Порочные. Я – твой грех

Сердце Лэндона начинает биться сильнее. Он не может поверить в то, что слышит. Всё тело словно начинает сводить судорогой от напряжения, от злости, от страха. Он чувствует, как в животе всё скручивается. Хочется встать и сжечь это место дотла, но он остаётся на месте.

– А потом? – выдавливает он. – Что изменилось?

Филипп ставит чашку на стол, скрещивает пальцы в замок.

– После родов я пришёл, чтобы отобрать младенца. Но когда увидел новорождённую, сомнений, что она Торнвел, больше не было. Эта шлюха родила мою копию.

Тело Лэндона будто проваливается в бездну. Эта фраза – «моя копия» – звучит как приговор. Он не знает, что хуже: то, что отец планировал уничтожить Вивиан и отдать младенца как товар… или то, что передумал, потому что увидел в ребёнке свою внешность. Словно девочка получила право на жизнь не потому, что она человек. А потому что она его кровь.

Лэндон подаётся вперёд, опирается локтями о стол. Смотрит на отца, пытается понять, как он вообще может говорить об этом вслух так равнодушно.

– А где Вивиан? – интересуется Лэндон.

– Там, где и должна быть. То, что она родила от меня, не значит, что я её простил. Я поступил, как и планировал: отобрал у неё ребёнка. Она живёт в другой квартире. Под охраной, без права выходить за порог без моего указа.

Лэндон хмурится.

– Ты держишь её в… клетке?

– Можешь называть это как хочешь. – Филипп пожимает плечами, делает глоток кофе.

Сильнее вжавшись в спинку стула, он чувствует, как между лопатками выступает холодный пот. С каждым ответом вопросов становится только больше.

– Почему ты вообще оставил её рядом? Почему просто не… – он запинается. – Ты же собирался…

– Избавиться? – спокойно уточняет Филипп. – Да, собирался. Но потом просчитал риски.

Он расправляет плечи и выглядит так, словно ведёт важные переговоры, а не просто общается с сыном.

– Развод сразу после рождения ребёнка ударил бы по моей репутации среди высшего общества. Особенно если бы кто-то заинтересовался подробностями. Люди любят трагедии. Любят «пострадавших» женщин. Мне это было невыгодно.

Лэндон смотрит на него, как на монстра. Во рту пересохло. Но не от шока, а от отвращения.

– Значит, ты держишь её рядом… просто чтобы… играть очередной спектакль?

Филипп кивает, как будто речь идёт о логичном бизнес-решении.

– Да. На официальных приёмах, в прессе, на фотографиях – она рядом. Улыбается. Играет роль счастливой жены. Согласись, смотрится красиво: успешный мужчина, преданная жена, ребёнок. Трогательная история. Люди это любят.

Он произносит это почти с гордостью.

Лэндону хочется встать и уйти. Или ударить. Он сжимает пальцы в кулаки, ногти впиваются в ладони.

– А зачем тебе вообще этот ребёнок? – спрашивает он резко. – Почему просто не скрыл сам факт рождения? Почему не избавился от неё, как от всего, что тебе мешает?

– Она родилась, когда ты был в лагере, – спокойно отвечает Филипп. – И я не был уверен, что ты справишься. Учитывая твой… эмоциональный фон. Поэтому решил, что лишним запасным вариантом не помешает обзавестись. Конечно, лучше бы это был сын. Но… дочь тоже подойдёт.

Лэндону становится тяжело дышать. Он буквально ощущает гнилой запах от этих слов. Его передёргивает. Хочется сорвать с себя кожу, сбросить всё, что связывает его с этим человеком.

– Ты даже не называешь свою дочь по имени, – говорит он сквозь зубы. – Как её зовут?

Филипп смотрит в чашку. На секунду будто задумывается. Потом нехотя произносит:

– Лилиана Торнвел.

И, будто спохватившись, добавляет с ледяной усмешкой:

– Лилиана Грейс Торнвел.

По коже пробегает ток, парализуя всё тело.

Филипп замечает его реакцию и поясняет, будто рассказывает забавный факт:

– Вивиан настояла на этом втором имени. Сказала, что это тронет прессу. Что публика умилится, если я назову дочь в честь своей покойной жены. В честь твоей матери.

Он криво усмехается.

– Я решил, что это довольно разумный шаг. Так и записали. Грейс.

Лэндон запрокидывает голову, смотрит в потолок. Чувствует, как под кожей всё ноет, как будто кто-то изнутри издевательски ломает его кости. Имя матери на языке Филиппа – как осквернение. Как плевок в лицо.

Переведя взгляд на отца, Лэндон протягивает руку.

– Дай сигарету.

Филипп удивлённо вскидывает брови.

– Я думал, ты бросил.

– Бросил, – соглашается Лэндон. – Но теперь снова начал.

Филипп качает головой с надменной ухмылкой, словно всё идёт именно так, как он и рассчитывал. Будто ожидал, что рано или поздно безнадёжный сын сломается, вернётся к старым привычкам. Он достаёт пачку и зажигалку из кармана, протягивает сыну. Стул с грохотом отъезжает назад, когда Лэндон вскакивает на ноги. Он выхватывает из рук отца то, что ему нужно, поворачивается и уходит через стеклянные двери на задний двор.

Тупо идёт по выложенной дорожке, пока не упирается в какой-то куст. Одежда липнет к телу, промокая от дождя. Он закуривает, но пламя зажигалки трепещет на ветру, и сигарета почти сразу гаснет, размокая под каплями с неба. Лэндон с раздражением сминает её в кулаке, затем разрывает на мелкие куски. Доходит до ближайшего дерева и, встав под плотную листву, закуривает вторую. Сигарета дрожит в пальцах. Первая затяжка кажется обжигающей. Он начинает кашлять, будто лёгкие забыли, как это – вдыхать яд.

Делает вторую попытку и не выдыхает сразу, задерживая отравляющий дым в лёгких.

Филипп сказал, что девочка – его копия. Но ведь…

Если Вивиан не солгала, Филипп не может иметь детей. Значит…

Лэндон цепенеет. Кажется, только сейчас до него медленно доходит смысл услышанного.

Голова резко откидывается назад, мир начинает кружиться. Сердце проваливается куда-то в живот и отбивает там бешеный ритм. В ушах шум. В горле сухо.

Значит, это его дочь.

Его.

Но… если Вивиан снова соврала? Если это очередная манипуляция?

Он не знает. Уже ничего не понимает. Мысли крутятся, как сорвавшаяся с петель дверь в ураган. Как она посмела назвать ребёнка именем его матери?

Грейс. Имя, которое для него значит всё. Имя, которое теперь звучит как осквернение её памяти.

Он не замечает, как сигарета дотлевает до фильтра. Вздрагивает только когда та уже обжигает пальцы. Нервно швыряет окурок в ближайшую урну и возвращается в дом.

Он нерешительно ступает по коридору, оставляя за собой мокрые следы. До тех пор, пока не слышит… Детский лепет.

Лэндон останавливается как вкопанный. Ноги отказываются идти дальше. Всё тело сопротивляется. Он боится. Боится посмотреть. Боится увидеть. Боится знать.

Но собирает себя по кускам и делает шаг. Потом ещё. Заходит в гостиную.

У окна, на фоне серого неба, стоит женщина. На руках у неё ребёнок. В жёлтом крошечном сарафане, с взъерошенным пушком каштановых волос. Машет маленькими ручками в воздухе и что-то радостно бормочет.

Он подходит ближе, шаг за шагом, не дыша.

Девочка резко затихает и поворачивает голову. Смотрит прямо на него.

И земля уходит из-под ног.

Пухлые губы, длинные ресницы, прямые, чуть нахмуренные брови, синие глаза… Его лицо. Один в один. Даже взгляд – упрямый, с лёгким прищуром. Как будто он смотрит на своё отражение.

Лэндон перестаёт чувствовать своё тело. Всё происходит, как в замедленной съёмке. Словно он лишь наблюдает со стороны, как его рука тянется к девочке и касается её бархатной, тёплой кожи.

В один миг, плотина где-то в районе сердца, которую он выстраивал весь последний год, не выдерживает. И то, что он так усердно загонял вглубь, вырывается с новой силой, как волна, готовая снести всё на своём пути.

Он видит свою копию. Маленькую. Настоящую. Его дочь.

Глава 6

– Вижу, познакомился с младшей сестрой. – Филипп стоит в дверях, возвращая Лэндона в реальность.

«Младшей сестрой». Эти слова вонзаются в самое сердце. Лэндон вздрагивает и мгновенно отстраняется от ребёнка, рассеянно оглядываясь по сторонам и приходя в себя после шока. Девочка на руках у женщины что-то лепечет, не понимая, что её присутствие разрывает мужчину напротив изнутри.

Он отходит к стене, спиной натыкаясь на мраморную колонну. В голове шум, мысли путаются. Его дочь. Или… нет? Может она всё-таки Филиппа. Вивиан запросто могла обмануть… Но зачем? Просто, чтобы самоутвердиться в своей привлекательности, имея кучу любовников? Ведь даже если у девочки кровь Торнвелов, это не отменяет того факта, что Вивиан спала с Ноа.

В глубине души понимает, что не хочет видеть её, но ему необходимо сделать этот шаг. Спросить. Услышать. Убедиться.

Но если задаст вопрос о её местонахождении прямо – всё, конец. Филипп может насторожиться и что-то заподозрить.

«Ты наблюдаешь и анализируешь. Не подчиняешься, а подстраиваешься.»

Голос старшего инструктора из лагеря проносится шёпотом где-то внутри. Он делает глубокий вдох, собирается с силами.

– Нам нужно поговорить, – говорит Лэндон, поворачиваясь к отцу. – О будущем. О делах.

Филипп приподнимает бровь, чуть склоняет голову. Надменная улыбка медленно расползается по лицу. Всё идёт по его сценарию, как ему кажется.

– Конечно, – произносит он и поворачивается. – Пойдём в кабинет.

Лэндон следует за ним, стараясь держать ровную спину, как его учили. Не показывай слабость. Не дай эмоциям выдать тебя раньше времени. Не здесь. Не с тем человеком, кого считаешь своим врагом.

Без особого желания Лэндон переступает порог в кабинет вслед за отцом. Филипп чуть задирает подбородок, чувствуя себя в этом пространстве хозяином и единственным, чьё слово имеет вес.

Но не сегодня. Лэндон решительно проходит дальше и уверенно садится за его стол. На его трон.

Филипп на мгновение замирает и прищуривается, не веря глазам. Он не возмущён, нет. Скорее, заинтересован. Оценивает неожиданное поведение строптивого сына. Не говорит ни слова, просто проходит к креслу напротив и спокойно опускается в него.

Лэндон выпрямляется, сжимает подлокотники кресла. Дышит медленно. Контролирует выражение лица. Голос звучит ровно:

– Я готов принять свою роль в твоей жизни.

Улыбка мелькает в уголках губ Филиппа, как знак удовольствия.

– И с чего вдруг такая внезапная решимость?

Повисает пауза. Лэндон смотрит отцу прямо в глаза, выдерживая его тяжёлый взгляд.

– Я ненавижу Вивиан. И не позволю, чтобы всё, что ты строил, досталось её дочери.

В комнате становится тихо.

– Когда я увидел эту девочку… – произносит Лэндон, но на секунду запинается, словно глотает яд, – …я понял, насколько она опасна. Какой угрозой может стать для меня.

Он замолкает. Слова отдают гнилью, что хочется вытереть рот. Но, вернув самообладание, продолжает:

– Конечно, потом её можно будет выгодно выдать замуж. Найдётся кандидат. Вернее, ты найдёшь. Но всё остальное… – он чуть повышает голос, делая акцент на словах, – …останется у меня.

Филипп сидит в расслабленной позе с равнодушным выражением лица, но Лэндон чувствует, что тот доволен.

– Рад слышать, – говорит он спокойно. – Наконец-то ты осознал своё место в жизни.

«Место». Отец никогда не будет воспринимать сына как личность. Но Лэндон только кивает. Ему нужно добраться до Вивиан. А значит, пока что он должен оставаться марионеткой в отцовской игре.

Филипп собирается что-то сказать: чуть выпрямляется в кресле, делает вдох… но Лэндон прерывает его, не давая вставить ни слова:

– Я ещё не всё сказал.

Филипп, кажется, начинает терять терпение. Небрежно машет рукой, чтобы сын продолжал.

– Я хочу, чтобы ты перестал следить за мной. Прекратил контролировать каждый мой шаг. – Лэндон говорит тем самым тоном отца, которому никто не возражает.

В кабинете снова сгущается тишина. И только за окнами дождь всё так же стучит по стеклам.

Филипп сдержанно улыбается.

– Я тебе не доверяю, – отвечает он сухо.

– И я не смогу доверять тебе, если ты будешь всё время во мне сомневаться, – жёстко парирует Лэндон. – Если ты хочешь, чтобы я стал частью твоей империи, перестань обращаться со мной как с мальчиком, которому нужно надзирательство. Я изменился.

На лице Филиппа снова появляется эта тонкая, снисходительная ухмылка. Как будто он не слушает, а взвешивает. Прикидывает, до какой степени сын способен играть по его правилам и когда попробует их нарушить.

Но на этот раз Лэндон не отводит взгляда. И в этом взгляде – не вызов, не мольба, а почти зеркальное отражение той же жёсткости, что живёт в самом Филиппе.

Филипп всё ещё молчит. А Лэндон затихает в ожидании. Он знает: именно сейчас решится, поверит ли отец в его слова. Мужчины прожигают друг друга взглядом, ни один не хочет сдаваться.

– Чего ты хочешь, Лэндон? – Отец сдаётся первым, и тот мысленно празднует маленькую победу.

– Мне нужно личное пространство, – поясняет он. – Если ты действительно хочешь увидеть, на что я способен – дай мне возможность проявить себя. Без поводка.

Он делает паузу, будто давая отцу время на осознание, а затем добавляет:

– Отзови Генри. И я сниму деньги наличкой, чтобы ты не отслеживал мои движения.

Глаза Филиппа слегка округляются от такого дерзкого поведения сына, словно он не узнаёт человека перед собой. Несколько долгих секунд просто молчит. А Лэндон знает: молчание Филиппа – всегда плохой знак. Это значит, он уже обдумывает следующий ход.

– Нет, Генри останется, – отрезает Филипп, даже не моргнув. – И это мы обсуждать не будем.

Услышав тон отца, Лэндон понимает, что дошёл до грани, которую нельзя переступать, чтобы не сделать хуже и не вызвать лишних подозрений. Поэтому едва заметно вздыхает и медленно кивает.

– Ладно. Как скажешь.

Но внутри уже складывается новый план. Если от назойливого ассистента не избавиться, то надо будет придумать, как сделать так, чтобы Генри не вставлял палки в колёса.

Филипп откидывается в кресле, сцепив пальцы перед собой.

– Но я не стану сильно давить, – вдруг произносит он после паузы. – Можешь снимать деньги наличными. Делай, как тебе удобно.

Затем его взгляд меняется, зрачки сужаются, и голос становится угрожающим:

– Только запомни: предашь – и тебе не понравится, чем это закончится.

Лэндон кивает.

– Знаю.

Он поднимается из-за стола, обходит его, подходит к отцу и протягивает руку. Взгляд Филиппа остаётся настороженным, но тот всё же отвечает. Цепляется крепко. Слишком крепко. Так пожимают, когда хотят напомнить, кто здесь старший.

Спрятав всю неприязнь от прикосновения под маской безразличия, Лэндон разворачивается, идёт к двери. Но останавливается на пороге. Филипп остаётся сидеть в кресле, провожая неожиданного покорного сына глазами.

– Где Вивиан? – бросает через плечо, избегая взгляда отца.

– Зачем она тебе?

Бороться с отвращением к собственной лжи становится всё труднее. Но нужно. Он разворачивается к отцу и без колебаний отчеканивает каждое слово.

– Хочу посмотреть ей в глаза. Лично сказать, что её ждёт. Что ни ей, ни её дочери не достанется ничего.

Он делает паузу, а потом добавляет:

– Хочу, чтобы она поняла, как глубоко ошиблась. Её впустили в этот дом, а она не ценила. Пусть поймёт раз и навсегда, что она – никто.

Филипп издаёт короткий, самодовольный смешок.

– Вот теперь ты говоришь как мужчина. Проявляешь характер, рассчитываешь логически, а не поддаешься глупым эмоциям. То, что нужно.

Филипп говорит, что Вивиан занята до обеда, и обещает скинуть адрес позже. Лэндон едва заметно кивает и выходит из комнаты.

Он идёт по коридору, будто сквозь туман, не замечая ничего вокруг. Рука толкает тяжёлую входную дверь, но в тот момент, когда делает шаг за порог, где-то сзади, из глубины дома, раздаётся звонкий смех. Детский. Лёгкий. Беззаботный.

Грудную клетку сжимает, сдавив дыхание. На миг он замирает, но тут же напрягается, как струна, и, стиснув зубы, покидает дом, захлопнув за собой дверь с глухим хлопком. Не замедляя шаг, он будто пытается убежать, пока этот жизнерадостный звук не догнал его и не вырвал из головы остатки самообладания.

Машина спускается по спирали в подземный паркинг. Лэндон паркуется, выходит, и взгляд сам собой падает на мотоцикл. Подходит ближе, проводит по железному другу ладонью.

Хочется снова рвануть в ночь, выжать скорость до предела, ощутить ветер, гул в ушах и вкус адреналина. Но… Он уверен, что байк отслеживается. А значит о свободе остаётся только мечтать.

Огорчённо вздохнув, он направляется к лифту и поднимается на свой этаж. Не успевает дойти до квартиры пару шагов, как дверь резко распахивается, и по ту сторону порога стоит Генри.

– Где вы были? Почему не брали трубку? И почему дверь была не заперта на ключ? Что-то случилось? Почему не позвонили мне? Ваш отец тоже не отвечал… – заваливает вопросами ассистент тревожным голосом.

Лэндон кидает на него быстрый взгляд, удивляясь такой панике.

– Был у отца. Телефон забыл. Можешь сам спросить у него. Заодно покажешь, какой ты преданный пёс.

Он проходит мимо обеспокоенного парня, не глядя. Заходит в спальню и, плотно закрыв за собой дверь, достаёт из кармана пачку наличных, которую снял по дороге сюда. Осматривает комнату в поисках телефона и находит его на прикроватной тумбочке. Берёт его, проводит пальцем по экрану, чтобы разблокировать. Двадцать семь пропущенных вызовов от Генри. Несколько сообщений. Всё от него же.

Он направляется в душ, но телефон берёт с собой. Кладёт на пол недалеко от себя. Моется быстро, нервно, постоянно бросая взгляд на тёмный экран. Но тот всё не загорается.

Выходит, вытирается, кидает полотенце, не глядя куда. Просто делает всё на автомате. В гардеробной натягивает чистую футболку и джинсы, надевает носки, словно хочет быть готовым сорваться в любую секунду. Ложится на кровать, не выпуская телефон из руки. Некоторое время лежит, глядя в потолок.

Но урчание в животе напоминает Лэндону, что с утра он не съел ни крошки. Не остаётся ничего, кроме как поднять тело с кровати и направиться в кухню.

Открыв холодильник, достаёт контейнер с заготовленной едой, разогревает, раскладывает по тарелкам. Садится за стол и бросает взгляд на ассистента. Тот сидит в кресле с бледным лицом. Видимо, действительно испугался не на шутку.

– Генри! – зовёт Лэндон. – Иди поешь.

– Я не голоден, спасибо, – бубнит тот осипшим голосом.

– Я, кажется, не спрашивал.

Через пару секунд Генри появляется в дверях, садится напротив. Но тарелку не трогает. Лэндон ест, переводя взгляд то на телефон, то на измученного парня.

– Расскажи что-нибудь о себе, – начинает беседу первым.

Генри мнётся.

– Да особо нечего рассказывать. Родителей нет, братьев и сестёр тоже. Только тётка. Но она уже в возрасте, часто болеет. Так что я – единственный кормилец нашей маленькой семьи.

– А как ты оказался у неё, – интересуется Лэндон, отодвинув в сторону уже пустую тарелку.

– Мать с отцом погибли, когда я только родился, так что я даже не помню их. Ну тётя Клэр и забрала меня к себе. Всегда хотела детей, только вот своих родить не получилось. Так и воспитала, как родная мать. Пахала на двух работах, чтобы поднять меня. Теперь я хочу отплатить ей тем же.

Лэндон не комментирует, но в голове делает пометку. Это – зацепка.

В этот момент телефон вибрирует, и Лэндон тут же хватает его со стола. Сообщение. Адрес.

Он, не отрывая взгляда от экрана, резко встаёт с места.

– Мне нужно ехать.

Генри тоже вскакивает.

– Я обязан поехать с вами.

– Хорошо. – Лэндон, не оборачиваясь, выходит из кухни.

Генри на секунду замирает – его явно сбило с толку то, что он не получил очередной отпор.

– Тогда… одну минуту, я возьму куртку.

– Быстрее, – бросает Лэндон, уже обуваясь у входной двери.

Совсем скоро он её увидит… Сердце бешено колотится в груди, только непонятно: от долгожданной встречи или от страха столкнуться с правдой…

Глава 7

Сидя на прохладном полу и прислонившись спиной к кровати, Вивиан бездумно смотрит в стену. Вглядывается в тонкую трещину на облупившейся краске – та тянется от плинтуса вверх, будто ищет выход. В отличии от девушки, которая давно смирилась.

Только что у неё закончилась очередная тренировка. Тело ещё подрагивает от усталости, дыхание никак не придёт в норму. Пот скатывается по спине, мышцы ноют. Силы словно покинули тело Вивиан, но не от физических упражнений, а от бессмысленности всего происходящего. Занятия проводят под наблюдением охраны в соседней квартире. По наставлению Филиппа, личный тренер приходит к ней три раза в неделю, чтобы оболочка девушки оставалась привлекательной. Только не для мужа, а для красивой картинки.

Филипп выкупил старый двухэтажный дом на самой окраине города. С виду – обычное облупленное здание на четыре квартиры, каких полно в этом районе. Потрескавшиеся стены, облезлая краска, старые окна, из которых задувает. Дом выглядит так, будто его давно пора снести. И именно поэтому он идеален: никто не интересуется, кто там живёт.

Две квартиры на первом этаже отданы для охраны. Они меняются посменно, наблюдают за ней круглосуточно. Туда же приходит наёмный персонал, чтобы приготовить еду, убрать, доставить необходимые вещи. Ни лишних слов, ни случайных взглядов.

Сама Вивиан живёт на втором этаже. Её новое жилище совсем крошечное. В спальне уместились лишь кровать с просевшим матрасом и покосившийся от старости комод. В нём – нижнее бельё и домашняя одежда. Остальное хранится под замком в другой квартире. В гостиной уместился лишь диван с облезшей обивкой, маленький обеденный стол и два скрипящих стула. Из окна открывается вид на задний двор, заросший сорняками. В ванной с ржавым душем с трудом поместились бы два человека.

И никаких личных вещей. Ни одного фото, ни книги, ни украшения. Забрали даже расчёску. Всё теперь выдают строго по необходимости. В соседней квартире, куда её водят по расписанию, одна комната превращена в гардероб. Там ей подбирают наряды, когда нужно сопроводить Филиппа на приёмы. Вторая комната оборудована под спортзал.

Связь с внешним миром? Её нет. Её нынешний мир – это бетонная коробка.

Иногда она просыпается среди ночи и не сразу понимает, где находится. Не потому, что путается в пространстве, а потому что внутри не осталось ничего. Никакого вчера. Никакого завтра. Только бесконечное «сейчас». И это «сейчас» – выжженное, выжатое до капли, замкнутое в четырёх стенах, где даже собственное тело кажется чужим.

Она больше не задумывается, что ждёт её впереди. Бессмысленно. Каждый день одинаковый. Говорит только по делу, почти всё свободное время смотрит на стену, разглядывает трещины в краске. Иногда мысленно продолжает их, с завистью представляя, как те вырываются наружу.

У неё теперь вообще всё строго по расписанию: спорт, душ, питание… Словно она заключённая, которая совершила страшное преступление.

Хотя, Вивиан задумывается, если бы Филипп узнал, что она сделала… Уж лучше клетка, чем то, что могло бы ждать её… и её дочь.

Услышав тяжёлые шаги из коридора, она даже не поворачивает голову. На пороге спальни появляется охранник. Он, как всегда, заходит без стука. Дверь-то давно сняли, как напоминание, что у неё нет ни личного пространства, ни права на границы.

– К вам посетитель, – говорит он.

Сердце тут же вздрагивает. Кто? Кто это может быть? Вивиан крепче обнимает колени и молча кивает.

Если это снова он… Господи, только не Филипп.

Она, пошатываясь поднимается с пола, накидывает лёгкий халат поверх майки и шорт. Ткань липнет к телу после тренировки, но ей всё равно. Всё равно на то, как она выглядит. Всё равно, что о ней подумают.

Выходит в гостиную и опускается на край стула, будто на скамью подсудимых. Гнетущая тишина ощущается почти физически. Только негромкий скрип где-то в трубах и собственный пульс в ушах.

Она не смотрит на дверь. Просто ждёт. Страх сдавливает горло, дыхание становится поверхностным, рваным. Грудную клетку будто стянуло колючей проволокой. Паника словно растекается по телу вместе с кровью. Кажется, тело вот-вот не выдержит и взорвётся изнутри от боли, которую некуда выплеснуть.

Щелчок замка. Скрип. Дверь открывается. Шаги.

– Вивиан, – раздаётся рядом до боли знакомый голос.

Тело отзывается первым – она вздрагивает, будто её ударили током. Сердце срывается с места. Воздух застревает в горле. Мир сжимается до одной точки – этого голоса.

Лэндон.

Через силу она поднимает голову и не может поверить в то, что видит. Он стоит в дверях. Живой. Реальный. Смотрит прямо на неё.

– Что ты тут делаешь? – спрашивает Вивиан с трудом.

– Мне нужны ответы, – коротко отвечает Лэндон.