В плену романа

Не оборачиваясь, я незаметно наблюдаю за Китингом через плечо. Он стоит на том же месте, в окружении тех же людей. Единственное, что изменилось, – к нему подошел какой-то юноша и что-то шепчет ему на ухо.

Они очень похожи (оба блондины, крепкие и чертовски красивые), и у него аристократическая осанка, следовательно, я делаю вывод, что это его младший брат, Джон. Он дружелюбный и открытый, мне очень нравится этот персонаж. Кроме того, в предпоследней главе он спасет Джорджа ценой собственной жизни.

Мне было очень тяжело читать про его кончину, хотя (как и другие фанаты) я надеюсь, что Гарден провернет какой-нибудь трюк и возродит его в будущем. Этому персонажу еще есть что сказать.

Я понятия не имею, что именно он говорит брату в данный момент, но его слова заставляют Джорджа удивленно поднять голову, обращая свой взгляд на…

Меня. Он смотрит на меня.

Я быстро отвожу глаза и не задумываясь хватаю со стола первое попавшееся под руку пирожное.

– О, ты собираешься съесть это? – жалобно спрашивает Китти. – Оно же крошечное! Всего на один укус… И это последнее кремовое пирожное на столе…

– Забирай, оно твое.

Я не могу соображать. О боже, он посмотрел на меня! Не на Китти, а на меня. То есть не на меня, Лауру Барклай, а на Лавинию Лабби, но в данном случае это одно и то же.

Что он собирается сделать? Не подойдет же он ко мне прямо здесь и сейчас, ведь это было бы…

– Мисс Лабби?

Мать моя женщина.

Глава 8

Балами заправляет сам дьявол (особенно когда он на них приглашен)

Мы с Китти одновременно оборачиваемся. К счастью, она уже закончила жевать и прячет последнее пирожное в ладони.

– Да, милорд, – мягко отвечаю я (боже, мне должны дать «Оскар» за лучшую актерскую игру, потому что я даже не знаю, как нашла в себе силы выговорить хоть что-то).

– Рад познакомиться с вами, мисс Лабби. – Он кланяется, а затем вежливо поворачивается к Китти. – А вы, должно быть, мисс Кэтрин Реммингтон, не так ли?

– Как вы догадались?

В отличие от меня (и половины бального зала), Китти, кажется, ни внутренне, ни внешне не обеспокоена присутствием этого греческого бога.

– Я имел удовольствие познакомиться с вашим старшим братом Чарльзом в прошлом сезоне, и ваше с ним внешнее сходство достаточно очевидно, чтобы сделать такой вывод, – легко отвечает Джордж. – Хотя вы, разумеется, гораздо красивее. И я вовсе не хотел намекнуть, что вы похожи на девятнадцатилетнего юношу, потому что… – Его спутник, стоящий рядом, демонстративно кашляет. – О, простите меня, дамы. Позвольте представить вам моего близкого друга, лорда Сэмюэля Хаскелла.

Сэмюэль тоже кланяется. За исключением темного цвета волос, он похож на Джорджа: тот же рост, те же голубые глаза. Вот только у Джорджа они большие и добрые, а у него – миндалевидные и невыразительные.

При этом, когда он смотрит на меня, я вижу в них такое презрение, что меня пригвождает к месту.

– Простите, что прервал ваш разговор, – продолжает Джордж с улыбкой (и что это за улыбка!), – но я не мог продолжать терять время. Предполагаю, вас скоро пригласят на первый танец, мисс Лабби, и я хотел бы заполучить эту привилегию для себя.

Я сглатываю, в то время как рядом со мной Китти издает возглас искреннего удивления, а Сэмюэль Хаскелл корчит еще более раздраженное выражение лица.

– Танец со мной, милорд?

– Неужели я опоздал и вас уже пригласили? – спрашивает он с наигранным сожалением в голосе. – Это было бы прискорбно…

– Нет, нет, – спешу я уточнить, – я с удовольствием потанцую с вами.

– Превосходно. – Джордж поворачивается к Сэмюэлю, который смотрит на него в ответ с абсолютным отсутствием энтузиазма. – Разве ты не хочешь потанцевать, Сэм? Вокруг столько прекрасных дам…

– Нет, – ворчливо бормочет тот. – Я в порядке.

Это вопиющее неуважение по отношению к Китти, но той, кажется, абсолютно безразлично. Более того, когда начинается танец и герцог берет меня за руку, чтобы отвести в центр бального зала, она одаривает меня искренней ободряющей улыбкой.

Мне это необходимо, ведь я вся дрожу. В эту эпоху еще не танцевали вальс, так что герцог будет едва прикасаться ко мне во время кадрили, но тем не менее это вот-вот случится.

Боже, я не могу дождаться, когда выберусь из этого безумия, в которое я себя втянула, вернусь в свой мир и расскажу обо всем подругам – Джиллиан и Элис. Они просто умрут от зависти.

Я завладела вниманием самого Джорджа Китинга! Он танцует со мной! Да ведь я сейчас проживаю мечту просто каждой фанатки «Эпохи магии».

Кажется, я сейчас упаду в обморок.

Или меня стошнит.

Или и то и другое.

(Держись, Лаура, сделай это во имя всех фанатов.)

– Мой брат Джон поведал мне, что вы сказали во время представления королеве, – говорит Джордж во время одной из танцевальных фигур. – Вы произвели впечатление на нее и, как следствие, на весь двор.

– Я всего лишь была честна. – Очередная ложь из моих уст. – Мне кажется, королева устала от лести и ложной скромности.

– Знаете, и я тоже, – признается он с улыбкой. – Честность – желанный глоток свежего воздуха в этих душных залах.

Когда он берет меня за руку, чтобы развернуть к себе, его пальцы на мгновение сжимают мои.

Если это не пробудило меня ото сна, то я не знаю, что пробудит. Мне до сих пор трудно поверить, что все мои ощущения – не плод моего воображения.

Может быть, это все же сон. И я определенно не хочу, чтобы он заканчивался. Никогда.

Когда музыка заканчивается и мы возвращаемся на другой конец комнаты, чтобы присоединиться к Китти и Сэмюэлю, то обнаруживаем, что к ним уже подошли Джон Китинг, баронесса Ричмонд и (о нет!) леди Реммингтон.

Даже не знаю, кто больше разозлился, увидев, что мы возвращаемся рука об руку, – она или Сэмюэль Хаскелл.

– О, Лавиния, я вижу, ты не теряешь времени даром, – ядовито говорит леди Реммингтон. – Герцог Олбани, мое почтение. Я прекрасно помню, как в прошлом сезоне вы были так дружны с моим сыном Чарльзом. И только посмотрите на вас! Как вы изменились!

– Много всего произошло за год, – признает Джордж. – В мои восемнадцать лет мой дядя уже передал мне все обязанности герцога.

– Столь скорая смерть вашего отца стала большой трагедией, – ворчит баронесса. – Среди такого количества простофиль было приятно пообщаться с кем-то, у кого есть хоть немного мозгов. – Она хмурится, глядя на Джорджа. – Вы пошли в его породу или нам придется вдвойне сожалеть о потере вашего отца?

– Бабушка!

– Боюсь, у меня не так много смекалки, как было у отца, – признается Джордж и заливисто смеется, немного смягчая повисшую неловкость. – Мой брат унаследовал его мудрость. Мне же досталась его сила.

– Сила, не имеющая цели, опасна, – невозмутимо продолжает баронесса. – В таком случае, герцог, окружите себя хорошими советниками. Это величайший признак мудрости.

– Я так и поступил, – признает он, кивая на своего брата Джона (который возвращает жест с благодарным выражением лица) и Сэмюэля (который не меняет своего скучающего выражения лица). – И, насколько я могу судить, ваша внучка последовала тому же совету.

– О да! – восклицает Китти. – Лала – лучшая подруга, которая только могла быть у меня. Она такая умная и добрая… И она всегда знает, что сказать, чтобы успокоить меня.

– О, неужели? – спрашивает леди Реммингтон (и взгляд, которым она меня одаривает, далеко не такой милый, как ее притворный тон).

– А что бы вы посоветовали сделать вашей подруге сейчас, мисс Лабби?

Я поворачиваюсь к Сэмюэлю. Боже, он похож на ворона, который вот-вот выклюет мне глаза.

– Танцевать, – отвечаю я. – С джентльменом, который готов вести себя как таковому подобает.

Лорд Хаскелл прищуривается. Я поднимаю подбородок. Китти прикусывает губу.

А Джордж смеется.

– Не смотри так, Сэм; мисс Лабби права, – поспешно говорит он. – Я компенсирую твое недостойное поведение. Мисс Реммингтон, не подарите ли вы мне следующий танец?

– О, правда? – Китти бросает на меня быстрый взгляд, как бы спрашивая разрешения, и я киваю (хотя все мое нутро противится этому). – Благодарю за приглашение, с удовольствием.

Джордж протягивает ей руку, и Китти не раздумывая принимает ее. Герцог хмурится и, развернув соединенные ладони, видит, что между ними лежит пирожное.

– А это?..

Не знаю, кто из всех нас больше удивлен, но баронесса выглядит так, словно вот-вот разразится хохотом.

– Это… это… Считайте это подарком, – наконец отвечает Китти. – Вы же герцог, вероятно, вы были очень заняты. Нашлось ли у вас время перекусить с тех пор, как вы пришли сюда?

Джордж моргает, и удивление разливается по его (идеальному, прекраснейшему) лицу.

– Если честно, нет.

– Ну так прошу. Самое лучше, что есть сегодня в зале, – это сладости. – Осознав, что только что сказала, она спешит добавить: – Не поймите меня неправильно, милорд, вы очень любезны, но вы не кремовое пирожное.

Через секунду герцог начинает хохотать. Затем он подносит их по-прежнему соединенные руки к своим губам и съедает пирожное.

Хоть губами он не дотрагивается даже до перчатки, жест все равно получается слишком спонтанным и интимным для тех нравов, что преобладают в этом обществе, поэтому вокруг раздаются приглушенные возгласы.

В возгласе леди Реммингтон звучит радость. В моем – разочарование.

Я замечаю блеск в глазах Джорджа. Нужно быть слепой, чтобы не увидеть этого.

Очевидно, что он начинает влюбляться в нее.

Ну что же… В глубине души я ожидала этого. Что бы я ни делала, что бы ни происходило, Китти и герцог влюбятся друг в друга. Так написано черным по белому (лучше и не скажешь). В этом романе нет места для новой любовной линии. И уж точно не для меня в роли Лавинии Лабби. Очевидно, что фраза «всегда на вторых ролях» – мой девиз по жизни.

Джордж и Китти удаляются (такие красивые, такие блондинистые, все такие-растакие). Феи на люстрах возбужденно повизгивают, наблюдая за тем, как они готовятся танцевать, и осыпают их золотой пыльцой. Блестки, оседающие на их коже, делают парочку похожими на небожителей. Идеальный Аполлон. Невинная Афродита.

Ахр-р-р, как же они отвратительны.

Через несколько секунд к нам подходит слуга с бронзовым подносом, на котором сверкают два кубка. У одного позолоченный ободок, у другого – посеребренный.

– Прохладительные напитки для дебютанток, – объявляет мужчина, кланяясь.

– О, боюсь, дамы не будут пить, – начинает леди Реммингтон.

– Это вино, разбавленное водой, миледи. Сделано парижскими горгульями.

– Но все же…

Незамужним дамам не рекомендуется употреблять алкоголь. Я знаю, потому что эта сцена есть и в романе. Хотя на этот раз она немного отличается. В оригинале присутствует Китти, потому что (не вмешайся я) она бы уже оттанцевала с герцогом. И к тому же, как и ожидается, она бы деликатно отказалась от предложенного бокала вина.

Но Китти здесь нет. И я не она.

Мне хочется попробовать это французское вино, позволить себе хоть какой-то приз (ведь я явно упустила свой шанс с Джорджем), поэтому я протягиваю руку и уверенно беру бокал с золотистой каемкой.

– Мне передали, что этот бокал для мисс Реммингтон, – комментирует слуга.

– Какая разница? Вкус лучше? – Мужчина молчит. – Спасибо, можете идти.

Он так и поступает. И прежде, чем леди Реммингтон успевает отчитать меня за мое поведение, я выпиваю содержимое залпом.

– Лавиния!

– Что, неужто вы сами хотели попробовать?

Леди Реммингтон надувает губы, баронесса усмехается, а Джон Китинг удивленно моргает.

Только Сэмюэль Хаскелл, который, должно быть, является чемпионом мира по покер-фейсу, осмеливается что-то сказать.

– Вам понравилось, мисс Лабби?

– О да. – Я взмахиваю бокалом; пыль феи оседает на ободок кубка и заставляет его блестеть еще ярче. – Хотя и не так сильно, как мне хотелось бы…

Мой голос обрывается. Я чувствую… что-то странное в горле. Его словно сжали.

В то же мгновение я начинаю слабеть с поразительной скоростью. Рука с бокалом вяло опадает, бокал падает на пол и разбивается на тысячу осколков. Другой рукой я хватаюсь за шею.

– Лавиния?

Я не могу ответить. У меня такое же чувство, как тогда в переулке ведьмы Олвен. Как будто что-то неизвестное течет по моим венам.

Это магия. Это огонь. Сначала слабый. Едва заметное пламя. Но вскоре под кожей вспыхивает настоящий пожар.

Первым реагирует лорд Хаскелл. Этот проклятый стервятник должен был бы радоваться моей беде, но он выглядит еще более злым, чем раньше.

Он подхватывает меня, осторожно кладет на пол. Холод плитки не помогает погасить жар и облегчить судороги, парализующие тело. Не помогает и лед в голубых глазах Сэмюэля, которые ни на секунду не отрываются от моих.

Дамы в атласных платьях, джентльмены в кожаных сапогах, гномы и феи, порхающие среди аристократов, – все столпились вокруг, наблюдая за разворачивающейся сценой.

Стоящий на коленях рядом со мной Сэмюэль – единственный, кто не выказывает ни шока, ни ужаса по поводу моего состояния. Настоящий дьявол посреди обезумевшей толпы.

– Кто-нибудь, сделайте что-нибудь! О, я знала, что не стоило привозить ее в Лондон!

Мое тело неподвижно как у куклы. Я вижу, слышу, чувствую, но не могу пошевелиться.

– Что случилось, Сэм? Что она выпила?!

Мои веки беспомощно, закрываются. Гаснут огоньки свечей. Одна за другой.

– Лала?! О боже, моя дорогая Лала! Очнись!

Какой высокий голосок, такой полный любви, такой… мерзко невинный.

Я ее не выношу. Я ее ненавижу. Все это случилось со мной из-за нее. Бокал был для нее. Бокал…

Бокал.

Яд растекается по моему одеревеневшему телу. Мышцы напрягаются все разом в предсмертных судорогах. Голоса становятся все более далекими.

Я едва могу разобрать, что говорит мне тот, кто находится ближе всех, – тот, кто не раздумывая первым подхватил меня, чтобы не дать упасть.

«Идиотка».

Это последнее, что я слышу. А его руки, держащие меня, – последнее, что я чувствую.

Эхо его пренебрежительного тона до сих пор звучит в моей голове, когда, задыхаясь, я открываю глаза в чужой кровати.

Я нахожусь в той же чертовой комнате, что и сегодня утром.

Проклятие, опять?!

Призрак полковника Реммингтона выплывает из позолоченного зеркала (целого, как будто я лично не разбила его несколько часов назад) и высокомерно улыбается мне.

Я больше не поведусь на его глупые речи. У меня есть дела поважнее, так что в этот раз я игнорирую его – вытягиваю руки (они больше не окоченевшие от только что пережитой смерти) и встаю с кровати. Медленно я подхожу к зеркалу.

Красивое лицо в отражении по-прежнему не мое. Янтарные глаза (а в них усталость, разочарование, что придется начинать все сначала) – единственное, что осталось от меня прежней. На правом виске – родинка, которая появилась после моего второго пробуждения. Теперь на левом виске есть еще одна, точно такая же.

Я провожу по ней пальцем. Она не исчезает.

Что ж, я не идиотка: это очень явный знак. Он обозначает каждую мою попытку быть героиней этого романа, которая закончилась не так, как должна была.

Что, черт возьми, произошло? Я снова умерла, но почему?

В прошлый раз это была на сто процентов моя вина, но в этот раз я всего лишь выпила один бокал…

Бокал, который предназначался не мне, а Китти Реммингтон.

Кто-то хотел убить ее? Но почему?

Я расхаживаю по комнате со сложенными на груди руками, размышляя о случившемся. Тем временем призрак повторяет, чтобы я поторопилась одеться и помогла его внучке, которая нервничает из-за представления королеве.

Но успокаивать здесь нужно меня! Ну же, Лаура, думай! Ты застряла в своем любимом романе. Это хорошо. Но он превратился в лабиринт. А вот это уже плохо. Решение простое: нужно найти выход. Каким бы он ни был.

– Тот, кто не уважает историю, обречен ее повторить.

Я поднимаю голову. После своей стандартной реплики полковник Реммингтон продолжает читать мне лекцию об истории моей семьи, точнее семьи Лабби, и о безмерных амбициях, из-за которых они потеряли все свое состояние и положение.

Тот, кто не уважает историю…

Ладно, я поняла. Я должна обставить все так, чтобы «Бриллиант сезона» шел своим чередом, слово за словом, не пропуская ни одной запятой.

Отлично, это легко. Я выучила урок. С этого момента больше не буду пытаться очаровать герцога. Буду держать рот на замке и знать свое место, обещаю!

Хотя на самом деле, даже когда я танцевала первый танец с Джорджем Китингом, я не помешала ему заинтересоваться Китти. Проблема возникла позже, когда случилось то, чего никогда не было в истории Гарден.

Китти не пила вина из того бокала на балу, но он определенно предназначался для нее. Бокал с ядом, приготовленный для мисс Реммингтон и только для нее.

Очевидно, что кто-то пытается ее убить.

Мне не нравится Китти. Более того, я ее терпеть не могу. Она бестолковая и банальная, и для нее всегда все заканчивается хорошо, без каких-либо усилий с ее стороны. Но совершенно очевидно, что если я не сохраню ей (и себе самой) жизнь, то никогда не выберусь отсюда.

Вот дерьмо! Теперь, помимо сопровождения, я должна следить за тем, чтобы неизвестный убийца не отправил ее на тот свет!

– Лавиния! – Леди Реммингтон врывается в комнату и недовольно кривится при виде меня в ночной рубашке. – Немедленно одевайся! Давай, давай, давай! Нужно подготовить Китти, чтобы та покорила королеву. Если она преуспеет, то преуспеем и все мы, ты понимаешь?

Я понимаю одно: мне крышка.

Глава 9

Кто будет, тот будет (да начнется игра!)

Кто мог желать Китти смерти? Все ее любят. Да и слуга, который предложил нам бокалы с вином на балу, вряд ли имел что-то против нее; он просто выполнял чей-то приказ.

Я размышляю об этом, пока, уже одевшись, провожаю леди Реммингтон в комнату ее дочери.

За всем произошедшим может стоять главный злодей этой истории, граф Седдон. С другой стороны, хотя у него и есть свои коварные цели, вряд ли он поставит под угрозу свой план покушения на королеву, так грубо отравив дебютантку, до которой ему нет никакого дела.

Может быть, в этой истории есть еще один злодей – тот, кто завидует Кэтрин Реммингтон (я и сама такая, так что могу понять).

Хотя в моей голове зарождается новая теория.

Если я, читатель, проворачиваю здесь свои дела, то кто сказал, что в этой эпохе не может быть еще одного фаната, с гораздо худшими намерениями, чем у меня?

Не задумываясь, я прикладываю палец к родинке рядом с глазом. Она едва заметна, похожа на капельку чернил, но это, бесспорно, метка. Возможно, если я хорошенько присмотрюсь ко всем присутствующим на балу, то смогу найти такую же родинку. Или что-нибудь подобное, что выдаст читателя.

И есть у меня на примете один парень, который очень даже может быть ответственным за случившееся. Заносчивый фигляр, чье имя начинается на букву «С», который назвал меня «идиоткой», пока я умирала (какое дурновкусие), и которому, я уверена, доставляло удовольствие лапать меня…

– Лавиния, ты меня слушаешь?! – Я поворачиваюсь к леди Реммингтон, которая все это время болтала без умолку, идя по коридору. – У тебя есть мнение по поводу платья или нет?

А, черт. Платье.

– Китти должна надеть белое.

Я говорю так решительно и уверенно, что леди Реммингтон на секунду теряет дар речи.

– Что? Белое? Это абсурд! Розовый – это…

– Любимый цвет королевы Шарлотты, – перебиваю я ее.

– А ты откуда это знаешь?

– Я слышала, как ваша мать, баронесса Ричмонд, говорила об этом вчера. – При упоминании баронессы леди Реммингтон изгибает бровь, выражая еще большее удивление. – Сказала, что «даже самая глупая из виконтесс, а к этой категории я отношу туповатую Лили Эллисон, одевает своих трех дочерей словно пышные розовые помпоны – весьма пошлый трюк, который не впечатлит Шарлотту».

Боже, благослови мою хорошую память.

– О. Без сомнения, звучит как слова баронессы… – Она делает паузу, и только тут я понимаю, что мы стоим перед дверью Китти. – Так ты считаешь, что белое платье – хороший выбор?

– Наилучший. – Я выдавливаю из себя улыбку. – А ведь именно этого мы все хотим для Китти, не так ли? Лучшее из лучших.

Леди Реммингтон кивает, убежденная, и тянется к ручке. К счастью, я успеваю сделать шаг вперед и дважды постучать в дверь.

– Китти, это мы! – предупреждаю я. – Можно нам войти?

– О, да, да, да! Только дайте мне секундочку.

Мы слышим шум. Шепот, шаги, сладкий голосок и в конце – фырканье, которое звучит не по-человечески, а по-драконьи.

– Можете войти!

Китти приветствует нас, разумеется, до сих пор не одетая, но на этот раз из камина не вырываются опасные языки пламени, угрожающие спалить комнату. Однако повсюду пепел, в нем испачкано и маленькое тельце Ричарда (свернувшегося калачиком на руке своей хозяйки), и раскрасневшиеся щеки девушки.

– Давай, Китти! Вытри лицо, и начнем сборы. – Леди Реммингтон, не теряя ни минуты, отправляется к гардеробу. – Решено: ты наденешь атласное платье. Белое, с блестящими нитями, вышитыми волчицами из Стоунхенджа…

– Но, мама, разве ты не хотела, чтобы я надела розовое с рюшами?

– Я? Никогда! Все дебютантки будут стараться понравиться королеве, нарядившись в ее любимый цвет, и ты останешься незамеченной! Так что то розовое платье наденет Лавиния. И прежде, чем ты начнешь протестовать, скажу, что она сама это предложила, – объясняет леди Реммингтон, не оборачиваясь. – Я говорила тебе, что взять ее с собой в Лондон было хорошей идеей. Она не такая пустоголовая, как кажется на первый взгляд!

Лицо Китти озаряется, когда она поворачивается ко мне. Подбежав, она хватает меня за руки, и я чувствую ожог на ее большом пальце, как и в прошлый раз.

– О, моя Лала, слава богу, что ты здесь! Ты мой счастливый талисман, у меня даже живот больше не крутит! Ты будешь направлять меня и держать за руку, чтобы я не споткнулась, правда?

Мне требуется пара секунд, чтобы кивнуть в ответ.

– Конечно, – говорю я вместо слов «отличная идея!», которые эхом раздаются в моей голове.

Я чувствую, как что-то еще трется о руку, и, опустив взгляд, замечаю тонкий хвост Ричарда, обвитый вокруг моего запястья. Я не знаю, что означает этот жест, но чувствую, что от него кожу покалывает.

Чертовски скучно проживать один и тот же день в третий раз, но я стараюсь следовать советам своих подруг (которые ежедневно настойчиво напоминают мне, что я порчу все веселье) и получать удовольствие.

Я присматриваюсь к окружающим нас дебютанткам (уставшим от советов своих матерей, как и в реальной жизни), к сопровождающим их гномикам (их костюмы из листьев завораживают меня, а один зеленоволосый малыш даже подмигивает мне) и к роскоши старинного дворца (которая просто впечатляет).

Золотая лепнина колонн сверкает в свете свечей. Облака золотистой пыльцы, созданной феями, парят в воздухе; я вижу, как она блестит, словно танцующие пылинки. Осыпаясь на головные уборы девушек, она заставляет каждое перышко и отполированную драгоценность сверкать, словно те сделаны из звезд.

Ладно, я больше не собираюсь ловить взгляд Джорджа Китинга. Он не улыбнется мне так очаровательно и не потанцует со мной вновь, но, по крайней мере, я проживаю нечто… волшебное.

Да, точно. Буду утешать себя этим.

В любом случае расклад дел таков. Теперь у меня новая миссия. И в глубине души это раззадоривает. Мне нужно поймать убийцу, так что… да начнется игра.

Словно зритель, наблюдающий за достоверным воспроизведением моего любимого романа, я смотрю, как Китти замирает перед королевой и делает изящный поклон. Меркурий II лает и спрыгивает с колен хозяйки, чтобы добраться до девушки.

Китти, конечно же, одаряет его лаской, радуясь, что хоть кто-то ее не осуждает в этом переполненном зале. Она звучит совершенно искренне, когда восклицает:

– Этот прием – большая честь для меня, ваше величество! Я обожаю собак. Признаюсь, зачастую больше, чем людей.

– Вы также предпочитаете своего огненного дракона остальному миру?

– О боже мой! – Китти резко распрямляется. – От-откуда вы знаете?

– Ваше платье ослепительно-белого цвета, мисс Реммингтон, тем заметнее на нем пепел.

Королева тепло улыбается, и Китти, стряхнув сажу как ни в чем не бывало, отвечает с той же неприкрытой жизнерадостностью:

– Я прошу прощения, ваше величество, хотя это послужит мне хорошим уроком. Безупречность или совершенство, увы, недостижимы, и я, конечно же, не являюсь ни тем ни другим.