Тени Завораша

Получалось не лучшим образом, поскольку наблюдавшие за ним солдаты отшатнулись, стоило Дагалу поднять голову. В этот момент на его лице парадоксальным образом сочеталась злость пополам с неким другим чувством, которое очень приблизительно можно трактовать как растерянность.

На самом деле Дагал, а вернее сказать, Ош, нечто подобное и испытывал.

Странное существо вновь ускользнуло от него. Получалось, противник обошел его дважды.

Он издал сдавленный рык и внезапно на глазах подчиненных принялся топтать то, что осталось от несчастных солдат.

Кости трещали и ломались под ногами, обожженная кожа лопалась. Апогей уничтожения пришелся на останки солдата, от которого сохранилась лишь верхняя часть туловища. В какой-то момент Дагал-Ош прыгнул, и обе его ноги погрузились в тело покойного. Во все стороны брызнула отвратительная жижа, которая раньше была кровью и внутренностями несчастного. Солдаты в ужасе отшатнулись. Один или два, не выдержав зрелища, блевали в стороне.

Дагал тем временем как ни в чем ни бывало высвободил из цепкой хватки реберных костей трупа сначала одну, затем другую ступню. Обе его ноги по щиколотку были покрыты толстым слоем крови, внутренностей и разорванных в клочья легких. К двум блюющим солдатам присоединилось еще несколько.

Дагал же с невозмутимым видом извлек из кармана белоснежный платок, вытер пот со лба. Затем, заметив на руках несколько капелек крови, стер и их, а платок отшвырнул в сторону.

– Итак, – сказал он абсолютно спокойным голосом, – Что же мы постоянно упускаем?

***

На самом деле выходка Дагала здорово напугала всех его спутников. Ползли слухи: тот, кого они преследовали, не был человеком.

Об этом рассказывали шепотом, ничего толком при этом не говоря. Упоминался лишь похожий на кокон предмет, который они обнаружили в лавке старьевщика. Внутри находились останки, похожие на человеческие. Нет, говорили другие, не совсем останки, ведь тот человек все еще был жив. Но громче всех звучал голос солдата-выскочки.

Раз за разом Дагал замечал, как выскочка пристально смотрит в его сторону, будто в попытке разглядеть что-то. Иногда он оказывался рядом, слишком близко, словно хотел почувствовать исходящий от Дагала запах или прислушаться к его дыханию. Это начинало раздражать.

Из разговоров выяснилось, что выскочку зовут Коч. Кроме того, стало понятно, что он не пользуется популярностью у остальных солдат. Скорее, те считали его скользким мелким подхалимом. Похоже, недавняя выходка Дагала позабавила его. Думая, что никто этого не видит, Коч подошел к трупу, которому недавно досталось от Дагала, и, присев рядом, некоторое время разглядывал тело. Затем покачал головой.

Смысла оставаться на месте не было, и поэтому Дагал отдал приказ выдвигаться. Вскоре останки повозки и несчастных солдат остались позади. Возможно, позже найдется кто-то, кто позаботится о телах, но не стоило на это слишком рассчитывать.

Дагал отправил вперед группу солдат. Вскоре они вернулись с новостями: неподалеку обнаружились странные следы. С этого момента отряд прибавил ходу. А спустя какое-то время они увидели бредущего по дороге преступника, преследовали его по заросшей невысокой травой пустоши и наконец настигли.

Глава 9. Раздор внутригласия

Таинственная сфера вела его всю дорогу. Побывав у поместья родителей, Спитамен бежал. Не то, чтобы он боялся этой встречи, просто в этот момент ему пришло в голову, что в этом доме с желтыми балкончиками уже нет для него места.

Блудный сын не вернется, думал Спитамен Нивиль.

Бежал он еще и потому, что не мог видеть мать. За годы жизни с человеком, которым был Арзименда Нивиль эта некогда высокая, стройная и полная энергии женщина, она превратилась в изможденную, ссутуленную старуху. Запертая в поместье за пределами города, Скламена Нивиль превратилась в пародию на саму себя.

Как только Спитамен оставил за спиной родительский дом, оборвалась единственная нить, связывающая его с прошлым. Он оставил позади все: детство, жизнь в Завораше, даже зависимость, преследовавшую его последние годы. Он больше не нуждался в белой смоле, а мысли о наркотике не вызывали в нем никаких эмоций. Кек ушел в прошлое, как и все остальное.

Кроме сферы.

Таинственный кругляш в его руках интриговал все больше. Иногда, устроившись на отдых где-нибудь на обочине дороги, Спитамен часами разглядывал переливы света внутри необычного шара. Всегда разные, всегда находящиеся в движении. В какой-то момент он подумал, что перед ним лежит целый новый мир, такой же огромный, как и тот, что был вокруг. В этом мире было все: живое и неживое, дух и материя, даже своя история. Время там шло по-другому… А может, времени внутри сферы и вовсе не существовало. Фантазии уводили все дальше, и вот уже Спитамен представлял себя Всевоплощенным, взирающим на мир сверху.

Вскоре Спитамен осознал, что ни разу не отрывал от таинственной сферы рук, все время поглаживая, перекатывая ее на ладони, поднося то к свету, то наоборот, скрывая в тени, чтобы в деталях рассмотреть внутреннее свечение.

Идти по дорогам было не так просто, как он себе воображал. До этого Спитамен передвигался пешком по городу, но это оказалось совсем иным делом.

Как непохожа городская мостовая на пыльный тракт! Дороги за пределами Завораша не были ни прямыми, ни ровными. Часть из них постоянно петляли, часть то и дело норовили уползти в гору или напротив, скатиться в глубокий овраг. Иногда, оказавшись на очередном перекрестке, Спитамен решал, куда идти дальше. Три дороги, исключая ту, что осталась позади – и все неведомые. Тогда на помощь приходил шар – становясь то теплее, то холоднее в сжимавшей его руке, он подсказывал верное направление.

Чем дальше он отходил от Завораша, тем безлюднее становилась местность. Несколько дней подряд ему не попадалось ни единого путника. Населенные пункты также встречались нечасто. В основном это были крохотные деревеньки, и некоторые из них были давно покинуты своими обитателями.

Произошло это в годы войны с Ахероном или позже, Спитамен не знал. Некоторое время он боялся сворачивать в сторону таких деревушек – мало ли кого можно повстречать в развалинах? Однако со временем осмелел и осторожно приблизился к одной из них.

Основной причиной было то, что ему надоело ночевать под открытым небом. Да, в Завораше он спал на улице, но это было совсем другое. В городе, даже в самой гиблой его части, всегда находился источник света: газовые фонари на улицах и масляные лампы в окнах, отсветы свечей, пробивающиеся сквозь щели в ставнях домов и крохотные огни лучин, с помощью которых бедняки освещали свои утлые каморки.

Здесь, вдали от города, ночь была абсолютной. Она была черной, непроницаемой, и даже свет звезд не мог рассеять окружающего мрака. Просыпаясь задолго до рассвета, Спитамен лежал с открытыми глазами, думая, что утратил зрение. Повисшая перед ним тьма была словно толстое одеяло, накинутое на голову. Она была настолько чернильной и густой, что в ней трудно было даже дышать. Казалось, с каждым вдохом он втягивает понемногу этой черной пустоты, и вот уже совсем скоро она заполнит его всего изнутри… Итак, однажды Спитамен решил рискнуть и свернул к одной деревушке.

***

Спитамен скользнул в тенистую долину, стараясь избегать острых камней и колючих кустарников. Там, посреди высохших полей, он увидел несколько давно заброшенных хижин. Крохотное поселение трудно было даже назвать деревней, однако раньше здесь стояло пара добротно сделанных домов на несколько семей, видимо принадлежавших состоятельным крестьянам, и два десятка жилищ поскромнее. От последних сохранились лишь торчащие в небо остовы. Внутри не сохранилась ничего: никаких остатков мебели или домашней утвари. Наверняка, даже в те времена, когда в деревне жили люди, обитатели этих домов были слишком бедны, чтобы позволить себе какие-то вещи, кроме самых необходимых.

В домах покрупнее окна были разбиты, стены покрыты плесенью, трава проросла между трещинами в камнях. Серость и тишина деревни вызывали у Спитамена странное чувство тревоги.

Приближаясь, он почувствовал, как его сердце забилось сильнее. До этого он видел несколько подобных деревень – на расстоянии, но и подумать не мог, насколько пустынным и безжизненным может оказаться такое место. Почему жители покинули свои дома? От чего бежали? Одного беглого взгляда хватило, чтобы он передумал здесь останавливаться. И все же что-то подталкивало его вперед.

В самом сердце деревни он обнаружил огромную яму. Она была заполнена… человеческими костями.

Спитамен осторожно приблизился к яме. Кости лежали в беспорядке, словно кто-то просто бросил их туда. Черепа треснули и были покрыты пылью, скелеты разбросаны.

Это были кости людей разных возрастов. Спитамен ничего не мог сказать о тех, что принадлежали взрослым – они могли быть как костями мужчин в расцвете сил, так и костями глубоких стариков. Однако он отчетливо видел перед собой те, что, по его мнению, могли принадлежать детям. Некоторые были совсем крохотными.

Яма была неглубокой, и кости лежали почти у самой поверхности. Это означало, что людей клали одного на другого, пока яма не заполнилась. Закапывать или хотя бы присыпать землей их не планировали. А может и планировали изначально, однако число смертей стремительно росло. Тогда почему не выкопать вторую яму?

Только если уже не было кому выкапывать…

Спитамен опустился на колени. Он мог дотянуться до костей рукой, если бы захотел. Сколько здесь было полных скелетов? Двадцать? Тридцать? В такой яме могло бы уместиться все население деревушки. Взгляд Спитамена блуждал по сваленным грудой костям, пытаясь обнаружить следы насилия… Но он ничего такого не видел. Ни расколотых черепов, ни переломанных и изрубленных костей.

Внезапная догадка заставила Спитамена отшатнуться.

Белый тлен.

Кошмарная болезнь, поразившая Завораш и окрестности десятилетие назад. Жертв было столько, что о напасти помнили по сей день, а многочисленные городские кварталы, которые выкосила чума, до сих пор остались заброшенными.

Никто до сих пор не знал, как передавалась болезнь. Первыми симптомами заболевания были усталость, головная боль, боль в суставах. Затем на теле появлялись небольшие пятна. К концу второго дня пятна увеличивались, и на них прорастал белый пушок. Именно из-за этой особенности болезнь получила свое название. Пушок, который на самом деле был волосками неведомой плесени, очень быстро покрывал всю поверхность тела больного, превращая его в фигуру из белого пуха.

С этого момента заболевший оказывался обречен. Лица становились неузнаваемыми, тела усыхали и скрючивались: плесень высасывала из человека жизнь. Болезнь распространялась настолько быстро, что властям приходилось изолировать целые кварталы. Люди, не успевшие покинуть их вовремя, были обречены на смерть, а те, что покинули, но уже были больны, продолжили разносить белый тлен по городу…

Мысленно Спитамен проклял собственное любопытство и желание провести ночь под крышей. Кости в той яме были старыми. Прошло немало лет, как деревню покинули, но кто знает, сколько способна таиться и выжидать болезнь? В тот день Спитамен поспешил прочь от злосчастной деревни, до заката ушел довольно далеко, и уставший, свалился у небольшого камня в стороне от обочины. Ночь выдалась холодной, а камень, за день нагретый солнцем, грел до самого утра. Лишь с рассветом, едва разомкнув тяжелые веки, Спитамен продолжил путь.

***

Нет, он не заболел. Было бы верхом невезения подхватить заразу там, где уже много лет не было ни единой живой души. И все же Спитамен чувствовал себя так, будто стал жертвой неведомой напасти.

К сожалению, ее симптомы были хорошо ему знакомы, как и сотням представителей городской бедноты, вынужденных жить на улицах и питаться отбросами. Это было голод. То, что организм требует пищи, Спитамен осознал не сразу. Поначалу была эйфория от того, что его тело больше не нуждается в наркотике. Спитамен чувствовал себя сильным, окрепшим, способным на многое. Он шагал по дорогам весь день, а для сна ему хватало и пары часов. Затем он стал уставать все больше. Привалы становились чаще, а организм настойчиво чего-то требовал. Лишь спустя несколько дней после начала своего путешествия, которое больше напоминало бегство, Спитамен понял, как давно ничего не ел.

В тот день Спитамен едва дотащился до места, где мог бы безопасно заночевать. Это была низина, вокруг которой росло достаточно мягкого кустарника, пригодного на подстилку. И вновь над головой у него оказались звезды. Бродяга навсегда остается бродягой.

Чем дальше от Завораша он уходил, тем реже встречалось человеческое жилище, а дороги стали куда непроходимее. Некоторые из них истончались и наконец исчезали. Спитамену они напоминали высохшие вены наркоманов из числа самых пропащих, тех, кто предпочитает растворять белую смолу и вкалывать эту гадость в вены. Некоторые тропки заканчивались тупиками, пустыми колодцами, неглубокими оврагами или грудой межевых камней, некогда отмечавшей что-то важное, а теперь ставшей всего лишь еще одним неудобством на пути.

На пятый или шестой день Спитамен сел на такую груду камней и принялся всматриваться в даль. То, что он видел перед собой, не было типичной картиной последних дней. Внизу, в стороне от дороги, по которой он шел последние несколько часов, раскинулся небольшой городок. Его словно специально поместили в ложбину между двумя холмами. Они прикрывали небольшой островок с домами, улочками и одним-двумя зданиями побольше не только от ветров с запада и востока, но и от любопытных взглядов.

Земля в низине была плодородной, к тому же холмы защищали посевы от палящего заворашского солнца. Из всего увиденного Спитамен сделал вывод, что дела у здешних землепашцев идут неплохо: поля засеяны и ухожены, а в городе и окрестностях то и дело снуют фигурки людей и груженые товарами повозки.

Было, однако, кое-что, что не понравилось Спитамену. С такого расстояния трудно было различить детали, но по блеску металлических наконечников на копьях или частей нагрудников, он опознал городскую стражу.

Пусть не красные мундиры Завораша, но все же. Отношение к бродягам везде одинаковое. В лучшем случае их прогоняли, в худшем же… Однако Спитамен не стал развивать эту мысль. Одежда на нем была потрепанной и пыльной, но добротной. К тому же никакие лохмотья не могли скрыть аристократического воспитания. Если понадобиться, в нем мгновенно опознают человека из числа благородных, а у благородных, как известно, свои причуды. И, разумеется, никакому стражнику не придет в голову интересоваться, почему же господин знатного происхождения выглядит как нищий…

***

Городок оказался тихим и мирным. Местные жители занимались своими делами, не обращая внимания на незнакомца, шагающего по улицам.

Улочки в городке были узкими, дома преимущественно одноэтажными. Раз или два ему приходилось сворачивать в переулок, чтобы не попасть на глаза стражникам, которые здесь выглядели неотличимо от других жителей за исключением одной детали – короткой дубинки, привязанной к поясу. Несмотря на внешний вид, стража выглядела хорошо подготовленной.

Всю дорогу до городка Спитамен напрягал память. Как называлось это место? Когда-то он изучал науки (а еще фехтование, танцы и музыку), как это полагалось любому аристократу, но основным предметом географии, которая тоже входила в курс обязательных дисциплин, были наименования далеких стран и народов, материков и океанов. По странному стечению обстоятельств та география, которую он знал в общем-то неплохо, избегала упоминаний о близлежащих деревнях и городах. В голове крутились полузабытые наименования, однако Спитамен не был уверен ни в одном из них.

В какой-то момент в поисках пристанища, чтобы немного отдохнуть и прийти в себя, Спитамен забрел на местный рынок. Здесь он обнаружил крепко сколоченные торговые ряды. Прогуливаясь вдоль лотков с товарами и поставленных задами телег, с которых местные крестьяне продавали выращенное на собственных огородах, Спитамен набрел на одинокий столик, стоящий в стороне от остальных. На этом столике не было товаров, зато лежала толстая тетрадь с наполовину исписанными мелким почерком страницами, а рядом стояла чернильница с торчащим в ней пером. Сидящий за столом человек не производил впечатления чиновника. Скорее он был похож на фермера или во всяком случае кого-то, кто проводит большую часть времени на открытом воздухе.

Когда Спитамен подошел, от столика как раз отходила молодая женщина в простом деревенском платье. На спине незнакомки находился огромных размеров горб, который Спитамен принял сначала за котомку с пожитками.

Из-за недуга походка женщины была однобокой, качающейся, вдобавок ей приходилось подволакивать одну ногу. Женщина пошаркала мимо Спитамена, даже не подняв глаз.

– Имя? – неожиданно спросил «чиновник».

Спитамен не сразу понял, что обращаются именно к нему.

– Твое имя? – повторил человек за столом, – Тебе работа нужна или нет?

Внезапно Спитамен понял. В Завораше на рынках, в порту и других людных местах можно было встретить тех, кто нанимал бедняков на различные работы. Иногда рабочие руки требовались всего на час, иногда – на день, реже – на неделю или две. Работа была самой разной, но почти всегда тяжелой, грязной и малооплачиваемой: переноска грузов, чистка общественных туалетов или уборка улиц. Интересно, что собирался предложить ему этот малый?

Спитамен смотрел на занесенное над бумагой на перо. Внезапно сфера у него в кармане стала горячей. А потом…

Спитамен не спешит с ответом. Вместо этого он наблюдает, как капля чернил скапливается на кончике пера, падает и расползается по листу огромной жирной каплей.

– А, черт… – недовольно бормочет чиновник.

– Аристо, – отвечает Спитамен, – Меня зовут Аристо.

Ему не предложили чистить выгребные ямы или таскать тяжести. Работа была на ферме в двух часах езды от этого городка. Почти сразу Спитамен узнал, что наняли не только его, но и горбунью. Ее звали Лидия, и что-то подсказывало Спитамену, что она была гораздо моложе, чем казалось.

За несколько первых дней на новом месте он ни обмолвился с нею ни словом. Впрочем, даже если бы у него была такая возможность, разговор вышел бы коротким: времени хватало лишь на небольшой отдых. Возможно, он мог бы подыскать другую работу. Однако после того, как капля чернил изуродовала страницу записей того клерка, вариантов осталось всего два: трудится на ферме или заниматься отловом бродячих животных. Ни за первую, ни за другую работу не платили, однако работнику полагалось жилье и какое-никакое питание. В случае с отловом животных в обязанности входил еще сбор трупов уже почивших тварей: крыс, кошек и собак, поэтому этот вариант Спитамен отмел сразу. Не удивительно, что горбунья тоже выбрала работу на ферме.

Чиновник, в свою очередь, не слишком интересовался способностями тех, кого нанимал. Он просто сказал Спитамену куда идти, а сам занялся созерцанием чернильного пятна. Судя по его взгляду, что делать с испорченной страницей, он не знал. Так Спитамен оказался в хозяйстве, куда его доставила пара хмурых крестьян на запряженной парой истощённых тяжеловозов телеге.

Ночевать Спитамену предложили в сарайчике позади дома. Как ни странно, никто не проявлял к прошлому Спитамена ни малейшего интереса. Он носил воду, колол дрова, собирал булыжники, из которых складывал ограду, отмечающую границы хозяйства. Работа была не то, чтобы тяжелой. Скорее, непривычной. Раньше его физическая активность сводилась к перемещениям от угла, где он просил милостыню до подворотни, в которой продавали наркотик. И казалось, мало что могло заставить его изменить распорядок… Однако недавние события: столкновение с модификантом в галантерейной лавке, массовая гибель людей на набережной, нападение кайранцев и, наконец, бегство без цели и смысла, перевернули не только представление Спитамена об окружающем мире, но и заново научили его ценить жизнь. Привыкнуть к новому распорядку оказалось гораздо проще, чем Спитамен себе представлял. Работы было достаточно, и похоже, он мог задержаться на новом месте дольше, чем планировал. По крайней мере, у него была крыша над головой, кое-какая еда и впервые за много лет – настоящее занятие.

А еще у него была сфера. Ее он спрятал в сарайчике, где спал, предварительно завернув в несколько слоев одежды. Сверток он засунул под гнилую половицу. Не ахти какой тайник, но все же лучше, чем ничего.

С горбуньей Спитамен почти не виделся. Она выполняла работу непосредственно в доме и там же жила. В те редкие моменты, когда ему самому приходилось оказываться неподалеку, он видел, как эта женщина усердно трудится, выбивая многочисленные ковры, таская корзины с бельем или ведра воды. Однако спустя какое-то время Спитамен заметил, что время от времени она оставляет работу и идет в амбар, находившийся в стороне от других построек. Это случалось в основном после захода солнца. Однажды вечером, когда Лидия вновь отправилась в амбар, Спитамен решил пойти следом…

***

Воздух был пропитан запахом пыли и старого, плесневелого дерева. Под стропилами амбара, где свет проникал сквозь ржавые прорехи в древней кровле, удобно расположился Рашка.

В очередной раз он заглянул в щель между досками и увидел вдали фигуру, пересекающую поле. Паук мгновенно узнал того бродягу, что явился к нему в лавку недавно. Перед собой бродяга катил тележку на деревянных колесах. В тележке лежали камни разных форм и размеров.

Неожиданно в поле его зрения возникла еще одна фигура. Ее Рашка видел раньше – это была женщина с горбом на спине. Медленная, неуклюжая, она несколько раз приходила в амбар за кошкой. В те мгновения, что она находилась рядом, буквально в десятке шагов от Рашки, он чувствовал себя словно готовый сорваться с привязи пес… Однако женщина всегда уходила раньше, чем он успевал потерять контроль.

Горбунья приближалась к амбару. Тем временем Рашка вернулся к созерцанию поля вдалеке, однако бродяга уже ушел, толкая перед собой свою тележку.

– Кис-кис-кис, – послышалось внизу.

Наблюдая за женщиной, Рашка осторожно переместился с одной балки на другую. Если бы в этот момент горбунья подняла голову, она увидела бы нависшего над ней паука…

– Кис-кис-кис.

Рашка не понимал, почему женщина не уходит, ведь было понятно, что кошки в амбаре нет. Вместо этого горбунья осторожно прикрыла дверь амбара, а затем некоторое время смотрела сквозь щель в досках, словно для того, чтобы удостовериться, что за ней никто не идет.

Значит, поиски кошки были всего лишь предлогом. Рашке стало интересно, что будет дальше.

Удостоверившись, что слежки нет, горбунья направилась вглубь амбара. Сохраняя осторожность, паук переместился следом.

Женщина пересекла амбар. Ее походка была шаркающей, словно одна нога слушалась хуже. Последние несколько шагов горбунья подтягивала ее, загребая с земляного пола остатки позапрошлогоднего сена и засохшего мышиного помета.

Наконец женщина достигла противоположной стены амбара. Здесь и днем царил полумрак, а с приходом сумерек и вовсе повисла темнота, в которой трудно было что-либо различить. Впрочем, как оказалось, на этот случай у нее была припасена свеча. В очередной раз обернувшись, и удостоверившись, что за ней никто не следит, женщина несколько раз чиркнула спичкой, пока наконец внизу засиял крохотный огонек.

Горбунья водрузила свечу на пол в углу. Затем в ее руках появился некий предмет… С такого расстояния Рашке трудно было судить, что именно это было. Больше всего предмет напоминал гнилое яблоко. А еще почему-то вызвал ассоциации с чем-то давно мертвым. В воздухе разнесся хорошо различимый запах смерти.

Женщина водрузила шарообразный предмет на пол перед свечой, предварительно убрав в сторону солому. Затем наклонилась к нему и… заговорила.

Глава 10. Черная кровь ангелов

Кровь Тисонги была красной, точно такой же, как и у людей. За время служения практиком Энсадум видел и обонял достаточно, чтобы сказать, что и по запаху она была точно такой же. Может, немного темнее, но уж точно не гуще. Когда Энсадум поворачивал банку, направляя ее к свету, кровь стекала по стеклу, оставляя на стенках полупрозрачную красную пленку.

Цвет был таким же, запах… До этого Энсадуму никогда не приходило в голову попробовать чью-то кровь на вкус. Он видел, как кураторы пили эссенцию, извлеченную из крови усопших. С ее помощью можно было получить воспоминания умершего человека.

Тисонга умер во сне. А до этого, на протяжении нескольких часов он рассказывал Энсадуму о Небесных городах. Все это время практик старался сделать так, чтобы ангел поменьше страдал: менял повязки, регулярно поил водой, которую вытапливал из собранного вокруг дома снега. Однако ангел умирал. В силах Энсадума было лишь облегчить его страдания, и то ненамного: ангел всхлипывал, стонал от боли, захлебывался в кровавом кашле.