведут.

Это было то, что герцог хотел слышать, и посему он согласно кивал: да, барон, вы правы. Ну, естественно никто из вельмож не остался в стороне, все с этим тезисом генерала были полностью согласны. Но имелись к нему и вопросы:

Граф фон Вильбург поинтересовался:

– А как же вы узнали о столь бедственном положении казны Винцлау? Неужто вам казначеи показали счета?

– В том-то и дело, что не хотели показывать, причём не мне, а принцессе, – начал барон, – нагло ссылались на её глупость, дескать, она ничего в них не поймёт. Когда я привёз её в Швацц, у неё не было хорошего платья, кровопийцы держали её в плохой одежде, и она просила у канцлера несколько тысяч монет себе на новый гардероб. Но ей было отказано, за неимением денег в казне. Хотя я видел, как богата земля, поля обильны, виноградники, даже рощи олив встречаются, да там один мост через реку, возле Швацца, приносит денег больше, чем половина мостов Ребенрее, – вспоминал он. – А принцессе, у которой холопки растащили гардероб, пока она была в плену, казначей не находит нескольких тысяч монет. Дескать, мы выплачиваем проценты по долгам. Ждите, принцесса.

– Простите, барон, – уточняет фон Виттернауф. – Вы сказали, что прислуга разворовала гардероб принцессы?

– Не только гардероб, они разворовали ещё и часть её драгоценностей. Как выяснилось, у принцессы и опись драгоценностей пропала, или её вообще не было. – Тут Волков делает паузу. – А может быть драгоценности воровала уже не прислуга. Причём на требование инхаберин выяснить, кто своровал её платья и наказать виновных, кастелян дома сказал, что не может этого сделать, так как новых горничных ему не найти, потому что зарплата их мала, так её ещё и не выплачивают. Мне пришлось

искать маркграфине служанку.

Герцог, слыша это только качал головой, в его дворце не воровали.

За подобное прислугу могли отправить в каторгу, выпоров перед этим. И все это знали. К тому же во дворце работали семьями, поколениями, так что случаи воровства тут были крайне редки.

– Вам пришлось искать ей служанку? – Переспрашивает прокурор.

– Да, с трудом, но ей удалось избавиться от той служанки, которую подозревали в воровстве, и я нашёл Её Высочеству девушку, которой можно было доверять. У меня в отряде не было женщин, чтобы прислуживать принцессе в пути, пришлось нанять одну крестьянку. А уже в Швацце уговорить её остаться у маркграфини.

– Вы оказали принцессе много разных услуг, – замечает тут министр фон Виттернауф. – Возможно поэтому, маркграфиня в письме к нашему сеньору, просит оставить вас при ней в Винцлау.

– Да, она упоминала о том, – поддерживает его герцог,– и мы уже

думали дать согласие.

– Она просила Ваше Высочество оставить меня там с нею? – Он некоторое время молчит. – Да, она и меня просила остаться, и я её прекрасно понимаю, ведь те несколько рыцарей, её ближнего круга, которые служили ещё её отцу, были убиты Тельвисами. Другие сбежали… Она в своём замке оказалась совсем одна, у неё даже не было верных служанок, их тоже убили колдуны.

И тут первый раз за весь разговор слово взял молодой принц Георг Альберт:

– Барон, расскажите нам… господам, как вы освобождали

принцессу из лап ведьм и колдунов?

Но курфюрст смерил сына взглядом немного усталым, и чуть недовольным, и заговорил с укором:

– Вам, принц, пора уже взрослеть. О своих подвигах в замке, барон будет рассказывать за ужином при дамах, вам, как будущему правителю, нужно слушать то, что он рассказывает сейчас. Это очень всё поучительно. Он видел двор Винцлау изнутри, и никто более нам про внутренние дела большой и очень, очень богатой земли не расскажет. Так что внимательно слушайте барона.

– Да, батюшка, – кивнул молодой принц.

И тут снова заговорил Вильгельм Георг фон Сольмс граф Вильбург:

– А отчего же вы, барон, не остались при маркграфине, раз женщина и будущая наша родственница прибывала в столь неприятных для неё условиях? Уж верная рыцарская рука ей бы при дворе не помешала, судя по вашим же словам.

Да, обер-прокурор умел задавать вопросы, и, казалось бы, ничем он в словах своих генерала не упрекнул, но так ловко смог спросить, что и ответа иной человек не сразу бы нашёл. Но то не касалось опытного генерала, и он сразу нашёлся, что ответить:

– А я и намеревался, поначалу, побыть с нею и дождаться приезда нашего посольства, но тут мне из наших земель пришло письмо, что творится здесь вопиющее. На моего юного племянника, и на мою сестру, совершено отвратительное и подлое покушение. Что некоторые добрые подданые нашего сюзерена, пролили кровь защищая моих любимых родственников, и что подлые убийцы так распоясались, что, не выполнив чью-то гнусную волю днём, пришли ночью к дому почтенного человека и брали его штурмом, как орда злобных сарацинов брала замок христолюбивых рыцарей. И всё это было в городе Малене, где для каких-то господ-разбойников, словно и законов нет, словно не боятся они никого, или чьим-то именем весомым прикрываются, упиваясь своей безнаказанностью.

Тут в зале для советов повисла гробовая тишина, и так как ему никто не ответил, Волков и продолжил:

– Я единственный муж в доме своём, я единственная защита для графа Малена и для графини Мален, не на кого им более уповать, не у кого было искать спасения, и как мне было поступить в той ситуации? Остаться при принцессе, или кинуться спасать своих близких?

– Но они, всё-таки, нашли своё спасение, – саркастично замечает обер-прокурор. И нашли его без вас.

Конечно, он знал, что Брунхильда с графом уехали в Ланн, к извечному сопернику дома Ребенрее.

– Они поехали к моей племяннице, она приютила их, – замечает ему Волков, – а куда же ей было бежать? Графиня не знала когда я буду.

– И побежала она к архиепископу Ланна, – продолжает гнуть своё обер-прокурор.

Волков интересуется:

– Уж не подскажите, господин граф, куда ей и сыну её податься, когда в следующий раз, убийцы не понесшие наказания, и обнаглевшие от безотказности, снова наймут головорезов, чтобы убить юного графа?

Да, вот теперь Вильгельм Георг Сольмс фон Ребенрее, граф Вильбург, дядя курфюрста, смотрел на Волкова с неприкрытой неприязнью, потому как сколько не пытался, а не мог найти ответа на заданный этим проклятым выскочкой вопроса. А в довершении к его этому ступору, пока прокурор пыжился в поисках нужных слов, вдруг снова заговорил юный принц Георг Альберт:

– Господин граф, а в самом деле, от чего же никак вы не сыщите тех негодяев, что учиняли бесчинства в Малене?

– Дорогой Георг, – чуть приглушённо отвечает ему обер-прокурор, он так говорит, словно не хочет, чтобы ещё кто-то слышал его слова, – следствие о том деле… Идёт, идёт.

– Просто странно это, у того мальчика, такая же фамилия, как и у

меня, он ведь тоже Мален, как и я, отчего же к делу тому отвратительному такое небрежение, быть может, вы не считаете его нашим родственником?

Дело, вдруг, из ничего, буквально на пустом месте стало оборачиваться такой грозной склокой, которая сейчас, ни прокурору, ни Волкову, ни курфюрсту была не нужна, и посему герцог постучал дланью по подлокотнику кресла: тихо, господа, прошу тишины. И чтобы лишние слова, тут, перед большим скоплением чиновников и первых лиц земли Ребенрее не вспыхнули уже открытой ссорой, сдобренной неприкрытой неприязнью, он произнёс, отводя потоки негодования:

– Барон, а как вам показалась маркграфиня?

– Прекрасна, умна, для женщины, и сильна как крестьянка.

– Как крестьянка? – Стали повторять его слова вельможи. Кажется, это немного разрядило атмосферу в зале. Господа посмеивались. – Он сказал: сильна как крестьянка? Он именно так и сказал о маркграфине?

И пока все улыбались, Волков продолжил:

– Если Её Высочество одеть как крестьянку и чуть присыпать пылью, вы не отличите её от той сильной женщины, что за день на поле вяжет сотню снопов.

И тут уже атмосфера в кабинете курфюрста окончательно разрядилась. И сам сюзерен улыбался, и его сын посмеивался, и все иные господа не стеснялись своих улыбок и смешков. Ну, надо же, что этот генерал придумал: истинная принцесса, а он сравнил её с крестьянкой, да ещё и говорит, что это прекрасно.

Глава 4

– То есть здоровье у неё хорошее? – Интересуется казначей Нагель.

И конечно это был важнейший вопрос. Ведь речь шла о здоровье женщины, которой предстояло рожать наследников, учреждать династию.

– Вид у неё хоть и не цветущий был, после длительного заточения, но здоровье, как мне кажется, у неё хорошее.

– Откуда же вам знать как она сильна и как её здоровье? -интересуется обер-прокурор, и опять в его голосе, генерал чувствует неприязнь, подозрительность. А может даже и намёк.– Вы же не врач, почему вы так решили?

– Я провёл в башне, мы заперлись там от врагов, с маркграфиней полдня, ночь и ещё утро до полудня, без еды и воды, я по мере сил выполнял роль её прислуги, так как она стеснялась моих оруженосцев и солдата, что были с нами. Я помогла ей по мере сил ещё два дня, пока нам не удалось в одном из селений найди для неё горничную. Маркграфиня сильна, она легко переносила жажду и голод, при том не падала духом, в окружении злых врагов. Для неё подняться на верх башни с самого низа, по высоким ступенькам, вовсе не представляло труда. – Этого рассказа было достаточно, хотя он мог бы так же вспомнить как крепки у принцессы… Объятия.

– Но у неё же больна дочь, – напоминает ему фон Виттернауф. – Вам известно о том, барон?

– Да, но пути Господни неисповедимы. Не думаю, что дочь принцессы больна какой-то наследственной болезнью.

– М-м… – Замечает граф Вильбург. – Так вы ещё и лекарь, и разбираетесь в болезнях.

– Нет, но я видел болезное дитя, то какая-то тяжкая хворь, что приводит к отторжению пищи, и я сказал принцессе Оливии, что у меня есть хороший врач, и я ей обещал его прислать, и как только оказался дома, послал ей своего врача. Надеюсь, что он уже у неё.

И тут герцог поднял палец! Это был знак для его статс-секретаря, тот стоял за креслом курфюрста и сразу склонился к Его Высочеству, а герцог и говорит:

– Барон, пусть ваш врач напишет отчёт по приезде, и пришлёт его нам, нам важно знать, что болезнь дочери Её Высочества не наследуется по линии матери.

Статс-секретарь тут же велел писарям записать это распоряжение курфюрста, чтобы потом не забыть и справиться о его исполнении. А герцог спросил:

– А на кого, по-вашему, мы могли бы положиться там, в Винцлау, кто

в той земле нам друг?

– Уж и не знаю, даже, кто там нам друг, – отвечает ему генерал задумчиво, – сама маркграфиня разве что… Она ждёт жениха, и думает, что он поможет ей сладить со своеволием сеньоров в земле, ну может ещё и обер-егермейстер Гуаско ди Сальвези, правда большой роли при дворе он больше не играет, он был важен при живом маркграфе, а теперь охота не очень-то нужна и его хотят отставить, а великолепные псарни, конюшни и соколиные павильоны убрать, дескать слишком дорого всё это содержать. Но думается мне, всё это великолепие, особенно конюшни, местные придворные хотят… Попросту разграбить, пока во дворце не появился новый хозяин.

Герцог некоторое время молчит, а потом и спрашивает:

– А и вправду так хороши те конюшни и псарни?

– Они лучшие из тех, что я видел, – отвечал ему Волков. И добавляет. – Если вы пошлёте к нему кого-то из ваших егерей, чтобы посмотреть их… Возможно это остановит отставку Гуаско.

– Или ускорит её, – замечает обер-прокурор.

С этим трудно было спорить и Волков развёл руками. А барон фон Виттернауф, тогда спрашивает у него:

– Ну, с друзьями мы определились, а кто же тогда нам недруги?

– Недруги? – Волков вздохнул. – Да все сеньоры земли. Им

абсолютно не нужен суверен. – И тут вельможи согласно кивают

головами, они всё понимают. – А главный наш противник, как я смог уразуметь, это Брудервальд.

– Дядя маркграфини, – уточняет фон Виттернауф.

– Да, дядя маркграфини, – соглашается Волков. – Он завилял прилюдно, что сеньоры Винцлау имеют право сами избрать себе суверена, сами найти принцессе мужа, и так же говорил, что если для того нужно будет собрать ландтаг, то он сам это сделает.

– О! – Воскликнул молодой принц и сразу повернулся к отцу. – Батюшка, но разве он имеет на то право?

И все другие присутствующие также были удивлены, как и молодой человек. Удивлены и даже немного шокированы. А герцог лишь смерил осуждающим взглядом сына: что это за эмоции? Где ваше хладнокровие, принц? И тогда фон Виттернауф поясняет молодому принцу и всем иным господам:

– При отсутствии в земле первого сеньора, представители первых семейств общим желанием и согласием имеют право собрать ландтаг из нобилей земельных, а также представителей городов и отцов церкви. – И он уже теперь обращается к Волкову. – И как вам кажется, барон, сеньоры Винцлау осмелятся собрать ландтаг, чтобы выбрать маркграфине мужа?

И тогда Волков и отвечает ему:

– Уж и не знаю, господин барон, – потом он смотрит на герцога и продолжает, – не знаю сеньор, но сдаётся мне, что не будь на то чьей-то высокой воли, то и речи эти сеньоры Винцлау насчёт ландтага заводить не посмели бы. Уж очень большая дерзость с их стороны.

Едва он это сказал, как тонкие узловатые пальцы курфюрста стали постукивать по подлокотнику кресла, хотя его лицо и оставалось спокойным или даже чуть надменным. Курфюрст умел сохранять хладнокровие. А вот в том постукивании генерал разглядел волнение, а может быть раздражение своего сеньора, верный знак того, что он думал точно так же, как и Волков, и теперь генерал лишь подтверждал его мысли.

«Высокая воля! И чья же воля могла так раззадорить сеньоров Винцлау?» Только того, кто имел право оспаривать у курфюрстов Ребенрее марьяж с принцессой Винцлау. То первый сеньор империи. И словно в продолжении этого, министр Его Высочества спрашивает:

– А что же у вас произошло с горожанами, там, в Винцлау?

– Мой оруженосец был тяжко ранен во время схватки в замке, – начал генерал, – и с двумя людьми я отправил его в Туллинген, чтобы он там мог получить врачебную помощь. Но мои люди были схвачены и брошены в тюрьму, а потом мне в обиду,– тут Генерал не стал упоминать, что ещё и в обиду и самому курфюрсту, об этом говорить нужды не было, – они ещё и были биты, им выбили зубы.

– Бюргеры вольных городов – скоты, – констатировал барон фон Виттернауф, – но этим же их козни против вас не кончились?

– Не кончились, – подтверждает генерал, – на обратном пути, эти негодяи вывели из города войска, втрое больше моего, и потребовали у меня ту добычу, что я взял в замке упырей Тельвисов, дескать я её своровал, но ещё требовали и принцессу, что уже была со мной, тоже видно уворованную. Серебро пришлось отдать, но принцессу я отдавать отказался, сказал, что буду биться за неё, простроил людей на удобном месте, да и сама она не захотела с ними идти. Проявила свою волю. Сказала, что я её освободил, я её и в Швацц провожу.

– Молодец какая! – Произнёс кто-то из вельмож.

– А сколько же было при вас серебра? – На всякий случай уточнил казначей.

– Считать времени не было, – отвечает ему барон, – по слухам, за мной из соседнего кантона спешил отряд горцев, призванных колдунами, так что я серебро и не счёл, а просто бросил в телеги, и его хватило на две.

– Две телеги! – Казначей и другие господа качали головам. – Как жалко, как жалко!

– Хорошо, что жадные бюргеры позарились на серебро и им удовлетворились, а погибать на жаре из-за маркграфини им явно не хотелось, хоть их к тому и понукали, и они не стали биться за принцессу, считай я от купился от них серебром и тремя, пленёнными мною, подручными колдунов.– Объяснил барон. – А тот человек что подначивал бюргеров взять и маркграфиню Оливию, сам-то горожанином не был, он так и не смог уговорить их

отбивать принцессу силой.

– А имени того человека вы не помните? – Спрашивает фон Виттернауф.

Ну, как же Волков мог не запомнить имени того «прекрасного» человека, что грозился повесить его людей и угрожал ему лично? Да ещё сделал всё, чтобы отобрать у него маркграфиню. Нет, нет, имени подобного господина он позабыть не мог:

– Франтишек Спасовский.

Министр Виттернауф закатил глаза к потолку, словно пытался что-то вспомнить, да, видно, ничего не вспомнил, а лишь кивнул генералу: ну ладно, и пригладил волосы у себя на голове. И тогда герцог спросил:

– А эти жители Туллингена знали, что вы в Винцлау не по своей прихоти?

– Конечно, я первым делом им про то и сказал, дескать, курфюрст Ребенрее прислал меня сюда освободить принцессу, – и тут бы он мог сказать, что горожане просто пренебрегли этим фактом, но Волков зная, как Его Высочество трепетно относится к своей чести, добавил. – Так они стали потешаться и скабрезничать, и мне говорить, что Ребенрее здесь, в Винцлау – ничто, а я в земле их разбойник и вор.

– Бюргеры вольных городов чести не знают, откуда им? Рыцарство и этикет купчишкам чужды. – Снова говорит фон Виттернауф. – Брать примеров им не с кого. Платят дань императору, да живут по своим законам, подобно дикарям горным.

Герцог понимающе кивает, он согласен со своим министром и внешне абсолютно спокоен. Но генерал знает, это спокойствие своего сеньора. Оно эфемерно. Курфюрст всё слышал и всё запомнил. А ещё Его Высочество ничего, никому, никогда не прощал. А того и надобно было генералу. И тому, что он задет поведением горожан, есть одно косвенное подтверждение, ведь герцог спрашивает опять:

– А оруженосец ваш, тот, что за помощью в Туллинген поехал… Он умер?

– Нет, сеньор, – отвечает ему генерал, – но руку, которую я надеялся спасти, пришлось ему урезать, из-за гниения.

Герцог опять кивает: понятно. И снова начинается разговор про двор Швацца, про армию маркграфства, про сам город. И длится он и длится, как кажется не позавтракавшему генералу, без конца. У герцога и его советников много к нему разных вопросов, на которые у Волкова нет и не может быть ответов. И если про состояние некоторой части дорог он может ещё что-то рассказать, то вот про налог на соху доменного крестьянина, или налог на мельницу, он ничего не знает. И на все подобные вопросы может ответить лишь пространным: