Тени Завораша

Тени Завораша

Александр Галиновский

© Александр Галиновский, 2025

ISBN 978-5-0068-1262-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог. В болотах Тантарона

Как может нечто живое появиться из неживого? Никогда не существовавшее – обрести плоть; никогда не дышавшее, не открывавшее глаз – внезапно затрепетать, вдохнуть воздух, распахнуть веки? Может ли искра жизни зародиться сама по себе?

То, что пока не имело названия, не случайно возникло в болотах Тантарона. Именно здесь в толще донного ила десятки лет лежали детали механизмов и вооружений, части снаряжения, старые кости. Использовав все это как строительный материал, новая Сущность постепенно обретала форму. Каждое мгновение, каждую минуту она видоизменялась.

Поначалу новое нечто кормилось тем, что смогло обнаружить в воде и на дне. В пищу шли также растения: несколько грибов, лишайник и пара оказавшихся неподалеку мешкодрев. Эти странные плавучие деревья удерживались на поверхности воды с помощью наполненных газом мешков, и с их же помощью перемещались. Некоторые из мешкодрев достигали в высоту двух-трех человеческих ростов и продолжали расти вширь, пока с грохотом не лопались: плавучий мешок взрывался, и тысячи наполнявших его семян разлетались в стороны.

Первым крупным живым организмом, который поглотила Сущность, был сборщик тростникового сока по имени Мельпомен. Большинство тканей его тела пошло на то, чтобы сформировать человекоподобный облик нечто.

Вобрав в себя ткани несчастного, Сущность и в дальнейшем не брезговала плотью. Вместе с человеческими останками она охотно поглотила труп молоха, а затем то, что смогла найти под водой и в густом донном иле.

Улов был небогатым – несколько водомерок и часть млекопитающего, погибшего слишком давно. И все же Сущность ни от чего не отказывалась.

Чем больше она вбирала в себя различных видов животных и растений, тем больше узнавала мир вокруг. Ведь пища нужна была ей не только для восполнения массы, но и как источник информации.

От Мельпомена, например, сохранились знания об окружающем мире, хотя почти все они были примитивными и отрывочными. Информации от летающего падальщика было и того меньше. Все, что тварь знала – это то, как отыскать в болотах кусок мертвечины покрупнее. Другие организмы и растения были не в счет – слишком крохотные, чересчур примитивные.

Трудно сказать, чего в Сущности было больше – живого или неживого. Возможно, и того и другого поровну, учитывая, что первоосновой для нового тела стала именно та бесформенная и непостоянная материя, что Мельпомен наблюдал в последние мгновения своей жизни. По сути, контакт с нею и стоил ему жизни… Так что получалось, что Мельпомен убил сам себя будучи одновременно в двух разных обличиях.

Подобное могло свести с ума кого угодно, но только не новоявленное «нечто», шаг за шагом преодолевавшее болота Тантарона.

В какой-то момент ей повстречался такой же сборщик сока, каким (при жизни, разумеется), был сам Мельпомен. Увидев пред собой несуразное, скособоченное, горбатое существо с уродливо болтающимся языком, и свешивающимися по одну сторону головы редкими волосами, что неприятно напоминали пучки шерсти, росшие на крыльях молохов, этот человек ринулся в атаку. Очевидно, что кто-то настолько жуткий тянул беспалые руки ему навстречу вовсе не для того, чтобы поприветствовать собрата по ремеслу. И сборщик понял это. Точно так же, как и у Мельпомена, с собой у него был нож, а кроме того – длинная палка, на которую он опирался.

Нередко сборщиков сока просто обворовывали. Свои же сородичи – такие же обитатели болот, но менее удачливые (или более ленивые), ведь процесс заполнения фляги был делом отнюдь не легким. Существовали целые банды разбойников, регулярно требовавшие долю с каждого сборщика. У тех, кто отказывался делиться, забирали все, включая нож и флягу, а в отдельных случаях – и жизнь.

Однажды и этот сборщик стал жертвой таких разбойников. Именно поэтому на конце палки имелся острый камень, примотанный веревкой. Сражаться таким оружием было непросто, однако узловатое и немного кривое дерево было крепким, а наконечник самодельного «копья» не уступал в прочности металлу. После нескольких походов в топи сборщик научился как следует управляться с оружием, и даже пробовал охотиться с ним на мелкую живность. Получалось не очень хорошо, зато ладонь привыкала к древку, а вся рука – к тяжести оружия. Несомненным плюсом такого оружия было то, что оно всегда находилось под рукой – в буквальном смысле. А еще им можно было колоть, резать и бить наотмашь, отсекая не просто куски плоти, а целые части тела.

Стоило Сущности приблизится, и сборщик выдернул оружие из воды. Древко было черным от покрывавшей его болотной жижи, каменное острие же, напротив, грозно поблескивало. В мгновение ока оружие оказалось нацелено на существо, которое продолжало настойчиво хлюпать по жиже в сторону человека. Здесь открылась первая странность: сборщик стоял на ходулях, что были погружены в пучину больше чем на половину. Это значило, что под ним еще целая сажень грязи, воды, ила. В то же время неведомая тварь как будто шла на своих двоих… Время от времени она поднимала то одну, то другую ногу, выгибая ее под острым углом таким образом, что колено оказывалось над головой… Так перемещались по поверхности болота водомерки, и сборщик сока поймал себя на мысли, что не может оторвать от уродца взгляда…

Прямо на его глазах нечто выпростало еще одну ногу, затем еще одну. Теперь оно было похоже на самое настоящее насекомое – нечто на четырех лапах, снабженное наполовину человеческим туловищем. Наполовину – поскольку другая его часть была телом молоха с вплетенными в него корнями, ветвями мешкодрева и бог знает, чем еще… Это была тварь из худших кошмаров, тварь, что не имела права на существование. И все же она жила, двигалась и, кажется, собиралась вот-вот пообедать безымянным сборщиком сока. Чтобы не давать противнику преимущества, человек издал воинственный крик и ринулся в атаку первым. На ходулях сделать это было не так просто, однако длина импровизированного копья компенсировала недостаток маневренности. И сборщик сока ткнул чудовищное «нечто» копьем.

Место он выбрал почти верно – это было голова твари, там, где заканчивались жуткие человеческие черты и черты падальщика, и начинались корни дерева. Острие и часть древка погрузились внутрь без малейшего сопротивления. Это не остановило движение существа. Оно продолжало наступать, высоко поднимая ноги, словно водомерка. Еще мгновение – и оно окажется рядом. Недолго думая, человек выдернул копье и ударил снова – на этот раз наотмашь. Камень и в самом деле оказался необычайно острым: чудовищу снесло часть кожи и волос с головы, оставив на месте уха ровный срез. Однако и это не остановило существо. Человек попытался нанести еще удар, однако места для размаха не было, и он вновь ткнул то место, казавшееся ему наиболее уязвимым – в переплетение ветвей и разлагающегося мяса в самом центре туловища. Удар вышел слабым, но даже он почти не встретил никакого сопротивления… Поначалу. А затем, когда человек попытался выдернуть копье для нового удара, что-то схватило древко изнутри.

Сборщик видел длинные блестящие усики, которые обвились вокруг древка в мгновение ока. А в следующее мгновение некая сила, многократно превосходящая человеческую, рванула копье на себя. Не устояв на ходулях, человек полетел прямиком в объятья чудовища.

В этот момент в груди у существа неожиданно распахнулась полная острых клыков пасть. Клыков было двенадцать пар, по числу ребер, и на долю мгновения человек подумал, что каким-то образом его удары возымели действие и монстр «лопнул» изнутри. К тому времени в чудовищной пасти стремительно исчезло древко копья, а следом погрузились и руки несчастного. Зубы сомкнулись, разрывая плоть, кромсая кости. Человек закричал, и молохи, носящиеся высоко в небесах, принялись верещать в ответ. Крик продлился недолго.

В итоге Сущность поглотила и его, впитав без остатка. Теперь она больше походила на человека: за счет новой жертвы ей удалось не только нарастить плоть, но и укрепить кости, которые до этого были тонкими и хрупкими.

Падальщики высоко в небе принялись пронзительно жаловаться: рухнули их надежды заполучить свою долю мертвечины. Теперь Сущность двигалась дальше. Но что-то осталось на поверхности болота. Некая ее часть, не органическая, но и не механическая. Внешне она была похожа на сферу, или яйцо или ненормально большую икринку, а внутри вращался и жил своей жизнью целый мир.

Глава 1. Чтение мыслей, воплощение желаний

«Чтение мыслей, воплащение жиланий».

Если броская надпись и поражала воображение, то лишь грубым исполнением, хотя найти настолько же неказистую вывеску в округе было нетрудно: рынок и прилегающая к нему территория буквально пестрели крикливыми воззваниями: на дереве, на бумаге, на ткани и даже на живой плоти: среди публики расхаживала пара полуголых силачей, на спинах которых были начертаны надписи, предлагавшие любому желающему померяться силами в борьбе на руках, пальцах или в состязании пощечин.

У любого, кто подходил к вывеске и читал написанное, желание испытывать на себе обещанное «воплащение жиланий» тут же пропадало. Как пропадало оно у всякого, кто видел самого автора заявления. Тот сидел на голой земле, в центре круга, что сам же и начертил концом своего посоха.

Ни внешность, ни лицо человека – темное и сморщенное, не вызывали доверия, и посетители рынка проходили мимо. Многие даже не смотрели в его сторону… А вывеска тем временем покачивалась и скрипела на ветру: «Чтение мыслей, воплащение жиланий»…

– Что, и в самом деле читаешь мысли?

Папст поднял голову. За последние несколько часов это был первый человек, осмелившийся подойти достаточно близко.

Дервиш разглядывал посетителя. Тот был определенно неместным – как и сам Папст. Что-то в нем выдавало далеко не провинциального жителя, возможно, обитателя столицы. Только вот он не был ни фатом, ни неженкой, как часто говорили о заворашцах здесь, на окраине. Суровое лицо обрамляла давнишняя щетина, а внимательные глаза глубоко запали в темные провалы над орлиным носом.

– Так что по поводу чтения мыслей?

Папст кивнул.

– Понемногу. Всего понемногу, мой господин.

– И исполнение желаний?

– И это тоже.

– Во-о-о-о-т оно что, – человек придвинулся к Папсту.

Движение вышло незаметным, словно в поединке подступил опытный фехтовальщик. И вот уже мгновение спустя острие шпаги тычется Папсту под кадык… Конечно, никакой шпаги не существовало, а единственное, что Папст ощутил – это исходящий от незнакомца запах алкоголя.

– Желания! Похоже, у тебя что-то не очень получается исполнить свои собственные, так? Иначе ты имел бы собственную лавку, а не сидел в пыли на улице.

Папст пожал плечами.

– Возможно.

Человек достал из кармана крохотную бутылочку. Внутри под стеклом колебалась и переливалась полупрозрачная жидкость, на стекле не было надписей, а горлышко закрывала деревянная пробка, для верности облитая воском.

– Знаешь, что это?

Папст покачал головой, хотя на самом деле однажды он уже видел такие бутылочки – очень давно и не в здешних краях.

Эссенция памяти. Та, что кураторы добывают из тел мертвецов.

Годится любая телесная жидкость, но лучше всего подойдет кровь. Сначала практики выкачивают оную из тела несчастного, затем алхимики крови – кураторы – осуществляют превращение. Это называется Процессом. Эссенция становится хранилищем воспоминаний усопшего…

Человек спрятал бутылочку в карман.

– Можешь заглядывать в разум, как они?

Папст покачал головой.

– Тогда от этого никакой пользы. Вот, купи себе выпить.

Он достал из кармана мелкую монетку и швырнул ее на землю перед Папстом. Серебристый кругляш сверкнул на солнце, прежде чем шлепнуться в грязь. Даже с такого расстояния было видно: монета оказалась заворашская, самого низкого номинала. На такую не купишь даже кусок черствого хлеба… Жаль, а ведь Папст надеялся на ахеронский полулунник или даже лунник…

– Я ведь не милостыней промышляю, господин…, – пробормотал Папст, но человек был уже далеко, шагал чуть нетвердой походкой мимо торговых рядов. Глядя ему в спину, Папст думал, что ему до смерти хочется добраться до заветной бутылочки и ощутить, каково это: быть кем-то другим.

***

В конце концов вывеска («Чтение мыслей, воплащение жиланий»), отправилась в мешок, который дервиш закинул за плечи. На город опускались сумерки, рынок пустел. Его последней добычей стало несколько монет, вырученных с пары пьяных матросов, поспоривших о том, можно ли угадать будущее человека… по его прошлому. Папст не совсем понял, но, кажется, смысл заключался в том, что чем больше ты знаешь о человеке, тем более предсказуемыми становятся его поступки, а значит и он сам. Что ж, что-то в этом было. Надо признаться, он и сам прибегал к подобному методу, когда его дар, к слову сказать, очень слабый, отказывался работать.

В результате около получаса он занимался тем, что угадывал подробности жизни обоих моряков. Угадывал довольно точно, к бурной радости обоих.

В итоге заработанных денег хватило на ужин и сухой угол в месте, гордо именуемом постоялым двором, где торговцы останавливались на время ярмарки.

***

Там на глаза ему вновь попался тот человек, что недавно демонстрировал бутылочку с эссенцией. Он мирно спал в противоположном углу.

Некоторое время Папст лежал без сна, не в силах уснуть под храп множества голосов. Здесь собрались купцы, ремесленники и мастеровые, приехавшие в город на несколько дней для участия в ярмарке, а также те, кто по разным причинам не захотел (или не смог) отправиться домой.

Раз или два Папст видел, как посетители, едва сдерживая позывы к рвоте, судорожно проталкивались к выходу (все же это было приличное заведение, в других не стеснялись и блевали друг на друга), попутно топча своих соседей. Поэтому, когда очередной «сосед» принялся перебираться через него, пытаясь добраться до выхода на улицу, он даже не пошевелился.

Позже какой-то пьянчуга с кряхтением и стонами пытался точно так же перелезть через тело владельца бутылочки. Несколько мгновений дервишу казалось, что человек вот-вот проснется, но этого не произошло. Возможно, подумал Папст, после их разговора на рынке, и так будучи изрядно выпившим, он направился куда-нибудь, чтобы продолжить веселье…

В этот момент Папст понял, что все это время его не покидали мысли о предмете, которым владел тот человек. О таинственной бутылочке, вмещающей чьи-то воспоминания, а возможно, и чью-то жизнь целиком.

Наконец нарушитель спокойствия преодолел всевозможные препятствия в виде спящих людей, вещей, колонн и прочего, и выбрался наружу. Из-за двери донеслись характерные звуки.

Папст привстал на своем импровизированном ложе. До противоположного конца зала было несколько десятков саженей, и это расстояние еще нужно было преодолеть. Пока в голове у него не было четкого плана действий, разве что…

Он оглянулся, ожидая увидеть, как тот тип возвращается, но в дверном проеме было пусто.

Хорошо.

Папст поднялся в полный рост. Посох он прислонил к стене, убедившись, что тот не соскользнет и не упадет спящему соседу на голову.

Невзирая на то, что в воздухе витал неповторимый аромат смеси разных алкогольных напитков, пьяны в округе были далеко не все. А это значило, что передвигаться нужно было чрезвычайно осторожно, стараясь не разбудить тех, кто спал особенно чутко.

Люди в подобных заведениях лежали на собственных вещах. И этот двор не был исключением. Кроме того, не существовало строго отведенных спальных мест, каждый устраивался, где ему удобно. Наилучшие места, разумеется, были у стен, где из постеленной на пол соломы можно было соорудить что-то наподобие подушки. Тропок между спальными местами и вовсе не существовало: спящих людей приходилось переступать, каждую минуту рискуя наступить кому-нибудь на вытянутую ногу, руку или еще что-нибудь.

Преодолев таким образом половину пути, Папст остановился и прислушался.

Звуков снаружи больше не доносилось. Однако несколько мгновений назад раздался шум, который вполне можно было принять за грохот падения. Не нужно было обладать особой фантазией, чтобы представить, как несчастный пьяница рухнул прямо у входа, не выстояв в борьбе с похмельем. В любом случае он больше не являлся помехой для того, что Папст планировал совершить.

Кражу. Он планировал кражу.

Осознание этого не смутило его, а наоборот, придало сил. В конце концов незнакомец наверняка и сам завладел бутылочкой далеко не честным путем.

Один из спящих людей неожиданно застонал во сне и попытался перевернуться на другой бок. Папст так и застыл над ним с поднятой ногой и бешено колотящимся сердцем. Человек что-то пробормотал с закрытыми глазами, довольно причмокнул и вновь погрузился в сон. Папст осторожно поставил ногу по другую сторону.

Когда ему оставалось сделать пять-шесть шагов, то есть преодолеть три сажени, снаружи пьяный голос затянул песню. Папст даже зажмурился, представив, как орущий по чем зря пьянчужка вваливается в зал и будит всех…

Однако удача все-таки была на его стороне. Спустя несколько ударов сердца он сумел добраться до человека в углу.

Только сейчас Папст понял, что самое трудное впереди. А именно – вытащить бутылочку так, чтобы человек ничего не почувствовал. И он принялся обшаривать одежду спящего. Сам он положил бы настолько ценную вещь в один из внутренних карманов, однако у незнакомца они отсутствовали. Оставался один из нагрудных карманов или тех крохотных вместилищ по обеим сторонам жилета, куда обычно кладут всякую всячину. Помнится, из одного из таких карманов незнакомец доставал мелкую монетку, которую бросил Папсту.

Папст обыскал их все, стараясь действовать как можно осторожнее, но кроме пары спичек и скрученной полоски серы ничего не обнаружил.

Оставались немногочисленные пожитки незнакомца.

На них он вполне мог бы спать, просто подложив особенно ценные вещи под голову, как это делали все в подобных заведениях. Тогда Папсту ни за что не удалось бы достать пузырек, не потревожив сон человека…

Но похоже, сегодня удача решила оставаться на его стороне до самого конца, поскольку оказалось, что человек спал не на вещах, а прямо на полу. Очевидно, выпитый алкоголь свалил его с ног раньше, чем он успел как следует устроиться.

И тут Папст испугался второй раз за вечер: а вдруг его уже обчистили? Вдруг все, что было у незнакомца, включая бутылочку с чудесной эссенцией, давно перекочевало в чей-то карман? В таком случае Папст никогда не узнает, в чей именно… Даже если вор будет рядом, в одном с ним зале. С тем же успехом склянка могла бы находиться за морем или на одном из небесных островов.

Папст быстро осмотрел вещи незнакомца. Большинство из них были грязными, старыми и потрепанными, как и сумка, в которой он носил свои пожитки. Та выглядела не просто видавшей виды, а буквально сшитой из лоскутов, столько на ней было прорех и закрывающих их заплат. Если человек положил склянку в эту сумку, он был куда большим глупцом, чем казался на первый взгляд. Или нет?

Внезапно пальцы Папста наткнулись на вожделенный пузырек.

Он выдернул руку из сумки и не разжимая пальцев, сунул находку за пазуху. Теперь предстояло вернуться назад, на этот раз за собственными вещами. Папст не собирался задерживаться здесь на остаток ночи.

Обратный путь занял у него гораздо меньше времени.

Пара ударов сердца на то, чтобы подхватить мешок с вещами и табличкой («Чтение мыслей, воплащение жиланий»), взять посох – и в путь. Перешагнув последнего постояльца, Папст обернулся: зал был погружен в сон. Спал и ни о чем не подозревающий незнакомец.

Выходя за порог, дервиш обернулся. Говорят, плохая примета. Как будто тащишь за собой прошлое со всеми его ошибками и неудачами.

Отойдя от постоялого двора на пятьдесят шагов и предварительно убедившись, что его никто не видит, Папст зашвырнул табличку в один из переулков, где она шлепнулась в грязную лужу среди мусора и крысиного помета. Дальше он шел уже налегке, бодро переставляя посох и улыбаясь самому себе и миру вокруг.

Глава 2. Гниль земли

Позже это назвали Разрушением. Различные аппараты, устройства и просто механическое приспособления выходили из строя, ломались и тихо испускали дух, иногда захватив за компанию своих обладателей.

Первоначально никто не понял размеров катастрофы. Рухнул дирижабль, сошел с рельсов поезд. Более мелкие происшествия и вовсе остались незамеченными. Кому интересно, что в одной из фабрик заклинило систему очистки воды и все содержимое отстойников хлынуло в реку? О таком не напишут в газетах. А тем временем большая часть рыбы в этой реке погибла, а та, которой посчастливилось уцелеть, угодила на столы к местным жителям…

Все это Энсадум поведал ангелу. Он не особенно хотел рассказывать сам – предпочел бы слушать крылатого о жизни на небесных островах, о полетах и прочем, но ангел был настойчив. И ангел умирал.

Энсадум как мог, промыл его раны вытопленной из снега водой, а затем перевязал их, использовав полосы ткани, оторванные от постельного белья. Кровотечение прекратилось, однако ангел был слишком слаб. Настолько, что едва мог говорить.

Иногда ангел впадал в беспамятство и тогда Энсадум подолгу сидел, обдумывая его слова. То, о чем говорил крылатый, было совсем не таким, как он ожидал. Временами крылатый, которого звали Тисонга, принимался расспрашивать Энсадума о «нижней земле».

Энсадум отвечал, но некоторые вопросы ставили его в тупик. Например, однажды ангел спросил, действительно ли на земле живут только бескрылые. Кажется, ответ его удивил.

Впрочем, кое о чем Энсадум умолчал. Например, каким был род его занятий. Было бы сложно объяснить ангелу, зачем он собирал кровь умерших, и кто такие кураторы.

Находясь в бреду, Тисонга повторял одно и то же слово: «кенобия». Энсадум догадался, что это было имя. Возможно, на островах в небе у ангела остался кто-то близкий; кто-то, кого он любил и кому доверял… А еще, без сомнения, там остались те, кто хотел и мог причинить ему боль.

Веревка, которой крылатого привязали, впилась в его плоть глубоко, почти до самой кости. Энсадуму удалось извлечь грубый материал из плоти, но инструментов, которыми можно было бы зашить рану, у него не было. Вместо этого он перетянул порезы тканью, надеясь, что заражения не случится.

Энсадум чувствовал, что погружается в апатию, в смертельную тоску. Наверняка что-то подобное испытывали и те, кто погибал в лютый холод на морозе: постепенно приходит сонливость, сознание освобождается от любых мыслей, а в теле начинает ощущаться небывалая легкость. На следующий день, проснувшись рядом с ангелом, Энсадум едва смог заставить себя вытянуть задубевшие ноги и подняться. От голода сводило желудок, во рту стоял привкус мазута и ржавчины: весь день до этого он пил воду, вытопленную из снега.

Ангел был мертв.

Его кожа, при жизни светлая до белизны, приобрела пепельный оттенок. Глаза были закрыты.

Смерть – похититель всего. Так говорила его мать.

Энсадум всмотрелся в ангельские черты. Что похитили у этого смертного? Душу? Для любого последователя Всевоплощенного само утверждение, что у ангелов есть душа, было сродни ереси.

Тогда что?

Энсадум вышел из комнаты, добрался до лестницы. Здесь, на шатких досках пола он ощущал себя словно на краю скалы. Перилл не было. Внизу виднелся угол второго этажа и темные провалы комнат. На мгновение ему показалось, будто он, как и множество лет назад, смотрит на комнату Завии, откуда вот-вот покажется практик в темных одеяниях. Не показался. Весь этаж, как и дом целиком, был давно мертв.

Энсадум спустился по скрипучей лестнице на первый этаж, затем некоторое время искал вход в подвал.

Попутно наткнулся еще на одну комнату, заваленную мусором. В другой комнате кто-то разжигал костер. Стены здесь почернели; в центре на полу виднелся выгоревший круг. Третья пустовала. За окнами вновь бушевала непогода: дождь вперемешку со снегом. Энсадум в очередной раз порадовался, что у него есть укрытие.

Наконец вход в подвал нашелся. Это было темное пыльное помещение с настолько низким потолком, что Энсадума практически мгновенно одолело чувство клаустрофобии. Как будто он раз за разом спускался все ниже в глубины ада, а теперь оказался на самом его дне.

Двери не было. Света, попадавшего снаружи, вполне хватало, чтобы разглядеть груды хлама. На грязном полу был сваленный в кучу мусор, обломки мебели, старая одежда, обувь…