Секретарь ЦК

– Спасибо, – пожал я руку врачу, – уж я постараюсь, чтобы он выполнил все ваши рекомендации.

После чего уже отправился в палату. Королев полулежал на кровати, прислонившись к спинке, и читал газету. Но при моем появлении тут же ее отложил и попытался встать.

– Лежите-лежите! – подскочил я к нему. – Вам отдыхать врачи велели.

Выглядел он гораздо бодрее, но все равно вид еще имел нездоровый.

– Мы же договаривались на «ты»? – усмехнулся он. – И как я могу лежать здесь в такое время?

– При необходимости, новые старты и без тебя, Палыч, проведут, – сказал я твердо. – А если сейчас не выздоровеешь, то космическую ракету уже не построишь. Подумай об этом.

Тот скривился недовольно, но больше спорить не стал.

– Я так понимаю, пока я от работы отстранен?

– Не отстранен, а на реабилитации, – поправил я его. – Лучше вон, персики поешь, – кивнул я на тарелочку с фруктами, которая стояла на прикроватной тумбе.

– Я тут со скуки помру. Хоть материалы по ракетам дай мне – буду с ними работать.

– Только когда доктор разрешит, – покачал я головой. – У тебя сильнейшее переутомление. Вот отлежишься хотя бы недельку, потом уже и материалы можно будет принести. А пока – отдыхай.

Сергей Палыч посмотрел на меня как на врага народа. Однако я был непоколебим.

– Дождешься, отольются кошке мышкины слезки, – пробурчал он.

– Выздоравливай, – улыбнулся я, поняв, то он шутит. – Насчет новых запусков – не переживай. Война почти закончилась, боевого применения ракеты в ближайшее время не ожидается. А там ты поправишься, и уже не о войне – о покорении космоса думать вместе будем!

– Свежо придание, – продолжал ворчать Сергей Палыч, но уже скорее из вредности.

Так-то глаза загорелись, когда я космос упомянул. Ну и отлично! Пускай такие мысли в голове у него будут – о будущем мирном развитии ракеты, а не про то, будто всех подвел, думает.

К концу мая войска из Германии мы полностью вывели, оставив лишь часть на польской границе – так, на всякий случай. Остальная армия западного фронта была поделена пополам и переброшена на северное и восточное направления. Что тут же благоприятно сказалось на темпах нашего продвижения вглубь финской территории. И серьезно пошатнуло прежнюю несговорчивость их дипломатов. В Корее же боевые действия лишь нарастали. Япония серьезно вцепилась в полуостров, даже выведя свои войска с китайской территории, где они помогали Чан Кайши удерживать юг страны. Накал боев там вырос настолько, что маршала Блюхера сумели вытеснить в центр полуострова и полуокружить. Лишь на севере его войска поддерживались нами по «тоненькой дороге жизни» – небольшому в десять километров шириной участку, неподконтрольному квантунской армии. Но и он простреливался артиллерией, и авиация утюжила все колонны, что шли на помощь Василию Константиновичу. В итоге приходилось или отправлять воздушное прикрытие, или колоннам со снабжением передвигаться ночью, чуть ли не на «ощупь» – потому что на массовые огни в темноте японцы тут же наводили свою артиллерию. Наш наркоминдел уже «прощупал» почву по поводу мирного договора с Японией и нам четко ответили – они согласны, но мы из Кореи должны уйти. Либо так, либо бои не закончатся до их полной победы. А это уже нас не устраивало. Вот и продолжалось кровопролитие, с каждой неделей лишь нарастая по своему накалу и ожесточенности.

– Сергей, фильм готов! – с такими словами Илья Романович зашел к нам в квартиру первого апреля.

– Поздравляю! – улыбнулся я. – Когда в прокат выйдет?

– Через три дня утверждение, если замечаний не будет – то в следующие выходные. Люда, придешь на премьеру? – переключился он на мою жену.

– Да, пап. Там мамы не будет? – вдруг уточнила она и, увидев его отрицательное покачивание головы, облегченно выдохнула. – Тогда точно приду.

– Кстати, Сергей, – решил сменить тему Илья Романович, после замечания Люды, – тут в фильме в одном эпизоде хочу марш вставить. Это не тот, где про летчиков, а про манчжурскую операцию. Самый первый. Мне товарищи из ВССК пару вариаций торжественного марша предоставили, но я выбрать не могу. Давай, послушаем? Я и пластинку с собой принес. Может, подскажешь, что в них не так?

Я лишь пожал плечами, и мы прошли в зал. Там стоял электрофон «Мелодия», подаренный самим Ильей Романовичем Люде на ее день рождения. Включив аппарат в сеть, Говорин ловко установил пластинку, опустил на нее иглу-головку и немного убавил звук, чтобы не разбудить уже улегшихся спать детей.

– Ммм… – протянул я задумчиво, когда мы прослушали обе записи. – Очень хорошее исполнение и слова, вот только вы правы – для марша, особенно военного, как вы хотите… – тут я посмотрел на него – правильно ли понял его задумку. Тот кивнул, впившись в меня взглядом. – Так вот, для военного марша не хватает ощущения воодушевления. Как бы по точнее выразиться, – пощелкал я пальцами. – После этих маршей не возникает чувства, словно прямо сейчас нужно подскакивать и в бой бежать.

– Вот! – ткнул он в меня пальцем. – Именно! И я не понимаю, почему. Ты правильно заметил – слова там подходящие. Но вот ощущения воодушевления – нет.

У меня после прослушивания в голове появились неясные ассоциации. Так и просились на язык строчки из моей прошлой жизни – тоже какого-то марша, подошедшего бы под запрос Ильи Романовича. Но ухватить их никак не получалось.

– Вот здесь строка: Советский Союз всех сильней. Да, соответствует и истине, и патриотический посыл есть, но слова звучат как констатация факта, – продолжил Говорин. – Ну сильнее мы всех, и что? Гордиться этим? Так мы гордимся. Но с чего красноармеец должен от этих слов подскакивать и в бой мчаться и бить врага?

И тут у меня словно щелкнуло.

– Советский Союз бьет заклятых врагов, – медленно, словно пробуя на вкус полузабытые строки, начал я. Илья Романович тут же замолчал и обратился в слух. – Империалистов… хозяев оков… – строки всплывали в памяти крайне медленно, словно нехотя, но с каждым новым словом процесс ускорялся и вскоре я уже пропел, – Вставай, пролетарий, рви рабскую плеть – и гимн победный будет весь мир петь*.

* – Радио Тапок «Советский марш» – вольный перевод «советского марша» из игры Red Alert

– Вот! – подскочил тесть, когда я замолчал. – Вот! То самое! Даже без музыки пробирает. Есть где записать?

Листок с ручкой мы нашли быстро. Мою память словно прорвало – я вспомнил и полный текст марша, даже откуда он появился в моей голове – тут постарался друг, обожающий рок музыку. Он-то и поставил как-то на тусовке на полную катушку эту песню. Пробрало тогда всех, я так даже слегка протрезвел в тот момент, вот видимо и отпечаталось в памяти и даже перенос во времени до конца этот фрагмент не стер. Кроме слов я еще и напеть пытался мотив. Илья Романович и его записал – в виде нот. Еще уточнил, какие инструменты лучше всего применить в том или ином фрагменте марша. Как смог, объяснил ему.

– Да тебе бы самому песни писать, – с веселой улыбкой сказал он, когда мы закончили.

– Да накатило просто, – отмахнулся я. – Может, раз в жизни у меня подобное, никогда ведь не было.

– Ну-ну, – хмыкнул Говорин, но развивать тему не стал.

Надолго он у нас не задержался, умчавшись домой. Прямо видно было, как он загорелся поскорее воплотить «мой» марш на пластинке. Провожал я его с некоторым облегчением. Кипучая энергия Говорина выматывает, особенно когда он начинает «теребить» тебя и дотошно цепляется к деталям по интересующему его вопросу.

Но мысли об Илье Романовиче уже на следующий день отошли даже не на второй, а на третий план – финны наконец дозрели до полноценных переговоров о сдаче, но попросили провести их втайне, чтобы в первую очередь о них не узнали в Великобритании. И почему-то в состав нашей делегации Иосиф Виссарионович включил меня.

Глава 5

Июнь 1939 года

Переговоры с финской стороной проходили в Ленинграде. Здесь я был лишь один раз и то на экскурсии, когда еще в школу ходил. Давненько это было. Город с тех пор сильно изменился. На улицах стало чище, конки сменились почти повсеместно на трамваи и автобусы. Телег тоже стало в разы меньше – их заменили автомобили и грузовики. Отдельным приказом телегам и вовсе в центр города был запрет, как со мной поделился Михаил Васюрин – наш переводчик, который сам был родом из этого города. Вид портили лишь следы недавней осады города. Дома на окраинах были разбиты, кое-где на улицах еще не разобрали баррикады. Да и в центре города встречались дома, пострадавшие от авианалетов. В порту я не был, но по словам Васюрина там тоже хватает следов прилета тяжелых снарядов с английских кораблей. Однако сейчас Ленинград стремительно возвращался к мирной жизни, и уже через пару лет мало что будет напоминать о печальных событиях этой зимы.

Возглавлял финскую делегацию Аймо Каяндер – премьер-министр Финляндии. С ним были Рудольф Валден – глава МИДа, и Элиас Сайонма – министр финансов. Еще до встречи финны передали, на каких условиях согласны завершить войну и в отличие от британцев их условия были вполне адекватными: они согласились отдать часть своей территории, правда не по той границе, где сейчас проходили боевые действия, а гораздо ближе к нам – где шли бои до пересылки подкрепления с западного фронта. Также они убрали пункт о выплате компенсации с нашей стороны. Это из основного. Там же шли подпункты о передачи тел павших бойцов с обеих сторон, гарантии о ненападении на ближайшие десять лет и беспрепятственный проход наших судов вдоль финского побережья. В целом, по словам Максима Максимовича, входившего в нашу делегацию, условия вполне устроят СССР.

– Значит, соглашаемся? – спросил я.

– Да, – кивнул Литвинов. – Я еще попробую выбить из них хотя бы формальную компенсацию за бомбежку города, но даже если не получится, в остальном условия хорошие.

– Так. А для чего здесь я?

Наркоминдел лишь плечами пожал. Мне вот тоже не ясно, с чего товарищ Сталин включил меня в делегацию. Перед выездом я поговорить с ним об этом не успел – все же слишком неожиданно это было, а отправились мы в Ленинград в тот же день. Зато пока был в пути, успел о многом подумать. И не нашел логичных причин моего присутствия здесь.

Чтобы не терзаться и дальше сомнениями, я все же не выдержал и связался с Александром Поскребышевым, попросив того соединить меня с товарищем Сталиным, когда он будет свободен. Звонок из Кремля в номер гостиницы, где я разместился, поступил уже через полчаса.

– Сергей, – услышал я в трубке телефона знакомый голос с характерным грузинским акцентом, – что-то случилось?

– Товарищ Сталин, у меня есть один личный вопрос – для чего я здесь? – решил я не мудрить и спросить «в лоб».

В трубке повисло молчание, заставившее меня напрячься. Не слишком ли грубо прозвучал мой вопрос? Или я сам должен был догадаться, а сейчас получил «минус очко» к репутации?

– Кхм, – прокашлялся Иосиф Виссарионович, – значит, товарищ Огнев, у вас своих мыслей нет?

Резкий переход в обращении не ускользнул от меня, подтвердив мои мысли, что догадаться о назначении должен был я сам. Но раз уж пошел столь откровенный разговор, отступать и «давать заднюю» поздно.

– К сожалению – нет. Потому и спрашиваю вас. С условиями финской стороны я ознакомился. В целом – вполне приемлемые для нас. Максим Максимович согласен со мной и лишь планирует попробовать дополнительно «выбить» из них еще и денежные отступные. Но вот моя роль во всем этом… она ускользает от меня.

Спустя несколько томительных секунд ожидания, Сталин ответил:

– Есть мнение, что по завершении войны вам следует сменить род деятельности, – у меня внутри все ухнуло вниз. Я потерял доверие? Всего из-за одного вопроса и меня решили «понизить»? Или что имеет в виду товарищ Сталин? – Участие в подписании капитуляции со стороны Финляндии – дополнительная возможность показать другим товарищам, что вы способны на большее, чем занимаетесь сейчас, – мои мысли от самых пессимистических резко сменили вектор. То есть, меня хотят не «понизить», а «повысить»? Но куда выше? И для чего? А Иосиф Виссарионович тем временем продолжил: – Если вы сумеете показать себя на этих переговорах не просто, как статист, то подтвердите мое мнение о вас. И никто не сумеет возразить, что вы недостойны большего.

– Я понял, спасибо, товарищ Сталин. За разъяснения и доверие.

Когда в трубке раздались гудки, я аккуратно положил ее на аппарат и еле слышно выдохнул. Этот короткий разговор вызвал во мне столько адреналина, сколько я не получал даже находясь на передовой. Буквально бешеные скачки какие-то! Давно у меня подобных ощущений при разговоре с Иосифом Виссарионовичем не было.

Приведя мысли и чувства в порядок, я задумался – куда меня хочет «пропихнуть» вождь. Я и так почти на вершине власти. Следующая ступень – нарком либо… член политбюро. О последнем даже в мыслях я не мечтал. Где я и где политбюро? Делать доклады для них – это одно, но самому войти в состав правительства – совсем иное. Должность наркома тоже довольно высокая, но не настолько. Наркомы выполняют решения, которые принимаются в политбюро. Поэтому я склонялся к тому, что на меня хотят «повесить» какой-то наркомат. Вполне возможно, что подвину Андрея Александровича, который метит на пост наркомпроса. Сейчас-то его занимает Андрей Бубнов, но по курсируемым в Кремле слухам товарищ Сталин недоволен его работой. Слишком серьезно Андрей Сергеевич взялся за цензуру, из-за чего воют все литераторы и даже научные деятели, выпускающие статьи в печать. Вот из-за притеснения последних на Бубнова и стали смотреть косо. Я в курсе этого лишь по причине того, что сам занимаюсь пропагандой и просвещением, пусть и не в самом СССР. Ну и Илья Романович на него тоже жаловался, хоть и сам в какой-то мере является «цензором».

Определившись, как мне казалось, с возможным местом моего нового назначения, я задумался – а оно мне надо? Только «обжился» в информбюро, не успел еще «заскучать» там, и – новая должность. К тому же если я прав, еще и со Ждановым снова вражда начнется. Только притерлись друг к другу, мужиком он оказался нормальным, и тут – опять контра? В то же время на посту наркомпроса мои возможности по влиянию на культурное развитие страны вырастут многократно. Сейчас в этом поле мне не нравилось, что невольно у людей складывается ощущение, будто на западе многие вещи гораздо лучше, чем у нас, просто им этого не показывают. Фильмы, как европейские так и американские, всегда заходят на «ура». Что и неудивительно – ведь цензоры выбирают самые лучшие, но это имеет и обратный эффект для наших людей – создает у них ложное ощущение, что на западе все фильмы хорошего качества. Интурист продолжает показывать лучший сервис для иностранцев, чем для наших граждан – хоть я и писал о необходимости выровнять этот аспект, еще будучи членом ЦКК. Да, в определенное время шаги в этом направлении были, но через пару лет все вернулось обратно «на круги своя». Запреты некоторой литературы наоборот – вызывают обратный эффект, привлекая внимание людей, и лишь разжигают в них желание ознакомиться с «запрещенкой». Ну и много иных моментов я бы поменял, чего на нынешнем посту не могу сделать. Короче, смысл проявить себя, чтобы занять более высокий пост был. И я решил действовать.

За основу своей инициативы решил взять пункт Максима Максимовича – стребовать с финнов компенсацию. Литвинов не был уверен, что получится, а вот я приложу усилия, чтобы не только все вышло, но и сумма была не чисто символической.

Первым делом обратился в горком Ленинграда с требованием предоставить отчет о том, на какую сумму получил город ущерб в ходе боев.

– Вы не только там посчитайте стоимость разрушенных домов, дорог и предприятий – но и сколько город недополучил в результате блокады продуктов, иного материального обеспечения, – говорил я Алексею Александровичу. – Сколько работников погибло – их работа тоже приносила доход городу.

– Вы говорите как капиталист, – заметил Кузнецов.

– Я говорю как тот, кто радеет о благе нашей страны, – отрезал я. – Вы же знаете, что мы с финнами переговоры ведем? Они должны заплатить за те разрушения и горе, которые принесли городу и людям. Или вы со мной не согласны?

С такой постановкой вопроса первый секретарь горкома спорить не стал. Но запросил аж неделю на сбор информации.

– Вы уже давно должны были все подсчитать, – не согласился я с ним. – Так что у вас четыре часа. Или мне поставить вопрос о вашей компетентности на этом посту?

Поджав губы, Кузнецов заверил меня, что успеет подготовить отчет в срок. Вот и отлично! Он ведь и правда уже должен был собрать сведения о нанесенных разрушениях и численности погибших. Просто делалось это для разных ведомств и с разными целями, а сейчас все нужно собрать воедино.

Затем я связался с Литвиновым и попросил перенести переговоры на следующий день. Как раз будет время ознакомиться с документами от Кузнецова и составить план ведения переговоров. Третьим шагом стало мое письмо на имя главнокомандующего И. В. Сталина с просьбой назначить меня главой переговорной делегации.

– И зачем тебе это, Сергей? – спросил меня утром Максим Максимович, когда пришел ответ из Москвы вместе с приказом назначить меня главой делегации.

Не скажу, что мужчина был прям недоволен, но легкое раздражение присутствовало. Или он просто умел держать лицо.

– Потому что у меня появились мысли, как не просто надеяться «выбить» из финнов компенсацию, а непременно это сделать.

Вот тут уже Литвинов не сдержался и поморщился, все же это был «камень в его огород».

Так как делегация Финляндии предоставила свои условия заранее, а мы взяли время на «подумать», в этот раз слово взял я.

– Предварительно СССР устраивают предложенные финской стороной пункты мирного договора, – начал я, а финны довольно переглянулись. – Но мы хотим добавить еще один пункт – о денежной компенсации СССР, а конкретно – городу Ленинграду. Возместите те убытки, что мы понесли, когда вы осадили нашу северную столицу, и тогда с нашей стороны мы подпишем договор.

Вот сейчас они нахмурились. Еще и смена главы нашей делегации не прошла мимо их внимания, что тоже не добавило им настроения. Мое участие в польских переговорах разошлось по всему миру, и чем оно закончилось – знали все. Так что пренебрежения на лицах оппонентов я не видел, лишь напряжение и недовольство.

– Полагаю, – медленно начал Аймо Каяндер, – теперь нам необходимо время, чтобы подумать над вашим предложением.

– Думайте, – кивнул я. – Но потом условия изменятся. Сейчас мы готовы уступить территории, которые заняты нашими войсками, хоть и не все. Но через час – вся земля, на которую ступил красноармеец, будет считаться нашей территорией.

Я сделал паузу, после чего поставил точку в разговоре:

– Мы ждем вашего положительного решения через час.

И не прощаясь, встал из-за стола. За мной потянулись и остальные члены нашей делегации. А вот финны сидели ошарашенные и растерянные. Настолько жестко советские дипломаты с ними еще не говорили. Ничего, время, когда СССР был слаб, прошло. Пусть привыкают!

Глава 6

Июнь – июль 1939 года

– Да как он смеет говорить с нами в таком тоне! – полыхал возмущением Аймо Каяндер, когда их делегация осталась наедине.

– Сталин сделал прекрасный ход, – в отличие от премьер-министра, даже с неким восхищением сказал Рудольф Валден.

– Прекрасный?! – воскликнул Аймо. – И где он прекрасен-то?

– Не для нас, – поправился министр иностранных дел. – Для Советов.

– Опять же не понимаю, чего хорошего в том, что нам пытаются выкрутить руки? Даже для Советов это невыгодно. Мы ведь можем и отказаться от переговоров.

– Посмотри на все со стороны, Аймо, – доверительно ответил Рудольф. – Их главный дипломат – Литвинов – был вполне корректен, как и полагается его статусу. Но красные понимают, что сейчас они сильнее. И очевидно, что их вождь решил попытаться выжать из ситуации максимум. Этот Огнев – он ведь не дипломат, поэтому подобные выходки ему могут простить. А вспомни, как поляки попросили поставить его во главе делегации – и что вышло? Рассчитывали на его возраст, что удастся «запудрить мальчишке мозги», как говорят русские, а при срыве переговоров – развести руками, мол, это он виноват. И просчитались. Я созвонился с нашим послом в Польше вчера, когда узнал, что это по просьбе Огнева перенесли переговоры. Он много интересного рассказал о ходе подобных переговоров в Польше. И каждое новое предложение со стороны этого «мальчишки» было еще хуже, чем предыдущее. Но он продавил свою позицию! Поэтому я считаю, нужно соглашаться. Сталин, назначив его главой делегации, с одной стороны предельно просто и в то же время жестко донес свою позицию, а с другой – сохранил себе лицо тем, что ее озвучил не официальный дипломат, а Огнев.

– И унизил нас, – мрачно заметил Каяндер, – ведь руки нам выкручивает не Литвинов, а этот парень.

– Ну не так чтобы и унизил, – хмыкнул Рудольф. – Огнев все же имеет и собственный политический вес. Но у меня сложилось впечатление, что он этого сам не особо осознает. Или осознает не до конца.

– Почему? – удивился Аймо.

– Когда прошла наша первая встреча с их делегацией, и главой все еще был Литвинов, он ему чуть ли не в рот заглядывал. И это было не наиграно. А когда их поменяли местами, Огнев иногда кидал мимолетные взгляды на Литвинова – словно спрашивая «все ли правильно он делает». Но сам Литвинов и бровью не повел.

– Хочет подставить парня?

– Нет, – покачал головой Рудольф. – Он просто не заметил этих взглядов, полностью отойдя в сторону. Как нижестоящий уступает место тому, кто выше него по статусу, не сомневаясь в его поступках. Литвинов безусловно был раздражен, что его отодвинули. Удивлен заявлением Огнева. Но оспорить их даже не пытался и принял, как должное. Даже с неким облегчением.

– Если мы согласимся, – подал голос Элиас Сайонма, – то эта компенсация пробьет изрядную брешь в нашем бюджете.

– А чтобы этого не случилось, – тут же повернулся к нему Рудольф, – нам следует растянуть выплаты. Чем быстрее закончится эта война, те больше шанс, что мы выйдем из нее с малыми потерями. Увы, но с каждым днем шансы на это неумолимо падают. Кроме Швеции и Великобритании у нас союзников не осталось. Да и те такие союзники, что… – поморщился недовольно МИДовец Финляндии, не закончив фразу.

После его слов повисла гнетущая тишина. Возвращаться домой с подписанной капитуляцией не хотелось. Особенно – с навязанной по сути контрибуцией. Но выбор был еще хуже.

– Тогда мы обязаны привязать подписание договора к немедленной остановке боевых действий, – решительно сказал Каяндер. – Иначе нас просто не поймут дома.

– На это они должны согласиться, – кивнул Рудольф.

***

Как только финская делегация подписала мирный договор, его копия тут же была отправлена в посольство Швеции. Так как войска этой страны находились в Финляндии и входили в состав частей, с которыми сражалась Красная армия, без их согласия боевые действия на северном фронте было не остановить. В полном объеме. Но там будто только этого и ждали и даже вздохнули с облегчением. Контрибуции с них, как с финнов, выбить не удалось, но мы особо и не пытались. Правда я настоял, чтобы их представитель, желательно высокого ранга, посетил парад победы, который уже планировалось провести в июле по случаю окончания войны. Смысл подобных парадов – не только воодушевлять свое население, но и пугать врагов, показывая мощь своей армии. Вот пускай и посмотрят на марш победителей из первых рядов. Проникаются, так сказать.

Подписание мира с Финляндией и Швецией стало той «соломинкой», которая сломила хребет воинственному пылу Великобритании. Всего неделю спустя Чемберлен уже летел в Москву для подписания мира. С нашей стороны в этот раз договор подписывал сам товарищ Сталин. Этакая уступка английской спеси. Совсем втаптывать их в грязь не то что не хотелось… они бы просто вскоре стали кричать о «не легитимности» бумаги, подписанной не главой государства. Причем как раз из-за своей спеси и гордыни и кричали бы. Сейчас несмотря на все поражения Великобритания все еще очень сильный игрок на международной арене. Гораздо сильнее США, которые здесь считаются «задворками» мирового сообщества. И похоже, так пока ими и останутся, в отличие от моего прошлого мира. Не удалось им на этой войне заработать, и послевоенное восстановление пройдет почти без их участия – не настолько Европа за чуть более года боев опустошена, чтобы была вынуждена прибегать к сторонней помощи.

В итоге к концу июня боевые действия продолжались лишь на востоке континента, да в Африке Франция с Англией традиционно бодались. Итальянцы свои колонии в Африке усилили, насколько смогли, и на новые завоевания пока не стремились. А других значимых игроков там и не было.