Тени Карфагена

Капитан шагнул назад, выхватывая пистолет, но его тень на стене не последовала за ним. Она упёрлась руками в камень, пальцы впились в швы кладки, словно пытаясь вырвать кирпичи. «Она… меняет нас, – хрипел он, целясь Лире в грудь. Ствол дрожал, как в лихорадке. – Я не мог…»

Лира бросила в него фонарь. Стекло разбилось, и пламя лизнуло занавеску, осветив комнату алым светом. Вспыхнув, тень Хассана вытянулась в чудовище с рогами, его рука-пистолет теперь была клешнёй. «Стреляйте, – она распахнула пальто, обнажив маску на груди, чей символ „Шин“ пульсировал, как рана. – Посмотрим, чья тень сильнее!»

Выстрел грохнул, но пуля, пройдя сквозь маску, впилась в стену, откуда хлынул поток песка. Лира, не моргнув, шагнула вперёд. «Вы боитесь не бури, – она указала на окно, где за стеклом клубились силуэты с слишком длинными шеями. – Вы боитесь, что они потребуют вас вместо меня».

Хассан выстрелил снова, и лампа погасла, погрузив комнату в темноту. В кромешной тьме зазвучал скрежет – серебро маски скользило по камню, высекая искры, которые на миг освещали происходящее: тень капитана обвила его шею, сдавливая, а из углов выползали чёрные нити, сплетаясь в сеть.

«Они… не забудут предательство… – Лира уворачивалась от щупалец, рвущихся к маске. – Вы продали команду, чтобы спастись!»

Хассан, захлёбываясь, упал на колени. Его тень теперь полностью покрыла его, как саван. «Помоги… – он протянул руку, но пальцы рассыпались в песок. – Они… в лёгких…»

Лира подняла маску к лицу. Холод серебра смешался с жаром крови, сочащейся из её носа. «Нет, – прошептала она, глядя, как тени сплетаются в арку над капитаном. – Вы выбрали это сами».

Комната наполнилась рёвом ветра. Стены рухнули, обнажив пустыню, где буря уже кружила вихрь, похожий на гигантский «Шин». Лира, прижимая маску, шагнула в бурю. Позади, под хохот теней, Хассан кричал, пока песок не заполнил его рот, а его тень, отделившись, поползла к вихрю, волоча за собой сморщенное тело, как пустую оболочку.

Перед рассветом она нашла джип капитана. На сиденье лежал пистолет с одним патроном и записка: «Для последнего выбора». Лира швырнула оружие в песок, который тут же поглотил его. «Мой выбор уже сделан, – она завела мотор, глядя, как в зеркале заднего вида отражается арка из теней. – Идите за мной. Я покажу вам ад».

Маска засмеялась, но смех потонул в рёве двигателя.

Свет вернулся внезапно – не от лампы, а словно само солнце прорвалось сквозь каменные своды, выжигая следы битвы. Лира прикрыла лицо рукой, чувствуя, как горячий луч прожигает ей веко. Хассан лежал ничком, его пальцы вцепились в трещину пола, будто пытались удержать ускользающую душу. «Проснись, – она перевернула его, и капитан хрипло застонал. На его шее синели отпечатки – не пальцев, а когтей, оставленных тенью. – Кто вывел их на нас? Кто открыл дверь?»

Ответом стал скрип – на стене, где раньше висела маска, алым соком кактуса было выведено: «Иди в Гадир». Буквы сочились, как свежие раны, а запах гнили ударил в нос, заставив Лиру отшатнуться. «Гадир… – она провела пальцем по надписи. Сок прилип к коже, жгуч и сладок, как яд скорпиона. – Ты там, Вальтер? Или это оно манит?»

Пистолет Хассана валялся у её ног. Лира подняла его, но ствол оказался забит песком – чёрным, липким, словно растёртый уголь с кровью. «Игрушки, – она швырнула оружие в стену. При ударе курок щёлкнул, и песок вырвался облаком, сложившись в миг в лицо старика с выколотыми глазами. – Хватит шуток! Покажись!»

Ветер за дверью храма завыл, принося запах озона и звон – будто кто-то ударял стеблями стеклянных кактусов. Лира вышла на порог. Пустыня дрожала в мареве, а на горизонте клубилась туча, чьи очертания повторяли символ «Шин». «Ты опоздала», — прошелестел голос у неё за спиной. Она обернулась – надпись на стене теперь продолжалась: «…но они ждут».

В кармане пальто что-то дёрнулось. Лира сунула руку внутрь и вытащила серебряный «Шин», тёплый, как живое сердце. Резьба на нём пульсировала, повторяя ритм её крови. «Ты носишь ключ в груди, — засмеялся все тот же голос, исходящий теперь от артефакта. – Открой врата, прежде чем они откроют тебя».

Хассан закашлял за её спиной, выплёвывая чёрную слизь. «Убей… меня… – он схватил её за лодыжку, ногти впиваясь в кожу. – Они… в песке… в каждом зерне…»

Лира вырвалась, оставив в его руке клочок ткани. «Умри сам, если хочешь, – она сжала „Шин“ в кулаке, и металл впился в ладонь, оставляя рунические отметины. – Но я не стану вашим палачом».

Над храмом пролетела птица – точнее, нечто, лишь напоминающее птицу, с крыльями из спутанных волос и клювом, склёванным из обломков костей. Она уронила к её ногам коготь, обёрнутый в обрывок карты Вальтера. Лира развернула его. Новые туннели вели к точке с пометкой: «Гадир. Врата под кожей».

«Под кожей… – она приложила „Шин“ к собственному запястью, где вены бились в такт символу. – Или под тенью?»

Капитан засмеялся позади, его голос вдруг ставший высоким и чужим: «Спроси у тех, кто выгрыз глаза твоему отцу!»

Лира не обернулась. Она шла к джипу, зная, что Хассан уже мёртв – его хрипы теперь сливались с шепотом песка, поднимающегося ей вслед. Ветер нёс осколки стеклянных кактусов, которые звенели, как колокольчики, привязанные к ногам призраков. Перед тем как сесть за руль, она взглянула в зеркало. Отражение улыбалось ей зубами, острыми как бритвы, а на шее pulsed тот самый «Шин» – но не серебряный, а вырезанный из плоти.

«Добро пожаловать домой», — прошептало отражение, пока первый удар бури не скрыл горизонт.

Глава 3: «Дневник, который боится света»

Лира развернула свиток на столе, треснувшая кожа хрустнула, словно позвоночник старика, а запах ударил в нос – смесь прогорклого ладана и гниющих фиников, запертых в гробу. «Карфагенские монеты… – прошипела она, прижимая углы обломками с выщербленными профилями царей. – Вы всё ещё хотите молчать?» Свиток затрепетал под её пальцами, и чернила, похожие на запекшуюся кровь, заструились по прожилкам пергамента, складываясь в узор: три «Шин», сплетённые в петлю. За окном блеснула молния, и тень от свитка рванулась вверх по стене, щупальца тьмы обвили потолочную балку.

«Отец говорил, это дверь, – Лира прижала ладонь к символу. Кожа зашипела, и в воздухе запахло горелым миндалём. – Но куда она ведёт? В ад? В чужую память?» Свиток внезапно дёрнулся, вырвав из-под монет угол. Пергамент скрутился в трубку, и из неё вырвался голос, хриплый, как скрип колодезного ведра: «Дверь ведёт туда, куда ты не смеешь смотреть…»

Лира вцепилась в края свитка, но материал начал пузыриться, обнажая под кожей мышечные волокна. «Чёртово послание! – она рванула, и кусок пергамента остался в её руке, истекая липкой смолой. – Ты думаешь, я боюсь? Я видела, как тени пожирают людей!»

Гром грянул так, что задрожали стёкла. Вспышка осветила комнату, и на стене проступили силуэты – десятки рук, тянущихся к свитку. «Ты права, — заговорил пергамент, теперь уже голосом её отца. Лира замерла, чувствуя, как по спине ползёт холодная капля пота. «Но ты не видела, как они рождаются. Открой дверь, и я покажу…»

Свиток распался на части, обнажив спрятанный внутри ключ – железный, покрытый зелёной окисью, с рукоятью в форме «Шин». Лира коснулась его, и металл ожил, впиваясь в ладонь ржавыми шипами. «Ай! – она попыталась оторвать руку, но ключ прилип, высасывая капли крови. – Что ты…»

«Кровь карфагенской принцессы, — прошелестел свиток, теперь голос звучал как скрежет ножа по кости. «Твоя? Нет… Но твой отец платил ею за каждый шаг в Гадире».

За дверью номера послышался шорох – будто кто-то провёл когтями по дереву. Лира схватила ключ, оставив на столе клочья кожи. «Гадир… – она прижала рану к груди, чувствуя, как „Шин“ под одеждой пульсирует в такт. – Ты там, Вальтер? Или это оно снова врет?»

Тень от ключа на стене дёрнулась, превратившись в карту. Контуры пустыни, горы с двойной вершиной, и река, высохшая до последней капли. «Иди по следам тех, кто стал чернилами, — прошипел свиток, распадаясь в прах. «Или стань ими сама».

Лира подошла к окну. Дождь хлестал по стёклам, но вместо улицы внизу зияла пропасть, где копошились тени с горящими глазами. Одна подняла голову – лицо Хассана, но с рогами, прорастающими из глазниц. «Он ждёт, — проскрежетал капитан, его челюсть отвалилась, рассыпавшись жуками. «Спроси, как он кричал…»

Она захлопнула штору, но образ не исчез – отпечатался на ткани, как фото в старой камере-обскуре. Ключ в её руке засмеялся, и Лира швырнула его в стену. Железо пробило обои, открыв кладку с выцарапанными буквами: «БЕГИ».

«Слишком поздно, – она вытащила дневник Вальтера из-под матраса. Переплёт застонал, а страницы зашелестели: „Не ищи Гадир…“ – но остальные строки были выжжены. – Он боится света… как и всё, что связано с этой дверью».

Включив лампу, она поднесла дневник к огню. Кожа обложки вздулась пузырями, и между страниц выполз чёрный дым, сложившись в лицо – её собственное, но с глазами, как у совы. «Ты уже внутри, — прошипел дым, заполняя комнату запахом гари и ладана. «Игра началась, когда тень твоего отца оторвалась от земли…»

Лира захлопнула дневник, придавив его ключом. На полу уже змеились тени от монет, сплетаясь в «Шин». За окном что-то крупное ударило в стену, и трещина поползла к потолку, повторяя контуры символа.

Горничная замерла в дверях, поднос в её дрожащих руках звенел, как колокольчик на шее испуганной кошки. Кофе с кардамоном дымился, запах сладковато-едкий, будто в чашку подмешали толчёные жуки. «Вы уверены, что хотите это читать? – женщина бросила взгляд на свиток, где символ „Шин“ теперь пульсировал, словно жила под кожей. – Старики говорят, письмена Танит сжигают глаза… выжженные, как у ящериц в колодцах».

Лира швырнула на поднос монету с профилем царицы-убийцы – та зашипела, прожёг дыру в дереве. «Принесите свечей. Восковых, – она не отрывала взгляда от свитка, где чернила начали стекать, образуя лужицу, похожую на карту Гадира. – И если ваши старики такие мудрые, спросите, как они прятались от собственных теней».

Горничная отступила, крестясь дрожащими пальцами. «Свечи здесь зажигают только для мёртвых… – её голос сорвался в шёпот, когда тень от подноса поползла по стене, обвивая её шею. – Они… они не любят огня».

«Отлично, – Лира встала, и стул заскрипел, будто поднялся сам. – Значит, мёртвые уже здесь». Она захлопнула дверь, но запах кофе остался – теперь он пах горелой шерстью. Свиток вздулся, выпустив из трещин чёрные усики, которые потянулись к лампе. «Нет, – она прихлопнула их дневником Вальтера. Обложка завизжала, и со страниц посыпался пепел. – Ты не получишь свет. Только тьму».

Вернувшаяся горничная просунула в дверь корзину со свечами, обмотанными погребальными лентами. «Уходите… – её ноготь, синий от хны, впился в косяк. – Пол уже шепчет». Лира схватила корзину, и плетёные прутья впились в ладонь, оставляя кровоточащие полосы. «Скажи им, что я не боюсь шепота, – она захлопнула дверь, задев женщину. Тот вскрикнула, и на полу остались капли – не крови, а чёрного масла.

Свечи, толстые, как детские руки, задымились при первом же прикосновении спички. Воск стекал на стол, застывая в форме крошечных черепов. «Покажи, что скрыто, – Лира капнула расплавленным воском на свиток. Пергамент взвыл, и письмена Танит поползли, сливаясь в портрет женщины с глазами-пустошами. «Ты опоздала на три тысячи лет», — заговорил свиток голосом, в котором скрежетали песчинки.

«Но я нашла тебя, – она вонзила свечу в центр символа „Шин“. Пламя вспыхнуло зелёным, осветив комнату. На стенах проступили фрески: жрецы в масках с ключами вместо ртов, ведущие за собой вереницы людей с отрезанными тенями. – Где дверь? Где Гадир?»

Свечи погасли разом. В темноте что-то тёплое и вязкое обвило её лодыжки. «Под ногами, — засмеялся свиток, рвущийся на клочья. «Всегда под ногами…»

Лира спрыгнула со стула, но пол провалился, превратившись в песок. Она ухватилась за край стола, монеты с карфагенскими царями впиваясь в ладони. «Нет! – она потянула к себе дневник Вальтера, и страницы раскрылись, вырвавшись в вихре пепла. – Закройся! Закройся!»

Из дыры в полу вырвалась рука, обёрнутая погребальными бинтами. Пальцы схватили свиток, утаскивая вглубь. «Он наш… — заскрипело из темноты. «Ты следующая…»

Когда свет вернулся, на столе осталась лишь лужа воска, застывшая в форме арки. Лира, дрожа, подняла свечу. На фитиле дымился волос – не её, седой и грубый, как у старика. За окном ударил гром, и на стекле проступили слова: «Гадир ждёт под кожей».

Первая фраза свитка обожгла пальцы, будто Лира прикоснулась к раскалённой игле: «Врата открываются, когда тень целует свет». Она вскрикнула, выпустив лупу, которая разбилась о пол, рассыпав осколки с ртутным блеском. «Чёртов пергамент! – она судорожно вытерла пальцы о платье, но чернила въелись в кожу, оставляя синеватые прожилки. – Ты что, писался ядом?»

В зеркале напротив мелькнул силуэт – мужчина в потрёпанной шляпе, краешек плаща, скрывающий лицо. Лира замерла, чувствуя, как сердце бьётся в горле. «Папа?.. – она шагнула вперёд, и пол скрипнул, словно под ним проваливалась пустота. – Это… ты?»

Стекло запотело, будто с обратной стороны дышали. Контуры фигуры расплылись, и на поверхности выступили капли, стекающие к полу, как слёзы. «Не трогай врата, — голос звучал сквозь толщу воды, глухой и раздвоенный. – Они возьмут тебя, как взяли меня…»

Лира вцепилась в край стола, ногти впиваясь в дерево. «Где Гадир? – она выкрикнула, замечая, как тень от свитка ползёт к зеркалу, обвивая ноги призрака. – Ты умер, чтобы спрятать его?»

В зеркале мужчина снял шляпу – лицо было изъедено червоточинами, глаза заменены пустыми раковинами. «Гадир не место, — он протянул руку, и стекло прогнулось, как плёнка. – Это голод. Он уже внутри тебя…»

Комната наполнилась запахом морской соли и разлагающихся водорослей. Лира отпрянула, наступив на осколки лупы. Стекло впилось в пятку, но кровь не потекла – вместо неё из ран сочился чёрный дым. «Врешь! – она схватила свечу, пламя которой вдруг стало синим. – Ты сам открыл дверь! Ты хотел силы!»

Призрак засмеялся, и зеркало треснуло, выпустив поток ледяной воды. «Силу? — его рука прорвалась сквозь трещину, кожа слезала лоскутами, обнажая кости, покрытые иероглифами „Шин“. – Я хотел сбежать! Они показали мне… показали, что мы всего лишь тени на стене чужого сна…»

Лира метнула свечу в зеркало. Воск взорвался, осыпая комнату искрами, которые жалили, как осы. Призрак исчез, оставив после себя лишь мокрый след на полу и обрывок фразы, вмерзший в воздух: «…найди маску до того, как она найдёт тебя…»

Свиток на столе зашелестел, листы переворачивались сами, пока не раскрылись на странице с рисунком: женщина, держащая ключ-«Шин» у лица, а её тень позади – рогатый гигант с когтями вместо пальцев. Лира прикоснулась к изображению, и бумага вдруг стала влажной, как свежесодранная кожа. «Ты уже выбрала, — зашипел свиток. – Теперь они идут…»

За окном загрохотало, будто по крыше пронёсся табун невидимых лошадей. Лира рванула штору – на стекле, в обрамлении дождевых потоков, чьи-то пальцы вывели кровью: «ПРИДИ».

«Нет, – она вытерла надпись рукавом, но буквы проступили вновь, теперь на её ладони. – Я не буду играть по вашим правилам».

Свиток внезапно вспыхнул, пепел закружился, складываясь в карту. Лира протянула руку, и пепельные линии впились в кожу, оставляя шрамы-улицы, площади, крепость с аркой вместо ворот. «Гадир, — она прошептала, чувствуя, как шрамы горят. – Ты под моей кожей…»

В углу комнаты тень от шляпы отца качнулась, будто в насмешку. Но когда она обернулась, там висел лишь плащ горничной, мокрый и тяжёлый, пахнущий болотом.

Лира сорвала верёвку из верблюжьей шерсти, и волокна впились в ладони, оставляя красные полосы, будто её обхватила миниатюрная удавка. Дневник отца распахнулся сам, страницы захлопали, как крылья пойманной птицы, пока не застыли на рисунке: детская рука, её рука, вывела дом с кривой дверью, из которой клубился чёрный дым. «Папа говорит, там живут тени-пожиратели… – она прочла подпись, и буквы зашевелились, превращаясь в скорпионов. – А ты, пап, всё ещё прячешься за моими каракулями?»

Прижав ладонь к рисунку, она ощутила, как бумага вздувается волдырём. Жар прожёг кожу, и дым с рисунка вырвался наружу, потянувшись к потолку чёрными щупальцами. «Они уже здесь, — заговорил дневник голосом её детства – тонким, испуганным. – Ты сама их впустила, когда нарисовала дверь…»

«Врешь! – Лира ударила по странице, и корешок дневника хрустнул, как сломанная ключица. – Ты научил меня бояться теней, а сам стал одной из них!» Из разрыва в бумаге брызнула жидкость – густая, как нефть, пахнущая гниющими зубами. Она залила рисунок, и дом ожил: в окнах мелькнули силуэты, бьющиеся в стёкла изнутри.

«Открой… — застонал дневник, переплёт которого теперь пульсировал, словно под кожей билось сердце. – Освободи нас…»

«Нет! – Лира рванула страницу, но бумага не поддалась, лишь вытянулась в резиновую ленту, обвивая её запястье. – Ты мёртв! Мёртв, слышишь? Твои игры кончились!»

Комната наполнилась скрипом – на потолке проступили трещины, повторяющие контуры дома с рисунка. Из щелей посыпался песок, смешанный с обломками костей. «Он не играл, — раздался новый голос – женский, с хрипотцой курильщицы опиума. Лира обернулась: в углу стояла горничная, но её лицо теперь было скрыто маской из спрессованного пепла. – Он пытался зашить дверь. А ты разорвала швы…»

Лира схватила нож для разрезания страниц. Лезвие, тупое от времени, скользнуло по резиновой бумаге, и та завизжала, как живая. «Где Гадир? – она приставила нож к маске горничной. – Или я вырежу правду из твоего лица!»

«В твоих венах, — засмеялась женщина, и пепельная маска рассыпалась, обнажив пустоту. – В каждом ударе сердца. Ты носишь Гадир с тех пор, как тень отца перестала совпадать с его телом…»

Дневник вдруг замолчал. Рисунок дома почернел, и дверь на нём распахнулась, выпустив порыв ветра, который погасил свечи. В темноте что-то тёплое и мохнатое пробежало по ноге Лиры. «Пап… – она вцепилась в стол, чувствуя, как пол под ней становится вязким, как болото. – Если ты там… помоги!»

«Помощь – это миф, — прошипел дневник, страницы которого теперь светились бледным фосфором. На последней листе проступил новый рисунок: Лира, стоящая перед аркой из костей, а за ней – отец с лицом, покрытым символами „Шин“. – В Гадире каждый выбирает сам: стать пожирателем… или пищей.»

Сверчок за стеной внезапно замолчал. Лира подняла глаза: на потолке, из трещин, свисали чёрные корни. Они качались в такт её дыханию, касаясь волос, как пальцы мертвеца. «Нет выбора, – она вырвала страницу с домом, и комната взвыла. – Есть только правда. И я вырву её, даже если придётся сжечь этот дневник!»

«Попробуй, — засмеялись корни, голосами сотни мертвецов. – Пепел станет чернилами для новых страниц. А ты… ты станешь буквой в слове, которое произнесёт оно…»

Лира поднесла свечу к переплёту. Кожа дневника вздулась пузырями, и из них вырвались крики – её собственные, записанные в детстве, когда она боялась темноты.

Стук в дверь прозвучал как выстрел. Лира рванула ручку, и в проём ввалился мальчишка-посыльный, лицо бледнее лунного света, пальцы вцепились в ящик из почерневшего дерева. «Доктор Шторм! – он протянул груз, пахнущий мокрым пеплом и гнилыми лепестками. – Вам… Он велел передать…» Парнишка задыхался, будто пробежал через всю пустыню, а не по коридорам отеля.

Лира схватила ящик – древесина липла к ладоням, словно пропитана смолой мёртвых костров. «Кто прислал?» – её голос заставил мальчика отпрянуть. Тень от ящика ползла по полу, извиваясь змеёй. «Мужчина в плаще… – посыльный показал на свой воротник, где ткань была обожжена в форме пальцев. – Сказал: „Скажи ей, Астарта не прощает предателей“. И… и у него глаза…»

«Глаза?» – Лира прищурилась, ногтем поддевая крышку. Мальчик закашлял, выплёвывая на пол комок чёрной шерсти. «Как у вашего отца… – прохрипел он. – Только вместо зрачков – знаки „Шин“…»

Ящик распахнулся с хрустом сломанной челюсти. Внутри, на подкладке из высохших кактусовых игл, лежал кинжал. Рукоять – серебряный «Шин», переплетённый с корнями, лезвие – матовое, будто выкованное из кости. Лира коснулась острия, и металл дрогнул, как живой. «Тёплый… – она провела пальцем по желобку, где застыли капли ржавчины. – Как будто только вытащили из чьей-то рёберной клетки».

«Он ждёт, — зашептал кинжал, голосом, напоминающим скрип двери в заброшенном храме. – Ты носишь ключ, но дверь уже открыта…»

«Заткнись! – Лира вонзила клинок в стол. Дерево застонало, из щели брызнула смола, пахнущая миндалём и медью. – Кто ты? Посланник Вальтера? Или его палач?»

Мальчик, пятясь к выходу, споткнулся о собственную тень, внезапно ставшую густой, как нефть. «Он… он ещё сказал… – лицо парнишки исказилось, когда тень обвила его шею. – Что вы… вы следующая в очереди…»

Не договорив, он рухнул, ударившись виском о порог. Лира бросилась к нему, но тело уже остывало. На шее мальчика проступили синяки – не от рук, а от надписей, выдавленных невидимыми буквами: «Астарта наблюдает».

«Чёртова богиня… – Лира вырвала кинжал из стола, и лезвие завыло, разрезая воздух. – Ты хочешь жертву? Получишь!» Она метнула клинок в зеркало, но вместо звонкого удара раздался хлюпающий звук. Стекло прогнулось, как плёнка, и кинжал застрял в нём, рукоятью наружу.

«Неудачный бросок, — раздался голос из глубины отражения. В зеркале, за спиной Лиры, стоял мужчина в плаще, лицо скрыто в тени шляпы. – Но ты всегда торопилась. Как и твой отец…»

Лира обернулась – комната была пуста. Только на столе, где лежал ящик, теперь виднелся отпечаток ладони – не из пепла, а из влажного песка, медленно осыпающегося на пол. «Гадир ближе, чем ты думаешь, — прошелестел песок, складываясь в карту на дереве. – Следуй за кровью. Или она последует за тобой…»

В кармане дёрнулся серебряный «Шин». Лира выхватила его, но артефакт теперь был горяч, как уголёк. Резьба на поверхности пульсировала, повторяя узор синяков на шее мальчика. «Они уже здесь, — прошипел кинжал, всё ещё торчащий из зеркала. – И ты не спрячешься за детскими рисунками…»

За окном грянул гром, и дождь хлынул стеной. В потоках воды Лира различила силуэты – высокие, с плечами, увенчанными рогами, они шагали сквозь ливень, не оставляя следов.

«Пусть придут, – она выдернула кинжал, и зеркало лопнуло, осыпав пол осколками с отражениями её глаз – теперь с двойными зрачками. – Я не отец. Я не побегу».

Но когда она подняла клинок, на лезвии проступила надпись, вытравленная ядом: «Беги. Он уже в твоей тени».

Кинжал вонзился в щель между плит, будто пол был не камнем, а гниющей плотью. Лезвие вошло без усилий, выплеснув из разреза липкую смолу, пахнущую забродившим вином и старыми ранами. «Наконец-то… – Лира провернула рукоять, и где-то в глубине дома послышался скрежет – будто проснулся механизм, спрятанный ещё финикийцами. – Спрятать правду под полом? Трус, Вальтер…»

Свиток на столе вздулся, как жаба, и лопнул, выбросив из чрева пергамент, скрученный в трубку. Лира развернула его, и бумага обожгла пальцы, оставив красные узоры, повторяющие контуры арки. На рисунке женщина в серебряной маске, отполированной до зеркального блеска, стояла перед вратами, чьи колонны были сплетены из теней – плотных, как смоль, шевелящихся, словно черви в ране. «Врата Танит… – Лира провела ногтем по надписи, и буквы зашипели, выпуская дым с запахом пережжённых костей. – Папа, ты что, нашёл их? Или… они нашли тебя?»

Воздух сгустился внезапно, будто комната наполнилась ртутью. Лира попыталась вдохнуть, но грудь сдавило, словно обручем. «Они не врата, — раздался голос за спиной – низкий, с примесью песка на зубах. – Это пасть. А ты – язык, который она послала на разведку…»