Атлант и Демиург. Церковь Таможенного Союза

– А мне нет. Просто бросит тут подыхать. Но я помогла тому серафиму, который похож на вашего брата, и он мне подсказал, что отгадка – в имени черного. И что его зовут Иамен. И вот что я думаю, – прочавкала она, роняя на спальник коричневые крошки, – у нас в началке была девочка, кажется, из Алжира, ее звали Ямина. Довольно противная, но не в этом суть. Она говорила, что ее имя значит то ли благословенная, то ли правая. Может, это и есть отгадка? Ямен-Иамен. Ангел правой руки?

В голове Андрея что-то забрезжило, что-то смутное. Ямен-Иамен, колодец, Иосиф… Это могло быть случайностью. Но бывают ли на «изнанке» случайности? Или ржавый мир услышал его рассказ и таким образом откликнулся? Потом, еще и серафим, похожий на Лео, с шестью крыльями… Что, если фрекен Свансен слабо, подсознательно, но все же сохранила связь со своим двойником?

Варгас поставил рюкзак, который уже собирался привычно закинуть за спину. Усевшись на него, сплел пальцы домиком, умостил на них подбородок и уставился на Линду.

– «Ямина» это «право» на иврите. Но нам это не сильно поможет. Беньямина, младшего сына Иакова, из той самой истории, которую я вам позавчера зачем-то выложил, назвали «сыном правой руки», то есть младшим, возлюбленным сыном. Но это не первое его имя.

Девушка наконец-то вылезла из спальника и заинтересованно наклонилась к нему. От нее несло арахисовой пастой, которую Варгас с детства ненавидел, и немного потом.

– Не первое? Тогда какое?

– Мать Беньямина умерла сразу после родов. Умирая, она успела наречь сына Бенони. «Сын беды» или «сын смерти», в разных переводах. Теперь, принимая эту гипотезу, отнимите слово «сын».

– Ангел Беды? Или Ангел Смерти?

– У него был меч, которым он собирался, по вашим же словам, отсечь мне голову. Как вы думаете?

Ответить Линда ничего не успела, потому что над ущельем бесшумно вспыхнул ярко-зеленый болид. Падающей звездой он рассек небо, бросая на скалы странные тени, и огромным костром обрушился прямиком в их расселину.

* * *

Всей правды Андрей, конечно же, не рассказал. Тридцать два года назад, когда его отправили в древний колодец инков, он нашел на дне не только мусор, но и кости. Кости животных, это бы еще ладно, но там были и другие. Маленькие черепа, хрупкие ребра, рассыпавшиеся фаланги. Он до сих пор сомневался, что увиденное было реальным, поскольку то, что последовало за ним, реальным уже точно не было. И он не знал, почему не заорал сразу. Парни бы его вытащили, если бы он сразу завопил. Однако почему-то орать он не стал, а принялся шарить лучом фонарика по стенам. Что он ожидал увидеть? Глубокие царапины от ногтей? Наскальные рисунки? Может, нарисованный синей краской герб тогдашней главной мафиозной группировки Дурана, сжатый кулак? Неизвестно. Известно лишь, что фонарик довольно скоро потух, а потом…

Все слышали про жертвоприношения ацтеков. Про инков рассказывают меньше, но только не в Гуаякиле. Конечно, тут не было Золотого Храма, как в Куско, не было Сапа Инки и сотен жрецов, но жертвенная гора была и здесь. Возможно, даже золотая. Свет фонарика потух, но сквозь кладку колодца проступило сияние. Сначала желтое, потом оно налилось нефритовой зеленью. А потом Андрей увидел Храм.

Маленький Варгас стоял на вершине горы. Или даже выше самой вершины, на уровне низко плывущих облаков, идущих рядами над незнакомым тропическим лесом. Из леса выступали скалы, к ним жалась небольшая деревенька, напомнившая Андрею рассказы Лео о деревне индейцев племени уарани, где тот вырос. А между деревней и скалами торчал грубый, сложенный из неровно отесанных глыб зиккурат. По бокам его спускались чуть более искусно вырезанные в камне лестницы. Внизу, на стенах, лестницах и террасах зиккурата, копошились люди. Низкорослые, смуглые, в набедренных повязках, с расписанными полосками краски лицами. Одни гнали на плоскую макушку храма стадо разноцветных, белых и бурых, маленьких лам. По противоположной лестнице служители вели детей. Дети, бритоголовые, такие же тощие и смуглые, на вид и младше Андрея, и старше, ровесники Лео, шли покорно и молча, будто одурманенные. На площадке их ждали несколько жрецов, один почему-то в золотых доспехах, венце и с белыми распростертыми крыльями, возможно, из перьев цапли. В руках жрецов были ножи, а откуда-то сверху, из-за спины Андрея, било и било ярко-изумрудное солнце. Вот тогда-то он заорал, и видение исчезло, и он остался один на дне колодца, среди безобидного пластикового мусора.

Этот изумрудный свет он запомнил. Запомнил очень хорошо. И сейчас, ослепленный зеленым сиянием болида, он в очередной раз проклял себя – почему, почему он не узнал в мыслезаписи Ли невозможное солнце Сердолика?

2. Майнгалла

Ли никогда не испытывала такого страха.

Она помнила страх Линни, как свой, – потому что ей повезло, потому что ее #1 оказалась психиком, потому что только у клонов психиков были воспоминания и было прошлое. Не свое, конечно, но помнилось оно как свое. И все же они с Линни различались. Для себя каждая оставалась Линдой, первой и единственной, но даже имена они друг для друга использовали разные. Линни, оригинал. Ли, копия. Почему-то так пошло с самого начала.

Да, Ли исключительно повезло. Большинство клонов рождались безликими дубликатами, игрушками хозяина либо мясом, наполнявшим сеттлерские ковчеги. Рождаемость на Земле не росла уже почти семьдесят лет, транспортировать эмбрионы оказалось невыгодно – жди еще пятнадцать-двадцать лет, когда подрастут в неблагоприятных условиях чужих миров, если вообще подрастут. А взрослые клоны, люди без юридических прав, без памяти, без имени… идеальный материал для экспансии Триады.

Но у них с Линни все было не так. У Ли была мать – фру Свансен не отказывалась принимать в гостях клона дочери и даже как-то, хлопоча на кухне, призналась, что всегда хотела трех девочек. У нее были воспоминания о детстве и юности. Не ее, но почти как ее, ведь синхронизация психика с клоном идеальна, куда лучше, чем у механоргов с ИИ. Не все воспоминания были приятными, некоторые – жуткими, особенно про тот день на Трафальгарской площади. Так что в теории Ли знала, что бывает непереносимый, жгучий страх, который полностью захватывает твое сознание, подчиняет, ломает. Однако до последних дней на Сердолике она сама ничего подобного не чувствовала.

И еще за эти дни она многое вспомнила. Про инферно. И про то, почему в миссии отправляют психиков и механоргов. И у нее, и у О’Тула – у каждого из них был свой род бессмертия. Только не у священника ЦТС. Но это… это существо, конечно, не было священником ЦТС.

Он – оно? – деловито расхаживал среди туземцев, то и дело прикасаясь к их изъязвленной коже. Он говорил с ними на их языке. Он побуждал их делать непонятные вещи. Например, аборигены разожгли огромный костер и сожгли на нем тело О’Тула, вознося молитвы своему солнечному богу. Затем принесли на кострище в жертву двух лам, бурую и белую. И на том месте, где железо и кость сплавились воедино и перемешались с костями животных, начали возводить грандиозную – по их масштабам – постройку. Одни таскали со скал и обтесывали здоровенные глыбы песчаника, другие замешивали что-то вроде цемента. Лжесвященник помогал им, он был очень силен и держался с племенем непринужденно, он шутил с детьми и заигрывал с женщинами, и язвы их тоже постепенно заживали. Это она, Ли, была здесь чужой и лишней, а он – на своем месте.

Что самое неприятное, он ее не избегал. После инферно он как будто изменился, стал общительней, это сама Ли пряталась от него в скалах и в лесу. Вечно это продолжаться не могло. Ей хотелось есть, ей нужны были оставшиеся в их лагере запасы, и, наконец, ее донимало любопытство – оно всегда пересиливало даже самый парализующий страх, помогло и в этот раз. На третий день она вышла из леса поговорить.

Отец Леонид – она не знала, как иначе его называть, – сидел на одной из глыб и руководил работами.

– А, вот и наша Ли, – радостно провозгласил он, заприметив ее.

Линда вздрогнула. Никогда она не называла себя в его присутствии этим семейным, только для нее и для Линни предназначавшимся именем. А еще, как ни глупо, ей было немного стыдно. Грязная после пещеры и после леса, голодная – местные фрукты были съедобны, но она нашла их мало, и голод они не утолили – и оборванная. Как нищенка на приеме у могущественного вождя, а именно так сейчас Леонид и выглядел. Его волосы начали отрастать, на голове появилась черная щетинка. И на подбородке, ведь он не брился. Лицо стало менее напряженным, он улыбался и смотрел на Ли чуть ли не по-отечески, как на напроказившее, но возлюбленное дитя.

– Кто вы такой? – хрипло спросила она.

– Садись и попей, – ответил священник, протягивая ей увесистую флягу из местной тыквы.

Ли покачала головой и осталась стоять, где стояла. На другой стороне полянки, шагах в пятнадцати от них, начали собираться местные. Была там и вождица, только жреца не видно, подувял жрец. Уступил место другому, более сильному божку.

– Боишься, что отравлю? – широко ухмыльнулся человек, выдававший себя за священника.

– Этого не боюсь. Я пила из ручья, так что от жажды не страдаю. Кто вы такой?

Леонид посмотрел на нее задумчиво.

– Мы атлант, – после недолгого созерцания заявил он.

– Что?

– Хорошо, я атлант, если тебе так удобней.

– Я не об этом. Какой атлант?

Она, разумеется, знала про древнюю Атлантиду, но здесь, на бете Лейтена, на расстоянии светового года от Проциона и почти двенадцати световых лет от Земли, с тем же успехом можно было назваться Санта-Клаусом.

– У меня нет упряжки оленей, разве что ламы, – хмыкнул атлант Леонид.

Ли попятилась.

– Да не бойся ты. И все-таки присядь. Часть способностей досталась мне с этим телом, а отец Леонид был, как и ты, психиком. Просто более сильным и грубым.

– Был?

– Есть, – поправился атлант. – Вот тут.

Он постучал себя согнутым указательным пальцем по широкому лбу.

– Сейчас он заперт, но не особо страдает.

Ли сделала два шага, присела на такой же полуобтесанный кусок песчаника напротив атланта и молча воззрилась на него.

– Воды?

Она приняла флягу из его рук, втайне надеясь, что там все-таки яд и этим-то все и закончится. Но во фляге оказался не яд, по крайней мере по вкусу. Обычная здешняя прохладная, чуть сладковатая вода.

Атлант подождал, пока Ли напьется, и потом невозмутимо предложил:

– Спрашивай. Так будет быстрее, чем копаться друг у друга в головах, тем более что в мою тебе не пробиться. Вот братик…

Тут его улыбка стала как будто рассеянной.

– Братик бы, может, и смог. Ты – нет.

– Откуда вы взялись?

– А откуда берутся все эти крылатые твари, демоны или кем вы их там считаете?

– Из инферно?

Она нахмурилась, вспоминая, что думала об этом Линни. Как она называла эту штуку в диалоге с врачом? Ах да.

– С «изнанки»?

Атлант рассмеялся, его могучие плечи заходили ходуном. Вода во фляге – Ли уже успела вернуть ее владельцу – плеснула. Туземцы отступили на несколько шагов, все же они опасались своего нового бога.

– Допустим для простоты, что «изнанка» когда-то была цветущим миром. Вселенной вроде вашей. Допустим, что там произошло нечто ужасное. Что эта вселенная погибла. А мы – я – выжили, уцелели и бежали в ваш мир. Не прихватив при этом, прошу заметить, всякую крылатую и когтистую нечисть, это вы уже все сами.

Звучало достаточно логично, чтобы быть правдой – или очередным враньем.

– Зачем вы убили О’Тула?

– О, милая, разве это я его убил? Я только осваиваюсь в теле этого вашего Леонида и сдержал инферно, как мог. Местных, как видите, только слегка оцарапало, и скоро все заживет. Ну а ирландец оказался чувствительней…

Ложь. Скорее всего ложь.

– Можешь мне не верить, но это так.

– Зачем вы заставили дикарей сжечь его тело, потом принести в жертву животных? И что вы велели им построить?

Атлант нахмурился, густые черные брови сошлись к переносице.

– Слушай, ничего я их не заставлял. Так уж совпало. Может, вместо того чтобы строчить рапорты о местной небогатой фауне, тебе стоило поговорить с людьми.

– С туземцами.

Великан наградил ее недвусмысленным взглядом, и не надо было быть психиком, чтобы прочесть в нем – а ты-то сама кто? Клон, вдобавок еще и расистка. Отлично.

– С местными. У них интересные верования. Особенно история про то, как Майнгалла стал богом.

* * *

Историю Ли узнала тем же вечером. Вняв совету якобы атланта, она поговорила с вождицей. «Поговорила» для психика – термин не совсем верный, но суть отражает. Они сидели в большой хижине, внизу возились в грязи дети и тощие собаки, закат угасал над джунглями, отражаясь нефритом и яшмой в стеклянном – подаренном, кстати, О’Тулом – ожерелье вождицы. Которую звали Матлал, что на местном наречии означало «тучная, плодоносная земля». Имя, как думала Линда, глядя на щедрую грудь туземки и складки на ее смуглом животе, очень подходящее. Вождица сложила руки с широкими ладонями на колени и щурилась на заходящее светило.

Рассказ ее звучал для Линды примерно так:

«Поспорили как-то могучие боги Уциподжан, Тоналпокль, Икстли и Уцана-Уби, кто из них главный, кому достанется управлять Солнцем. А для того, чтобы утвердить свою власть над Солнцем, надо было прыгнуть в костер. Только костер пылал так жарко, что все приближались к нему и отступали, и долго никто не решался прыгнуть. А мимо проходил обычный нищий по имени Майнгалла, который страдал бубонами и язвами. Кожная болезнь так мучила его, что терять ему было нечего, и, подслушав разговор богов, он смело прыгнул в костер. И вознесся в небеса, став главным божеством и подчинив себе остальных, менее храбрых (или более здоровых, как подумала Ли). А язвы с тех пор в племени магануцли считались благословением божества. Вот и великий человек со звезд, в тело которого вселился могущественный Майнгалла, победил своим жаром всех подземных демонов и благословил народ магануцли священными язвами, чтобы показать свою истинную природу. И теперь магануцли строят великий храм в честь бога Майнгаллы, который принес им тысячу лет процветания».

Про жар Линда не поняла – она отключилась в тот момент, когда ударило инферно и когда погиб О’Тул, единственный, кто вообще погиб. И Матлал ей показала.

– Вы точно этого хотите? Обратной дороги для вас не будет.

Жрец Ураоцли в ответ вскинул и быстро опустил нож.

Там, где нож вошел в грудь священника, там, откуда должна была хлестнуть кровь, в воздухе виднелся багрово-черный разрыв, прореха, сквозь которую лезли какие-то крылатые, когтистые и рогатые существа и било алое адское пламя. Солнце цвета морской волны съежилось и почернело, как тухлый фрукт, от леса ползли костлявые тени… И когда почти весь мир затопила тьма, тело лежащего на плите священника ярко вспыхнуло золотом.

И уже не было никакого тела. Огромное крылатое существо в доспехах из золотистого металла парило над жертвенным камнем, и крылья его, шесть крыльев из чистого света, поднимались и опадали, разгоняя тьму.

Все твари мрака сгинули в корчах, испустив предсмертные вопли, чернота рассеялась, и снова засиял в небе рассветный Майнгалла. Только человек с железной рукой был мертв, а магануцли покрылись священными язвами, и язвы были на руках спустившегося на землю светоносного существа…

…Ну как тут, в самом деле, не возвести храм?

Почему-то только сейчас, после рассказа вождицы, Ли стало по-настоящему, невозможно страшно. Она не понимала, чего хочет крылатое существо из видения Матлал, ведь не кособокое же святилище из камней и земли? Зачем ему поражать туземцев язвами? Куда он дел настоящего отца Леонида, неужели правда заточил в его же собственном разуме? И что значит фраза на чужом и для Леонида, и для Ли, и наверняка для самого атланта языке: «Обратной дороги для вас не будет»?

3. Нерадивые виноградари

Их лагерь был разорен еще в ту ночь, когда нечестивый Ураоцли, осмелившийся поднять руку на бога (да-да!), приказал схватить землян. Расхищены были припасы, разломано оборудование, сбиты палатки. Кстати, насчет единственной жертвы Ли все-таки ошибалась – Ураоцли, по-видимому, разнесло на атомы, то-то его не было видно в деревне.

«Так тебе и надо», – со злобным удовлетворением подумала Ли, тщетно роясь в остатках вещей. После жреца и его шайки уцелели только остовы палаток, поломанные антенны, два раскуроченных дрона и мини-погрузчик. Всю одежду и еду, спальники и посуду, все товары для обмена грабители уволокли с собой, и имущество миссии расползлось по деревне. В последующие дни Ли порой то там, то тут замечала туземцев, щеголяющих в просторных не по размеру комбезах или вкушающих свой чай, отдаленно похожий на земной мате, из любимой пиалы О’Тула.

Ей пришлось поселиться в большом доме, благо жрица не возражала. И все равно Ли чувствовала себя не гордой покорительницей со звезд, а приживалкой. «Так мне и надо», – не менее яростно думала она, впрягаясь в привычный круг женских хозяйственных дел. Надо было готовить еду: запекать в углях костра завернутые в листья крупные фиолетовые клубни, перетирать кашу из зерен, мыть котлы, носить воду от родника, хотя бы со стиркой одежды местные не заморачивались, потому что ее не носили. Комбез Ли тоже запачкался и изорвался, отстирать его было невозможно, но бегать по деревне голышом – до этого она еще не дошла.

Атлант, или кем он там был, озабоченный великой стройкой, о бытовых нуждах своих подопечных вообще не думал. А ведь можно было поставить на роднике колеса, сделать хотя бы примитивный водопровод, а не скакать с выдолбленными тыквами по скалам.

Однако у атланта были грандиозные планы. Это Ли поняла еще несколько дней спустя, когда к их деревне из джунглей начали стекаться жители других поселений народа магануцли. Все как один покрытые уже заживающими язвами, все со страхом и благоговением в глазах, они склоняли колени перед новым божеством и присоединялись к стройке. Ртов становилось все больше, а запасов еды – все меньше, и вождицу это заботило.

А потом оказалось, что преклонить колени перед атлантом рвется не каждый.

Как раз накануне того случая они с Леонидом – Ли все еще терялась, не зная, как называть это существо, – поговорили во второй раз, уже более обстоятельно.

Этим вечером Ли сидела на пороге большого дома, свесив усталые ноги и ссутулив усталые плечи. Весь день она таскала воду для все прибывающей толпы строителей, потом терла и терла жесткие зерна и коренья, варила в большом котле густую бордовую кашу с жиром ламы и злаковой тюрей. Ладони покрылись мозолями, предплечья горели от непривычной работы. Она так замоталась, что заметила атланта не сразу.

Тот подошел и одним скачком взобрался в хижину. Большой дом стоял на сваях, приподнятый над сыроватым грунтом метра на полтора, и вверх вела связанная из веток и лиан лестница. Лестницей великан не воспользовался, просто подтянулся на руках и оказался рядом с Ли. Тоже сел, свесив длинные мускулистые ноги. Каким-то образом он превратил свой комбез в подобие туники и теперь действительно смахивал на древнего атланта из сочинений Платона. Как хорошо, что Линни была библиотечной мышью и в детстве читала все, что под руку попадется, и ее знания абсолютно даром достались Ли.

– Устала? – с настоящей или ложной заботливостью спросил Леонид, протягивая ей уже знакомую флягу.

Линда молча помотала головой. Пусть гадает, что это значит – что она не устала или что просто отказывается от предложенного.

Изумрудное солнце валилось за лесные макушки. Ли уже почти привыкла к его оттенку, хотя в последние дни свет, кажется, изменился. Сияние стало более переменным, то гасло, то вспыхивало ярче, а по ночам небо окутывали полотнища гнилостно-зеленого свечения, словно и сама звезда Лейтена чувствовала – с одним из ее спутников творится неладное. Тревожно орали белые цапли с болота, может, предсказывали грозу.

– Вы говорили, что в вашем мире произошло нечто страшное. Что? Что могло привести к гибели целой вселенной?

«И превращении ее в “изнанку” с чертями и демонами и такими тварями, как ты», – додумала она вопрос про себя, прекрасно зная, что атлант способен прочесть ее мысли.

Атлант пожал плечами и отхлебнул. Судя по запаху, на сей раз во фляжке была не вода, а местный алкоголь из жеваных листьев аруаны, пьяного дерева.

– Ты же слышала про Атлантиду? Атланты прогневали богов, и их остров погиб от извержения и цунами.

– Вы прогневали богов? – издевательски улыбнулась Линда.

С другой стороны, а что тут смешного? Если этот фрукт способен парить над землей, размахивая крыльями, и поражать язвами население целой планеты – что, кажется, до сих пор не удавалось даже сильнейшим из земных психиков, – то почему бы не предположить, что в его мире существовали и более могущественные создания? Даже боги?

– Не богов, – поморщившись, ответил Леонид и заболтал ногами, словно ему было лет семь. От этого один ботинок – рванье, а не ботинок, как вообще можно так убить неубиваемую обувь звездной разведки? – слетел со ступни и плюхнулся на землю. – Не богов, – повторил он, с неудовольствием глядя на потерянный ботинок. – А бога. Одного. Творца. Демиурга. Греков ты, я так понимаю, освоила, а Библию читала?

– Вы же знаете, что нет. Ничего я не читала. Точнее, читала, но Библия была факультативом у…

– У Линни, да, в начальной школе Кунгсгатан в прекрасном городе Мальме. Жаль, что я его вряд ли увижу. А хотелось бы. Чудный приморский город, походили бы там с тобой по кафешкам, поели этой вашей знаменитой… серстреминг?

– Сюрстремминг. Вы меня что, клеите?

– Клею?

Атлант моргнул, а потом широко ухмыльнулся.

– А. Вы, люди, иногда странно употребляете слова. Нет, ты правда мне нравишься. Или понравилась Леониду, а мне что-то такое перескочило.

Ли вспомнила крайне непристойное ругательство, которое иногда изрыгал по пьянке отец Линни. Что-то про насекомых, обитавших в паховой области, и хорошо бы они кому-то там перескочили.

Атлант рассмеялся. Он хохотал густо, низко, словно смех вольно перекатывался в гулком бочонке его груди.

– Нет, ты правда забавная.

Он даже протянул руку, чтобы обнять ее за плечо, но Ли шустро отстранилась.

– Библия, – напомнила она.

– А. Ну да. В общем, там была притча про виноградарей. В этой вашей древней Иудее древние иудеи не возделывали виноградники сами, были слишком ленивы, а сдавали в аренду. В том числе и всяким проходимцам. Арендаторы платили процент с собранного урожая. Но один древний иудей нашел каких-то особенно нерадивых арендаторов, которые прикарманили урожай, а платить отказались. Сначала он отправил к ним за деньгами слуг. Арендаторы слуг побили и прогнали палками. А потом, представь, каков дурень, послал собственного сына. Арендаторы его возьми да прирежь. В общем, некрасивая вышла история.

Ли мотнула головой, лишний раз с досадой отметив, что волосы надо хорошенько помыть. Из рыжих они стали почти бурыми.

– При чем тут Атлантида?

– Ну, в Библии эта притча про то, что бог разгневался на народ Израиля, когда они убили его сына Иисуса.

– Так, стоп. Вы тоже убили сына своего бога?

Атлант скривился так, словно и правда отведал знаменитое шведское лакомство.

– Этого гаденыша убить нельзя. Он мертв с рождения. Но, в общем, можно сказать, что мы изрядно испоганили виноградник и вдобавок отказались отдавать урожай, и господь отправил к нам своего сына.

– Который мертвый с рождения? – зачем-то уточнила Линда, чувствуя, как начинает тонко звенеть в висках и наливается болью затылок. То ли на все приближающуюся грозу, затянувшую тучами уже полнеба, то ли от чуши, которую нес атлант.

– Именно. И в заварушке вселенная как-то возьми и погибни.

– Как вас зовут? По-настоящему? – спросила она, развернувшись к лже-Леониду и глядя прямо в его черные, как драгоценный камень гранат, глаза.

– Этого имени ты не выговоришь.

– Почему?

– Потому что это имя на языке звезд. Это имя звезды.

– Ладно. А зачем вы строите храм?

Атлант снова пожал широкими плечами, и Линда чуть не задохнулась от возмущения.

– Хватит уже врать, что туземцы сами, ни с того ни с сего, решили воздвигнуть вам святилище! Вы их заставляете, так или иначе. Они не любят работу, невозможно так просто собрать несколько сотен дикарей и заставить их возводить постройку, слишком передовую для их культуры. Так зачем?

Леонид, который не Леонид, откинул голову и уставился в предгрозовое небо над горами. Там уже плясали не по-земному огромные, разветвленные зарницы, и в воздухе распространялся ледяной запах озона.

– Допустим, я нашел способ вернуться туда. Не в пространстве, а во времени. Допустим, я хочу исправить то, что мы совершили. Такое объяснение тебя устроит?