Преддверие войны

– Я стараюсь, – пробормотал я себе под нос, отчётливо сознавая, что ничего с этим поделать не могу, и с каждым разом мои приключения становятся всё более продолжительными и намного жёстче, но пока от меня ничего не зависит. Вернее, зависит, но как я ни стараюсь, а приключения всё равно вновь находят меня.

Из уголовного сыска я прямиком направился на железнодорожный вокзал, где купил билет на утренний рейс и пошёл домой собирать вещи. А на следующий день уже ехал в поезде. Сопровождающего я обнаружил в одном со мной купе, да я и не сомневался, что может оказаться как-то иначе. Сопровождающий оказался внушительных размеров мужчиной, одетым в штатское, с огромным чемоданом вещей. С ним мы практически не разговаривали, разве что, по общим вопросам. Я делал вид, что он мне не интересен, а он – что едет рядом, как обычный пассажир.

Выходя на перрон на остановках, я ловил на себе ещё чей-то взгляд, но так и не определился, чей. Вроде бы этот пузатый дядечка в котелке и толстом шерстяном пальто смотрел на меня, а может, вон тот худой и нескладный юноша, с мрачным взглядом и кожаным саквояжем в руках. А может, та пожилая мадам с ридикюлем в руках и в меховой, уже давно облезлой шапке из меха зайца. Не знаю, да и сейчас мне всё равно.

Ехал я трое суток, как и обычно. Поезд всё также лязгал вагонами на станционных переходах и гудел перед каждой станцией, давая всем знать о своём прибытии. Всё также мелькали за окном поля, леса и реки, как будто ничего нигде не произошло. Да оно и понятно, это только человек может приписывать природе человеческие свойства, а на самом деле она сама по себе, и ей нет никакого дела ни до людских страстей, ни до людских дел.

Поезд прибыл на вокзал Павлограда строго в назначенное время. Я вышел из вагона и буквально тут же попал в цепкие руки поручика Радочкина и его приятеля, следователя уголовного сыска Кошко.

– Приехали, юноша. А мы вас тут ждём вдвоём, – ответствовал мне Кошко. – Уж и кофею попили в станционном буфете, и лясы поточили, и вообще о многом подумали.

– Поезд пришёл строго по расписанию, – тихо сказал я в ответ.

– Но мы-то пришли раньше, переживаем за вас, господин студент.

– А чего за меня переживать, со мной всё ясно уже.

– Ничего не ясно, но очень интересно. Вы опять умудрились попасть в переплёт, хорошо хоть не убили вас, но и поздравить тоже особо не с чем, хотя вы уже открыли счёт первым своим убитым врагам?!

– Да, и теперь меня по закону могут привлечь за это к ответственности.

– Безусловно, привлекут, но заседание планируется закрытым, впрочем, пойдёмте, не стоит болтать у всех на виду.

Мы дошли до здания вокзала, минули его и, выйдя на привокзальную площадь, направились к припаркованному на соседней улице автомобилю. На нём мы довольно быстро доехали до управления жандармов, где меня завели в кабинет к поручику Радочкину, и продолжили прерванную на вокзале беседу.

– Рассказывай, что делал, где пистолеты купил, зачем? Куда ходил, как повстречал грабителей, почему стал стрелять, ну и дальше всё, как было.

– Да вы и сами уже знаете.

– Да, но не всё. Рассказывай, как дело происходило, да подробно, но не слишком занудствуй.

Я начал своё повествование, хотя рассказывать особо оказалось и нечего. Это только кажется, что событий много, и они долго происходили, а начнёшь объяснять, так и двадцати минут за глаза хватит.

– М-да, бывает же такое в жизни! – выразил общее мнение поручик Радочкин. – Мало того, что мать погибла, так не успел сын приехать к ней на похороны, как и сам чуть не погиб, и главное, смог отомстить, правда, не тем и не за то, но сам факт налицо. Что-то у вас странное происходит с вашим даром, господин Дегтярёв?! Прямо мистика какая-то…

– Не знаю я ничего. Обычный у меня дар.

– Был бы обычный, вы в восемнадцать лет не получили личное дворянство и сейчас вас, я уверен, не посадят. Пока вы ехали, допросили с пристрастием главаря бандитов, которого вы ранили в руку. Он хоть и не участвовал ни в каких акциях террористов, тем не менее, невольно навел на их след следственную группу, и теперь те роют в правильном направлении. Много чего, оказывается, знал этот товарищ, да испугался сильно. И люди, что допрашивали его, из столицы прибыли по расследованию покушения, так что, не отвертеться ему. А ваши действия целиком и полностью соответствуют самообороне и защите, так что, суд даже не состоится, дело просто не передадут в него и закроют, как поимку и уничтожение банды террористов внештатным сотрудником отдельного корпуса жандармов. Вы же таковым и являетесь уже.

– В смысле? – удивился я. – Но я не подписывал никаких бумаг?!

– Да, не подписывали, но, во-первых, участвовали в поимке одного из террористов, во-вторых, лечились и проходили обучение в закрытом госпитале, который относится к отдельному корпусу жандармов, а в-третьих, я предлагаю вам подписать нужные бумаги, сейчас же. Разумеется, задним числом. Тем, когда вы вышли из госпиталя, чтобы всем стало ясно, что бандиты напали на нештатного сотрудника нашего ведомства, когда он производил обследование местности на предмет обнаружения схронов и возможных укрытий анархистов. И тогда дело автоматически перейдёт из разряда самообороны в разряд защиты представителя государственной власти, выполняющего свой служебный долг. Тут у любого, даже самого либерального судьи, вопросов не возникнет. Согласны?

– Но я не хочу становиться внештатным агентом, это противоречит моим моральным принципам и вообще.

– А кем бы вы тогда хотели стать?

– Военным.

– На данный момент это исключено.

Я задумался. Жандармы в империи не то, чтобы пользовались сильным уважением населения, их скорее боялись, чем считались, или считались, потому что боялись, но в голову мне никогда не приходила идея стать жандармом, да и брали туда, в основном, представителей из армии или людей, склонных к поиску врагов государства. Просто так попасть в эту структуру казалось нереальным.

– Но я слышал, что в жандармы попадают, только пройдя через армию?

– В основном так, но возможны и редкие исключения. Дело в том, что нам постоянно требуются люди с даром, но как раз такие к нам идут с явной неохотой, применяя свои навыки в других местах. Вас мы можем взять нештатным сотрудником.

– Нештатным не хотелось бы, если уж идти к вам, то только штатным, да пройти обучение на жандарма, если уж другого выхода нет.

– Так-так-так. Что же, в этом есть смысл, но пока стоит, всё же, подписать бумаги, чтобы у вас возникло служебное алиби. На основании его мы сможем подготовить документы о том, что вы убыли в нештатную командировку, хоть и по весьма грустному поводу гибели матери, и попутно с целью разобраться с возможными пособниками террористов, и попытаться найти их, как человек родом из Крестополя, непосредственно пострадавший от них.

Я подумал и вынужденно согласился.

– Хорошо, а как мне дальше действовать?

– А дальше вы пройдёте обучение на разных курсах. Я переговорю с начальством, и мы что-нибудь придумаем. Возможно, по окончании академии вы сможете получить офицерское звание и окончательно перейти к нам. Либо перейдете на обучение в военной академии в качестве вольного слушателя, прибывая один раз в три месяца на одну неделю. Этого, думаю, достаточно для того, чтобы получить необходимые знания и сдать экзамен на целевой военной кафедре.

– Я согласен, хоть и с трудом верю в подобное.

– Вот и хорошо, – резюмировал Радочкин и стал раскладывать передо мной всевозможные официальные бланки.

– Вот здесь и здесь прочитайте и подпишите. И вот тут и тут. Всё, сейчас вас отвезут в общежитие, завтра выходите на учёбу, а дальше мы с вами свяжемся. Надейтесь на лучшее и готовьтесь к худшему.

– Всегда готов! – мрачно отреагировал я на эти слова и поднялся, готовясь уйти.

Поручик убрал все подписанные мной документы в сейф, закрыл его и, надев свою фуражку, повёл меня на выход.

Глава 4. Академия

Пётр, увидев меня, тут же вскочил и крепко обнял.

– Ты как?

– Держусь, и у меня очередные приключения, на этот раз весьма неоднозначные.

– Какие?

Я вздохнул и начал рассказывать, невольно наблюдая за тем, как у Петра по мере моего рассказа открывается от удивления рот. Он даже не знал, как реагировать на услышанное.

– Ну, ты даёшь! И что теперь?

– Не знаю. Предстоит закрытый суд, так как участвовали бандиты, да ещё каким-то образом связанные с анархистами. За неделю всё окончательно прояснится.

– И как ты станешь теперь жить?

– Не знаю, попробую, как и прежде, если получится. Займусь учебой, а там, как повезёт.

– Да уж, тебе очень везёт, в плохом смысле этого слова.

– Ну, что поделать, жизнь такая.

– Да брось ты, при чём тут твоя жизнь? Это у тебя дар такой, постоянно приключения приносит, хотя, казалось бы, самый мирный дар на свете.

– А его ещё любят дети, – в рифму сказал я.

– Какие дети? – не понял Пётр.

– Да это я так, к слову. Картины живые ведь все любят смотреть, вот я и подумал, что детям особенно интересно на них смотреть.

– Это да, но у тебя совсем не детские картины пошли. Всё хуже и хуже дела идут, но ничего. Давай я тебе расскажу, что в академии сейчас творится. Когда ты уехал, первое время всё шло так же, как и раньше, но несколько дней назад по академии стали распространятся слухи, что наш курс хотят сильно урезать, и тех студентов, кто не из благородных, отчислить, а вместо них взять только благородных, пусть даже не имеющих дара. Это произвело эффект похлеще разорвавшейся бомбы. Все испугались, начали возмущаться, ну и всё такое. Началось брожение, те, кто из простых сословий, возмущаются и осаждают деканат. В деканате же уверяют, что это клевета и сознательная диверсия. В общем, дурдом какой-то творится.

– Ничего себе! А я думал, только у меня приключения и сложности, а в академии вообще незнамо что творится! Так это правда или нет?

– Конечно, ложь! Кто-то специально распространил эти слухи, чтобы посеять вражду и ненависть между разными сословиями, и если получится, настанет катастрофа! Только такого не хватало! Это же подрыв нашего общества изнутри, ты ведь понимаешь?

– Действительно, но, думаю, руководство академии со всем разберется. Если это только слухи, то они прекратятся со временем, и деканат должен выступить с официальным опровержением, странно, что он ещё его не сделал. Ничего, я думаю, что они быстро во всём разберутся и найдут зачинщиков, кто это всё подстроил. Мне же пока стоит усиленно думать об учёбе, скажи мне, друг, много ли я пропустил?

– Много, – вздохнул Пётр, – но если ни на что не отвлекаться, то сможешь быстро наверстать.

– Да на что мне отвлекаться, сейчас не до этого, со своими несчастиями справиться бы, или, как говорят иностранцы, проблемами. Я и мать потерял, и сам чуть не погиб, а в итоге убил двух других.

– Ты убил бандитов и грабителей, отбросы нашего общества.

– Да, но я не хотел этого делать. Ты не представляешь, как я мучился после всего произошедшего, но всё случилось так неожиданно и быстро, что у меня просто не оказалось выбора: или они, или я.

– Я не собираюсь тебя осуждать, Федя, я понимаю, потому что знаю, какой ты есть на самом деле. Давай не будем об этом больше говорить, я помогу тебе, чем смогу, и я верю тебе. Ты справишься со всеми опасностями и выживешь там, где другой погибнет. В этом я убеждаюсь, в который раз. А ещё ты всегда приходишь на помощь, не задумываясь. А это редкое качество среди людей.

– Я тоже помогу тебе всегда, Пётр. Дай мне конспекты, какие у тебя есть, и расписание завтрашних занятий, теперь нужно готовиться.

– Да, сейчас я тебе всё выдам, и не переживай – наверстаешь!

– А толку переживать? Нужно учиться, и всё.

– И то верно!

***

Через несколько минут после того, как Дегтярёв вышел из кабинета, в него вошёл титулярный советник Кошко, который находился в это время в другом помещении, где знакомился с новыми данными по разным делам, любезно предоставленными ему жандармским управлением.

– Ознакомились, Дмитрий Анатольевич?

– Да, Ростислав Игоревич.

– Что думаете?

– Думаю, что мы с вами уже давно заслужили следующий чин.

– Само собой. Не знаю, как вам, а мне начальство уже намекнуло, что он не за горами.

– Рад за вас, Ростислав Игоревич, а меня вот только премией одарили и больше нечего не обещают.

– Премия тоже весьма хорошо, Дмитрий Анатольевич.

– Не спорю, но титул даёт больше, в качестве прибавки к зарплате.

– Да, согласен, но что вы скажете по Дегтярёву, каковы его шансы избежать уголовного наказания?

– А он его и не избежит.

– Гм, вы меня пугаете подобной откровенностью, он защищал свою жизнь, а после подписания соответствующих бумаг ещё и выполнял долг.

– Ну, это вы уж поторопились. Суд по нему обязательно состоится, и он получит наказание, но минимальное, только для того, чтобы дать понять, что наказание в этом мире существует за всё, а то так благополучные граждане могут не оставить в живых ни одного преступника, отстреливая их, как охотник куропаток.

– Дмитрий Анатольевич, вы, как всегда, в своём репертуаре, утрируете со страшной силой. Не надо так, а то у меня прямо вертится на языке ваша очередная попытка всё перевести целиком в денежный вопрос. Как говорят: «Вы там держитесь, денег всё равно нет», но я не стану ударяться в финансовые вопросы, ведь благодаря моей помощи вы получили дополнительное финансирование на содержание ваших и наших филлеров.

– Так точно, Ва-ше-ство! – вдруг вскочил Кошко и, вытянувшись во фрунт, прокричал эти слова прямо в лицо опешившему поручику и, не давая ему опомниться, проорал – Благодарю Вас! – и опустился обратно на стул. После чего, как ни в чём не бывало, произнес, – как вам мой задор?

– Гм, неожиданно и, признаться, пугает. Не думал, что такой солидный человек, как вы, способен на столь безумный поступок!

– Пугать я вас не намерен, а удивить, как оказывается, ещё могу. Извините меня, старика, за это фиглярство, но просто хотелось поёрничать, в связи с вашими завуалированными обвинениями. И в борьбе с преступностью приходится часто мимикрировать, так что, тут сказывается практика, и я не всегда был старым и солидным, есть что вспомнить, да и вам показать.

– Я не собирался вас ни в чём обвинять, Дмитрий Анатольевич, извините, если так получилось, хотелось бы обойтись в будущем без подобных эксцессов!

– Прошу вас тоже меня извинить, Ростислав Игоревич. Устал, нервы, а в связи с последними событиями и вовсе времени нет, даже с детьми пообщаться.

– Я понимаю, у меня пока нет семьи, и то я устал, но давайте перейдём к нашим делам. Вы читали донесение Ефима Трутнева? И что вы думаете о ситуации в академии?

– Да.

– И что думаете?

– Думаю, пора вводить в курс дела Дегтярёва, работать через него и вместе с ним. Его энергию, да в мирное русло.

– Он слишком молод и неопытен, всё дело завалит. К тому же, он хоть и подписал бумаги, но на деле офицером не является, и даже не унтер-офицер политической тайной полиции. Ничем особым он нам не поможет, разве что опять притянет к себе врагов государства, в этих способностях ему не откажешь. Он словно магнит тянет их к себе.

– Гм, а как же ему быть офицером-жандармом, Ростислав Игоревич, когда ими становятся только после достижения двадцатипятилетнего возраста, имея личное дворянство и закончив военное учебное заведение? Тут вы сами себе противоречите.

– Не спорю, вы ещё забыли добавить, Дмитрий Анатольевич, полугодичные курсы и отсутствие долгов-с.

– Это уже детали, любезный Ростислав Игоревич.

– Согласен, но детали существенные, поэтому нужно работать с Дегтярёвым пока так, как есть, а дальнейшее покажет жизнь. Не удивлюсь, если через год или два нас настигнет война. Не верю, что мы сможем её избежать, а тогда станут призывать всех на военную службу, независимо от того, какое высшее учебное заведение кто закончил.

– И не поспоришь! Впрочем, мы отошли от нашей темы. Я предлагаю дождаться суда над Дегтярёвым, после чего уже ввести его в курс дела. Если верить Ефиму Трутневу, а также донесениям других, то воду мутит вновь та троица и ещё несколько групп студентов, явно работающих за деньги иностранных разведок.

– Работать они могут и по глупости, наслушавшись на собраниях различных рассказов о свободе, равенстве и братстве. Это, как сказал один известный идеолог мирового анархизма, религия – опиум народа. А свобода, равенство и братство – это новая религия, называющая себя идеологией и противопоставляющая себя религии. И всем невдомёк, что по своей сути это одно и то же, только религия призывает обуздывать свою плоть, а идеология, наоборот, призывает к развращению, прикрываясь новейшей методологией, якобы это борьба за права свободных граждан, как будто кто-то из них не является свободным, или мы все в рабстве находимся?

– Они говорят, что мы находимся в рабстве у капитала.

– Да, я в курсе, Дмитрий Анатольевич, дак если бы… Если в каком-то рабстве мы и находимся, то только в рабстве собственных идей и иллюзий. Впрочем, давайте оставим эту тему. Она уже набила мне оскомину на языке и надоела в документах. Вы, как человек уголовного сыска, подскажите, пожалуйста, когда назначен суд над Дегтярёвым?

– Через неделю, насколько я слышал. Основная часть документов собрана, следственные действия проведены, если не произойдёт подача каких-либо новых данных, то затягивать сроки заседания не целесообразно. Это мне сказали мои знакомые из судейской коллегии.

– Хорошие у вас знакомые. Что грозит Дегтярёву?

– Не знаю, но думаю так же, как и вы. В-первых, он защищал свою жизнь и имущество, во-вторых, нападение на него состоялось с применением огнестрельного оружия, в третьих, группой лиц по предварительному сговору. Есть и в-четвёртых: каждый из нападавших ранее привлекался к уголовной ответственности, а двое даже являются матёрыми рецидивистами, осуждёнными по тяжким статьям. Ну, и в-пятых, по тем материалам дела, что вы мне дали почитать, выходит, что он оказал помощь следствию в поиске и поимке террористов. Конечно, их пока не поймали и ищут, но любая информация о них попадет в тему для вынесения оправдательного приговора. К тому же, он теперь дворянин и носитель дара, что также является, в данных обстоятельствах, смягчающим фактором, и я бы даже сказал, основополагающим смягчающим фактором.

– Ясно, тогда вернёмся к этому вопросу позже, когда состоится суд по Дегтярёву, а может, ещё всплывут дополнительные факты.

– Несомненно, а сейчас позвольте мне, Ростислав Игоревич, откланяться.

– Как вам будет угодно, я сообщу, если возникнут новые обстоятельства, и буду держать вас в курсе всех событий.

– Аналогично, за сим откланяюсь! – и, подхватив свой котелок со стола, Кошко пожал руку поручику и вышел из кабинета.

***

Первый день в академии после всех событий, оказался ни о чём. Меня спросили пару раз, что да как, и, в общем-то, больше и не трогали, на практических занятиях я с трудом справлялся, но, постепенно вникнув, понял, что ничего сложного на них и не было. Так прошёл второй день и настал третий.

На одном из занятий, общих для всего потока, я внезапно увидел трёх девушек-первокурсниц и заметил среди них Женевьеву. Невольно засмотревшись на неё, я упустил момент, когда она почувствовала мой взгляд и, подняв голову, повернулась ко мне. Взгляды наши встретились, я невольно вздрогнул и тут же отвёл глаза.

Занятия вскоре закончились, и когда все пошли на выход, у меня вдруг возникло совершенно дикое желание подойти к Женевьеве и поговорить с ней. Не в дверях, конечно, под многочисленными взглядами, а где-нибудь в коридоре, и такая возможность мне вскоре представилась.

Женевьева, что шла впереди меня, резко остановилась, разговаривая с двумя подружками, и, чтобы не мешать другим, отошла к стене. Не успел я дойти до неё, как одна из подружек быстро попрощалась и, шурша длинной юбкой, удалилась.

Я давно не видел Женевьеву и, не в силах бороться со своим внезапным желанием, решился подойти к ней, и потому невольно замедлил шаг. Всё же, нет ничего зазорно в том, чтобы остановиться и пообщаться с девушкой. Разговор при свидетелях ни к чему не обязывал, к тому же, происходил в коридоре, а не один на один в какой-нибудь аудитории. Студенты, выходя из лекционного зала, расходились в разные стороны, спеша по своим делам. Пётр, который шёл позади меня, увидел, что я начал замедлять шаг, и вопросительно толкнул меня под руку.

– Я догоню тебя, – шепнул я ему, а он, бросив взгляд на Женевьеву, понимающе кивнул и, ускорив шаг, быстро направился вперёд по коридору.

Дойдя до Женевьевы, я, несмотря на подавленное настроение, всё-таки решился с ней заговорить. Мало ли, как сложится моя дальнейшая судьба, а за разговор, надеюсь, меня не побьют и не посадят, тем более, я вроде уже и дворянин, могу почти на равных общаться с девушками аристократического рода.

– Здравствуйте, Женевьева! – обратился я к ней, остановившись прямо напротив девушек. Они удивлённо переглянулись, и мне показалось, что если подружка, кажется, её звали Марфа, удивилась по-настоящему, то удивление Женевьевы носило несколько иной характер. Какой именно, я не мог с уверенностью определить, слишком мало и редко общался с девушками.

– Давно вас не видел, вот решил спросить у вас, легко ли учиться на факультете воздушного транспорта?

– Мне?! Неплохо, а почему вы спрашиваете именно меня об этом?

– Нравятся мне дирижабли, – намекнул я ей про совместный полёт, – может, из меня смог бы получиться хороший авиаинженер или даже авиаконструктор, если я решился перейти на «воздушный» факультет.

– Вы пока только на первом курсе учитесь, Фёдор, а перейти на другой факультет можно вплоть до третьего, при условии, что вы будете прилежно учиться и достойно вести себя.

Услышав последнюю фразу, я невольно помрачнел, что не укрылось от глаз Женевьевы.

– А вы где пропадали два месяца, извините уж меня за любопытство?

– Воспалением лёгких болел, а потом мать ездил хоронить. Погибла она от бомбы анархиста, при покушении того на генерал-губернатора, и вообще. Извините, что подошёл, давно вас не видел, хотел поговорить.

Сказав несколько скомканно последнюю фразу, я поклонился, не решаясь поцеловать девушке руку, ведь это она выбирала, подавать ей её или нет, да и не хотел выглядеть слишком навязчиво. Поклонившись, я выпрямился и, грустно улыбнувшись, пошёл дальше по коридору. Женевьева молча смотрела мне вслед, не решаясь ни остановить, ни спросить что-нибудь вновь.

А мне стало немного легче на душе: не прогнали и не посмеялись, и то хорошо, а в преддверии решения своей судьбы и вовсе, как глоток свежего воздуха, и вспомнить есть что.

– Поговорил с ней? – спросил меня в столовой Пётр.

– Да, поговорил. Не прогнала, и ладно. Да я недолго с ней разговаривал, просто спросил, как учёба, а она спросила, где я пропадал, и всё.

– Сказал ей?

– Нет, про мать только сказал, и про болезнь, и всё, ушёл, не мог не сказать про мать, а сейчас уже жалею. Зачем это ей слышать, я не нуждаюсь в жалости, разжалобить не хотел её, но и пройти мимо не смог. Так хоть немного легче стало.

– Да, люди в социуме живут, им же лечатся или калечатся, как кому повезёт. Не переживай, в неведение тебе находиться недолго осталось.

– Согласен, да всё равно уже. Займусь учёбой, а дальше – как будет.

– Не переживай, всё обойдётся, давай сходим пива попьём тевтонского, я тут нашёл одно заведение, очень вкусное пенное в нём продают.

– Давай лучше в бутылках купим, у них и закуски возьмём, и в комнате выпьем? Не хочу я в заведении сидеть, там шумно, а настроение у меня к ному не располагает.

– Давай.

Так мы и сделали. Зайдя в магазинчик, выбрали пиво и, купив по три бутылки на брата, удалились. Я себе решил взять имперский стаут, двойной стаут и портер.

– По тёмному решил пройтись?

– Да, Петя, пиво, как жизнь.

– Так надо было купить последней бутылку светлого пива, чтобы символизировать переход от тёмного прошлого к светлому будущему.

– Как настанет светлое будущее, так обязательно куплю.

– Мы сами творцы своего будущего, купи светлое.

– Нет, уже купил достаточно, да и стаут с портером крепкие, а светлое легче, развезёт меня сильно от него.

– Ладно, тогда пошли.

Дойдя до общежития, мы зашли в нашу комнату и, разложив на столе припасенную снедь, откупорили первые две бутылки.

– Лады, тогда давай выпьем за твоё чёрное прошлое!

Мы стукнулись бутылками и, отхлебнув из них терпкий напиток, принялись усердно жевать разложенную снедь, включающую охотничьи колбаски, селёдку слабосолёную и другие разносолы.

– Вкусное пиво, – резюмировал я, допив имперский стаут.

– Вкусное, но крепкое. По второй?