Неоконченный маршрут

Гражданка Елизарова была совсем плоха. В сознание не приходила. Ногу уложили в гипс. Максим на этом настоял, когда сделали рентген и подтвердился перелом.

– Вот адрес приюта. Он один у нас в городе. Девочку разместят там, – передала ему записку медсестра из регистратуры. – Да не переживайте вы так. Маму подлечат, потом расспросят, привезет документы, ребенка отдадут. Обычная практика. В стационаре ей делать нечего. Она совершенно здорова.

– Я мог бы ее забрать.

– Нет. Вы ей никто. Только прямые родственники. Если вы знаете их, свяжитесь, объясните ситуацию. Тогда им, возможно, отдадут, – медсестра посмотрела вслед отъезжающему такси.

Максим Рокин тоже смотрел вслед машине. Сейчас он точно знал, что родственников он не найдет. Тот дом, куда она приехала – это не семья.

А значит…

Он вновь набрал номер друга. Тот не отвечал, занят на работе. Рокин сбросил вызов и начал набирать сообщение.

***

– Приютская. Из родни мать, лишенная родительских прав, и отец, следы его теряются, но я поищу, если тебе надо, – хмыкнул Игорь. – Кто отец ребенка – знает мать, хотя может, и нет. Такие не… – замолчал на полуслове, встретив угрюмый взгляд Рокина. – Ты чего?

– Выводы свои оставь при себе. Договорились?

– Хорошо, – тот смутился. – Семья, к которой она приехала – семья матери.

– Ты выяснил, где ее документы?

– Потеряла по дороге, так говорит. Деньги с ней были, большая сумма. Говорит, что потеряла – странно это. Какая-то история с ней – не говорит. Но я разговорю. Ты серьезно намерен все выяснить?

– Да. Стал бы я тебя дергать, Игорь, – немного смягчил тон Максим. – Сделай так, чтобы ее отпустили с ребенком.

– Ее отпустят. Ребенка отдадут, когда она документы предъявит, хотя могут на комиссию передать, по причине ненадлежащего присмотра за несовершеннолетним. Сейчас это сплошь и рядом. Девочка живая, активная. Мать сирота, комиссия ей светит. Тут нужно подключать еще юриста по семейным делам. Ты заявление забрал?

– Сразу. Ты понимаешь, они не стали бы ее искать без него.

– Понимаю, но разве ты ей лучше сделал?

– Я ее нашел в реке. Она замерзла сильно.

– Топиться пошла?

– Там неглубоко. Сказала, что поскользнулась и свалилась в реку. Хотя, – Максим замолчал, отвернулся к окну. – Может и топиться. С такими родственниками. Ты с матерью ее поговорил?

– Поговорил. Деньги, что она ей выслала – с дружками пропила. Лану ждет, говорит, что на работу устроит, а за девчонкой присмотрит.

– Ну да. Квартиру Лана сдала в аренду агентству. Денег больше нет. Жить где? Только к матери, пропойце.

– Ну вот, видишь, сам все понимаешь. Социальная среда. Приют или тюрьма.

Максим, неприязненно глянув на друга, промолчал.

***

Он остался в Тимашевске. Каждый день ездил в детский дом. Но дочку Ланы ему не показали. А мать лежала в реанимации. Как такое произошло? Врачи сказали, что у нее была ссадина на ноге, до перелома. Время упустили. Максим как мог, старался не выключаться из ситуации, дергал врачей, приезжал каждый день, но сейчас от его усилий подгонять или же отблагодарить врачей за спасение жизни Ланы Елизаровой, мало что зависело.

Рокин сегодня утром ездил в детский дом. Передал для Маши одежду и продукты, всунул деньги в пакет, записку, подождал. Вышла воспитатель. Из своего телефона показала видео Маши. Все. Личные контакты невозможны.

Максим ждал, когда Лана Елизарова придет в себя чтобы присланный Рытниковым человек мог взять с нее подписи.

Дело на нее закрыли, обычная процедура. По ее семье тоже. Мамашу и ее знакомых собутыльников следующим утром отпустили. Рокину вручили ее две сумки, распотрошенные. Максим отнес их сегодня утром на помойку. Проще купить все новое, чем это передавать. Полицейские предложили подключить мать Елизаровой, но он отказался. Вытаскивать из приюта Машу, он будет сам. Пускай только Лана придет в себя.

Прошло еще три дня и, наконец, его пустили к ней в палату.

***

Лана открыла глаза, и некоторое время разглядывала потолок.

– Где я? – обратилась к соседке слева.

Кроме нее в комнате были еще две женщины.

Она помнила реанимацию и то, как ее привязывали. Несколько раз приходила в себя, потом опять проваливалась в забытье. И вот, наконец, сознание вернулось и не пробовало сбежать, как прежде.

– В больнице. Это тебе, – соседка подвинула ей тарелку с фруктами. – Еще вот в тумбочке конфеты и одежда. Все тебе. Так и просили передать.

Лана села на кровати. С сомнением осмотрела больничную суповую миску, в которой лежали гроздья винограда и яблоки. Наклонилась к прикроватной тумбочке. Тут же замутило. Вытащила на свет пакет с вещами. Футболка, шорты, майка, набор умывальных принадлежностей, белье и синее махровое полотенце. Развернула последнее, думая с недоумением о том, кто это о ней позаботился, как из полотенца на колени выпал айфон. Гаджет был совершенно новым, бледно-розовым, с перламутровым отливом.

– Ого! – произнесла нараспев соседка слева. – Дорогая вещь.

– Кто принес?

– Медсестра передала. Навскидку, тысяч сорок стоит, – авторитетно произнесла женщина.

Лана с сомнением посмотрела на нее.

– Включай.

– Это не мое, – отложила гаджет в сторону.

Соседка вскочила с кровати, стремительно подхватила телефон с одеяла, бросилась к окну.

Лана снова легла, уставилась взглядом в потолок на лампу.

Соседки по палате сгрудились у окна, разглядывая телефон. Наверное, включили, потому как, скоро телефон ответил звонкой трелью.

– Алло! – раздалось в трубке. – Алло!

– Эй! Тихоня! Тебя тут спрашивают, – протянула ей, смеясь, трубку соседка по палате.

Лана взяла трубку.

– Привет, Лана.

И сердце поскакало. Лана отбросила трубку, так как пальцы не держали. Сжала кулак, с недоумением разглядывая алые полосы на запястье. Как в дурном сне, вспомнила, что ее привязывали к кровати.

– Это что? – тихо задала вопрос, поднимая кисть выше.

– Ты буйная. С врачами дралась, – сообщила довольная соседка.

У телефона погас экран, и Лана с осторожностью его упрятала обратно в полотенце. Засунула под подушку и уставилась в окно.

– Со мной была дочка, Маша.

– Это взрослое отделение. Детей здесь нет. Иди, узнавай у врача, – предложила план действий бойкая соседка.

***

Телефон, вещи, фрукты передал ей Максим. Скоро и сам нарисовался. Соседки по палате заворожено притихли, стараясь одновременно слиться с мебелью и стенами, и улыбаться как можно обаятельнее. Лана хмурым взглядом разглядывала всех, и проникшего в палату Рокина также. Хорош. Еще более хорош, чем там, в дороге. Одет в светлый костюм и белую рубашку. Побрит. На плечи накинут небрежно халатик. За его спиной маячит улыбчивый второй. Тоже ничего себе. От первого отличается несильно: костюм, рубашка, брюки, обувь.

Этого второго Лана помнила смутно. Пока еще соображала что-то, он ее допрашивал. Не расспрашивал, а именно допрашивал – умеют некоторые. Им если и не собираешься, приходится все рассказать. Лана и рассказала, почти все. Умолчала лишь про Мишку и отца Маши. Но пришлось подробно рассказать и о квартире, договоре аренды жилья на какой срок, о причине поездки, о матери, а также о том, что, ни денег, ни документов у нее с собой нет.

– На момент, когда вы встретились с гражданином Рокиным, у вас с собой были паспорт, договор, деньги?

– Нет.

– То есть, вы подтверждаете, что потеряли их до встречи с Рокиным Максимом Викторовичем?

– Подтверждаю.

– Вы должны написать заявление на пропажу денег. Заявление на потерю документов. Заявление с просьбой вернуть вам дочь. Вот бланки.

Этот улыбающийся тип за спиной Максима ей и сообщил, что Машу у нее забрали. Но она не вспомнила об этом до сегодняшнего дня. Когда забрали? Сколько дней уже пошло?

***

– Привет! – Максим оглянулся в поисках стула. Не нашел. Кивнул второму и тот исчез за дверью.

Скоро в палату влетела медсестра, а за ней и доктор. Лана испуганно попробовала подтянуть ноги, не вышло. Стул принесли, поставили у кровати.

Рокин заглянул в тумбочку, потом повернулся к соседке, а та кивнула на подушку. Хмыкнул. Сам полез и вытянул полотенце. Развернул.

– На вот, – протянул ей телефон.

Палата стремительно опустела. Максим опустился на стул рядом с кроватью.