bannerbanner
Преддверие войны
Преддверие войны

Полная версия

Преддверие войны

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 5

– Давай.

Двойной стаут оказался ещё крепче, всё же, двенадцать градусов для пива – это похлеще, чем для вина, но организм легко его поглотил, да и еда вкусная, а настроение мрачное, так что, всё пошло легко.

– А теперь и третью предлагаю, – сказал Пётр уже сильно заплетающимся языком, на что получил моё утвердительное согласие.

Портер, по моему мнению, уступал двойному стауту, но оказался легче и менее крепким. До кровати я добрался уже изрядно опьяневшим и опустошённым. Не лучший способ отдыха, но пиво и вправду оказалось очень вкусным, так что, стоило его попробовать, хоты бы с целью поднять себе настроение.


Глава 5. Суд


На суд меня вызвали через пять дней. В академию приехал кто-то из помощников или подчинённых поручика, меня опять позвал к себе комендант и передал с рук на руки жандармам.

Оказалось, что ехали мы на закрытое заседание суда, которое происходило в незнакомом для меня огромном здании, где-то в центре Павлограда. Об этом сопровождающий сообщил в последний момент, не знаю, уж, почему. Видимо, это имело какой-то для суда смысл, или просто так получилось. А может, сделали так для того, чтобы я не убежал.

Перед входом в помещение, где заседал суд, стояли два стражника, при саблях и оружии, а поодаль от них бродил пожилой унтер-офицер, похоже, начальник караула. Меня охватило волнение, я постарался не думать о возможно неприятном исходе дела. Немного помедлив, я решительно сделал шаг и, уже со значительным опозданием войдя в зал, остался наедине с судом.

Судей оказалось трое. Одетые в судейские мантии, они просматривали бумаги дела, по всей видимости, моего, когда я вошёл в помещение в сопровождении жандарма. Искоса глядя на меня, главный судья показал рукой на трибуну, за которую я и встал, в ожидании вопросов.

Секретарь суда кратко зачитал моё дело, разъяснив суть присутствующим и поставив меня в известность, в чём конкретно меня обвиняют. В зале, кроме трёх судей, находился ещё секретарь суда, государственный обвинитель и группа поддержки, или не знаю, как их назвать, состоящая из поручика Радочкина и незнакомого мне чиновника, в мундире министерства внутренних дел.

Я лихорадочно обдумывал свои слова, ведь от этого зависела моя дальнейшая судьба, и каждый ответ мог повернуть дело в ту или другую сторону. На суде мелочей нет, но почему меня никто не предупредил заранее? Хотя, почему не предупредили, сказали, что суд состоится примерно через неделю, так что, я знал о нём, просто не готовился, положившись на случай. Эх, ну я и дурак!

Пока я думал-размышлял, поднялся со стула сидящий напротив меня государственный обвинитель, худой, высокий мужчина с волевым и жёстким лицом, полностью затянутый в официальный мундир.

– Итак, господин студент, вы обвиняетесь в убийстве двух человек и ранении ещё одного, в момент их атаки на вас в окрестностях Крестополя. Следствие установило все личности убитых и потерпевших от ваших действий. Ваши показания также запротоколированы и подшиты к делу, имеете ли вы что-то добавить к ним дополнительно?

Я задумался, в голову ничего не шло, вообще ничего, и добавлять мне оказалось нечего.

– Нет, Ваша честь, мне добавить нечего.

– Ответ принят. В отношении вас получены ходатайства о смягчении приговора, а также рассмотрении дела в особом порядке, в связи с государственной важностью. А теперь ответьте мне на следующий вопрос: как так получилось, что вы поехали один на пристрелку оружия в окрестности, купив пистолеты всего лишь за день до этого, и тут же нарвались на бандитов? Это всё цепь досадных случайностей?

Вопрос оказался для меня неожиданным, мысли заметались, как зайцы в окружении волков, с большим трудом я смог собраться и ответить что-то вразумительное.

– Да, я был очень расстроен гибелью матери в результате покушения анархистов и подумал, что события в нашей империи могут принять нежелательный оборот, в связи с чем воспользовался возможностью приобрести оружие, а когда приобрёл, то у меня сразу же возникла нужда его пристрелять.

– Допустим, а почему вы не воспользовались платным тиром для пристрелки?

– Я не знал, где он находится, и мне хотелось побыть одному. В окрестностях Крестополя есть очень много оврагов, где можно спокойно отстреляться без лишнего внимания и присутствия посторонних людей.

– Возможно. Тогда объясните суду, почему вы, не задумываясь, применили оружие?

Я ответил не сразу, пытаясь найти наиболее подходящий ответ и тщательно подбирая слова.

– Потому что у меня не оказалось другого выхода. Сначала я защищался с помощью дара, после чего главарь приказал напасть на меня третьему бандиту, что прятался в овраге с обрезом. Я смог нейтрализовать первый выстрел в упор, и даже второй, но на третий у меня уже не оставалось сил, поэтому я применил оружие. В пылу схватки я о нём совсем забыл и вспомнил только тогда, когда упал на землю от второго выстрела. Стрелял я уже с земли, что лишний раз доказывает, что я применил оружие, вынужденно защищая свою жизнь.

– Да, мы это увидели в отчётах, поэтому суд склонен придерживаться ваших показаний, но ситуация нам до конца не ясна. Вы специально спровоцировали встречу и нападение?

– Нет, я спокойно возвращался со стрельб, неся оружие в чемоданчике, и даже не подозревал, что встречу хоть кого-то на своём пути.

– Тогда как вам удалось так быстро вынуть из кобуры пистолет, зарядить и убить из него двух человек?

– Он уже был заряжен, я оставил его в кобуре, на всякий случай.

– Значит, вы готовились заранее к возможному нападению?

– Нет, откуда я мог знать, что на меня кто-то нападёт? После пристрелки я не стал вынимать обойму, решив, что уберу вместе с пистолетом и кобурой дома. Нам же не запрещено ходить с заряженным оружием?!

– Нет, не запрещено. Тогда перейдём к следующему вопросу, так как заседание суда закрытое и на нём присутствуют только официальные лица, то хотелось бы узнать, какого рода задачи вы выполняли по своей служебной необходимости?

На этот вопрос ответ я подготовил заранее, размышляя как-то вечером.

– У меня погибла мать при разрыве бомбы, брошенной террористами, и я поехал домой именно по этой причине, попутно выполняя указания по поиску тех, кто это сделал.

– Что же, ответ исчерпывающий, хоть и немного расплывчатый, но тема актуальная. Тогда позвольте задать вам ещё один вопрос. Вы предполагали, что ваши ответные выстрелы приведут к гибели людей, и куда вы при этом целились?

Я не стал задумываться, так как действительно не хотел и не планировал никого убивать, даже защищаясь.

– Нет, не предполагал. Единственные мои мысли на тот момент были о том, чтобы выжить и сбежать, но мне не дали этого сделать. Когда меня остановили бандиты, из их разговора я понял, что меня хотят ограбить, поэтому стал отступать, тогда они за мной погнались. Мне пришлось остановиться и задействовать свой дар, но это только усугубило положение, и главарь вызвал третьего бандита, всё это время находящегося в засаде, тот и начал в меня стрелять. Я об этом не знал и даже не догадывался, сам не понимаю, почему они решили меня убить, ведь проще было дать возможность мне сбежать или, если я им оказался не по зубам, то сбежать самим, но они пошли на крайние меры.

– Возможно. Что же, у меня больше нет к вам вопросов. Коллеги, есть ли у кого вопросы к обвиняемому?

– Нет, – сказал тот, что сидел справа от председателя суда, – в собранных материалах всё изложено ясно и понятно.

– А у вас? – обратился председатель суда уже к тому своему помощнику, что сидел слева от него.

– У меня есть. Вы, господин Дегтярёв, сознаёте, что отняли по своей прихоти жизни двух людей?

Я перевёл взгляд с государственного обвинителя на помощника председателя суда, мгновение подумал и ответил.

– Да.

– Заметьте, жизни двух взрослых мужчин, у которых, возможно, есть дети и жёны, не говоря уже о престарелых родителях.

– Да, господин судья, но, если следовать подобной логике, раз у меня нет родителей, а они, я хотел бы напомнить вам, умерли по неестественным причинам: отец погиб на фронте, а мать – от рук террористов, то получается, что меня не надо жалеть, и можно грабить и убивать?

– Не передёргивайте, господин Дегтярёв, я не это имел в виду.

– Понятно. Я не хотел никого убивать, ни при каких обстоятельствах. Я упал на землю и, лёжа на спине, стрелял в фигуру, что надвигалась на меня с дубинкой. Главарь шёл с ножом, и я выстрелил ему в руку. Я успел приподняться, когда увидел, как третий нападающий защёлкнул обрез и, взяв его наизготовку, начал целиться в меня. В этот момент я и стал в него стрелять, попав в голову лишь только потому, что сильно испугался и от страха целился даже не в человека, а в то ружьё, из которого должна вылететь дробь, что вот-вот могла разорвать моё тело.

– Гм…, гм…, Анатолий Дормидонтович, у меня нет больше вопросов к обвиняемому.

– Так, а у остальных присутствующих есть вопросы? – обратился председатель суда, что не спешил или не хотел задавать сам вопросы.

– Вопросов у меня нет, – встал поручик Радочкин, – есть ходатайство и иные бумаги, приложенные к нему и находящиеся уже у вас, Ваша честь!

– Да, мы их читали, ваша позиция ясна, и мы её приняли во внимание.

Как только поручик сел, встал со своего места неизвестный мне чиновник в мундире министерства внутренних дел. Он молча подошёл к судье и вручил ему несколько бумаг, с которыми тот стал знакомиться, после чего передал их другим судьям для изучения.

– Новые данные о расследовании покушения на губернатора? Да, очень интересно. Спасибо, господин Савельев, мы их также приобщим к делу. Раз вопросов нет, то суд удаляется в совещательную комнату, для вынесения приговора.

Судьи встали и вышли в другую комнату, мне же секретарь указал оставаться на своём месте, я нервно вздохнул и оглянулся на поручика, тот ободряюще кивнул, не говоря ни слова. Что же, трудно ожидать словесной поддержки от других во время заседания суда. Эх, вот же, влип я и, главное, не чувствую ни капельки сожаления о произошедшем.

Может, незаметно для себя я превратился в морального урода, или стал чудовищем после этого боя? Но нет, ничего подобного я не чувствовал, ощущая только опустошённость и усталость, и больше ничего. Столько всего на меня свалилось за неполных два месяца, что впору с ума сходить. Кому-то и за десять лет столько неприятностей не привалит, а мне вот всего лишь за два месяца. «Но хватит! – одёрнул я сам себя. – Хватит ныть, этим делу не поможешь!»

Судьи отсутствовали примерно с четверть часа, может, немногим больше, я даже не смотрел на часы. За это время я успел передумать обо всём на свете, а в конце впал в оцепенение. Но всё когда-нибудь заканчивается, пришёл конец и моему ожиданию.

Судьи вышли из комнаты заседаний и, дойдя до стола, уселись на свои места. Некоторое время царила тишина, нарушаемая только шуршанием листов бумаги, перекладываемых главным судьей с места на место, видимо, он собирал все аргументы за и против меня, но время пришло, и председатель суда встал и начал озвучивать принятое решение.

– Господа, Высокородный суд рассмотрел дело гражданина и личного дворянина Фёдора Васильевича Дегтярёва и постановил наказать за убийство двух человек, а также ранение третьего, что является тяжким преступлением, предполагающим каторгу, – тут судья сделал продолжительную паузу, остро взглянув на меня.

Я внимательно его слушал, и на этой фразе вздрогнул, всё внутри меня обмерло, но тут же страх отступил, и я упрямо наклонил голову. Что же, суд справедлив, и я приму любое его решение, каторга, так каторга. За каждое преступление следует наказание, и это справедливо. Да и вообще, несмотря на то, что я прожил недолгую жизнь, уже научился стойко переносить удары судьбы. Все эти мысли вихрем пронеслись у меня в голове.

Судья же, закончив разглядывать меня, вновь обратил свой взор к бумаге, что держал в руках, и продолжил читать по ней.

– Но…, в связи с многочисленными обстоятельствами, свидетельствующими в пользу обвиняемого, как-то: самозащита своей чести, жизни, имущества и достоинства, выполнение служебного долга и отсутствие предпосылок для провоцирования напавших, а также в виду опасности для государства потерпевших, суд постановил. Не начинать уголовного преследования по факту самозащиты и постановить назначить в качестве наказания денежный штраф, для возмещения издержек по захоронению убитых и компенсации затрат на лечение ранения третьего из нападавших, в сумме ста злотых. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. У обвиняемого есть вопросы? – и судья поднял на меня глаза, упёршись в меня взглядом.

– Нет, Ваша честь, – сглотнул я, почувствовав, как внезапно пересохло горло.

– Тогда заседание объявляю закрытым, – и, взяв большой деревянный молоток со стола, председатель суда несильно стукнул им по столешнице. – Вы свободны!

Я выдохнул и, не веря своим ушам, постарался уйти побыстрее, сразу же двинувшись на выход, но меня остановил секретарь. Пришлось подождать. Судьи в это время собирали бумаги и сдавали их секретарю, ставя витиеватые подписи. Расписавшись, они ушли, оставив меня наедине с секретарём и поручиком, чиновник тоже ушёл.

– Прошу вас расписаться вот здесь и здесь, – сказал мне секретарь, – это уведомление о явке в суд, это уведомление о выплате штрафа. У вас есть деньги на него? Если нет, то тогда я вам могу выписать бумагу, по которой вы сможете взять кредит в банке и выплатить государству необходимую сумму в кратчайший срок.

– У меня найдётся необходимая сумма.

– Прекрасно! Тогда вам остаётся выплатить её и предоставить нам оплаченную квитанцию, вот её бланк, в банке вам всё оформят и отдадут обратно, а вы принесёте нам оплаченную квитанцию и сдадите в канцелярию, кабинет №10, на первом этаже, и на этом у государства вопросов к вам больше не останется.

– А мне оружие вернут?

– Это не ко мне, обратитесь к своему участковому городовому, в участок, за которым вы закреплены, там вам всё разъяснят, а также направят запрос в соответствующие отделы, думаю, что вернут, так как вы оправданы, все необходимые экспертизы с оружием проведены, и дело закрыто.

– Понял, а теперь я могу идти?

– Да, всего хорошего.

– Гм, – поперхнулся я и, забрав полагающиеся бумаги, повернулся, чтобы выйти, и сразу наткнулся на поручика.

За дверью стояли те же стражники, они вяло посмотрели на меня и отвели взгляд, а я в сопровождении поручика пошёл дальше.

– А почему вы не предупредили, что меня везут на заседание суда? – дал волю я своим эмоциям.

– Чтобы вы не натворили глупостей, никто не знал, как вы себя поведёте, поэтому лучше неведенье, чем затяжные переживания. К тому же, я не мог предугадать, чем закончится суд, да и вы о его примерных сроках имели верное представление, так что, извольте не возмущаться.

– Я не возмущаюсь, просто очень сильно переживал.

– Зато вы переживали недолго, суд для вас закончился относительно быстро и с наименьшими потерями, чего трудно было ожидать всерьёз. Вы довольны решением суда?

– Да, конечно, я доволен, я ожидал худшего. А пистолеты мне вернут?

– Дались вам эти пистолеты?! – поморщился поручик, – не терпится ещё в кого-то пострелять? И вы, я смотрю, вовсе не переживаете за то, что кого-то убили?

– Переживаю, просто этого не видно, и я защищал свою жизнь, так что, все переживания прошли ещё тогда, когда я стрелял в ответ, а сейчас уже поздно об этом волноваться. А за пистолеты я заплатил сто злотых, как раз удастся их продать и вернуть долг, да и вообще, сейчас очень смутное время, лучше иметь оружие, чем не иметь.

– Понятно, что же, пистолеты, как сказал секретарь, вернут только через обращение в полицию, а сейчас позвольте вам задать один вопрос, не касающейся вашего дела.

Мы уже вышли из здания и разговаривали на улице, зайдя в небольшой проулок, в котором никого не оказалось, только стояла припаркованная возле тротуара служебная машина поручика. Дул пронизывающий ветер с Петровского залива, отчего становилось холодно и немного не по себе.

– Да, пожалуйста.

– Вы слышали о том, что в академии стали распространяться слухи об отчислении простых студентов?

– Да, слышал.

– Что можете сказать по этому поводу?

– Пока ничего, всё, что я знаю, я слышал от своего друга Петра Биттенбиндера, больше мне никто ничего подобного не говорил.

– Понятно. Имейте в виду, что мы плотно занимаемся этим вопросом возбуждения классовой ненависти и надеемся собрать всю полноту информации, чтобы выявить и наказать виновных в распространении данных слухов.

– Я понял, но пока ничем не могу помочь. А почему администрация академии до сих пор не сделала официального опровержения подобных слухов?

– Насколько я знаю, она сделала, но среди преподавателей, а вот среди учащихся, судя по вашим словам, пока нет.

– Тогда, может, среди руководства академии есть те, кому это выгодно? – предположил я.

– Возможно. Вы, господин Дегтярёв, вникнете в этот вопрос и собирайте все доступные сведения, а когда соберёте, то звоните вот по этому номеру. Это мой номер или, если на него я не отвечу, то ответит дежурный, через которого вы уведомите, что хотите со мной встретиться, а я уже подберу момент, чтобы увидеть вас.

– Я понял, хорошо.

– Добираться до общежития вам придётся самому. Адрес данного здания указан вот здесь, – поручик ткнул пальцем на табличку, висевшую на углу дома. – Вам ещё необходимо сюда приехать, чтобы окончательно рассчитаться по всем вопросам с судом, думаю, справитесь и самостоятельно.

Я кивнул.

– Добираться вам лучше самому, чтобы не появилось к вам вопросов. О том, что вы вступили в схватку с грабителями ещё кому-нибудь известно, кроме вашего друга?

– Насколько я знаю, он никому об этом не рассказывал, а сам я ни с кем больше не делился.

– Это правильно, ну, что же, тогда вы свободны.

Кивнув поручику, я развернулся и пошёл обратно. Выйдя на широкую улицу, стал искать общественный транспорт, что пришлось делать долго, в этот район я ещё ни разу не попадал, и с трудом разобрался, на чём вернуться в академию.

В общежитии меня ждал Пётр.

– Ты куда пропал?

– На суд отвезли.

– На суд?!

– Да.

– Оправдали?

– Да.

– Молодец!

– Я-то в чём молодец? Так получилось, штраф в сто злотых назначили и освободили от уголовного преследования.

– Это хорошо, деньги ты выплатишь, а клеймо преступника на тебя не поставили, хотя, в личном деле будет, наверное, указано, а может, и нет.

– Не знаю, как дальше получится, а сейчас меня всё устраивает.

– Согласен. Давай тогда отпразднуем и пива попьём, я угощаю!

– Давай, но я и сам себе куплю, не стоит тратиться за двоих.

– Ну, больше я тебе ничем не помогу, тем более, тебе деньги нужны, чтобы штраф платить, так что, пиво с меня. Я сам схожу, тут недалеко, пиво, правда, попроще, чем в прошлый раз, но ты не ходи, оставайся в комнате.

– Хорошо, – не стал спорить я.

Пётр вернулся довольно быстро и принёс с собой по три бутылки пива на каждого.

– Зачем так много, нам бы и двух хватило?

– Две – ни туда, ни сюда, а три – в самый раз. Тёмное ты уже пил, теперь от тёмного переходим к светлому. За то, что ты в очередной раз выкрутился!

– Да уж, – пробормотал я в ответ и, подняв кружку, отхлебнул слабой горечи прохладный, светлый хмельной напиток.


Глава 6. Весна


За всеми этими событиями незаметно наступила весна, отчего дышать стало намного легче и, можно сказать, веселее. Конечно, плохое забывается с большим трудом, но молодость, словно стёркой, убирает весь негатив из памяти, оставляя юношам и девушкам только позитив, как фотоплёнка. Так бывает, когда происходит много событий, а жизнь шла своим чередом.

Потеплело, и снег начал стремительно таять, провоцируя обильную капель с высоких крыш. С Невы подул тёплый ветер, прилетев раньше времени. Суровые дворники, вполголоса ругая нежданную оттепель, вооружившись палками, оббитыми на концах железом, начали сбивать многочисленные сосульки, что свисали буквально везде, роняя на землю обильные слёзы талого снега.

С Петровского залива на город наступали серые свинцовые облака, грозящие вот-вот пролиться дождём, или посыпать улицы мокрым снегом, но усилившийся ветер разорвал в клочья собранные им же облака и рассеял их по посветлевшему небу, не дав просыпаться на землю холодной влагой.

Вороны, что патрулировали крыши и редкие деревья, каркали, надрываясь, словно жалуясь наступающей весне на проведённую впроголодь зиму. Их неумолчный галдёж перебивался только весенней капелью, да извечным шумом городских улиц. Изредка с Невы доносились гудки паровых прогулочных или грузовых пароходиков, которые уже начали ходить по воде, расталкивая истончившиеся и измельчавшие ледяные пластины.

Выйдя из общежития, я вздохнул полной грудью звонкий воздух и почувствовал острый запах весны. Наступил самый конец марта, и дальше станет только теплеть, за редкими прохладными денёчками. Странно, прожив всё время на юге, я не чувствовал таких ярких запахов весны, как здесь.

В Крестополе смена сезонов зима-лето всегда происходила как-то рвано. Вот, казалось бы, идёт зима, а пригреет солнышко – и весь снег, без остатка, уходит в землю. А вот уже и весна на носу, и как налетит вьюга, да снег мокрый закружит своими красивыми хлопьями, и нет весны, а после – то ли холод, то ли тепло, и почти сразу наступает лето, едва ли месяц после схода снега проходит.

И нет тех запахов просыпающейся от долгого сна природы, как здесь, нет такого ощущения жажды жизни, которая есть на севере, всё смазано, происходит быстро и нечётко. Может, это от того, что жизнь здесь суровее, чем на юге? Возможно, я не знаю, но мне интересно задаваться подобными вопросами.

Полученное от поручика задание я благополучно провалил, так и не дознавшись, кто распускает слухи в академии. Надеюсь, что их нашли и без моей помощи, ведь руководство, всё же, смогло признать свою оплошность и произвело опровержение всем слухам. Страсти понемногу улеглись, и студенты в академии вновь зажили, как и прежде.

Пистолеты я смог получить обратно только в апреле, когда почти отчаялся. Они пришли пыльные и неочищенные, оба в копоти от былых выстрелов, но один безгрешный, а другой взявший чужую жизнь в угоду своей сущности и предназначению. Пришлось их чистить. Увидев оружие, Пётр выпросил себе второй пистолет, и мы с ним стали чистить оба шварцлозе, как я их за глаза стал называть.

– Да, хорошие пистолеты, я такие никогда не видел, и не слышал, – сказал Пётр.

– Так и я тоже, пока в магазине их не предложили.

– Ага, есть у тебя тяга к необычному оружию, Федя, а зачем ты два купил, они же дорогие?

– А я один для экспериментов взял, хочу сделать из него совсем другое оружие, я тут подумал, что мы с тобой можем придумать вообще что-то новое и прорывное, например, пистолет, который может иметь совсем другую пробивную способность и силу выстрела, как винтовка, скажем.

– Это как?

– Ну, размером будет, как обычный пистолет, а мощность выстрела, как у винтовки.

– И ты так сможешь сделать?

– Да, а почему нет? Я уже почти придумал, вот, смотри! – и я прямо в воздухе развернул картину нового оружия, каким я его представлял.

– Ух, ты! Ну, ты даёшь! Это получается, мы и сами сможем сделать, ведь я умею размягчать металл?

– Да, можем попробовать, но пока это всё не точно.

– Нужно пробовать, но не на первом курсе.

– Нужно пробовать, при первой же возможности.

– Верно, но давай всё перенесём на лето.

Я помрачнел, до лета далеко, а с другой стороны – куда торопиться? Нужно знаний набраться, а дальше уже думать. На том и порешили.

Так неспешно прошёл весь апрель, плавно перешедший в май. Я быстро наверстал пропущенное в учёбе и, к сожалению, больше не встречал Женевьеву.

Я видел её, но издалека, хотелось подойти, но при каждом моём приближении, если оно заранее обнаруживалось, Женевьева принимала настолько надменный вид, что всё моё желание мгновенно пропадало. К сожалению, она сама не хотела со мной поговорить, а у меня не оставалось никакой возможности к ней обратиться. Что же она думает обо мне, интересно?

Жаль, что этого мне никогда не узнать.

***

Примерно в это время Женевьева читала художественный роман о несчастной любви, и её мысли постоянно возвращались к одному и тому же персонажу, и совсем не герою произведения. Сейчас её мысли постоянно возвращались к предмету её тайной любви. То, что её любовь оказалась окутана тайной, девушке нравилось, и гораздо сильнее, чем если бы она просто любила.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

На страницу:
4 из 5