Райские цепи

Я сжимаю челюсть. Ногти впиваются в локти, но эта боль – ничто.

"Я должна была её защитить. Но вместо этого сижу здесь, дрожа, как перепуганная девочка."

– Если пойдёшь искать своего папика, даже не хочу думать, что они с тобой сделают. – шипит Алексис.

– Не думай. Иди со мной.

– Нет.

– Но мы не можем здесь прятаться вечно.

– Скоро приедут силовики с материка и разберутся.

– А если не приедут?

– Приедут.

– А если не успеют?

Алексис резко вскакивает. Его тень накрывает меня, как волна.

– Черт! Садэ, ты такая заноза в заднице! – он кричит, и в его голосе – что-то дикое, истеричное. – Как он тебя терпел вообще?! Или только членом своим в тебя тыкал и всё?!

"Удар ниже пояса. Дешёвый. Грязный. Но… эффективный."

Я не думаю. Моя ладонь взлетает сама – звонкая пощёчина оставляет алый отпечаток на его щеке.

– Заткнись, ублюдок.

Он истерично смеётся, сползая по стене на корточки, пряча лицо в ладонях.

"Смех сквозь слёзы. Я знаю этот звук. Так смеются, когда уже некуда бежать."

Через минуту он поднимает голову.

– Хорошо. Подождём час. Потом попробуем уйти.

Я вздыхаю, опускаясь рядом. Холодный кафель под бёдрами напоминает: "Мы ещё живы. Пока."

Алексис достаёт из кармана складной нож, вертит его в руках. Лезвие ловит свет – холодная полоска на тёмной стене.

"Нож. Старый друг… Сколько раз это оружие спасало мне жизнь? В Кабуле. В Бейруте. В том проклятом порту, где пахло нефтью и смертью."

Снаружи – шаги. Кто-то орёт на арабском. Потом выстрел. Тишина.

Алексис сглатывает, прикрывая глаза.

"Он боится. И я тоже. Но страх – это топливо. Это то, что заставляет сердце биться быстрее, а пальцы – сжимать оружие крепче."

Алексис сглатывает, прикрывая глаза.

– Если через час не приедут силовики и все здесь будет тихо, – я беру нож, проверяю лезвие, – мы идём искать твоего папика. И если он мёртв… уходим через порт. У меня есть припрятанный катер в лагуне. Поняла?

Я молча киваю.

"Час. Шестьдесят минут. Триста шестьдесят ударов сердца. И тогда – либо мы найдём Нико, либо я найду тех, кто убил Лейлу… И сделаю так, чтобы их смерть была куда медленнее."

Смахиваю слезы, пальцы дрожат на веках. Перед глазами – Лейла, её смех, когда мы воровали ту бутылку красного у Нико в кабинете в прошлом месяце.

Она тогда сказала мне: – «Садэ, если он узнает, мне отрежут руки!».

Теперь эти руки – холодные, где-то в темноте с дыркой между бровей.

Алексис грубо прерывает мои мысли.

– Что ты вообще нашла в нем? Он же психованный. Может замочить, если что не так. Такие как ты могут найти любого мужика и получше.

Я усмехаюсь с горечью, нащупывая алмаз под платьем.

– Знаешь… Мне подружки по работе говорили, что есть такие мужчины… Смотришь на них – и лямки лифчика сами сползают. Я не верила. Смеялась над ними. Пока не встретила его.

Алексис закатывает глаза со вздохом.

– Дура ты… Хоть и красивая.

Час спустя. Дверь уборной скрипит, как последний вздох умирающего. Мы выходим – я первая, Алексис за мной.

Тишина. Не та, что перед бурей, а после. Когда буря уже выжгла всё дотла. Стекло хрустит под ногами, будто кости. Где-то далеко кричит чайка – насмешливый, почти человеческий звук. Как будто она знает, что мы обречены.

Алексис хватает меня за руку, тянет к выходу.

– Идём!

Но я вырываюсь.

"Нико. Я должна знать."

Лобби нижнего этажа – картина ада, написанная кровью и порохом. Оценка за секунду: справа – колонны, прикрытие. Слева – разбитая барная стойка, мёртвые глаза бутылок. В центре – африканец с автоматом. Спиной ко мне. Расслаблен. Считает, что здесь уже чисто.

Я приседаю, сливаюсь с тенью. Пятнадцать шагов до него. Пять – до ближайшей колонны.

Движения отработаны до автоматизма: первые три шага – бесшумно, на носках, дыхание через нос, четвёртый – скольжу за колонну, прижимаюсь, пятый – оцениваю его стойку: вес на правой ноге, ствол опущен.

"Ленивая позиция. Дилетант."

Африканец чешет затылок, зевает.

"Идеально."

Я проскальзываю мимо, как призрак.

Спускаюсь по лестнице, придерживаясь стены.

"Каждая ступень – тест на прочность. Не скрипнет? Не дрогнет?"

Внизу – пустота. Точнее, почти пустота.

"Место, где упал Нико. Лужа крови, уже тёмная, почти чёрная. Сливается с другими – красными реками на мраморе."

Я замираю.

"Он исчез. Но как?"

Варианты проносятся в голове: "Выжил? Утащили? Кто? Его люди? Или те, кто пришёл добить?"

Вокруг – трупы. Гости в смокингах, теперь пропитанных не шампанским, а свинцом. Женщины в разорванных платьях – их последний танец оборвался на полу.

Я отворачиваюсь. Не смотреть. Не думать. Не чувствовать.

– Его уже забрали охранники! – Алексис хватает меня сзади, шипя на меня. – Здесь нельзя оставаться!

И тут – Стоять! На пол!

Голос африканца режет тишину.

Я оборачиваюсь. Он стоит в десяти шагах, автомат направлен на Алексиса.

"Чёрт. Просчиталась."

Алексис замирает, медленно поднимает руки.

– Ложись! Закрой глаза! – африканец орёт, ствол дрожит.

Алексис падает на пол, лицом вниз. Он в шоке. Парализован.

Меня тоже заставляют лечь. Но я не закрываю глаза.

Африканец что-то говорит в рацию, подходит ближе. Три шага. Два. Один…

Он наклоняется, чтобы проверить, закрыл ли Алексис глаза. Его шея открыта.

Я резко приподнимаюсь, ребро моей ладони уже летит в его сонную артерию.

"Точный. Жёсткий. Без шума. Это движение, отточенное в тренировочных лагерях: мизинец чуть вперёд, запястье жёсткое, как сталь. Мгновенное отключение."

Мое колено уже вонзается в его солнечное сплетение.

Африканец оседает, как мешок.

Алексис поднимается, глаза – как блюдца.

– Как ты…? Он просто… упал?

Я проверяю автомат.

"Лёгкий. Слишком."

Отщёлкиваю магазин. Пустой. Муляж.

Алексис таращится на меня.

– Ты… ты его убила?

Я хмурюсь, вытирая ладонь о платье.

– Дурак что ли? Он поскользнулся. Смотри сколько крови вокруг.

Он смотрит на меня, как на призрака. Или демона. И я вижу момент, когда он понимает: "Она не та, за кого себя выдавала".

Алексис медленно встаёт, отряхивая колени.

– Ладно… Допустим, он поскользнулся… Что, блин, теперь? Ты нас сюда завела. Как будем выбираться из этого ада?

Я бросаю муляж автомата в лужу крови.

– Теперь идём в порт. Как и планировали.

Мы вылезаем на улицу, и сразу же в нос бьёт едкий запах горящего бензина и чего-то сладковато-гнилостного – наверное, разлагающихся тел под палящим солнцем. Я держу Алексиса за рукав, чувствуя, как его мышцы напрягаются под пальцами. Он дёргается, как пойманный зверь, и мне приходится сильнее сжать ткань, чтобы он не рванул куда-то в сторону в панике.

– Просто иди за мной. И не выкидывай глупостей, – говорю я, и мой голос звучит чужим даже для меня самой.

Он что-то бормочет в ответ, но я уже не слушаю.

Центральные улицы Лазурного Балоса, которые ещё вчера были наполнены смехом туристов и звоном бокалов, теперь больше похожи на кадры из какого-то постапокалиптического фильма. Машины горят, чёрный дым клубится над мостовой, смешиваясь с пылью и пеплом. Кто-то бежит, спотыкаясь о разбросанные вещи и тела. Одно из них – в полицейской форме, лицом вниз, рука всё ещё тянется к пистолету, который так и не успел выстрелить.

И тут я вижу её.

Женщина с ребёнком. Она бежит, прижимая к груди маленький свёрток, её ноги подкашиваются, а за спиной уже слышен рёв двигателя. Внедорожник с открытым верхом, полный вооружённых людей, медленно, но неотвратимо приближается. Они стреляют по витринам, смеются, будто это просто развлечение.

Алексис следит за моим взглядом, и вдруг его пальцы впиваются мне в запястье.

– Не смей, – он шипит, и в его глазах – не страх, а холодный ужас. – Ты погубишь нас обоих геройствуя.

Я вырываюсь, но он не отпускает. Тогда я резко разворачиваюсь, провожу болевой приём – его пальцы хрустят, он вскрикивает и разжимает хватку.

– Чёртова сука! Стой!

Но я уже бегу. Женщина падает, ребёнок вываливается у неё из рук. Я подхватываю его одной рукой, другой хватаю её за плечо и тащу за собой. Она кричит, но я не останавливаюсь.

– Молчите и бегите!

Мы врываемся в ближайшее кафе – стеклянная дверь уже разбита, внутри темно и пусто. Я толкаю женщину под стол, заваливаю её стульями, сверху набрасываю скатерть.

– Не шевелитесь, никуда не лезьте. Скоро все закончится.

Её глаза – огромные, полные ужаса, но она кивает.

Я выскальзываю обратно на улицу, прижимаюсь к стене. Внедорожник проносится мимо, не заметив нас. Но расслабляться рано.

Пробегаю вдоль домов, сливаясь с тенями, но вдруг из переулка выскакивает мужчина с автоматом. Он поднимает ствол, я вижу, как его палец сжимает курок.

– Ас-саляму алейкум, красотка!

Я бросаюсь в сторону, пуля врезается в стену за моей спиной.

И тут раздаётся рёв двигателя.

Алексис вылетает из-за угла на разбитой машине и таранит преступника. Тот взлетает в воздух, падает на капот, а затем на мостовую.

– Садись! – кричит Алексис и распахивает дверь.

Я запрыгиваю внутрь, и мы несёмся по улицам, петляя между горящими машинами.

До лагуны добираемся уже затемно. Катер стоит у причала, огромный, с затемнёнными иллюминаторами. Выглядит как что-то из фантастики – чёрный, бесшумный, готовый раствориться в ночи.

Алексис выключает двигатель, и вдруг разворачивается ко мне.

Он прижимает меня к валуну, нож упирается мне в живот, а в другой руке звенят ключи.

– …Ты чего? Спятил?

Я не шевелюсь, но внутри всё сжимается в комок.

Он смотрит на меня, и в его глазах – что-то дикое, почти животное.

– Это мой катер. Только я знаю код, чтобы разблокировать его. Возьму тебя с собой при одном условии.

Во мне всё холодеет.

– …Каком?

– Путь до материка займёт несколько дней. Буду иметь тебя, когда и сколько захочу. Покажешь мне всё, что делала с ним… Почему он так на тебе повернулся.

Я смотрю на него, не моргая.

– Не боишься зубы об меня сломать?

Он усмехается, и его нож слегка впивается в мою оголенную кожу на животе.

– Будешь кусаться, я тебе все зубы уберу. Тебе это надо?

Смотрю на него с каменным лицом.

Где-то вдали рвётся очередная ракета, и её отблеск на секунду освещает его лицо.

"Ну, посмотрим, как тебе понравится со мной на борту."

Глава V

Мы плыли уже пять часов. Море штормило, катер бросало из стороны в сторону, солёные брызги хлестали мне в лицо. Я сидела на кромке палубы, вцепившись пальцами в поручень, прижимая колени к груди. Чтобы не уснуть, шептала строчки из «Чёрных сонетов» Лорки – тех самых, что Нико читал мне в постели, когда я лежала на его груди, а за окном гремел дальний гром в тропиках:

«Кровь моя – чернила, тело – бумага, а ты – последнее слово, которое я не дописал…».

Если засну – он возьмёт меня как добычу. Нельзя спать, нельзя. Вспоминай, Садэ. Вспоминай, что ещё тебе читал он.

Алексис появился из каюты неожиданно, его силуэт расплывался в сумерках.

– Перекусишь? У меня есть еда.

Я неохотно поплелась за ним. Каюта пахла маслом, металлом и потом. Он пододвинул тарелку с макаронами – холодными, слипшимися. Свою он уже съел. Наверное, чтобы теперь наблюдать за мной.

– Расслабься, – хмыкнул он, доставая бутылку красного из ящика. – Я не накинусь на тебя как дикарь.

– А как тогда? – спросила я, но он не ответил, лишь налил мне вина в мутный бокал.

– Выпей. Хоть не так дрожать будешь.

Вино было кислым, как уксус. Я сделала глоток, но не глотала – держала во рту, пока он не отвернулся. Потом выплюнула в покрывало, что лежало на диване.

В кармане моего платья лежала ручка Нико – тяжёлая, с платиновым пером. Машинально забрала её с того места, где последний раз видела его. Лежащего. В луже крови. Если воткнуть эту ручку в шею под углом… Но сейчас не время. Пока не время.

Алексис сел напротив, развалившись в кресле. Его глаза скользили по мне, останавливаясь на расстёгнутой пуговице, на синяке на запястье.

Я молчала, запихивая в себя макароны. Мне нужны были силы. Я даже не помнила, когда в последний раз как следует ела. Все хотела подсушиться перед ежемесячным приездом Нико.

– Ты знаешь, почему он тебя выбрал? – спросил парень внезапно. – Я только недавно понял.

– …Почему?

– Потому что ты не боишься смотреть в глаза. Большинство девчонок опускают взгляд. А ты – нет. Но это не значит, что ты сильная или дерзкая. Возможно, просто глупая.

Алексис наклонился ближе, и я поняла: он чувствует мое напряжение. И это его заводит.

"Ударить сейчас или ждать?…"

Я медленно опускаю руку в карман.

Алексис отпивает из горла, морщится, швыряет бутылку на стол. Стекло звенит, брызги попадают на стол.

– Мерзкое пойло! – цедит он, вытирая рот тыльной стороной ладони. – Не то, к чему ты привыкла, небось, да?

Я молчу, следя, как его глаза мутнеют от алкоголя. Греки не умеют пить. Одна бутылка – и они уже ковыляют, как пьяные матросы. Но он не знает, кто я. Это мой козырь. Думает, наверное, что я какая-нибудь изнеженная европейка или американка. Откуда ему знать, что я выросла в далекой Сибири, где водка – это не напиток, а топливо. Где мороз закаляет тело, а предательство – душу.

"Надо разговорить его. Пусть пьёт больше."

– Мне нравятся твои тату. Змеи… Они интересные, – говорю я, кивая на его руки, где извивается чёрная гадюка.

Он вскидывает бровь, удивлённый.

– Знаешь, в Древней Греции змея была символом не только зла, – продолжаю я, медленно вращая бокал в пальцах. – Асклепий, бог медицины, носил её на своем посохе. Говорят, если змея обвивает твою руку – ты обречён на вечную жизнь… Или на вечную боль.

Парень усмехается, но взгляд его становится острее.

– У самой-то тату есть? – неожиданно бросает он.

Я замираю, медленно качая головой.

– А если найду? – хохочет он, наклоняясь ко мне через стол. Его дыхание пахнет плохим вином и табаком.

Я бледнею, натягивая улыбку.

– А знаешь, что в Египте змеи…

– Замолчи! – внезапно обрывает он, хлопая ладошью по столу. Бокалы подпрыгивают, вино разливается, как кровь.

Наступает тишина.

Потом он шипит, как та самая змея на его руке:

– Раздевайся.

"Он пьян. Но не настолько, чтобы потерять контроль. Он проверяет меня. Если начну спорить – решит, что надо брать силой. Если попрошу времени – накинется сразу."

Я медленно встаю, рука в кармане сжимает ручку Нико.

"Один удар. В шею. Или в глаз. Но если промахнусь…"

Алексис смотрит на меня, как на дичь, которую уже поймал.

"Нет. Сейчас не время. Надо играть дальше."

– Ты же не из тех, кто торопится, – говорю я, развязывая шелковый пояс платья.

Мой голос не дрожит. Словно это не я, а кто-то другой.

Он ухмыляется, в глазах – загорается интерес и похоть.

"Нико научил меня одному правилу – никогда не дерись, если можешь убежать. Но если драка неизбежна – бей первая."

Я отпускаю пояс. Он сползает на пол.

Лазурный Балос, 2 года назад

Ночной пляж дышит тёплым солёным ветром. Луна висит над водой, как открытая рана, её свет льётся на наши тела – бледные, лишённые одежды, обнажённые перед этой бескрайней чернотой. Нико стоит сзади меня, его руки скользят по моей коже, будто тени, оставшиеся от какого-то другого, забытого мира.

"Его пальцы знают меня лучше, чем я сама. Каждую родинку, каждый шрам, каждую дрожь."

Я запрокидываю голову, смотрю на луну.

– Научи меня, – говорю я, и мой голос звучит тише шелеста волн. – Как защититься, если… тебя не будет рядом.

Он смеётся, прижимает меня к себе, и его дыхание обжигает ухо.

– Хорошо. Здесь вот… Сонная артерия здесь, – его пальцы находят точку чуть левее моего кадыка, надавливают. – Чувствуешь пульс? Это твой собственный. А теперь мою.

Он берёт мою руку, прикладывает к своему горлу.

"Его кожа горячая, живая. Под пальцами – ритм, ровный и мощный. Как будто я держу в руках саму его жизнь."

– Яремная вена мягче, глубже. Артерия – как натянутый канат. Если перерезать – десять секунд, и человек падает.

Его губы касаются моего плеча, пока он ведёт мою руку, показывая угол удара.

"Он учит меня убивать. И делает это так, будто рассказывает сказку."

Я хмурю брови, разворачиваюсь к нему лицом.

– А если я промахнусь?

Нико сжимает мою шею – не больно, но достаточно, чтобы я почувствовала: моя жизнь сейчас в его руках.

"Но он мне не причинит боли. Это же Нико. Только ему я могу доверять."

– Если кто-то захочет тебе сделать больно, а меня не будет рядом… – его голос становится твёрдым, как сталь. – Воткни и проверни. Как ключ в замке. Поняла?

Я киваю. Волны шумят, но я слышу только его голос.

– Десять секунд до потери сознания. Используй их, чтобы убежать.

Я веду его за руку в море. Вода обнимает наши ноги, тёплая, как кисель.

"Может, я и правда смогу убежать. Не от нападающего, а от всего этого… Только… Зачем мне это? Зачем бежать куда-то?"

– Мне одиноко здесь, – говорю я, глядя на горизонт, где луна касается воды. – Может, я вернусь на материк? Буду жить рядом с тобой.

Нико замирает. Его пальцы сжимают моё запястье – чуть сильнее, чем нужно.

– Нет.

Одно слово, но в нём – приговор.

– …Почему?

Он поворачивает меня к себе, его глаза – как две пустые гильзы в лунном свете.

– У меня серьёзная работа. Мои враги выследят тебя. На материке ты будешь мишенью.

"Он говорит так убедительно. Заботится обо мне. Значит, это правда?…"

– Но я не могу вечно прятаться здесь. Что будет дальше? До старости будем так жить?

Нико гладит мою щёку, его пальцы влажные от морской воды.

– Малышка, ты не прячешься. Ты в безопасности. Только здесь. Только со мной.

– …А если я всё равно уеду?

Он улыбается, но в этой улыбке нет тепла.

– Ты не хочешь этого. Потому что больше никто не сможет тебя защитить.

Волна накрывает нас с головой, солёная вода заливает рот, глаза, уши.

Когда мы выныриваем, Нико уже держит меня за затылок, притягивая к себе, удерживая на плаву.

– Видишь? Я вытяну тебя из любой пучины.

Луна смотрит на нас сверху, как равнодушный свидетель.

"Как открытая рана. Которая никогда не заживёт."

Сейчас

Алексис встаёт, подходит к зеркалу. Поправляет свои блондинистые волосы, закидывая их назад. Я наблюдаю за ним, как за змеёй перед ударом.

– Платье тоже, – командует он, не отводя глаз от моего отражения.

Я медленно снимаю платье. Ткань сползает по бёдрам, падает на пол.

Остаюсь в чёрных стрингах.

Алексис оценивающе кривит губу, прищуривается.

– Хороша. Очень хороша. Покрутись.

Я поворачиваюсь, чувствуя, как его взгляд ползёт по моей коже. Но когда спина оказывается повернутой к нему – он резко бросается вперёд.

Его руки сжимают меня: одна на талии, другая на груди. Дыхание горячее на шее.

– У тебя охрененное тело. Как оно может принадлежать только одному мужику?

Я не дрожу. Мой голос ровный:

– Николаос убьёт тебя, когда узнает, что ты тронул меня.

Он смеётся, и этот звук режет уши.

– Его грохнули. Твоего папика больше нет, дура!

"Если враг говорит, что твой союзник мёртв – он боится его больше, чем тебя."

Алексис резко разворачивает меня к столу, прижимает, заставляя нагнуться. Ремень со звоном падает на пол, ширинка расстегивается.

Я поджимаю губы, но слёзы не выходят – только холод в груди.

Он аккуратно стягивает с меня трусики, и я слышу, как за спиной его дыхание сбивается, становится влажным, как у животного. Не нужно оборачиваться, чтобы знать, что он сейчас делает. Старательно разогревается.

Я вздыхаю, сжимая челюсть до скрипа зубов. Как он меня отвращает.

Он стонет, готовясь войти, шлёпает меня, но я уже не здесь. Мои глаза упираются в его руки – в этих змей на его коже. Эти руки…

Я начинаю говорить ровным голосом, цитируя стихи, которые мама читала мне в детстве:

– "Ты помнишь, Алина, как падали звёзды,

Как море смеялось в лицо нам с тобой?

Но ты не запомнишь ни чаек, ни моря —

Ты станешь лишь ветром над бездной морской".

– Замолчи! Мешаешь! Когда я войду, ты должна молчать.

Но я продолжаю, словно заклинание:

– "Ты думала, море простит тебе всё,

Но волны не помнят предателей, злобы.

Ты слышишь, как ветер зовёт тебя вниз?

Он знает, что ты – скорее мёртв, чем жив".

– Что это за язык такой?! Немецкий что ли? Ты че, немка?!

В его глазах вспыхивает раздражение – мгновенная искра, которая гаснет быстрее, чем он успевает осознать, что происходит. Я уже разворачиваюсь, и ручка Нико в моей ладони вонзается ему в шею. Не тычок, не укол – я проворачиваю её, как он учил: разрез, чистый и точный, чтобы кровь хлынула быстрее, чем он успеет среагировать.

"Артерия – как натянутый канат. Десять секунд."

Алексис отшатывается, глаза выпучиваются, руки инстинктивно хватаются за горло. Его пальцы скользят по крови, тёплой и липкой, уже заливающей ему грудь.

– Выдернешь – истечёшь кровью на месте, – шепчу я, но он уже ничего не слышит. Его сознание заполняется паникой, до животного ужаса.

Он дёргает ручку, и тогда кровь бьёт фонтаном, как из открытого крана. Алый поток, яркий даже в тусклом свете палубных фонарей.

"Десять секунд. Он уже на пятой."

Он падает на колени, пятится к краю палубы, оставляя за собой дорожку – не след, а целую реку. Его взгляд мечется: от меня к своей крови, от крови к морю.

Я подхожу, глядя на него сверху вниз. Без эмоций. Без сожаления.

– …Это был русский язык, кстати, – говорю я спокойно, будто объясняю ребёнку простую истину. – Я не немка… Русская. Зря ты меня обидел…

Море штормит, волны бьются о борт, солёные брызги долетают до моих губ. Алексис пытается зацепиться за мокрое дерево, но его пальцы скользят, не находя опоры. В его глазах плещется ужас и, наконец, осознание: он проиграл.

– До последнего не хотела этого, – продолжаю я, указывая на его шею. – Но вспомнила, что это именно ты подал нам поднос с отравленным вином тогда, в театре. Я запомнила твои тату…

Его губы шевелятся, но вместо слов – только кровавые пузыри.

– На кого работаешь? – спрашиваю я, приседая рядом. – Кто заказал нас? Это как-то связано с мятежом на острове?

Он хрипит, выплёвывает проклятие по-гречески.

"Значит, будет больно."

Я нажимаю на рану. Он кричит, но звук тонет в рёве волн.

– Говори!

– Не знаю!… – он захлёбывается кровью. – Заплатили… этим катером… старый мужик… не знаю, кто…

Его глаза мутнеют, а лицо становится бледным.

"…Из-за него Нико может быть мёртв."

Я встаю, смотрю на него последний раз.

– Ты покусился на моего бога. Ты заслуживаешь смерти.

Мощный толчок волны. Я держусь за перила. А он – нет.

Его тело падает за борт, и море принимает его, как принимало всех предателей и обидчиков.

"Шесть часов до материка."

Я встаю за штурвал, включаю двигатель на полную. GPS показывает курс.

"Нико жив. Я знаю. Но где его искать?… Кто похитил моего бога?"

Ветер бьёт в лицо, солёный и резкий.

"Найду. И тогда они все узнают, что значит гнев божества."

Штурвал холодный под пальцами, но я сжимаю его крепче, будто он может передать мне хоть каплю уверенности. GPS мигает, карта выстраивается – прямой курс на Момбасу, ближайший порт, ближайший клочок земли, где можно потеряться и начать искать.