Терра Инкогнита: Технохаос

Лидия Григорьевна Мельнечук

Терра Инкогнита

Технохаос

Когда я гладил спину Мачака, она светилась и с моей ладони сыпались искры. Меня посещали отвлеченные мысли. Природа тоже кошка? Если да, то кто гладит ее по спине? Я решил, что это может быть только Бог.

Никола Тесла

Пролог

Невидимок никто не обыскивает.

Никто не беспокоится о тех, кого не стоит брать в расчет. Особенно если на другой стороне численный перевес.

Враг моего врага – еще один враг, и только. Они сглупили. Но их слишком много, этих врагов. А пуля – всего одна.

Рука сжимает едва потеплевшую рукоять вальтера в кармане куртки. Взгляд смещается – на единственного, кого я не могу назвать своим врагом.

Машины все еще внизу, на берегу – лучи их прожекторов перекрещиваются на блестящих от изморози поручнях. На стальных канатах. На фигуре в распахнутом плаще.

Последняя пуля – все-таки для него.

– Стоять.

Резкое слово звонко рассыпается в пустоте. Прожектора мигают, кружащийся в них снег мечется крошечными вихрями.

– Мы никуда не плывем. – Мой палец застывает на спусковом крючке, словно примерзнув. – Вам нужны он и его знания, но вы их не получите.

– Ника…

Он отступает. Еще и еще, шагая назад, даже не пытаясь уйти с линии выстрела. Просто отдаляется – по прямой, по скользкой от наледи палубе. Ветер хлещет по глазам, и сквозь дрожащие в них слезы я вижу его силуэт.

Еще шаг. Еще. Рукоять дрожит в непослушной ладони.

Ветер треплет его золотистые волосы. Отбрасывает полы парки, распахивая их, пытается сорвать расстегнутый плащ.

Ствол вальтера все еще смотрит ему в грудь. В потрепанную черную рубашку, в упрямо бьющееся сердце, под ровный стук которого я столько раз засыпала.

Время растягивается, застывает расплавленным янтарем.

Если бы все можно было вернуть… Отмотать дни назад. Медленно, неторопливо; смотреть, как раскручивается обратно запутанная жизнь. Как расплетаются нити гордиева узла и сходятся к той точке, откуда все началось. К моменту, когда все перестало быть простым и ясным. Если бы можно было сказать «стоп!», дойдя до этого момента. Закрыть глаза – и получить еще один шанс. Сделать выбор, на этот раз правильный. Если бы, если бы…

Как вышло, что я сейчас здесь, на палубе древнего ледокола? С чего все началось – неужели с той встречи в поезде? Если бы я знала, если бы я только знала…

В свете прожекторов снежинки свиваются причудливым кружевом. В золотом янтаре вспыхивают образы прошлого.

Если бы все можно было вернуть, я бы с ним даже не заговорила.

Или?..

Часть первая

По безумным блуждая дорогам,

Нам безумец открыл Новый Свет;

Нам безумец дал Новый завет —

Ибо этот безумец был богом.

Если б завтра Земли вечный путь

Осветить наше солнце забыло —

Тотчас целый бы мир осветила

Мысль безумца какого-нибудь![1]

Безумцы. Пьер-Жан Беранже

Глава 1

На сегодня я жива

Мотель нашелся в трех кварталах от станции. Огромное ветхое здание – из тех, где на один-два дорогущих люкса полсотни убогих комнатушек. «Свечка», когда-то многоэтажная, нависала над головой остатками развороченных перекрытий. Несущие опоры бесстыдно скалились арматурой – чудный узор на фоне закатного неба. Мотель явно готовился отдать душу бензиновому демону. Верхние этажи и левое крыло лежали в руинах – голые клетки комнат меж полуобрушившихся стен, – но на нижних ярусах кипела жизнь.

Справа гомонил притон – типичное обиталище менял, игроков, безработных биров и прочего сброда. То что надо.

Табличка у входа сообщала обычное:

«Мена: натура, бартер, акумы. Плата: акумы (приписанное сбоку «+ натура» с похабной символикой наполовину стерлось – кислотные дожди не пощадили краску). Стучите в дверь».

Дверь отсутствовала – видимо, табличку вешали в лучшие времена. Я обернулась. Зудящее чувство чужого взгляда не покидало, словно между лопаток ввинчивался ржавый гвоздь.

Здесь никого нет. Никого.

Улица позади и впрямь была пустынна. Я глубоко вздохнула и заглянула внутрь.

Внутри пили. Пили, ели, менялись хабаром, обшушукивали сомнительные сделки, бросали кости, торговали оружием и шмотьем. Взгляд выцепил пару простетуток[2] – зыркающие исподлобья зенки, балахоны не по фигуре, руки глубоко в карманах. И неизбывная трупная вонь.

Но, к счастью, ни следа «немой гвардии». Кажется.

Я протолкалась к стойке, кинула обрюзгшему бармену батарейку и, получив взамен стакан с розоватым пойлом, устроилась тут же и стала приглядываться к народу. Жрать хотелось неимоверно, но позволить себе даже «фиглю» я не могла. Последние батарейки уныло постукивали в сумке. Мне срочно требовалось пополнить запас. Я бы и пить не стала, но уж лучше потратить немного, чем оказаться вышвырнутой вон за нарушение правил. Расположение местных мне еще пригодится.

Сигналка жалобно пискнула, сообщая, что поданная барменом жижа безопасна. И еще раз – что заряд акума близок к нулю. Обкусанная деревяшка стойки неприятно врезалась в спину. Народ гомонил, не обращая на меня внимания. То и дело кривая дыра входного проема выплевывала свеженьких посетителей. Я тянула кислое пойло и прикидывала, кому из присутствующих могут понадобиться мои услуги. Выходило негусто.

Биры на своей волне, да и не суются они дальше «оранжевой» зоны – проводник ни к чему тем, кому достаточно мелкого барахла. Не зря кличка этих ребят пошла от слова, в старые времена обозначавшего нищенство. Побирушки. Впрочем, сами биры предпочитают куда более изящную версию – я не раз слышала в разных вариациях историю про безымянного героя, первым вынесшего из смертоносного города-призрака баночку пива[3]. Легенда, переполненная собственной нелепостью, трещала по швам, поэтому уже сходила за анекдот.

Барыги и вовсе в пустоши ни ногой, перекупщики чертовы. А простетутки предпочитают собирать железо с окочурившихся первых и вторых, вот уж воистину – поимеют кого угодно чуть ли не за так. Я в очередной раз про себя восхитилась тонкому юмору человека, скомбинировавшего из староанглийских слов prostitute и prosthesis[4] настолько меткое прозвище и наградившего им тех, кто наживается на грабеже трупов. Действительно, чего уж проще: дождаться, пока человек отбросит ботинки, сапоги или колеса – что там у него на ногах или вместо них, – и содрать с него импланты, а то и экзоскелет, если повезет.

Разведчиков видно не было. Зубы прикусили щербатый край стакана. У входа мелькнула тень: нарисовался новый гость. Я смерила его быстрым взглядом. Еще один барыга. Может, тоже податься? Дело-то хоть и не больно прибыльное, но спокойное.

Чертов Немой… Опять как камень на голову. Второй год не может смириться, что его вшивый братец струсил. А он струсил. Он свернул. Он, а не я.

Я шевельнула зазудевшим плечом. Струсил он, а бежать приходится мне. Потому что живой братец – тоже трус, трус и мудак, который повесил на меня всех несуществующих собак и за которым таскается целая бражка. И опять будут гнать, наступать на пятки, «вести», пока не загонят в угол, и так без конца…

Я залпом опрокинула в себя остатки пойла и с размаху вдарила стаканом по стойке. Стекляшка нехотя треснула и распалась на две кривые половинки. Бармен одобрительно приподнял брови, а я поморщилась: чертовы куски пророчили мне кривую дорогу. А, впрочем, иначе и быть не могло, в моей-то ситуации.

Я вздохнула – с выпивкой на сегодня все – и шагнула на выход.

Ладно. Посмотрим, чем угощают в мотеле.

«Старое укрытие», – сообщали граффити над входом. Так вот в честь чего названа станция. Местная достопримечательность – наверняка единственная на весь этот убогий городишко.

Взгляд упал на корявые очертания пожарной лестницы, протянутой по стене. Из груди вырвался нервный смешок. Надо же! Архаика, музейный экспонат… Кто бы мог подумать, что она еще сохранилась? Даже стены не выдерживают местной погодки.

Я снова оглянулась. Мысленно выругалась, заставляя себя двигаться медленнее.

Спокойно. Это всеми чертями забытое недоразумение, отстойник, живой только потому, что рядом проходит рельсовая ветка. Никто в здравом уме сюда не сунется.

Никто. В здравом уме…

– Люкс занят, – буркнул мне заросший густым ворсом портье с внешностью вышибалы. – Есть свободное место в «трешке».

Ютиться (даже всего одну ночь) в провонявшей конуре с двумя мелкими барыгами мне не улыбалось. Наверняка они воняют – я еще не встречала менялу, который мылся бы чаще, чем раз в полгода. Жизнь у них такая. Да и отдохнуть не получится – полудрема с вальтером под подушкой не заменит полноценного сна. А мне он ох как нужен.

– Десять штук. – Я плюхнула рюкзак на исцарапанную стойку, машинально читая вырезанные на ней матюки. – И найди мне комнату. Повыше, не над вашим притоном. Я хочу выспаться.

Через забитый пылью респиратор мой голос звучал отвратительно гундосо.

– Комната стоит пятнашечку в ночь, – ухмыльнулся в бороду портье. – Чем тебе «трешка» не угодила, а, детка? А то, слышь, могу предложить свою конуру, с собой в качестве бонуса!

Игнорируя похабное ржание, я выложила перед портье пятнадцать батареек и приправила их – про себя, конечно, – увесистой пачкой проклятий.

Если так пойдет и дальше, через пару дней мне не на что будет купить даже чистой воды.

Но, сто к одному, через пару дней не это окажется моей самой серьезной проблемой.

– Бери и дай мне ключи.

Портье плотоядно облизнулся, сгреб волосатой лапищей батарейки и выдал мне видавший виды зазубренный стерженек.

– Четвертый этаж, комната сорок пять.

Осклабившаяся морда кивком указала направление.

Я двинулась к лестнице, привычно отмечая расположение окон и выходов.

– Слышь, детка! – донеслось в спину. – Если что, моя конура всегда бесплатно!

Портье был прав: комната на люкс не тянула. Заперев и дважды проверив дверь, я щелкнула зажигалкой, подпаливая фитиль толстой самодельной свечи. Черные тени запрыгали по кое-как сколоченной койке.

Ничего. Спать можно.

Окно оказалось неожиданно добротным, с плотно сидящей рамой и металлическими поворотными заслонками-жалюзи. Между створками не прошло бы и лезвие. Рука стянула осточертевший респиратор, и я с облегчением выдохнула. Джекпот.

Я опустила рычажок вентилятора, без особых затей привинченного к стене. Лопасти закрутились, но нехотя – видимо, солнечная батарея дышала на ладан, как и весь мотель. Однако стены были крепкими, без единой дыры, что вкупе с хорошим окном и надежной дверью позволяло рассчитывать на несколько часов спокойного сна. Если повезет.

Помимо койки и ящика с водруженной на него свечой, в комнате нашелся стул и – о, седая старина! – пузатый трельяж с отломанной дверцей. Под трельяжем покрывался пылью пустой оцинкованный таз. В куске зеркала, сохранившегося на древнем предмете мебели, отразилось мое лицо: обведенные серыми кругами глаза и такая же серая кожа. Пыль запорошила даже веснушки, щедро рассыпанные вокруг носа. Волосы под убранной на лоб защитной лентой слиплись сосульками от пота и грязи, превратившись из светлых в коричневые. Тяжелая сумка давила на плечо, и я горбилась, отчего казалась еще ниже своего и так небольшого роста.

Оставив сумку на койке, я открыла окно.

За ним обнаружилась плита перекрытия, сиротливо обрывающаяся в никуда. Из стремительно чернеющих сумерек выступали обломки стен и межкомнатных перегородок. Я перегнулась через подоконник, разглядывая пейзаж. Видимо, когда-то здесь были просторные апартаменты. Потом часть здания обвалилась, но оставшаяся оказалась достаточно прочной, чтобы достоять до появления нынешних владельцев «Укрытия». Бывшие перегородки превратились во внешние стены, а дверные проемы – в окна. Я постучала по грубо сработанной деревянной раме. Новодел.

Нехотя вернув на место респиратор, я выбралась в окно. Кожа под пыльной маской зудела и чесалась, покрывшись плотной коркой засохшей соли. Зудело и чесалось все тело, но это могло подождать. Сначала осмотрю местность.

Соседние окна оказались заколоченными – видимо, мне достался очень спокойный номер. Бетонная плита справа обрывалась в пропасть – четыре этажа пустоты и арматурных веток; слева путь преграждала полуразрушенная стена. Над головой зияло небо.

Я перелезла через крошащийся кирпичный треугольник, когда-то разделявший смежные комнаты. Плита уходила дальше, теряясь в темноте. Старый бетон хранил на себе, как шрамы, сотни крохотных углублений, оставленных едкими дождевыми каплями. И не лень циклонам забираться в такую задницу.

Я вернулась в комнату, закрыла жалюзи и сняла респиратор. Все. Наконец-то можно рассла…

Грохот заставил меня дернуться. Я бросилась к стене, выхватывая вальтер. Кирпичные огрызки впились в кожу.

За дверью дробно застучали шаги. Навскидку – как минимум трое. Я рывком распахнула окно, в нос ударила вонь сырой пыли, ночной уличный шум резанул по ушам. Дверь за спиной затрещала, стеная выворачиваемыми петлями.

Я схватила сумку и перемахнула через подоконник. В подошвы ткнулась плита, захрустело битое стекло. Пригибаясь, я побежала вдоль стены. Проклятый ветер дул сзади, волосы набивались в рот, и я материлась про себя, натягивая на лицо пластиковый намордник маски. В груди уже начинало жечь, и, едва прорезиненный пластик, чмокнув, встал на место, я шумно втянула воздух, пропущенный через фильтр.

Перегородка выросла впереди темной скалой. Я ухватилась за выщербленный кирпич, прижимаясь к обломку стены. На секунду зависла над пропастью, нащупывая ногой плиту с другой стороны. Внизу гомонил притон – обрывки голосов доносились сквозь посвисты ветра.

Нога уперлась в крошащийся бетон. Цепляясь ногтями, я перевалилась через клятый кусок стены и растянулась на щебне. Тремя этажами ниже притон продолжал шуметь, заглушая все звуки. Но мне казалось, что я уже слышу топот ног и ругань по ту сторону перегородки.

Плакал мой спокойный сон.

Я вздернула себя на четвереньки. Щебень оглушительно скрипел и шуршал, пока я перебиралась через него, минуя гору обломков, когда-то бывших наружной стеной здания. Острые куски, невидимые в темноте, впивались в ладони. Хуже было то, что эту часть я так и не успела разведать. На этот раз меня нашли быстро, слишком быстро, и так не должно было случиться, так попросту быть не могло…

Щурясь, я продвигалась почти вслепую, едва различая в серых тенях очертания стен. Рука сама нащупала кустарный подствольный фонарик на пистолете. Губы под маской искривились. Ну уж нет. Я и так у них на виду. А удачный выстрел мне дорого обойдется.

Я выпрямилась. Пульс колотился где-то в горле. От забега по пересеченной бетонной местности во рту окончательно пересохло. Пальцы подрагивали, сжимаясь на рукояти. Стоит включить фонарь, стоит сделать хоть выстрел – игра в прятки закончится. А если я чудом попаду в главаря, на меня откроют такое сафари, что происходящее будет казаться легкой прогулкой.

Сзади шумно осыпались камни, ветер донес обрывки брани. Я вжалась в стену, инстинктивно уходя с открытого пространства. Руки шарили по выбитым кирпичам, прокладывая дорогу. Надо двигаться. Я могу сбить их локаторы, если тоже буду бежать. Чтобы мой сигнал появился на радаре, кому-то придется остановиться – либо мне, либо им.

Но я не собиралась останавливаться.

Под ладонями вдруг провалилось, лишенная опоры рука соскользнула. Дыра в стене. Смахивая слезы, высекаемые ветром, я вытянула шею, пытаясь разглядеть хоть что-то. Порывы трепали волосы, хлопали прядями по лопаткам. Сердце бешено ухало.

Ничего. Вокруг – только нагромождения темных теней. Я нащупала край дыры, уцепившись за шершавый кирпич как за единственный маяк в непроглядном сером море.

Так или иначе, другого пути все равно не видно.

Я присела, отщелкивая фонарь. Стиснула помятый железный цилиндрик, вдавила кнопку и скользнула в дыру.

В крохотную комнату, заваленную битой штукатуркой, с перекошенной трухлявой дверью. Плечо уперлось в сыплющуюся створку – та с душераздирающим скрежетом сдвинулась, открывая проход в коридор.

– Она здесь!

Тело окатило ледяной волной. Говорун Немого. Безмозглый на службе у бессловесного – идиот, механически воспроизводящий то, что Немой показывает ему знаками. Дикие интонации, неуместные, неподходящие, только добавляли голосу жути, оттеняя до отвращения схожие паузы между словами.

Желтый луч фонаря прыгал по стенам. Прямой коридор с одинаковыми пятнами дверных створок по сторонам, за любой может оказаться тупик. Одно из двух: угадал – не угадал, сдохнет тот, кто проиграл.

Сзади грохнуло, дробью рассыпались мелкие камни. Я метнулась вбок, к железной двустворчатой двери. Толкнула – она не подалась, гулко загудев под ладонями. Я вжалась в дверь, и тут луч фонаря выхватил узкий темный провал в ее нижней части.

Лифт!

Заклинившие створки лифтовой клети мелко дрогнули, когда я, обдирая локти и колени, протиснулась под них. Древние тросы затряслись, клеть заходила ходуном. Сдернув маску, я зажала в зубах фонарь и скользнула в шахту. Руки уперлись в стены, колючие от бетонных капель. Я прикусила кнопку, и подствольник погас.

– Сука! – донеслось из-за дверей.

В полной темноте я медленно поползла вниз, цепляясь за тошнотворно ровные стенки шахты, упираясь ладонями и ступнями, обдирая спину. Фонарь стал каменным. Изо рта текло, теплая слюна струилась по подбородку, сочась сквозь стиснутые зубы.

– Где-эта-тварь?!

Беснующийся сверху голос, казалось, гремел прямо в моей голове.

– Она-еще-здесь! Проверьте-чертовы-комнаты!

Полусогнутые ноги затекли, но я продолжала сползать. Останавливаться нельзя. Нельзя, когда от этого зависит твоя жизнь.

– Ищите-сушь-вас-побери!

В пальцы с каждым движением впивались ледяные иглы. Напряженные до предела ноги дрожали, подергиваясь, грозя вот-вот отказать. До хруста стиснув зубы на кнопке фонаря, я дюйм за дюймом опускалась в темный колодец.

Наконец рука коснулась металла – окантовка лифтового проема. Слава богам, без дверей – еще немного, и мышцы не выдержали бы.

Продолжая упираться ногами, я сползла до середины и неуклюже вывалилась на этаж. Колени подогнулись, я прокатилась и врезалась боком во что-то твердое. Вместе с хрустом ребер в глазах вспыхнули искры. Я уронила фонарь, закашлявшись от удара, выбившего из груди весь воздух. Железная трубочка зазвенела по полу.

– Ушла! Лифт! Идиоты!

В шахту полетел мелкий мусор. Я подгребла к себе фонарик, сжала в руке. Поднялась, цепляясь за стену, стараясь не вдыхать глубоко. В груди пульсировала боль, сердце захлебывалось, пытаясь справиться с нехваткой кислорода.

– Лезьте-кому-сказал!

По стенам шахты загрохотали пули, оглушительное эхо заметалось в узком бетонном колодце. Несколько кусочков свинца выскочило из проема.

– Раскачивай! Уйдет-мут-ее-раздери!

Помятая клетка лифта заскрипела, ударяясь о бетон. Пальцы нащупали кнопку на корпусе фонаря. Надо валить. Эти громилы не протиснутся под лифтовой клетью, но если им удастся ее обрушить – а им удастся, в борьбе ржавых тросов и горы мышц я ставлю на последние, – то очень скоро мне придется несладко.

Я вдавила кнопку включения. Блеклый луч запрыгал по коридору – точной копии коридора этажом выше. Облупленные стены, груды мусора и торчащей арматуры, перекошенные дверные коробки. Минуя их, я на ходу пыталась вспомнить расположение выходов на жилом ярусе мотеля. Где-то здесь должен быть поворот…

Пробравшись между нагромождениями кирпичей, я свернула направо… и едва не заорала в голос.

Передо мной, скаля желтые зубы, сидел человек.

Сердце ухнуло в пятки, спина разом покрылась липким потом. Но рука, дернувшаяся к вальтеру, застыла на полпути.

Человек был мертв. Он был мертв уже давно – ткани лица превратились в пергамент, а усохшие мышцы растянули рот в злобной ухмылке.

– Бог-из-машины… – пробормотала я, приближаясь к покойнику.

Он действительно высох, и стоило мне коснуться его плеча, как ломкие кости осыпались грудой осколков. Бормоча стандартную формулу благодарности, я содрала с трупа объемистую прорезиненную штормовку, бросив беглый взгляд на криво вышитую метку. Чудом держащийся череп продолжал скалиться над обломанными плечами. Интересно, портье в курсе, кто у него в постоянных жильцах?..

Я перевела дух и накинула воняющую пылью шмотку. Прислушалась – за спиной стало подозрительно тихо. Эти лбы не умеют двигаться бесшумно, значит, они решили поискать обходной путь, отказавшись от затеи с лифтом.

А лестница здесь рядом, так что долго им искать не придется.

Я миновала еще пару комнат. Дверь на площадку ожидаемо оказалась заколочена: лестницей пользуются все, а проход на нежилые этажи запрещен. Сквозь зубы просочилось нечто не совсем цензурное. Десяток досок громилам на один зуб, а для меня – непреодолимая преграда.

Я прислонилась к стене, часто дыша. Каждый вдох отдавался болью. В затхлом воздухе, казалось, напрочь отсутствовал кислород. В голове начинало шуметь.

На заброшенных ярусах нет вентиляторов, разгоняющих метан. Если я не найду выход, то скоро составлю компанию улыбчивому симпатяге.

Вспоминай.

Я заставила себя отлепиться от стены. Мысленно воспроизвела схему мотеля. В памяти всплыли двойные двери, размалеванный вход, испещренный выбоинами фасад…

Вот он, мой запасной вариант.

Нужная комната нашлась совсем рядом. Пригасив фонарик, я выглянула в оконный проем. Никого. До земли три этажа. Не смертельно, но с переломанными ногами не побегаешь.

Я примкнула фонарь к вальтеру – от зубов на потемневшем металле остались серебристые вмятины – и высунулась в окно. Пальцы сжались на шершавом железе. Пожарная лестница застонала, принимая тяжесть моего тела. На голову посыпался песок – часть креплений наверняка не прошли испытания временем.

Перебирая руками и ногами, я быстро спускалась. Лестница дрожала и дергалась, но держалась, недовольно затрещав, когда мои ботинки коснулись земли.

Гул оставшегося сбоку притона донесся до ушей сладкой музыкой. Я огляделась, выискивая в темноте массивные фигуры с обрезами наперевес, но проулок был пуст.

Надвинув на глаза капюшон, я запахнула жесткие полы штормовки и быстрым шагом двинулась прочь от мотеля.

На сегодня я жива.

Глава 2

Мир правит нами

К тому моменту, когда прибыл поезд, я еще не успела окончательно известись. Наличие рядом оживленной ветки в буквальном смысле спасало мне жизнь – едва я, кутаясь в чужую штормовку и уговаривая себя не бежать, ступила на платформу, вдали показались два желтых глаза. Пыхтя и воняя гарью, дизельный тягач подполз к станции. Секунды тянулись, как ртуть, пока короткий состав издевательски неторопливо вытягивался вдоль полуразрушенного настила. Я запретила себе оборачиваться чересчур часто, но пальцы в прохладном кармане куртки буквально вросли в рукоять вальтера.

Тягач чихнул и дернулся в последний раз, замирая. Три вагона за ним синхронно вздрогнули.

К открывшейся двери, выплюнувшей наружу тяжелый пандус, я подошла первой. И, кажется, единственной: на посадку в другие вагоны желающих не намечалось. Значит, долго стоять не будем.

Я нырнула в тамбур, оттерла плечом медлительного смотрителя, на ходу сунув ему положенную мзду. Заставила себя замереть на секунду, пока тот махал фонарем у меня перед глазами. Пальцы сводило от напряжения.

Поезд дрогнул, стуча сцепками. Апатичный смотритель не спеша поднял пандус и захлопнул дверь. За мной больше никто не вошел. Состав, набирая ход, покатился прочь от «Старого укрытия».

А я наконец-то сумела разжать руку.

После Гнева Господня жизнь сосредоточилась вокруг таких укрытий. Не все, конечно, были настолько погаными, как только что покинутое мной. Но не всем и повезло. Когда с неба упал огонь, воспламенив Землю и превратив ее в Ад из библейских легенд, выжить удалось лишь немногим. Ходили слухи, что за несколько часов до катастрофы «избранные» получили послания от Бога, указавшего им путь к спасению. И что сам Ной, создав Ковчеги, собрал в них «каждой твари по паре». Не знаю, так или нет, но сейчас тварей на бедной планетке хватает.

Поезд – один из немногих, курсирующих между укрытиями, – неспешно двигался вперед. Я стояла, привалившись плечом к стенке, и смотрела в крохотное зарешеченное окно. По ту сторону сетки клубилась ночь.