Порочные. Я – твой грех

Он бросает быстрый взгляд через плечо и замечает охранника, который всё ещё стоит позади, наблюдая. Это действует на нервы. Лэндон хмурится, спешно подходит к Вивиан, хватает её за руку.

– Пойдём.

– Куда? – шепчет она, но он не отвечает.

Он тащит её за собой, не оборачиваясь. Входит в спальню, тянется рукой куда-то, но замирает, обнаружив, что двери нет. Его раздражение становится ощутимым, как наэлектризованный воздух перед грозой.

«Что за хрень…» – бурчит он себе под нос, ещё крепче сжимая руку девушки.

Втаскивает её внутрь, разворачивается и грубо притягивает к себе. Его руки крепко сомкнуты на её плечах. Между их лицами почти нет расстояния. Его дыхание обжигает кожу.

Глаза Лэндона полны ярости, отчего Вивиан задерживает дыхание. Она не знает, рада ли, что он пришёл, или ей хочется спрятаться. Всё слишком запутанно.

– Чья это дочь? – выпаливает он, глядя ей прямо в глаза. Его голос пропитан ядом, будто этот вопрос сжигал его изнутри слишком долго.

Вивиан несколько секунд просто моргает, не веря, что услышала это.

– Что?.. Ты серьёзно? – шепчет она. – Это ведь очевидно.

– Очевидно? – он усмехается, но в его тоне нет ни капли веселья. – Ничего не очевидно. Особенно после того, как ты врала всем.

Она хмурится.

– В чём я врала?

– Ты спала с Ноа.

Девушка в ужасе отшатывается, её зрачки расширяются. Она не сразу находит в себе силы, чтобы снова заговорить:

– Что ты сейчас сказал?.. Нет. Нет! – Она пытается вырвать руку, но Лэндон держит крепко. – Ты с ума сошёл?

– Тогда расскажи, как ты оказалась с ним в отеле? – шипит он. – Или это совпадение? И что делала его футболка в твоих вещах, Вивиан?

Тяжело дыша, она с трудом удерживает равновесие, чтобы не упасть. Лицо бледнеет. Зажмуривается, словно от головной боли, а потом медленно выдыхает:

– Идиот… – шепчет еле слышно.

Лэндон моргает.

– Что?

– Я встретила Ноа случайно. Он был там не один, а с какой-то женщиной. Мы случайно столкнулись, он только попросил не говорить тебе, что я его видела. И всё. Я даже не знала, что он будет там! – Её голос дрожит от бессилия. – А футболку я взяла у тебя из комода. После нашей ночи… – последние слова она произносит почти беззвучно, склонившись ближе, чтобы охрана не услышала.

Лэндон резко отстраняется, будто получил удар. Его лицо каменеет, губы приоткрываются.

– Ты… – начинает он, но не может закончить.

– Если не веришь, – срывается с её губ, – спроси у Ноа. Пусть сам скажет тебе, что между нами ничего не было. Ни-че-го.

Молчание. Вивиан тяжело дышит, в уголках глаз появляются слёзы.

Лэндон отводит взгляд, стискивает челюсть. И вдруг, не глядя на неё, говорит:

– Ноа мёртв.

Мир вокруг Вивиан начинает плыть. Она словно больше ничего не слышит. Только звон в ушах и странный гул в голове.

– Что? – еле выдыхает она.

– Он мёртв, – повторяет Лэндон, уже глядя на неё. – Его убил мой отец. Прямо на моих глазах.

Вивиан отступает назад, натыкаясь на стену. Руки дрожат, ноги ватные.

– Зачем?.. Зачем он это сделал?

– Потому что думал, что вы были вместе. Потому что был зол, как зверь. И знаешь, что ещё? Он знал, что я убил того мужика возле клуба. Сказал это при Ноа, а потом убрал его, как ненужного свидетеля.

В шоковом состоянии прикрыв рот ладонью, словно её сейчас вырвет, Вивиан едва может связать пару слов.

– Господи…

– А меня, – Лэндон говорит это медленно, с каждым словом его голос становится глуше, – меня он отправил в «воспитательный лагерь» в наказание. На год. Без связи, без новостей. О беременности я узнал по дороге туда.

Он замолкает. В комнате становится слишком тихо.

Вивиан стоит, обхватив себя руками. На глазах слёзы, губы дрожат.

– Я думала… что ты просто сбежал, – шепчет она. – Что испугался и бросил меня. Я была одна. Со страхом. С этим адом. И с ребёнком… Я винила тебя каждый день.

Они смотрят друг на друга. Уставшие. Израненные. Каждый со своей правдой.

– Ты… ты уже видел её? – голос Вивиан едва слышен. Она будто боится произнести имя вслух. – Лилиану?

Лэндон кивает. Молча. Коротко. Сдержанно.

– И как она?.. – продолжает Вивиан, не отрывая взгляда. – С ней всё в порядке?

Он не отвечает. Только челюсть чуть сжимается. Напряжение между ними сгущается, как перед грозой. Он делает шаг вперёд и встаёт почти вплотную к девушке.

– А вдруг она всё-таки дочь Филиппа? – шепчет он.

– Я уже говорила, – с раздражением отвечает она. – Он не может иметь детей.

– Я не могу верить ни одному твоему слову, – отрезает Лэндон. – После всего, что случилось.

Она медленно опускается на пол вдоль стены. Спина согнута, плечи опущены. Глаза стеклянные.

– Мне… – говорит она, но задыхается, прижимая пальцы к губам. – Мне уже всё равно, веришь ты или нет.

Лэндон смотрит на неё. И вдруг произносит холодно, почти без эмоций:

– Я хочу ДНК-тест.

Вивиан резко закрывает лицо ладонями. Он думает, что она сейчас заплачет.

Но вместо этого она опускает руки. И её лицо резко меняется. Гневное. Колючее. Полное боли и ярости.

– Делай, что хочешь, – шипит она. – Хочешь тест? Прекрасно. Хочешь кровь, волосы, слюну? Бери. Думаешь я сама не задавалась этим вопросом? Не подумала о том, что результаты могли быть ошибочными? Мне нечего скрывать.

И это согласие, это внезапное, резкое «делай, что хочешь» выбивает у Лэндона почву из-под ног. Он ожидал истерики. Обороны. Но не этого.

Он смотрит на неё и впервые за всё это время начинает сомневаться в своих собственных догадках. Если бы она врала, разве так легко бы согласилась? А если она говорит правду?..

– Когда ты снова навестишь её? – тихо спрашивает Вивиан, отрывая Лэндона от размышлений.

Он пожимает плечами:

– Не знаю.

– Навести её… через три дня, пожалуйста.

Он смотрит на неё с удивлением:

– Почему именно тогда?

– Ей будет шесть месяцев, – произносит она, и в её голосе слышно странное тепло. – Это не праздник, я знаю. Просто… я не хочу, чтобы она была одна в этот день.

Лэндон замирает. Он слышит, как она говорит «ей будет шесть месяцев», и чувствует, как что-то внутри обрывается. От того, сколько нежности и тоски в этих словах. Уже прошло столько времени…

– Как часто ты сама видишь её? – спрашивает он, не глядя ей в лицо.

Вивиан опускает глаза:

– Только на мероприятиях. И только если Филипп… если я «хорошо себя веду».

Лэндон не сразу осознаёт, как сжимает кулаки. В висках стучит. Он дышит медленно, чтобы не сорваться. Не знает, верит ли ей на сто процентов, но это… это больше, чем просто жестокость. Это пытка.

Он отворачивается к окну, и вдруг его лицо меняется. Брови хмурятся, будто он считает что-то в уме.

– Подожди… Шесть месяцев? – переспрашивает задумчиво, загибая пальцы. – Меня не было год… а ещё девять месяцев беременности…

Вивиан кивает, глядя в пол:

– Я родила раньше срока. Из-за стресса. Из-за того, как он… Он часто… – она не договаривает. Но Лэндону не нужно, чтобы она продолжала. К сожалению, зная Филиппа, всё и так понятно.

Он не говорит ни слова. Просто разворачивается и идёт к двери.

– Подожди. – Вивиан подскакивает с места и преграждает ему путь. – Она твоя. Сделай тест, если тебе это нужно. Только, пожалуйста… не дай Филиппу разрушить жизнь моей… нашей дочери.

Последние слова она произносит беззвучно, одними губами. Но этого достаточно, чтобы Лэндон её понял.

Не дав никакого ответа, он уходит.

Лэндон выходит из здания, и только снаружи позволяет себе один короткий выдох. Но в нём нет ни облегчения, ни ясности.

Глава 8

Выйдя из почти разваливающегося здания, Лэндон садится в машину и хлопает дверцей громче, чем нужно. Сидит, смотря куда-то вдаль и сдерживая в себе ярость, которая грозится вот-вот выплеснуться наружу. Но машина не выезжает. Он осматривается по сторонам и замечает, что Генри так и стоит возле автомобиля и не садится за руль. Лэндон приоткрывает дверь и выкрикивает:

– Поехали. Ты за рулём.

Генри, опустив голову, переминается с ноги на ногу.

– Ну чего ты ждёшь? – начинает терять последние капли терпения Лэндон.

– Я не умею водить.

Лэндон закатывает глаза. После встречи с Вивиан его бесит буквально всё: от звука своего дыхания до того, как солнечные лучи отбрасывают тени в салоне джипа. Он выходит из машины, приваливается спиной к кузову и, сунув руки в карманы, закрывает глаза.

– Дай хоть сигарету, – бросает он раздражённо.

– Я не курю.

От внутреннего напряжения, он сжимает кулак и поднимает руку, слегка потряхивая ей в воздухе. Пальцы зудят, словно ищут, по чему можно стукнуть. Через пару секунд он выдыхает и отбрасывает этот порыв:

– Ладно. Садись.

Сам обходит машину, с силой дёргает дверь, садится за руль и заводит двигатель. Генри неуверенно опускается на пассажирское сиденье, будто боится потревожить хищника. Лэндон закрывает окно и выключает радио, погружая салон в полную тишину, словно пытается отстраниться от мира снаружи. Его пальцы сжимают руль с такой силой, что кожа под ладонями начинает скрипеть. Мысли смешиваются с яростью, не давая сосредоточиться. Машина срывается с места, увозя пассажиров как можно дальше отсюда.

Следить за дорогой даётся Лэндону с трудом. Он чуть не пролетает нужный поворот и выруливает в последний момент, едва не врезаясь во встречную машину.

– Осторожно! – испуганно выкрикивает Генри в этот момент.

Лэндон хмурится, бросает короткий взгляд в сторону ассистента.

– Никакого толку от тебя, – огрызается на парня. – Ты ж у нас весь такой правильный. Не курит. Не водит. Просто сидит, указывает мне и пишет дурацкие отчёты. Не забудь пожаловаться своему хозяину, что чуть не наложил в штаны от страха!

Но тот не отвечает. А Лэндон снова вдавливает педаль, будто пытается убежать от себя.

Телефон в кармане Генри издаёт короткий сигнал. Он вытаскивает старенький аппарат с паутиной трещин на экране. Лэндон уже собирается язвительно спросить, не Филипп ли требует очередной донос, но останавливается, глядя на этот музейный экспонат.

Генри пару раз стучит ладонью по корпусу.

– Что ты делаешь? – удивлённо и уже более спокойно интересуется Лэндон.

– Глючит вечно. Надо ответить тётке, что вечером принесу ей лекарства, а сеть опять не ловит.

Лэндон фыркает.

– Так купи другой. Разве отец не платит тебе кучу денег, чтобы ты нянчился со мной?

– Не так уж и много, – без досады в голосе говорит Генри. – И лечение тёти важнее, чем новый телефон.

Вернув взгляд на дорогу, Лэндон немного сбавляет скорость. В груди неприятно тянет отголосок стыда, едва уловимый, как заноза под кожей. Он снова бросает взгляд на парня – тот опустил глаза и уткнулся в экран, будто разговор его не задел.

«У него, наверное, и правда нет выбора», – думает Лэндон, ругая себя за то, что сорвался. – «Просто делает, что может. Для той, кто его вырастила».

Впервые за всё это время он думает о нём как о человеке со своими проблемами, а не как о назначенной няньке.

И вдруг ловит себя на мысли, что уже несколько дней подряд его преследует одна и та же тема – родители и дети. Как будто мир специально тычет его носом в то, что он сам старается отбросить.

На языке крутится короткое, простое слово. «Прости». Но оно так и не срывается с губ, застревая где-то в горле.

Он не произносил это уже много лет. А ведь когда-то повторял его часто – в детстве, после каждой разбитой чашки, грубого слова или случайного взгляда не туда. Искренне верил, что извинение что-то изменит. Что отец смягчится, поймёт, простит. Но прощения не было – только наказание. А потом и за само извинение следовало новое. Потому что, как не уставал повторять Филипп, просить прощения могут только слабаки.

И Лэндон научился глотать вину, даже когда она распирает грудную клетку изнутри. Вот и сейчас – Генри ведь не сделал ничего плохого. Просто оказался единственным человеком рядом, на ком можно выместить ярость.

Но чёртово слово всё равно не срывается с языка. Так и остаётся внутри – невысказанным и тяжёлым, как камень.

Притормаживая у очередного светофора, Лэндон краем глаза замечает яркую вывеску магазина техники. Мысль всплывает внезапно: он ведь собирался купить ноутбук для работы.

– Заедем кое-куда, – говорит он, не объясняя ничего.

Джип сворачивает на нужный поворот.

Не найдя свободного парковочного места у магазина, Лэндон просто ставит машину вплотную к чужой, перекрывая ей выезд.

– Здесь запрещено стоять…, – осторожно замечает Генри, оглядываясь по сторонам.

– Вот же ты… заноза в заднице, – уже еле сдерживается Лэндон. – Ну так стой тут и сторожи, позвонишь, если надо будет отъехать.

Но Генри, кажется, его не слышит. Смотрит куда-то в сторону и резко меняет тему:

– Тут рядом аптека. Можно я быстро сбегаю?

Лэндон безразлично машет рукой:

– Да делай, что хочешь.

– Только… не говорите мистеру Торнвелу, что я оставил вас без присмотра, – добавляет тот вполголоса.

Лэндон хмыкает, уголок губ дёргается в глумливой усмешке:

– О да, я прям бегу докладывать, как это делаешь ты.

Он выходит из машины и не глядя бросает ключи Генри. Ассистент не успевает среагировать, и те падают на асфальт с глухим стуком. Парень поспешно подбирает связку и начинает лихорадочно вытирать её рукавом пиджака, смахивая пыль.

Лэндон прищуривается. Смотрит на эту нелепую сцену и не может понять, что испытывает сильнее – раздражение или удивление.

– Простите, – робко произносит тот.

Потеряв интерес к происходящему, Лэндон направляется в магазин. Не тратит время на разглядывания, сразу идёт к нужному отделу, задаёт пару вопросов продавцу, и вот уже несёт новенький ноутбук в коробке на кассу. Но, проходя мимо витрины с телефонами, резко тормозит. Глаза цепляются за какую-то модель, явно не последнюю, но всё же куда приличнее, чем то, что носит с собой Генри.

– Дайте вот этот, – бросает он продавцу, прежде чем успевает передумать.

Он уже тянется за банковской картой, мельком подумав, что скрывать от отца покупку ноутбука смысла нет. Но когда взгляд падает на коробку с телефоном, внутри всё сжимается. Вот это уже личное.

Он просит пробить покупки отдельно, улавливая удивлённый взгляд кассира. Спокойно оплачивает обе – одну картой, другую наличными. Выходит из магазина и тут же ощущает навязчивую потребность в сигарете. Рука автоматически проверяет карман – пусто.

– Чёрт, – рычит сквозь зубы и уже собирается швырнуть пакет на землю, но вовремя одумывается.

Возвращается к машине, но замирает за несколько шагов. Генри сидит за рулём. Оперевшись на руль, что-то судорожно тычет на панели. Лэндон в миг закипает. Всё внутри напрягается. Первая же мысль: снова роется в личном, разнюхивает. Ещё и за спиной. Разыграл спектакль про аптеку, только бы собрать информацию…

Он делает шаг, второй. Уже готов вытащить парня из салона за шкирку.

– Ну можно как-то побыстрее?! – отвлекает его раздражённый женский голос.

Лэндон поворачивает голову на звук. За рулём машины, чей выезд он благополучно заблокировал, сидит девушка.

И всё встаёт на свои места.

Он подходит к водительской двери и открывает её. Генри вздрагивает от неожиданности.

– Я… я пытался отъехать… я не знаю как… – бубнит парень.

Лэндон сдержанно кивает и обрывает его невнятную речь:

– Садись на пассажирское. Выезжаем.

Девушка, тем временем, вылетает из машины:

– Да вы вообще в себе? Кто так паркуется? Другие на моём месте уже давно бы вызвали копов!

Лэндон оборачивается к ней. В голове снова стучит знакомое слово. Оно застревает в горле, крутится на языке… но, как всегда, не выходит наружу.

И он просто кивает. Без слов садится за руль, швыряет покупки на приборную панель и заводит двигатель.

И тут:

– Простите! – кричит Генри, открыв окно.

В недоумении повернув к нему голову, Лэндон хмурится. Он будто впервые слышит, как это звучит – просто, честно, спокойно.

Одной рукой управляя рулём, другой Лэндон тянется к пакету. Первой достаёт коробку с ноутбуком и, не глядя, бросает её на заднее сиденье. Затем берёт пакет и протягивает Генри.

– Что это? – тот поднимает брови, заглядывая внутрь.

– Новый телефон, – только и отвечает Лэндон.

– Зачем?

Молчание. Секунда, другая… Лэндон и сам не знает. Просто какой-то внутренний толчок, странный порыв, которому он почему-то не смог сказать «нет».

– Просто возьми, – бурчит он и буквально вкладывает пакет в руки Генри. – Только отцу не говори, если не хочешь лишиться работы.

Тот замирает на пару секунд, глядя на водителя в профиль. Тяжело сглатывает и тихо, почти неслышно, говорит:

– Спасибо.

Лэндон не отвечает. Только крепче сжимает руль, будто пытается удержать в руках не управление машиной, а всё, что сейчас шевельнулось где-то глубоко внутри.

Оставшаяся дорога домой проходит молча. Зайдя в квартиру, Генри, как обычно, тихо проходит в гостиную и опускается на диван, стараясь быть незаметным. Лэндон же направляется в спальню с новой покупкой. Садится на пол, кладёт коробку на колени… но так и не открывает упаковку.

Тишина, никто не отвлекает, он снова наедине со своими мыслями. И в этой тишине к нему возвращаются её глаза. Потухшие. Пустые. Он вспоминает, как даже под халатом было видно, что Вивиан похудела. Как её плечи больше не держались прямо. Она словно не живет, а просто цепляется за жизнь, дожидаясь, когда силы окончательно закончатся.

Перед глазами всплывает другой образ – его мать. Последние годы она выглядела так же: бледная, худая, уставшая. Но она не переставала твердить, что ей было, для чего жить.

«Ты мой сын, Лэндон. Ради тебя я буду сильной», – она всегда ласково шептала эти слова, крепко обнимая мальчика.

А у Вивиан теперь нет ради кого быть сильной. Дочь у неё отобрали.

Когда он уходил из её новой обшарпанной квартиры, взгляд случайно зацепился за стену в прихожей. Там он заметил огромную доску с аккуратно выведенным расписанием – каждая минута её жизни разложена по клеточкам. Даже приём пищи был строго обозначен, как кормление в тюрьме. И тогда Лэндон почувствовал, как внутри поднимается что-то вязкое и неприятное. В лагере он тоже жил по команде. Но он отбыл своё наказание. А ей, скорее всего, придётся так существовать, пока не закончатся её дни.

Мысли возвращаются к тесту ДНК. К каждому слову, которое она сказала. Верить ей он всё ещё не может. Но задаётся вопросом: даже если Лилиана и не его дочь, разве это значит, что ребёнок заслужил такую судьбу?

Он слишком хорошо знает, что значит быть воспитанным Филиппом. И не пожелал бы такого никому. Тем более маленькой девочке, которая, возможно, всё-таки его дочь.

Он считал, что лагерь сделал из него солдата. Сухого, лишённого боли и чувств. Потому что так было бы легче. Проще. Никаких страданий, рефлексии, бессонных ночей. Никакого чувства вины. Ни перед отцом, ни перед мёртвыми, ни перед живыми.

Он надеялся, что весь тот ад – бесконечные тренировки, психологическое давление, унижение, – всё это вытравило из него слабости. Очищение через ломку.

Только теперь что-то пошло не так. Чувства не ушли. Они просто затаились где-то глубоко, выжидали. А теперь поднимаются на поверхность – болезненные, яркие, мешающие дышать. И что хуже всего – он не знает, как с ними обращаться.

Лагерь сломал многое, но не то, что Лэндон хотел.

Мозг сопротивляется. Он привычно выстраивает логические схемы, ищет ответы, перебирает варианты, пытается хладнокровно разложить всё по полочкам так, как учили. Как вбивали, день за днём. Контроль, расчёт, никаких эмоций.

Но сердце предаёт.

Оно не подчиняется расчётам. Оно болит и разрывается на куски, будто больше не может терпеть. И чем больше Лэндон анализирует, тем яснее понимает: всё уже решено.

Внутри что-то тихо ломается, как сухая ветка под тяжестью снега. Плечи опускаются. Воздух становится плотным. И вдруг, почти неслышно, будто чужим голосом, он шепчет:

– Прости.

Не Лилиане. Не Генри. Даже не мёртвому другу.

Всем сразу.

И самому себе – за слабость, за ярость, за годы молчания, за страх, за то, что не мог иначе.

Он вытащит девочку из-под этого гнёта. Не потому, что это разумно. А потому что по-другому он больше не сможет.

Глава 9

Три дня пролетели незаметно. С тех пор, как Лэндон позволил себе произнести «прости», он больше не говорил ничего лишнего. Ни Генри, ни себе, ни тем, кому, возможно, стоило бы. Вместо этого он наблюдал. Слушал. Впитывал, как губка, всё, что когда-либо игнорировал.

Если он действительно хочет помочь Лилиане, то для начала должен понять, каким образом. А значит – шагнуть в мир, от которого всю жизнь отворачивался. Вглядеться в механизм изнутри, без паники, без злобы. Хладнокровно, как его учили. Только теперь цель иная. Не служить системе, а найти в ней слабое звено. Трещину. Лазейку.

Все мысли теперь были заняты не самокопанием, а чётким планом.

Он пытался вникнуть в дела компании, сидел в личном кабинете небоскрёба и каждый раз чувствовал себя не на своём месте. Разбирал отчёты, подслушивал переговоры, изучал графики. Запоминал имена людей, с которыми был вынужден работать. Вечерами читал материалы, которые до этого откладывал, и всё больше понимал, что бизнес отца построен на таком же давлении, как и его семья.

Но сегодня его стойкость снова пошатнулась.

Сегодня – день, при воспоминании о котором всё сжигает его изнутри. Шесть месяцев. Лилиане шесть месяцев.

Вечером Лэндон заезжает в дом отца. Формально – чтобы передать бумаги, обсудить несколько рабочих вопросов. На деле – чтобы увидеть её.

Сидя в кабинете отца и закуривая одну сигарету за другой, он спрашивает то, на что уже и сам знает ответы. О сделке с азиатскими партнёрами. О слиянии двух подразделений. О кадровых изменениях в отделе логистики. Всё звучит уверенно, хладнокровно, профессионально. Почти искренне. Почти.

Он сидит прямо, будто боится расслабиться хоть на секунду. Спина напряжена, плечи зажаты. Нога слегка подрагивает. Пальцы правой руки стучат по столу – сначала быстро, потом медленнее, будто он пытается взять себя в руки. Безуспешно.

Время от времени он бросает взгляд на дверь, прислушивается. Замирает, как охотник в засаде. Но за дверью – тишина. Лэндон тянет время. Ловит себя на том, что сжимает кулак. Ногти до боли впиваются в кожу. Предательская дрожь в ноге и пульс в виске выдают, насколько его трясёт внутри.

Он снова бросает взгляд на дверь. Ничего. Тихо. Только негромкое тиканье часов и ритмичное жужжание кондиционера.

Филипп неторопливо подписывает бумаги, временами поднимает глаза, чтобы задать уточняющий вопрос. Никакой агрессии, никакой холодной жёсткости, к которой Лэндон привык. Только деловая отстранённость.

– Я выезжаю, – наконец говорит отец, заглядывая в телефон. – Ужин с представителями фонда. Можешь поехать со мной, будет полезно. Познакомлю с нужными людьми.

Лэндон мгновенно качает головой.

– Не сегодня. Ещё остались вопросы по отчётам, хочу разобраться до утра.

Филипп одобрительно кивает. Встаёт, неторопливо надевает пиджак. Уходит, даже не прощаясь. Только глухой звук закрывающейся двери отдаётся эхом в комнате.

Лэндон остаётся один. Несколько минут сидит неподвижно, вжавшись в кресло, будто прислушивается к тишине, которая теперь звучит особенно давяще. Всё внутри обостряется. Шестой месяц. Его девочке, дочери… или сестрёнке – полгода.

И она где-то здесь.

Закурив очередную сигарету, Лэндон нервно затягивается. Рука чуть дрожит. Он боится. Боится взглянуть в глаза девочки, в которых может увидеть самого себя. Как смотреть в лицо ребёнку, зная, что пока ты ничего не можешь для неё сделать?

Это сжирает его изнутри. Дым не помогает, но он всё равно втягивает его в лёгкие до конца. Последняя затяжка, как точка перед прыжком. Он тушит сигарету, смахивает пепел с пальцев, выдыхает, выпрямляется.

Пора.

Он выходит в коридор и идёт медленно. Обходит комнаты. Её нигде нет. Ни звука, ни шороха. Нет ни игрушек, ни крохотной одежды, ни следов того, что здесь живёт ребёнок. Ни следа Лилианы. Как будто её прячут.

Поднимается на второй этаж. Сердце стучит в горле. Может, она уже спит? Может, не стоит?..

Но он не останавливается.

Проходя мимо своей старой комнаты, в которой потом жила Вивиан, он машинально тянет за ручку. И застывает на пороге.

Комната почти не изменилась. Всё осталось как при прошлой хозяйке: те же шторы, те же картины, косметика на туалетном столике… Только цвет стен какого-то другого оттенка… И теперь в углу стоит детская кроватка. А на полу – новый, мягкий коврик.