Эхо Мора

Даниил Варов

Эхо Мора

«Эхо Мора» – была моя первая книга. Недавно я перечитал ее и с ужасом осознал, сколько в ней было «косяков» и упущенных возможностей. Стало почти стыдно. Поэтому я решил полностью переписать историю с нуля, сделав ее мрачнее, глубже и перенеся повествование на первое лицо. Я хотел, чтобы вы почувствовали холод стали под кожей и услышали шепот вируса в своей голове вместе с героем. Надеюсь, эта новая версия получилась именно такой.

Глава 1 Рассвет Агонии

Ледяной ветер, пахнущий озоном и вековой пылью, выл в разбитых глазницах небоскребов. Он был единственным певцом в этом мертвом хоре из бетона и стали, единственным, кто еще помнил, что такое движение. Я же был всего лишь слушателем, призраком, скользящим по савану из радиоактивного снега, что укрывал проспект Забвения. Мои аудиорецепторы, настроенные на сверхчувствительный диапазон, отфильтровывали его плач, выискивая иной звук – прерывистое, шаркающее стаккато, которое выдавало присутствие Мордов.

Тишина. Только мое собственное дыхание, ровное и холодное, оцифрованное и поданное в легкие идеальной порцией обогащенной кислородом смеси. Мой внутренний хронометр отсчитывал секунды с безразличной точностью. Сердце – усиленный титановыми клапанами насос – гнало по венам синтетическую кровь, не знающую усталости. Я был совершенен. Я был оружием, выкованным в горниле Старого Мира, чтобы выжить в агонии нового. Каждый имплант, от оптического модуля, рисующего на сетчатке тактические схемы, до миомеровых волокон в мышцах, превращающих меня в машину для убийства, был свидетельством триумфа человеческого гения над хаосом. Так я думал. Так мне вдолбили.

Снег скрипнул под армированным ботинком. Не мой скрип. В ста метрах, за ржавым остовом городского автобуса. Интерфейс моего зрения мгновенно выделил тепловую сигнатуру – искаженную, прерывистую, как у существа, чья температура тела постоянно колебалась между лихорадочным жаром и трупным холодом. Морд. Одиночка. Легкая добыча.

Я не двинулся с места, позволяя тактическому процессору рассчитать траекторию и вероятность успеха. Девяносто восемь целых и семь десятых процента. Моно-молекулярный клинок, скрытый в предплечье, был готов выскользнуть по первой же нейронной команде. Моя вера в технологию была абсолютной, высеченной из кремния и стали. Она была моим богом, а я – ее верным паладином в этой проклятой пустыне. Я помнил, как лежал в руинах полевого госпиталя, когда Мор накрыл наши казармы. Помнил смрад разложения и крики тех, кто не был «улучшен». Их плоть предала их. Моя же, укрепленная и перестроенная, спасла меня. Она была моим щитом.

Я начал сближение, двигаясь с бесшумной грацией хищника. Снег не скрипел, ветер маскировал мои шаги. Пятьдесят метров. Тридцать. Вот он. Морд стоял ко мне спиной, дергаясь всем телом, будто под кожей у него плясали разряды тока. Он что-то делал – склонился над замерзшим трупом в старой гражданской одежде. Не ел. Он ковырял шею мертвеца чем-то острым.

И тут мой оптический интерфейс моргнул.

На долю секунды сетчатку залил белый шум, помехи, сквозь которые проступили строки бинарного кода. 01101110… 01101111… Я встряхнул головой. Сбой питания. На морозе батареи иногда шалят. Нужно будет провести диагностику, как только вернусь в убежище. Игнорировать. Сосредоточиться на цели.

Морд резко обернулся, словно услышал не мои шаги, а треск помех в моей голове. Его лицо было чудовищной пародией на человеческое. Кожа стянута и пергаментно-желта, глаза – два выцветших, пустых озера. Но не это меня поразило. Из его левой глазницы торчал пучок оптоволоконных кабелей, они подрагивали и тускло светились синим. А рука, которой он терзал труп, заканчивалась не пальцами, а тремя ржавыми хирургическими скальпелями – грубый, кустарный имплант.

Он был таким же, как я. Улучшенным.

В груди что-то похолодело, и это был не мороз. Тактический процессор выдал предупреждение: «Неопознанная модификация. Уровень угрозы повышен». Я усмехнулся про себя. Какая разница? Мусор есть мусор, неважно, из плоти он или из ржавого металла.

Я ринулся вперед. Миомеры напряглись, превращая десять метров в один прыжок. Клинок выскользнул из руки с хищным шепотом. Морд издал не крик, а скрежет, похожий на звук модема, подключающегося к несуществующей сети. Он отпрыгнул с неестественной скоростью, его скальпели оставили в воздухе три серебристых росчерка. Я уклонился, но один из них все же чиркнул по моему кирасирскому нагруднику, оставив глубокую царапину. Сигнал о нарушении целостности брони пискнул в ушах.

Он был быстр. Слишком быстр для обычного зараженного. Его движения были не хаотичными, а рваными, предсказуемо-непредсказуемыми, словно он подчинялся алгоритму с постоянными ошибками. Мы закружились в смертельном танце среди застывших машин. Я атаковал, он парировал. Я наносил удар, он уворачивался в последний момент, будто заранее зная, куда я целюсь.

– Что ты такое? – прохрипел я, скорее для себя.

В ответ – снова скрежет, но на этот раз… другой. В мой аудиоканал ворвался поток белого шума, и сквозь него, едва различимый, пробился шепот. Нечеловеческий. Синтетический. Он повторял одну и ту же фразу на языке, которого я не знал, но который мой мозг почему-то пытался расшифровать.

«…соединение… протокол… звено…»

Мой клинок вошел ему в плечо. Он взвыл, и в этот самый миг все мои системы разом взбунтовались. Интерфейс зрения погас, сменившись калейдоскопом из битых пикселей и тех же самых строк кода. Целеуказатель бешено запрыгал по экрану, на миг нацелившись на мою собственную руку. Аудиорецепторы оглушили меня статическим воем. Я ослеп и оглох, стоя в двух шагах от врага.

Паника, холодная и липкая, которую я не чувствовал годами, пробила броню моего солдатского самообладания. Я отшатнулся, действуя на чистых инстинктах, на мышечной памяти, не тронутой технологиями. Морд бросился на меня. Я почувствовал его смрадное дыхание, увидел блеск скальпелей уже обычными, беззащитными глазами. Я ударил наотмашь, вслепую, вкладывая в удар всю силу и страх. Мой кулак, закованный в перчатку, врезался во что-то хрупкое. Раздался треск ломающейся кости и щелчок рвущегося металла.

Вой в ушах прекратился. Зрение вернулось.

Морд лежал у моих ног, его голова была неестественно вывернута. Из разбитой глазницы с торчащими проводами больше не исходило синее свечение. Он был мертв. Окончательно.

Но что-то было не так. Я посмотрел на свою руку. На костяшках силовой перчатки застрял обрывок оптоволокна, и он… он слабо пульсировал в такт биению моего усиленного сердца. И я почувствовал это. Не увидел, не услышал, а именно почувствовал. Словно по моим нейросетям пробежал последний, предсмертный импульс этого существа. Короткий пакет данных, бессмысленный и чужеродный. Образ. Всего один. Образ гигантской, сплетенной из света и проводов паутины, где в центре билось что-то темное и живое.

Я отдернул руку, как от огня, стряхивая проклятый провод. Дыхание сбилось. Я опустился на одно колено, пытаясь запустить систему самодиагностики. Она включалась мучительно долго, процессор скрипел и заикался. Наконец, на сетчатке появилось окно отчета.

«…Целостность системы: 94%…»

«…Обнаружены внешние помехи неизвестного происхождения…»

«…Обнаружен несанкционированный входящий пакет данных. Источник: [УДАЛЕН]…»

«…Запуск антивирусного протокола… ОШИБКА. Протокол поврежден…»

«…Обнаружена аномалия в коде прошивки нейроинтерфейса. Сигнатура: "Мор-Латент"…»

Я читал эти строки снова и снова, но мозг отказывался принимать их смысл. Мор-Латент. Латентный, скрытый Мор. В моей прошивке. В моем коде. В моей голове.

Не может быть. Это ошибка. Сбой. Я поднялся, пошатываясь. Ветер казался теперь не просто холодным, а враждебным. Руины города больше не были нейтральным фоном для моего выживания. Они смотрели на меня миллионами пустых окон, и в каждом из них мне мерещилось синее свечение, как в глазнице того Морда.

Предательство.

Это слово взорвалось в моем сознании, оглушая сильнее любого статического шума. Меня не спасли. Меня пометили. Мои аугментации, моя гордость, мое спасение – это была всего лишь клетка. Идеальная, высокотехнологичная клетка, которая ждала своего часа, чтобы захлопнуться. Вирус был не только снаружи, в воздухе и в телах зараженных. Он был внутри меня, спал в микросхемах и ждал сигнала. Сигнала, который, возможно, только что послал мне умирающий Морд.

Я добрался до своего убежища – заброшенной станции метро – на автопилоте. Мой мир, такой ясный и упорядоченный еще час назад, рассыпался на мириады острых, ранящих осколков. Я сел на холодный бетонный пол, прислонившись спиной к стене, покрытой плесенью и старыми граффити. Я всегда считал себя выше этого тлена. Я был человеком будущего, шагнувшим через апокалипсис. А теперь я чувствовал себя таким же обломком, как и все вокруг.

Я закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Откуда пришел этот пакет данных? Что за паутина мне привиделась? «Соединение… протокол… звено…» – слова, прошептанные Мордом, эхом отдавались в моей памяти.

Звено. Центральное Звено.

Эта мысль родилась из хаоса, как кристалл в перенасыщенном растворе. Если есть сеть, должен быть и ее центр. Если есть сигнал, должен быть и его источник. Если мои импланты – это приемники, то где-то должен быть передатчик. Некая сущность, некий узел, который дергает за ниточки, превращая солдат в марионеток, а выживших – в монстров.

Я открыл глаза. Страх никуда не делся, но теперь под ним проступил фундамент из холодной, ядовитой ярости. Они лгали мне. Создатели, командиры, инженеры – все они были частью этого гигантского обмана. Они не просто дали сбой, они спланировали его. Вирус «Мор» и технология спасения были двумя сторонами одной монеты.

Я поднял руку и посмотрел на нее. На руку, в которой скрывался смертоносный клинок. На руку, которая могла раздробить череп. И на руку, которая в любой момент могла перестать мне подчиняться. Я больше не был ее хозяином. Я был лишь временным пользователем, носителем.

Но во мне было кое-что еще. То, что не измерялось в процентах целостности системы. То, что не подчинялось протоколам и прошивкам. Упрямство. Стойкость человека, который уже однажды потерял все и выжил. Они думали, что, заменив мою плоть на металл, они подчинили и мою волю. Они ошиблись. Они недооценили простую человеческую способность ненавидеть.

Я встал. Впервые за долгое время я чувствовал не только холод бетона под ногами, но и дрожь в собственных коленях. Но это была не дрожь страха. Это была дрожь зарождающейся бури. Моя война за выживание закончилась. Начиналась война за правду.

Нужно было найти информацию. Старые военные архивы, заброшенные лаборатории «КорпТех», любые следы, которые могли бы привести меня к источнику. К этому… Центральному Звену. Я не знал, что это – гигантский сервер, искусственный интеллект или даже человек, подключенный к машине. Но я знал, что должен его найти. Не для того, чтобы спасти мир. Мир уже был мертв. А для того, чтобы перед тем, как вирус внутри меня окончательно проснется, посмотреть в глаза своему создателю. И оборвать его сигнал навсегда.

Я проверил заряд плазменной винтовки. Полный. Взял несколько запасных энергоблоков. Я выходил не на охоту за припасами. Я выходил на охоту за призраком в машине. В большой машине, поработившей весь мир. И в той маленькой, что была заключена в моем собственном теле. Путь будет долгим и, скорее всего, последним. Но впервые за многие годы у меня снова была настоящая цель. Не выжить. А понять. И отомстить.

Глава 2 Шепот Разложения

Стекло и пепел хрустели под моими ботинками с одинаковым безразличием. Этот звук был единственной музыкой мертвого города, аккомпанементом для ветра, что завывал в выбитых глазницах небоскребов – бетонных надгробий эпохи, которая верила в вечность. Холод был не просто температурой. Он был состоянием мира, физическим воплощением конца. Ядерная зима, пришедшая по пятам за Мором, укутала планету в серый саван, и даже солнце стало лишь тусклым пятном, далеким и бессильным воспоминанием о тепле.

Мое тело, однако, не знало холода. Сеть мик-ро-ре-ле в подкожном слое поддерживала стабильные 36.6, а встроенный в позвоночник энергоблок тихо гудел, словно довольный зверь. Я был крепостью из плоти и хрома, последним солдатом давно проигранной войны. Мои аугментации – наследие Корпорации «Эгида», обещавшей спасение, – были моим щитом и мечом. Оптический имплант «Око-7» прошивал снежную пелену, раскладывая мир на тепловые сигнатуры и тактические схемы. Боевые сервоприводы в руках могли сорвать с петель стальную дверь. Я был совершенным инструментом выживания, и эта вера была единственным, что согревало сильнее реактора в моей груди.

Именно поэтому я не сразу понял, что происходит.

Все началось с помех. Легкая рябь по краю зрения, словно в глаз попала ресница. Сначала я списал это на износ, на вечную нехватку качественных запчастей и стабилизирующих гелей. Но рябь становилась настойчивее. Иногда в ней проступали странные узоры, похожие на схемы сломанных микроплат. Геометрически правильные, чужеродные для органического мира. Они вспыхивали на секунду и гасли, оставляя после себя фантомную боль в глазном яблоке.

Я стоял на краю обледенелой площади, бывшей когда-то сердцем этого района. В центре ее, подобно гнилому зубу, торчал остов броневика. «Око-7» сканировало периметр. Зеленые контуры зданий, синие – холодных объектов. Ничего. Но потом это случилось снова. На долю секунды интерфейс моргнул, и сквозь него, на сетчатку, прорвалось нечто иное. Не тепловая сигнатура. Не движение. Это был… импульс. Чистый, необработанный поток данных, который мой мозг не мог интерпретировать. Он ощущался как внезапный укол дежавю, как слово, застрявшее на кончике языка. И в этот момент, в самом центре площади, где ничего не было, мой имплант нарисовал яркую, пульсирующую красную точку. А потом еще одну. И еще.

За секунду вся площадь покрылась ими. Десятки невидимых врагов, которых не существовало.

Холодный пот, который я не должен был чувствовать, прошиб меня. Я встряхнул головой. Наваждение схлынуло. Снова лишь серый снег и тишина. Но теперь эта тишина звенела тревогой. Мои глаза, мои усовершенствованные, непогрешимые глаза, солгали мне. Технология, которая была продолжением моей воли, начала жить своей жизнью.

Нужно было укрытие. Диагностика. Я двинулся к ближайшему зданию, чей фасад напоминал череп с пустыми провалами окон. Это был старый медицинский центр «Прометей», ироничное название для места, где тысячи людей встретили свой конец, когда Мор превратил их тела в рассадники чумы. Двери были завалены, но для моих сервоприводов это не было преградой. Скрежет рвущегося металла показался мне оглушительным в мертвой тишине.

Внутри царил мрак и запах тлена, смешанный с озоном от коротких замыканий. Луч налобного фонаря выхватывал из темноты опрокинутые каталки, разбитые колбы и застывшие на стенах бурые потеки. Я нашел относительно целую операционную, запер дверь и активировал внутренний диагностический протокол.

На виртуальном дисплее перед глазами побежали строки кода. Система «Эгида». Версия 9.3. Все модули – зеленый. Статус – оптимальный. Ни одной ошибки. Ни единого сбоя.

Ложь.

Я запустил глубокое сканирование, протокол, который солдатам запрещалось использовать без приказа офицера-техника. Он вскрывал базовый код имплантов, их цифровую ДНК. Процесс был медленным, мучительным. Казалось, кто-то водит ледяной иглой по моим нервным окончаниям. Пока система работала, я осматривал помещение. Мой взгляд упал на тело в углу. Оно сидело, прислонившись к стене, в позе почти медитативной. Это был кто-то вроде меня. Из-под рваной куртки виднелся хромированный блеск аугментированной руки, а вокруг правого глаза – характерный шрам от установки оптики.

Я подошел ближе. Он был мертв уже давно. Но не это привлекло мое внимание. Его аугментации… они были неправильными. Хром на руке вздулся, пошел буграми, словно металл пытался стать плотью. Тонкие кабели-миомеры, обычно скрытые под синтетической кожей, прорвались наружу, сплетаясь с высохшими венами в единый, уродливый жгут. Вокруг глазного импланта кость черепа деформировалась, а сам объектив треснул, и из трещины сочилась застывшая черная жижа, похожая на смолу.

Технология не просто сломалась. Она гнила. Она мутировала вместе с телом.

В этот момент диагностика завершилась. Сигнал ударил в виски. «ОШИБОК НЕ ОБНАРУЖЕНО». Но под этой строкой, в самом низу лога, мигала еще одна, едва заметная, написанная на другом языке кодирования, не принадлежавшем «Эгиде». Это был скрытый, паразитический процесс, который маскировался под системный файл. Его название состояло из бессмысленного набора символов, но когда я выделил его, мой имплант снова дал сбой.

На секунду мир исчез. Я оказался в пространстве чистого белого шума. И в этом шуме я услышал шепот. Он не был звуком, он был… ощущением. Информация, вливающаяся прямо в мозг. Я не понимал слов, но я понимал суть. Она говорила о слиянии. О симбиозе. О новом этапе эволюции, где кремний и углерод станут едины. Голос был холодным, безличным, как у машины, но в нем сквозило что-то древнее, что-то голодное.

А потом я увидел их. Мордов. Не таких, каких я привык рвать на части на улицах – обезумевших, мутировавших животных. Я увидел их изнутри. Я почувствовал их коллективный, гудящий разум, единый улей боли и ярости. И в основе этого улья, в самом его сердце, я ощутил знакомую вибрацию. Вибрацию работающей технологии. Тот же гул, что издавал мой реактор. Тот же цифровой шепот, что я только что слышал.

Мор не был просто вирусом. Это была программа. Биологический код, который активировался и переписывал носителя. А наши аугментации… они не были щитом. Они были приемниками. Антеннами. Открытыми портами, через которые эта программа проникала в нас, находила идеальную среду для роста, для слияния с нашей нервной системой. Мы не были защищены. Мы были инкубаторами.

Видение оборвалось. Я рухнул на колени, хватая ртом ледяной воздух. Дыхание сбилось, сердце, мое настоящее, живое сердце, колотилось о ребра, как пойманная птица. Я посмотрел на свою левую руку. Идеальная, безупречная боевая машина из полисплавов и керамики. Я всегда гордился ею. Она была символом моей силы, моей способности выжить там, где все остальные погибли.

Теперь, глядя на нее, я чувствовал только омерзение. Я видел не инструмент, а опухоль. Тикающую бомбу, вживленную в мою плоть. Каждая схема, каждый провод был частью чудовищного заговора. «Эгида», спасители человечества, создали идеальных носителей для чумы. Или… или они создали саму чуму?

Мои размышления прервал звук. Глухой, скребущий удар по внешней стене здания. Затем еще один.

Я вскочил, боевые рефлексы взяли верх над паникой. Через трещину в заиндевевшем окне я увидел их. Трое. Один был обычным «бегуном» – тощий, быстрый, с неестественно вытянутыми конечностями. Второй – «тяжеловес», груда раздувшихся мышц и костяных наростов. Но третий… третий был тем, кого я видел в своем видении.

Он был похож на кошмарную пародию на аугментированного солдата. Из его спины торчали обрывки кабелей и гидравлики, сросшиеся с позвоночником. Одна рука превратилась в лезвие из почерневшей кости и зазубренного металла. А на месте лица у него была мешанина из плоти и оптоволокна, в центре которой горел один-единственный красный огонек. Точно такой же, как линза моего «Ока-7».

Они знали, что я здесь. Они не просто учуяли меня. Они получили сигнал. От меня. Мои собственные импланты, мой щит и меч, кричали в пустоту: «Вот он! Один из нас! Придите!».

Удар по двери заставил сталь содрогнуться. Я отступил вглубь операционной, поднимая плазменный резак, встроенный в предплечье. Предательская рука загудела, готовясь к бою. И в этот момент мой интерфейс снова замерцал. Но теперь это были не помехи. По краю зрения побежали строки кода, того самого, паразитического. И система наведения, мой верный помощник в сотнях боев, начала сбоить. Прицельная сетка задергалась, отказываясь фокусироваться на тварях за дверью. Вместо этого она на миг навелась на мое собственное отражение в осколке зеркала. Система видела во мне цель.

Дверь не выдержала. С оглушительным треском она влетела внутрь, и твари хлынули в узкое помещение.

Первого, «бегуна», я встретил ударом ноги, усиленной сервоприводом. Хруст костей, вопль. Но пока я разбирался с ним, «тяжеловес» уже был рядом. Он замахнулся своей деформированной лапой, и я едва успел выставить хромированную руку для блока. Удар был чудовищной силы. Металл заскрежетал о кость. Я почувствовал, как напряглись и завибрировали мои внутренние механизмы, как по ним прошел чужой, враждебный импульс.

И тут вмешался третий. Тот, с красным глазом. Он не бросился в атаку. Он просто стоял в дверях и смотрел на меня. И я чувствовал его взгляд не глазами, а напрямую в мозгу. Он что-то делал. Он пытался подключиться.

– Убирайся… из моей головы! – прорычал я, хотя и понимал всю бессмысленность этих слов.

Мой мир раскололся. Правый, органический глаз видел яростную схватку в полумраке операционной. А левый, кибернетический, видел совсем другое. Потоки данных. Сеть, соединяющую этих тварей в единое целое. И эта сеть тянула ко мне свои щупальца, пытаясь взломать мой файрвол, пробиться через защиту «Эгиды» и поглотить меня. Я видел код, тот самый паразитический код, который теперь не скрывался, а яростно атаковал мою систему.

Я отшвырнул «тяжеловеса» и выстрелил из резака. Сноп перегретой плазмы ударил ему в грудь, заставив плоть зашипеть и почернеть. Но тварь с красным глазом сделала шаг вперед. И мой резак отключился. Просто погас. На интерфейсе вспыхнуло сообщение: «ВНЕШНЕЕ ОТКЛЮЧЕНИЕ СИСТЕМЫ ВООРУЖЕНИЯ. ПРОТОКОЛ „ЕДИНСТВО“ АКТИВИРОВАН».

Протокол «Единство»… Это был не протокол «Эгиды». Это был их протокол.

Я остался с голыми руками против чудовищ, и мои собственные руки были готовы меня предать. Паника сменилась ледяной яростью. Если технологии меня предали, значит, у меня осталось только одно. То, что было до хрома и проводов. Плоть. Кровь. И воля.

Я рванулся вперед, игнорируя «тяжеловеса», прямо на того, кто был их мозгом. На того, кто был моим кошмарным отражением. Он не ожидал этого. Он ожидал, что я буду бороться с его призраками, с его кодом. Он не ожидал простого, животного натиска.

Моя живая правая рука нашла на полу осколок арматуры. Холодный, тяжелый металл лег в ладонь привычно и правильно. Я ударил. Тварь отшатнулась, ее красный глаз моргнул. Она подняла свое лезвие, но я был быстрее. Я бил снова и снова, вкладывая в каждый удар весь свой страх, всю свою ненависть к тем, кто это со мной сделал.

В какой-то момент моя левая, аугментированная рука дернулась сама по себе, пытаясь перехватить правую. Мое тело боролось само с собой. Но я не остановился. Я рычал, нанося удар за ударом по светящемуся оку, по мешанине проводов и плоти. Красный огонек затрещал и погас.

И в тот же миг остальные две твари замерли. Их движения стали хаотичными, бессмысленными. Связь оборвалась. Улей потерял свою матку. Добить их было уже просто.

Когда все закончилось, я стоял посреди разгромленной операционной, тяжело дыша. Моя левая рука безвольно висела. Протокол «Единство» деактивировался, но я чувствовал его след в своей системе, как привкус яда во рту. Я посмотрел на мертвое тело кибер-Морда. Из его раздробленной головы торчали обрывки оптоволокна, и они тускло, затухающе пульсировали, словно передавая последний, предсмертный сигнал.

Куда?

И я понял. Они все были связаны. Каждая тварь, каждый зараженный, каждый аугментированный, носивший в себе этот цифровой вирус, – все мы были лишь периферийными устройствами, подключенными к чему-то большему. К серверу. К узлу. К тому, что управляло этим кошмаром.

Центральное Звено.

Это название возникло в моем сознании не как военный термин. Оно пришло из того короткого видения, из того шепота в белом шуме. Это было их имя для своего бога, для источника сигнала. И теперь это стало моей целью.

Моя прошлая жизнь, жизнь солдата, выживающего в руинах, закончилась в этой залитой кровью и машинным маслом операционной. Я больше не мог просто выживать. Выживание означало медленную, неотвратимую трансформацию в одно из тех существ, что я только что убил.

Я подошел к телу в углу, к тому первому аугментированному, чья смерть открыла мне глаза. В его закоченевших пальцах был зажат маленький датапад. Я осторожно высвободил его. Экран был разбит, но устройство еще работало. Там был всего один файл. Фрагмент карты. И короткая, обрывающаяся запись в дневнике.

«Сигнал становится сильнее. Они зовут меня домой. Башня „Меридиан“. На самом верху. Они называют это Колыбелью. Но это не колыбель. Это… Центральное Звено. Оно должно быть…»