Преддверие войны

Алексей Птица

Преддверие войны

Глава 1. Женевьева

Женевьева Васильева молча слушала подругу Марфу Дерябкину, хмуря свои тонкие, как будто нарисованные карандашом, брови.

– И куда он исчез, интересно?

– Сама не знаю, все говорят, что болен, а когда заболел, чем, и в какой больнице лежит, никто не знает.

– Прямо совсем никто и не знает?

– Нет. В деканате это никого не интересует, а фон Биттенбиндер упорно молчит и, судя по всему, знает не больше, чем другие.

– Хороший друг, – усмехнулась Женевьева. – Ясненько, всё меньше у нас с тобой, Марфа, остаётся первокурсников.

– Да, – поддакнула та, – уже троих с первой сессии отчислили, а скоро уже и вторая наступит, всего-то три месяца осталось, а она посложнее окажется.

– Конечно, набирали всех подряд, да ещё вне конкурса. Вот такие и не выдерживают учёбы, – выразила своё недовольство Женевьева просто для того, чтобы перевести на другую тему опасный для неё разговор.

– Да, не выдерживают, – вновь поддакнула Марфа, – и этот Дегтярёв тоже сюда попал по набору, как сирота. Отец у него, видишь ли, погиб на фронте, и что теперь, всех подряд брать? А он вот заболел, и отчислят его, это уж ясно, как день!

– Что ты сказала, повтори? – мгновенно вспыхнула от злости Женевьева.

Она никогда не замечала за собой гнева, просто не приходилось, но то чувство, что внезапно охватило её, заставило задрожать губы, а глаза вспыхнуть явной злостью. В другой момент она смогла бы сдержать себя или не показать чувства так явно, но сейчас эмоции захлестнули девушку.

– Так это, заболел, и отчислят его, – со страхом глядя на лицо подруги, внезапно ставшее очень злым, пролепетала Марфа, явно не понимая, с чего та не на шутку рассердилась.

– Нет, что ты до этого сказала, повтори то, что сказала про его отца?!

– Так это… погиб у него отец на фронте, но это же не даёт ему право поступать именно в Павлоград, – гораздо тише, но и более упрямо ответила Марфа.

– Марфа! – скорее выплюнула из себя, чем сказала имя подруги Женевьева, – сколько у тебя родственников за сотню лет погибло или оказалось ранено во всех прошедших войнах?

– Ааа, эээ, мы же купцы старинного рода, мы деньги зарабатываем, а не воюем.

– Так вот, Марфа, – и Женевьева наклонилась над подругой, хищно раздувая ноздри своего точёного аристократического носа. – Все мои родственники, как со стороны мамы, так и со стороны папы, воевали. Дядя пришёл с войны без ноги, дед погиб, и так в каждом поколении. Все мужчины моего рода были офицерами и абсолютно все служили в армии, либо в гвардии. Кому-то повезло, и на его долю не пришлось войны, а кто-то сражался за свою жизнь не на одной войне, а то и всю жизнь этим занимался. Я знаю всё о своих предках, как они воевали и чего им это стоило. А ты смеешь изрыгивать из себя такие слова в отношении юноши, чей отец был дворянином и погиб, защищая таких, как ты, купцов? А?! Что вы сделаете, когда начнётся война, побежите из страны спасаться, или что? А она уже не за горами, поняла, д… Марфа?!

– Да я что, я ничего, – испуганно затараторила юная купчиха, – так просто, к слову пришлось.

– Я тебе язык вырву, если в следующий раз такое ляпнешь, поняла? – никак не могла успокоиться Женевьева, откуда только и слова жесткие брались, да и злость такая, которую она в себе никогда не чувствовала, а тут прямо за сердце схватило.

Она отстранилась от Марфы, взяв себя в руки. Интересно, почему она так разозлилась? Вроде, да, купчиха сказала бестактность, но она подобное говорила постоянно, по разным поводам, и хватало холодного одёргивания, чтобы та затыкалась, а тут прямо взбесила своим свинством и пренебрежением. Наверное, это всё из-за тревоги за Дегтярёва, будь он неладен! Ничего, зато Марфа ничего не заподозрит и примет яростную тираду в счёт защиты её предков.

Немного успокоившись, Женевьева двинулась дальше, а Марфа, словно верная собачонка, засеменила вслед за ней. По поводу этой дружбы Женевьева не обманывалась: сейчас Марфа строит из себя верную подругу, но с радостью станет кусать её за пятки, если она падёт ниц.

Всё это понятно, но пока Марфа нужна: в чём ей не откажешь, так это в умении вовремя узнавать последние сплетни и новости, и подкупать нужных лиц. В этом она настоящая дочь своего отца-купца. И всё же, что случилось с Дегтярёвым, он отсутствует на занятиях уже третью неделю, сначала болел, потом появился на один день в академии и вновь пропал.

О повторном пропадании Дегтярёва сообщила та же Марфа, через неделю после этого разговора. Всё это время Женевьева, мучаясь сомнениями и не признаваясь сама себе в том, не знала, как найти Дегтярёва и как ему помочь.

– Дегтярёв сегодня появился с утра, а потом вновь пропал, – с жаром поведала она графине.

– Куда пропал? – захлопала Женевьева ресницами, – он же выздоровел?

– Да, и снова исчез, я пока не дозналась, куда и почему, но сегодня же узнаю, через Ефима.

– А он откуда узнает?

– У Биттенбиндера спросит, тот ему скажет, вопрос-то, видимо, на этот раз серьёзный. Одно дело – болезнь, он, кстати, воспалением лёгких, оказывается, болел, а другое – такое резкое исчезновение. Не иначе, что-то случилось у него. Чую, что так.

– Ясно, как узнаешь, так расскажешь. Интересно, куда он опять влез, этот неугомонный Дегтярёв?!

– Да-да, я тоже это заметила, с ним постоянно что-то случается. Не приведи Бог такого мужа!

В ответ на эти слова Женевьева расхохоталась, давая волю своим чувствам и смеясь больше над собой, чем над Дегтярёвым. Ей ведь в голову приходила мысль выйти за него замуж, а Марфа сейчас расписала его в таком свете, что аж стало смешно.

– Так пути Господни неисповедимы, и не он подсовывает в мужья женихов, а родители. Эх, Марфа, если бы не знала я, как всё происходит в купеческих семьях, то и не спорила с тобой, но у аристократов всё делается ровно так же, как и у вас. Любовь для нас такое же чудо, как и для последней крестьянки, а выйти замуж по любви сродни явлению Христа народу. Прости меня, Господи, за упоминание твоего имени всуе, – и Женевьева напоказ перекрестилась.

Неожиданно для Женевьевы обычно самодовольное лицо Марфы резко погрустнело, её глаза заволокло поволокой внутренних переживаний, и она некоторое время молчала, но потом живость характера взяла своё, и она, как ни в чём не бывало, продолжила.

– Ну и что теперь, раз не по любви?! Тятя плохого жениха не предложит. У меня всегда достаток будет. А любовь? На кой она, когда жрать нечего и жить негде. Пустое это.

Женевьева скривила губы в понимающей улыбке и перевела разговор на другую тему.

– А ты сама не пожалела ещё, что учиться пошла в инженерную академию, да ещё воздушного транспорта?

– Пожалела. Меня Бог умом не обидел, но тятя говорит, что сейчас тен-ден-ци-я такая, – по слогам произнесла Марфа сложное слово, – нужно учиться. Год пройдёт, и он меня переведёт на экономический факультет, когда девок разрешат туда брать. Другие с нуля начнут, а я уже учёная. Цифрам и математическим расчётам здесь и без того учат, да и премудростям интересным, а в хозяйстве умные девки завсегда сгодятся, если дурами не станут об этом говорить направо и налево всем подряд.

– Гм, – Женевьева только в удивлении покрутила головой, дивясь поистине иезуитской мудрости старого купца. Что на это ответить, она не знала, и поэтому, пожав плечами, пошла вперёд.

Занятия, как раз, уже закончились, и дальше они могли пойти либо в столовую на обед, либо по домам, заниматься своими делами.

Женевьева выбрала второй вариант. В академии ей делать сейчас нечего, а оставаться – значит привлекать к себе внимание многочисленных поклонников, из числа одногруппников, да и не только, от которых она уже изрядно устала. Вот Дарья, та прямо упивалась обществом самых разных кавалеров, а она – нет.

А может, попытаться узнать через отца, что случилось с Дегтярёвым? Нет, этого нельзя делать, – решила она, иначе потом не сможет отвертеться от целенаправленных вопросов отца, а уж от матери и вовсе никуда не денется. Мать в неё вцепится так, что пока всё не вытянет наружу, не отстанет, и тогда они станут за ней следить, ещё и охрану приставят, а то, мало ли, чего от неё ожидать.

Вдруг она так влюбилась, что готова бежать со своим возлюбленным, хоть на край света. Такие случаи бывали, правда, Женевьева очень сильно сомневалась, что Фёдор способен забрать её и увезти на край света. Он и сам не знает, где это, и учиться любит, и достигнуть всего хочет, а за душой – ни гроша. Какой уж тут край света и рай в шалаше, хоть бы до моря добраться, и то, по большей части, придется это делать пешком.

Женевьева вздохнула: и почему всё так хорошо складывается только в любовных романах, да в обычных детских сказках, а в жизни – совсем наоборот?! Вот был бы Фёдор богатым и знатным, она и не думала тогда больше ни о чём, кроме как выйти за него замуж, а сейчас получаются сплошные огорчения и напрасные ожидания. Да что тут сделаешь, остаётся только надеяться и ждать…

Примерно в это самое время уставший после тяжёлого и долгого рабочего дня граф Васильев ужинал со своей супругой. Слуга, разлив лёгкое вино по бокалам и разложив все яства в изысканную посуду, удалился, чтобы не мешать графской чете спокойно обсуждать прошедший день. Граф не вёл конфиденциальные разговоры в присутствии посторонних или слуг, и все об этом прекрасно знали.

– Как прошёл день, дорогой?

– Весьма напряжённо.

– Что случилось?

– Конкретного ничего, но мне не даёт покоя моя поездка на встречу генерал-губернаторов с императором, особенно, в свете последних событий. Вчера совершено покушение на генерал-губернатора Крестопольской губернии.

– Что?! Ты об этом ничего не говорил!

– Дорогая, об этом написали все сегодняшние газеты.

– Я не читаю газет, дорогой. А кто совершил покушение?

– Анархисты, кто же ещё?!

– Постой! – до графини дошёл весь смысл сказанного мужем, – но если они уже начали совершать покушения на генерал-губернаторов, то следующим можешь оказаться и ты?!

– Да, всё возможно.

– Но надо же что-то делать! У тебя есть охрана?

– Есть, да я и сам себе охрана, ты же знаешь, каким даром я владею. А террористы выбрали самого незащищённого в этом плане губернатора и атаковали, но его спасли, опыт, что мы получили после тщательного изучения покушения на великого князя Ростислава Владимировича, оказался поистине бесценным. Ты помнишь, я тебе о том рассказывал?

– Да я помню, но ты мало, что рассказал.

– Да, – граф отпил из своего бокала маленький глоток вина и откинулся на стул. – Там, на самом деле, случилось очень многое, но я не готов оказался тебе о том поведать, ограничившись общими сведениями. Да и сейчас многое не скажу, но одно событие, случившееся именно там, вскользь затронуло и нас с тобой. Впрочем, я тебе о том уже говорил.

– Какое событие? – насторожилась графиня.

– Я оговорился, не то, чтобы оно нас затронуло, но я всё вспоминаю юношу, который показывал нам картину покушения на Великого князя.

– Ты имеешь в виду Фёдора Дегтярёва?

– Да, того самого. Он, кстати, получил от императора личное дворянство и премию в тысячу злотых.

– Огромная сумма для него, – заметила графиня.

– Да, любопытно, как он с ней распорядится, после этого сразу станет понятно, что он за человек, но на самом деле не это сейчас важно. Важно то, что император заметил его.

– И что из того? – пожала плечами графиня.

– Для нас ничего, а для этого юноши шанс прорваться наверх.

– Объяснись, дорогой, с каких это пор ты вдруг стал интересоваться судьбой безвестного юноши, и что даёт этот твой интерес, прежде всего, нам?

– Пищу для размышления. Мне интересно, что последует дальше. Я знаю императора, если он кого-то один раз заметил, то не отпустит далеко от себя, и если юноша сможет ещё раз выделиться, то ему помогут достичь большего, просто только из-за того, что император отметил его.

– Ты ошибаешься.

– Возможно, но хотел бы тебя предупредить, что если ты что-то услышишь о нём или узнаешь, то не держи в себе, а рассказывай мне, и попытай нашу дочь, сдаётся мне, что она-то знает о нём гораздо больше, чем мы с тобой.

– Знает она мало, и её знания не имеют отношения к тому, что тебе нужно.

– Да, но когда собираешь информацию о человеке, то подчас оказывается важной даже самая незначительная деталь. Дьявол кроется в мелочах. А этот юноша довольно необычен и перспективен, ещё бы он умел защищать себя, то цены ему не было.

– Хорошо, я узнаю, что смогу, и расскажу тебе.

– Да, мне это, возможно, пригодится, а сейчас давай поговорим с тобой на другую тему, дорогая. Хотелось бы отвлечься от всяких дел и послушать музыку.

– Что тебе сыграть?

– Всё равно, лишь бы голова отдыхала.

– Хорошо, тогда сыграю тебе, любимый, Бетховена.

Глава 2. Крестополь

О гибели матери я узнал во вторник, трагическое известие сообщил поручик Радочкин. Я пришёл в общежитие после обеда, где меня перехватил комендант и, заведя в свою комнату, оставил наедине с жандармом.

– Как учёба? – нейтрально поинтересовался поручик.

– Всё хорошо, – также нейтрально, и в то же время настороженно, отозвался я.

– Ты слышал о покушении на генерал-губернатора Крестопольской губернии?

– Да, слышал.

– Тебе никто не звонил и телеграммы ты не получал от родственников?

– Нееет, а почему вы спрашиваете?

– Вот, взгляни, это список погибших.

Моё сердце ёкнуло. Взяв листок, я быстро пробежал его глазами и впился в одну фамилию. Сердце сделало стук и затихло, после чего учащенно забилось.

– Мама?!

– Сам ты об этом узнал бы слишком поздно, поэтому пришлось оповещать тебя, я вынужден был это сделать. Тебе следует выехать, как можно быстрее, чтобы успеть на опознание. Если поедешь поездом, то мы предоставим бронь на любой, но лучше лететь дирижаблем. До Крестополя прямых рейсов нет, но можно долететь в два этапа.

– Я полечу.

– Хорошо, сколько тебе нужно времени, чтобы собраться?

– Десять минут, и я буду готов.

– Через двадцать я отвезу тебя на аэродром.

– Хорошо.

Дальнейшее происходило, словно во сне, не веря в то, что это случилось со мной, я не помнил, как собирался, как ехал, как летел первым рейсом, всё осталось в каком-то тумане. К моменту пересадки на второй рейс я немного пришёл в себя, и дальше уже действовал обдуманно, с холодной и ясной головой.

Покупать билет и совершать другие необходимые действия предстояло теперь мне самому, поручик остался в Павлограде, благо деньги у меня имелись, и не составило никакого труда всё сделать правильно. К вечеру я оказался дома.

Три дня я провёл в атмосфере ярости и гнева, время от времени сменявшегося апатией. Когда все траурные церемонии закончились, я остался один в нашей с матушкой квартире, осознав одиночество, тоску и безысходность, что оказалось для меня самым невыносимым на свете.

Я и не знал, что так бывает больно, находясь в пустой квартире, где всё напоминала мне о когда-то счастливых днях. В этот день я напился. Нашёл в кладовке старое домашнее вино, что берегла мама на праздники, бутыль, покрытую пылью, и выпил почти всё.

Сначала алкоголь не действовал на меня, горе нейтрализовало его, но молодой, непривыкший к подобным напиткам организм, да изрядное количество выпитого, в конце концов, пересилили, и я отрубился, уснув на своей кровати.

Весь следующий день я провёл, осознавая произошедшее, пытаясь понять, как теперь жить дальше и что делать. Сейчас это казалось слишком сложным, мысли всё время возвращались к матушке, иногда перемежаясь воспоминаниями об академии и сопутствующих событиях. Что делать дальше, я пока не представлял. Хотя, чего представлять, кроме как учиться в академии, я ничего не желал.

Все прочие мысли, желания и надежды отошли на второй, а то и на третий план, став мелкими и ничтожными. Может, на время, а может, навсегда. Временами меня посещала просто запредельная ненависть, отчего хотелось выть и броситься на поиски тех, кто убил мою матушку.

Да только оба они уже оказались известны и уничтожены при покушении, их убили городовые, казалась бы, матушка отомщена, но я так не думал. На свободе остались те, кто это всё продумал и организовал, они и есть главные мои враги, они, а не эти тупые исполнители. Они и должны ответить, и ответят! Я обязательно найду их, я буду искать день и ночь, круглый год, и помогать это делать жандармам.

Мысли продолжали разрывать мою голову, не выдержав, я оделся и вышел на улицу. Март в Крестополе – это настоящая весна, пусть ещё робкая и неустойчивая, но уже без снега и почти без холодных дней. Ночью температура ещё держится в районе нуля, а днём уже теплеет и весьма ощутимо, это не Павлоград с его сыростью и пронизывающим холодным ветром.

Ноги сами потянули меня на место покушения, которое произошло на центральной площади. Брусчатку уже отмыли от крови, и сейчас ничего больше не напоминало о разыгравшейся здесь трагедии. Я снял шапку и молча постоял на месте гибели нескольких человек, среди которых оказалась и моя матушка.

Постояв несколько минут, я натянул на голову форменную фуражку и, засунув руки в карманы, пошёл бесцельно бродить по городу. Вначале я направился к жандармскому управлению, и даже захотел туда войти, но вовремя остановился. Зачем туда заходить? Я им незнаком, разговаривать со мной они не станут, только насторожатся, а когда выяснят, кто я, просто попросят на выход.

Осознав, я повернул в другую сторону, пытаясь как-то отвлечься, но сделать это оказалось не так-то и легко, даже юные и не совсем барышни скользили мимо моего сознания, затуманенного потерей близкого человека, и мир казался совсем не таким жизнерадостным, каким он виделся остальным.

Между тем, солнце, поднявшись высоко в зенит, стало изрядно припекать, отчего пришлось расстегнуть пару пуговиц на шинели. Бесцельно поблуждав по улицам, я постепенно устал, и мои мысли потекли более спокойно. Оставаться дольше в Крестополе мне не хотелось, завтра я зайду в мэрию и к нотариусу, заберу нужные документы, после чего уеду. Скорее всего, квартира останется пустовать до лета, когда я вернусь и приму решение, что с ней делать дальше и где мне жить после окончания академии.

Близких родственников у меня не осталось, а дальним до меня нет никакого дела, так что, по сути, я остался один. Горько это осознавать в восемнадцать лет, но делать вид, что это не так, ещё хуже. Так я размышлял, колеся по городу, пока не набрёл на ружейный магазин. Взгляд зацепился за вывеску «Револьвер и штуцер» и, поддавшись невольному порыву, я шагнул на выщербленную ступеньку. Взялся за ручку двери и, рывком открыв её, вошёл в довольно просторное помещение.

Моему взгляду открылся длинный узкий прилавок, за которым стоял высокий худощавый мужчина с пышными рыжими усами, от нечего делать разбиравший какое-то охотничье ружьё, неизвестного мне типа.

Мужчина поднял голову, внимательно посмотрел на меня, оглядев с ног до головы, и снова уткнулся взглядом в ружьё, быстро став его собирать и, буквально за минуту справившись, убрал под прилавок.

– Чем могу служить? – закончив, спросил он у меня, пока я с любопытством разглядывал развешанное по стенам или стоявшее в деревянных пирамидах оружие.

В углу шевельнулся другой приказчик, или это охранник, и, поправив кобуру с револьвером, также оглядел меня. Ну да, по нынешним временам желающих ограбить оружейный магазин могло оказаться в достатке, и ничего удивительного, что даже на меня косились, потому как большинство террористов оказывались весьма молоды. Изыски, как юношеского максимализма, так и серьёзной внушаемости со стороны иностранных агентов или агентов влияния. К сожалению, я это понимал уже и сам.

Вздохнув, я ответил.

– Здравствуйте, я ищу себе пистолет, лучше всего, если это окажется револьвер, но сгодится любой, который мне понравится. Желательно небольших размеров.

Сказав эти слова, я ещё больше насторожил приказчика и его охранника, ведь личное оружие, тем более, как можно меньших размеров, особенно револьверы, любили использовать террористы. Впрочем, если каждого подозревать, то ничего и не продашь, да и вряд ли кто станет вот так легально покупать себе револьвер, слишком это глупо и очевидно.

– Документы ваши можно лицезреть? И ваш возраст?

– Восемнадцать, вот, пожалуйста! – выпростав из кармана свой паспорт и студенческий билет, я выложил их на прилавок, дав спокойно рассмотреть документы приказчику.

– Да, всё верно, вы имеете право приобретать личное оружие. С какой целью хотите купить?

– С целью самозащиты, моя мать погибла при покушении, – не сдержался я и поведал о своей боли.

Приказчик это сразу понял и среагировал.

– Понимаю, примите мои соболезнования. Что же, у нас выбор не столь богат, как в столице, но и мы что-то, да имеем в наличии. Прошу вас к этому прилавку, – и приказчик широким жестом указал мне на дальний прилавок, где за толстым, но прозрачным стеклом висели пистолеты различных систем и марок.

– Так вы говорите, вам нужен небольших размеров?

– Желательно, я же не на службе, поэтому не могу открыто его таскать с собой. Служил бы, купил для себя самый мощный, но я пока только учусь.

– В вашем возрасте действительно требуется думать только об учёбе, а не о самообороне, но последние новости очень печальны, и поэтому я вас понимаю, но есть ли у вас деньги, ведь всякая специальная модель стоит намного дороже обычной и ходовой. Специфика такая, чем меньше выпускают модель, тем она дороже.

– Я понимаю, сколько стоит самый дешёвый револьвер?

– Устаревший револьвер фирмы Кольт стоит двадцать злотых, не считая патронов и подарочной коробки, все остальные модели либо сходные ему по цене, либо намного дороже.

– Понятно.

Я нащупал в кармане бумажник и заглянул туда, в нём лежала сотня злотых, как раз на обратный билет и другие попутные траты. Деньги у меня оставались даже после всех расходов, большую часть из которых взяла на себя империя. Вот только сейчас меня эти деньги не радовали, а идея купить оружие меня не оставляла. К тому же, я могу переделать его под себя, или вообще создать совсем другое, я ведь инженер, хоть и учусь всего лишь на первом курсе.

В общем, денег мне бы хватило, чтобы купить револьвер в пределах ста злотых, с другой стороны, если я всё равно его собираюсь переделывать, то тогда зачем мне покупать дорогой? Это уже лишнее, нужно купить то, что попроще. Зачем платить больше, если мне он необходим в прикладных целях, а не ради куража? Такие изыски пусть практикуют те, для кого это вопрос престижа.

– Деньги есть, – я вынул из кошелька две бумажки по двадцать пять злотых и продемонстрировал их приказчику, – но я не гонюсь за престижной моделью, мне главное – качество и безотказность.

– Хорошо, тогда могу вам предложить следующие… Вот старые модели револьверов, все от пятнадцати до восемнадцати злотых, а вот более новые. Выбирайте, на ваши деньги могу посоветовать револьвер системы Наган, в исполнении для унтер-офицеров, или Лефоше, или совсем уж старые револьверы.

Я наклонился вперёд и начал внимательно рассматривать предложенное оружие. Приказчик, видя мой практический интерес, снял их со своих мест и разложил прямо передо мной, добавив ещё пару револьвером от фирмы Кольт и Веблей, и Смит.

Взяв каждый, я покрутил их в руках, внимательно осмотрев со всех сторон, но ни один мне не понравился. Тогда мне предложили более дорогие модели, вроде браунинга.

– Есть бельгийский короткоствольный револьвер Баярд, карманный вариант, он будет стоить восемьдесят злотых.

– Дорого, – поморщился я, а есть что-то ещё, не такое востребованное или, может, не совсем исправное?

Приказчик почесал затылок и с сомнением посмотрел на меня.

– А зачем вам неисправное?

– Потому что я смогу починить.

Приказчик с сомнением посмотрел на меня.

– Неисправное – не держим. Но есть не очень востребованное, и да, с дефектом. Пограничники на днях сдали пару пистолетов, не подошли им, купили себе новое оружие, а это официально сдали и решили продать через комиссию у нас. В казну деньги пойдут, а разницу им вернут, вот смотрите, пистолет называется Шварцлозе, 1898 года.

Приказчик достал откуда-то снизу простую картонную коробку и вынул из неё очень необычный пистолет. Вроде и револьвер, на тот же люгер похож, но весьма отдалённо. Ствол довольно длинный и тонкий, затворная рама, как оказалось, при выстреле отдаёт назад, причём, очень сильно. Весьма необычный пистолет, но тем меня и привлёк, есть шанс его переделать под что-то уж совсем фантастическое, и я приложу все силы, чтобы это сделать. А в остальном пистолет мне очень понравился.