Глубинный мир. Эпоха первая. Книга четвертая

ГЛАВА 7: ПЕРВАЯ ЖАТВА

Холод в отсеках Эхо, Зета и Ипсилон въелся в кости. Он стал фоновым состоянием, как скрип корпуса или гул «Феникса». Люди двигались медленнее, говорили тише, их глаза, привыкшие к полумраку, казались больше, глубже, полными немого вопроса: «Ради чего?» Жертва ради будущего. Будущее же оставалось абстракцией – стальными балками каркаса, виднеющимися в иллюминаторы, и обещаниями Совета.

Но в Биосекторе, этом острове искусственного лета и влажного воздуха, пахнущего теперь не только горечью больных растений, но и сладковатым, пыльным ароматом земли, готовилось событие. Маленькое. Хрупкое. Символическое. Первая жатва.

Альма Райес стояла перед грядкой адаптированного картофеля. Растения выглядели жалкими по сравнению с довоенными теплицами «Посейдона». Низкорослые, с редкой, желтовато-зеленой листвой, покрытой пятнами, будто оспинами. Но они выжили. Выжили в ядовитой воде «Омута», прошедшей через новые, адсорбирующие фильтры, собранные Лином из последних резервов и экспериментальных наноматериалов. Выжили под скудным светом, который Альма теперь экономила яростнее, чем Ванн экономила энергию.

Она опустилась на колени на мягкий синтетический мат. Ее пальцы, тонкие и сильные от работы, осторожно разгребли влажный субстрат у основания самого крепкого куста. Сердце колотилось с безумной надеждой и страхом разочарования. Что, если там ничего? Что, если корни сгнили, отравленные все равно прорвавшимися токсинами?

И тогда ее пальцы наткнулись на нечто твердое. Небольшое. Шероховатое. Она замерла, дыхание перехватило. Осторожно, как археолог, извлекающий древний артефакт, она вынула его. Картофелина. Размером с крупное куриное яйцо. Не идеально гладкая, покрытая мелкими бугорками, кожура – бледно-желтая, местами с зеленоватым оттенком. Не золотое яблоко из сказок. Скромный, даже уродливый клубень. Но их. Выращенный здесь, на дне бездны, из семян, переживших гибель Земли и ад перехода.

За ней, затаив дыхание, стояли Лин и двое помощников из тепличного персонала. Увидев клубень в руке Альмы, Лин издал сдавленный звук, что-то между смешком и рыданием. По щеке одной из помощниц скатилась слеза, оставив чистый след на запыленной коже.

– Он… он есть, – прошептала Альма, поднимая драгоценный клубень к свету. Он был теплым от субстрата, живым. Она чувствовала его вес – не физический, а вес надежды. Маленькой. Упрямой. Как само семя, пробивающее асфальт.

Одна за другой, с почти религиозной осторожностью, они извлекли остальные клубни с этой грядки. Урожай был скуден. Горстка. Хватило бы, чтобы наполнить небольшую миску. Клубни были разного размера, многие мелкие, некоторые с темными пятнышками под кожурой. Но они были. Первые корни, пущенные в камне «Тихого Омута». Первый шаг к пищевой независимости от сжимающихся, как шагреневая кожа, запасов «Нового Прометея».

Весть разнеслась по сети «Нового Прометея» быстрее официального объявления. «ПЕРВЫЙ КАРТОФЕЛЬ!» – заголовок на главной странице сопровождался некачественным снимком: горстка бледных клубней на ладони в перчатке Альмы. В холодных отсеках люди прильнули к тусклым экранам терминалов, разглядывая изображение. Кто-то плакал. Кто-то молча сжимал руку соседа. Кто-то скептически хмыкал: «И что? Горстка!» Но даже в скепсисе была искра интереса. Горстка сегодня. Возможно, больше завтра. Символ того, что их жертвы – холод, страх, труд – не напрасны. Что жизнь, пусть чахлая, может пустить корни даже здесь.

Альма, глядя на крошечный урожай, понимала, что праздновать рано. Свет. Искусственное солнце оставалось главным пожирателем энергии в ее царстве. Идея пришла ей во время очередного осмотра образцов у «Черного курильщика». Биолюминесценция. Холодный, эффективный свет самой бездны.

В изолированной лаборатории, под строгим карантином, жили колонии бактерий, собранных с тех самых слизистых, пульсирующих матов. Под микроскопом они светились призрачным синим, зеленым, фиолетовым. Альма и Лин экспериментировали. Выделяли штаммы. Тестировали их на безопасность, на устойчивость. И нашли. Штамм «Голубой Фантом» – бактерии, светившиеся мягким, устойчивым синим светом, похожим на лунный, и при этом неагрессивные, неядовитые для земных растений.

Теперь, в дальнем углу Биосектора, заменив несколько ламп, горела первая «живая» грядка. Не электрические панели, а прозрачные трубки и плоские контейнеры, заполненные гелем, в котором колыхались миллиарды «Голубых Фантомов». Их свет лился на молодые побеги новой партии картофеля и листовой капусты – холодный, таинственный, красивый и чуждый. Экономия энергии была значительной. Но глядя на это синее сияние, Альма чувствовала не только триумф. Было в этом что-то… нечеловеческое. Принятие света самой бездны для роста своих земных детей. Компромисс. Еще один шаг вглубь чуждого мира.

– Они выглядят… призрачными под этим светом, – заметил Лин, указывая на молодые ростки.

– Как и мы все здесь, Лин, – тихо ответила Альма. – Но они растут. И это главное.

Надежда, как первый хрупкий росток, пробивалась сквозь лед страха. Но бездна ответила своим вызовом. Первые случаи появились почти одновременно с новостями об урожае. Не в холодных Эхо или Зета. В относительно благополучных секторах.

Марта Кенделл, инженер-теплотехник с «Феникса», опытная, невозмутимая женщина, вдруг не вышла на смену. Ее нашли в своем кубрике, сидящей на койке, обхватившей голову руками. Она дрожала. Жаловалась на страшную слабость, будто кости налились свинцом. Говорила, что стены ее кубрика «дышат» и «шепчут» на непонятном языке. Температура – чуть повышенная. Никаких других симптомов.

Потом – Тео Ренар, молодой оператор внешних сенсоров. Сообщил по внутренней связи Джефу о «странных танцующих огнях» на периметре сканирования. Когда Джеф проверил – ничего. Тео нашли бредящим в коридоре возле вентиляционной шахты. Он бормотал о «корнях», которые «лезут в глаза», и пытался отбиться от невидимых существ. Слабость. Легкий жар. Глаза дикие, невидящие.

«Глубинная лихорадка».

Слово возникло само собой, как «проклятие глубин», и так же быстро поползло по сети «Нового Прометея», заглушая радостные посты о картофеле. Доктора в переполненном медпункте разводили руками. Анализы крови – неоднозначные. Легкий лейкоцитоз, странные колебания электролитов, но ничего критичного. Ни вируса, ни известной бактерии. Токсины? Но откуда? Симптомы – слабость, галлюцинации (зрительные и слуховые), дезориентация, субфебрильная температура – не укладывались в известные схемы. Это было похоже не на болезнь тела, а на… атаку разума. На медленное отравление самой атмосферой «Тихого Омута».

Арьян, осматривавшая Марту, вышла из кубрика бледная.

– Это не паническая атака, Альма, – сказала она, встретив биолога в коридоре. – И не психоз в чистом виде. Что-то физиологическое… влияет на мозг. Она видит эти стены движущимися. Слышит шепот. И это для нее абсолютно реально.

Альма смотрела на вентиляционную решетку над головой. Оттуда шел поток очищенного, но все равно чуждого воздуха «Омута». Фильтры задерживали крупные загрязнения, биологические угрозы… но что, если яд был тоньше? Микроскопические споры? Некий газ, не определяемый сенсорами? Или… что-то из ее лаборатории? Бактерии? Но «Голубые Фантомы» были проверены! Хотя…

– Источник неизвестен, – констатировала Ванн на экстренном совещании в своем кабинете. Данные о «лихорадке» мерцали на экране рядом с отчетом о скудном урожае и графиком экономии энергии от биолюминесценции. Контраст был жутким. – Джеф, сведи воедино все случаи, локации. Альма, все, что у тебя есть по анализу воздуха, воды, образцов. Арьян, наблюдай за симптоматикой. Никакой паники. Но… – ее взгляд стал ледяным, – готовьтесь к худшему. Если это заразно…

Джеф, погруженный в свои экраны, кивнул автоматически. На одном из мониторов его серверной, рядом с картой сетевой активности (где все еще маячил призрак возможной кибератаки), теперь горела новая карта. Карта болезни. Три точки. Марта. Тео. И еще один случай, только что поступивший – техник из команды, обслуживающей фильтры воды. Тоже слабость. Тоже бред о «движущихся тенях» в трубах. Все точки – в разных секторах. Никакой очевидной связи. Кроме одной: воздух. Вода. Системы жизнеобеспечения.

Пока Альма несла в руках горсть первого картофеля – символ надежды на жизнь – по коридорам «Прометея» уже шелестел новый, леденящий страх. Страх не перед Роарком, не перед давлением, а перед невидимым врагом, который, возможно, уже дышал рядом с ними, проникал в их легкие, в их кровь, в их разум. Первый урожай был горькой пирровой победой. Они собрали корни в камне, а бездна посеяла в них семя новой, непостижимой болезни. И первая жатва «глубинной лихорадки» могла оказаться куда страшнее.

ГЛАВА 8: ИСКУССТВЕННОЕ СОЛНЦЕ

Тьма «Тихого Омута» была не пустотой, а тканью. Плотной, бархатистой, насыщенной жизнью, приспособившейся к вечной ночи. Жизнью, для которой свет «Прометея» был не просто новым фактором, а вторжением космического масштаба. Человечество несло свое солнце в глубины, не спросив разрешения.

Монтаж первых внешних светильников был актом отчаянной дерзости и практической необходимости. Строительство каркаса «Ковчега-Семя» не могло зависеть лишь от скупого освещения скафандров и прожекторов корабля. Нужны были стационарные маяки, разгоняющие чернильную темень вокруг зоны работ. Инженеры, похожие на глубоководных жуков в своих громоздких скафандрах, копошились на илистом дне, закрепляя на только что установленных фермах каркаса массивные корпуса с герметичными лампами. Каждый светильник был маленькой победой над тьмой, актом утверждения: «Здесь будет свет. Здесь будет жизнь». Искры сварки, вспыхивавшие при монтаже, казались первыми искрами нового созвездия на дне мира.

Когда Григорий Волков подал команду, и первые лучи ударили во тьму, это было подобно взрыву. Не звуковому, а визуальному. Островок искусственного дня вспыхнул вокруг стройплощадки. Яркий, бело-голубой свет, чуждый, резкий, режущий после привычной полутьмы иллюминаторов и тусклых аварийных ламп. Он выхватил из черноты причудливые минеральные «грибы», облака ила, зависшие в воде, и… движение. Множество движений.

Сначала – осторожное. Как будто сама тьма отшатнулась от дерзкого вторжения. Потом, медленно, нерешительно, из окружающей черноты стали выплывать формы. Странные, нелепые, прекрасные в своей чужеродности существа, для которых понятие «свет» было абстракцией, записанной в генетической памяти видами, никогда не видевшими солнца.

Тени-паруса: Прозрачные, студенистые создания, похожие на изорванные зонтики или причудливые паруса. Они плыли по течению, улавливая светильники своими невидимыми сетями рецепторов, медленно дрейфуя сквозь зону освещения, как призрачные корабли. Безобидные. Завороженные.

Светящиеся черви: Длинные, тонкие нити, вспыхивавшие собственным, слабым сине-зеленым светом в ответ на мощный луч. Они извивались, образуя причудливые, мерцающие узоры, словно пытаясь понять или ответить на новый источник. Безвредные. Красивые.

Слепые крабы-броненосцы: Массивные, с броней, покрытой минеральными наростами и колониями усоногих рачков. Они ползли по дну, их мощные клешни ощупывали грунт. Свет их не привлекал, но и не отпугивал. Они двигались сквозь освещенную зону с тупым безразличием исполинов, иногда задевая опоры манипуляторов, но не причиняя вреда. Непреднамеренные вандалы.

Но были и другие. Те, для кого новый свет стал сигналом агрессии, любопытства, граничащего с разрушением, или просто раздражителем.

Щелкуны: Небольшие, но стремительные ракообразные с мощными, асимметричными клешнями. Одна – огромная, похожая на кузнечные клещи. Их привлекла не сама яркость, а вибрации монтажного оборудования и, возможно, тепло ламп. Они атаковали кабели, обвивая их, пытаясь перекусить мощными щелчками, которые были слышны даже сквозь корпус скафандра и толщу воды. Их стайки, как пираньи, облепляли участки проводки.

Кальмары-шипы: Длинноногие, тощие, почти невидимые в темноте, но в свете прожекторов проявлявшиеся как сгустки чернил с острыми, костяными шипами на щупальцах. Их привлекало собственное отражение в блестящих корпусах светильников или иллюминаторах скафандров. Они бросались на отражение с яростью, шипы царапали покрытия, оставляя глубокие борозды. Один инженер едва увернулся от такого «дуэлянта», чье щупальце просвистело в сантиметрах от его шлема.

Нечто огромное: лишь тень. Массивное, медлительное. Появилось на границе света, замерло, словно наблюдая. Сенсоры Джефа зафиксировали огромную тепловую сигнатуру и неясные акустические щелчки низкой частоты. Оно не атаковало, но его присутствие, ощущаемое скорее на уровне инстинкта, заставило всех замерзнуть. Через несколько минут тень медленно растворилась обратно во тьме, оставив после себя леденящее чувство наблюдения.

– Цирк уродов собрался, – процедил в ком-линк лейтенант Варгас, командовавший группой военных, прикрывавших монтажников. Его люди держали наготове компактные акустические пушки – устройства, генерирующие болезненные для многих глубоководных существ звуковые импульсы. – Разрешите применить «Шептунов», Волков? Очистим периметр. Иначе эти твари перегрызут все провода и кого-нибудь поранят.

Идея была проста и логична с военной точки зрения. Создать звуковую стену дискомфорта, отогнать незваных гостей. Защитить людей и технику.

Но голос, прозвучавший в ответ, принадлежал не Волкову. Это была Элина Софер, бывший эколог с «Посейдона», теперь неформальный лидер «гуманистической» фракции, голос которой набирал силу в сети «Нового Прометея» по мере роста историй о «глубинной лихорадке» и страха перед бездной.

– Запрещаю! – ее голос, обычно мягкий, звучал резко, с металлическим оттенком ярости по общему каналу. Она стояла у иллюминатора в жилом секторе, наблюдая за происходящим через внешние камеры, ее лицо на экране ЦКП было искажено возмущением. – Вы видите это?! Вы видите, что вы натворили?! Вы вторглись сюда со своим грубым, слепящим светом, нарушили тысячелетия адаптации, и теперь хотите глушить их акустическими пытками?! Это их дом! Мы – гости! Грубые, незваные, разрушительные гости!

– Их дом пытается перегрызть наши кабели и расколотить нам головы, Софер! – парировал Варгас, его рука сжимала рукоять акустической пушки.

– Потому что они не понимают! – закричала Элина. – Они слепы! Они реагируют на вибрации, на тепло, на внезапную агрессию вашего света! Это хрупкая, уникальная экосистема, пережившая апокалипсис на поверхности! Мы обязаны изучать, адаптироваться, а не глушить и убивать! Используйте экраны, меняйте спектр света на менее раздражающий, ищите неразрушительные методы отпугивания! Ваши «Шептуны» могут убить не только агрессоров, но и тех, кто просто приплыл посмотреть! И что тогда? Устроим геноцид на дне, чтобы чувствовать себя в безопасности?

Спор, подхваченный и усиленный сетью «Нового Прометея», расколол колонию. В чатах бушевали страсти.

Технократы/Военные: «Безопасность людей и стройки – превыше всего! Эти твари – угроза! Отпугнуть! Уничтожить при необходимости!»

Гуманисты/Ученые: «Мы вторглись! Мы нарушители! Изучать, а не уничтожать! Звуковые пушки – варварство! Найдем другой путь!»

Страдающие в холоде: «Опять их блажь! Пусть военные делают свое дело, лишь бы стройка шла и свет в дома быстрее провели!»

Больные «лихорадкой»: «Шепот… они шепчут… свет режет…» (бессвязные сообщения, удаляемые модераторами).

Ванн наблюдала за спором на ЦКП, ее лицо было каменным. На одном экране – световая завеса вокруг стройки, где «щупальценосец» снова бился в отражение светильника. На другом – карта «глубинной лихорадки», где горели уже пять точек. На третьем – схема энергопотребления, где биолюминесцентная грядка Альмы давала скромную, но важную экономию. Где-то в глубине каньона маячил «Черный курильщик», оазис чуждой жизни. А на их стали расползался странный налет.

– Волков, – ее голос разрезал виртуальный гул спора. – Ваша оценка. Физическая угроза от фауны?

Григорий, все еще снаружи, наблюдавший за «щупальценосцем», ответил устало:

– Пока – угроза оборудованию. Кабели страдают. Повреждения обшивки скафандров – минимальны, но риск есть. То… большое… ушло. Но может вернуться.

– Софер, – обратилась Ванн к экрану. – Ваши предложения по неразрушительным методам. Конкретно. Сроки.

Элина замерла.

– Экраны… спектр… – начала она, понимая сложность быстрого решения. – Нужны исследования, капитан! Дни! Неделя!

– У нас нет недели, – холодно констатировала Ванн. – Стройка не остановится. Свет – необходим. Варгас, разрешаю ограниченное применение акустических импульсов только в зоне непосредственной угрозы оборудованию или персоналу. Минимальная мощность. Точечные удары. Никаких зонных заграждений. Софер, выделите ей группу наблюдателей-экологов. Фиксируйте реакцию. Ищите альтернативы. Джеф, усиль мониторинг акустического фона. Эти… щелчки… могут измениться.

Компромисс. Соломоново решение. Никем не любимое. Военные получили право на «предупредительные выстрелы», гуманисты – право наблюдать и протестовать. Варгас недовольно хмыкнул, но приказ есть приказ. Софер стиснула зубы, кивнув.

Снаружи, в ослепительном островке искусственного солнца, раздался первый резкий, болезненный для человеческого уха (даже через фильтры связи) визг акустической пушки. «Щелкун», обвивший кабель, судорожно дернулся и отплыл, скрывшись в темноте. «Кальмар-шип», атаковавший светильник, замер, потом резко рванул прочь, оставив облачко чернил. Другие существа – «тени-паруса», «светящиеся черви» – запаниковали, беспорядочно заметавшись в свете.

В иллюминаторе Элина Софер видела эту панику. Она видела, как хрупкое равновесие, нарушенное светом, было окончательно взорвано звуком. Ее рука сжалась в кулак.

– Варвары… – прошептала она.

А в серверной Джефа, помимо спора и звуков атаки, на экране акустического мониторинга замерцал новый паттерн. Резкий, ответный. Не щелчок «щупальценосца» и не гул неизвестного гиганта. Структурированный. Почти как… код. Возникший в момент звукового удара и тут же растворившийся в общем шуме. Он записал его. Маленькая, колючая аномалия в море хаоса. Возможно, совпадение. Возможно – ответ. Ответ бездны на грубое прикосновение искусственного солнца и звукового кнута. Искусственное солнце светило, отгоняя тьму и притягивая чуждую жизнь. Оно было символом надежды и источником нового конфликта, новой угрозы. И под его холодным светом тени становились только глубже.

ГЛАВА 9: ГОЛОС ИЗ ТЬМЫ

Тишина «Тихого Омута» была окончательно разоблачена как великая ложь. Она гудела, скрипела, щелкала, стонала. Но все это был фон – хаотичная симфония бездны, к которой Джеф Коррен, сквозь призму отчаяния и привычки, уже начал прислушиваться как к данности. Шум. Белый, серый, черный шум океанских глубин.

И вот фон взорвался.

Это произошло глубокой «ночью» по колониальному циклу, когда даже гул «Феникса» казался приглушеннее, а скрип корпуса – отчетливее. Джеф бодрствовал, как всегда, погруженный в лабиринты данных. На экране акустического спектрометра, обычно представлявшем какофонию разрозненных пиков, вдруг выросла структура. Не пик. Не случайный всплеск. Архитектура.

Сигнал. Мощный. Чистый. Невероятно сложный.

Он длился ровно 17,3 секунды. Представлял собой каскад модулированных низкочастотных импульсов, наложенных на волнообразную несущую частоту, лежащую на самой грани человеческого восприятия. Импульсы группировались в блоки, блоки складывались в фразы, фразы образовывали… предложения? Абзацы? Неизвестного языка. Ритм был слишком точным, повторяющимся с математической строгостью, чтобы быть природным явлением – гейзером, обвалом, песней кита. Это выглядело как… передача. Вещание.

Джеф замер. Его пальцы, летавшие по клавиатурам, оцепенели. Кровь отхлынула от лица. Он перепроверил калибровку сенсоров. Переключил фильтры. Задействовал резервные микрофоны на дальних выносных постах. Никаких ошибок. Сигнал пришел с юго-западного ответвления каньона, уходящего в еще большую, не нанесенную на карту темноту. Глубина источника – расчетные 8000+ метров. Мощность – колоссальная. Как рев реактивного двигателя, но сфокусированный, направленный.

– Джеф? – голос Ванн в ком-линке прозвучал резко. Она, как и он, редко спала. Система мониторинга автоматически отправила предупреждение о критической акустической аномалии на ее терминал. – Что это? Помехи? Сбой?

– Нет, – его собственный голос показался ему чужим, хриплым. – Сигнал. Структурированный. Искусственный. Или… – Он не договорил. Биологический, но разумный. Мысль была слишком чудовищной.

Он запустил все доступные алгоритмы расшифровки. Военные коды «Элизиума»? Не совпадали. Старые протоколы связи Ковчегов? Ничего общего. Известные шаблоны космического шума или гипотетических внеземных сигналов? Бесполезно. Сигнал был уникальным. Чужеродным. Его структура вызывала странное ощущение – не хаоса, но и не человеческой логики. Как узор на крыльях неведомой бабочки, прекрасный и абсолютно непонятный.

И тогда он повторился.

Тот же паттерн. Те же 17,3 секунды. Та же мощь, идущая из черной пасти дальнего ответвления каньона. Как стук в дверь. Нетерпеливый. Настойчивый.

Джеф не успел отреагировать. Паника, как электрический разряд, пронзила «Прометей» раньше, чем он смог наложить гриф «Сов. Секретно» на данные. Кто-то из ночной смены в ЦКП, услышав обсуждение или увидев предупреждение на общем мониторе (ошибка протокола безопасности!), проболтался. Слово выплеснулось в сеть «Нового Прометея» и покатилось по коридорам, как горящая пороховая дорожка.

«СИГНАЛ ИЗ БЕЗДНЫ!»

«Джеф поймал ГОЛОС!»

«ЛЕВИАФАН! Это Левиафан зовет! Он знает, что мы здесь!» – кричали одни, вспоминая древние морские легенды и недавние слухи о гигантских следах.

«РОАРК! Это Роарк! Его субмарины нашли нас! Это ультиматум!» – в ужасе вторили другим, представляя стальные «Молоты», выплывающие из тьмы каньона.

«Проклятие глубин! Оно говорит! Оно требует жертв!» – шептали третьи, в страхе крестясь или сжимая амулеты.

Холодные отсеки, и без того наполненные страхом «глубинной лихорадки» (уже девять случаев!), взорвались истерикой. Люди метались по коридорам, сбиваясь в кучки, плакали, молились. В Секторе Эхо женщина, чей муж бредил от лихорадки, закричала, что сигнал – это голос «теней», зовущих ее, и попыталась выбить иллюминатор. Военные патрули, уже напряженные до предела, с трудом сдерживали волну паники. Воздух гудел от криков, плача, молитв и вопросов.

Ванн действовала с ледяной скоростью. Ее голос рявкнул по общему каналу, перекрывая хаос:

– ВСЕМ – ЗАТКНУТЬСЯ И ЗАНЯТЬ МЕСТА! Это НЕ Левиафан! Это НЕ Роарк! Это акустическая аномалия, которую мы ИЗУЧАЕМ! Паника – ваш худший враг! Военные патрули – пресекать беспорядки! Арьян – группы поддержки в горячие точки! Связь – только по служебной необходимости!

Ее слова подействовали как удар хлыста. Крики стихли, сменившись подавленным гулом и всхлипываниями. Но страх не исчез. Он висел в воздухе, густой и липкий, смешиваясь с запахом страха и лекарств из медпункта.

На ЦКП царило напряженное молчание. Ванн, Джеф, Волков, Чен и срочно вызванная Альма смотрели на экран, где визуализация сигнала плясала – гипнотизирующая, чуждая спираль импульсов.

– Источник? – спросила Ванн, ее глаза прикованы к изображению.

– Ответвление каньона, условное название «Пасть Харона». Глубина – за пределами наших сенсоров. Примерно 8100 метров. Дно там… неизвестно, – доложил Джеф.

– Роарк? – уточнил Чен, его технократический ум цеплялся за рациональное объяснение.

– Нет, – покачал головой Джеф. – Никаких признаков субмарин, двигателей, известных нам систем связи. Это… другое. Биологическое? Технологическое? Не знаю.

– Левиафан? – тихо спросила Альма, вспоминая рассказы Фринна о гигантских акустических сигнатурах, улавливаемых иногда в самых глубоких желобах.

– Масштаб сигнала… подходит, – мрачно заметил Волков. – Но структура? У животных так не кричат.

– Оно повторяется каждые 34 минуты, – добавил Джеф. – Как часы.

Третий сигнал грянул, как подтверждение. Звуковая волна, хоть и приглушенная корпусом, была ощутима физически – легкая вибрация в полу, в стакане воды на столе. На экране снова расцвела гипнотическая структура. Вызов.

Ванн посмотрела в иллюминатор. Туда, где тьма каньона сгущалась в непроглядную черноту «Пасти Харона». Они не могли игнорировать это. Не могли жить с этим страхом и незнанием. Но и спускать людей туда было равносильно самоубийству.

– Разведдрон, – произнесла она, слово пало в тишину, как камень. – «Скат». Готов к запуску?

– Готов, капитан, – отозвался Волков. – Но глубина… давление на пределе его расчетных возможностей. И темнота…

– Оснастить самыми мощными фарами, – приказала Ванн. – Полный пакет сенсоров: сонар, лидар, тепловизоры, химические анализаторы. И акустические буи. Джеф, вы ведете операцию. Маршрут – строго к источнику сигнала. Прямая трансляция на ЦКП и… – она колебнулась долю секунды, – на общий канал. Пусть все видят. Лучше страшная правда, чем плодящие чудовищ слухи.