Во имя клятвы

– Я слышал… крики. Ты тоже?

Катерина не выдержала и прошептала:

– Я видела. Он… пытал.

Армандо закрыл глаза, стиснул зубы.

– Я знал. Всегда знал, что он такой. Но видеть… – он резко вдохнул. – Коррадо железный. Он будто не человек.

– Ты его брат, – сказала Катерина. – Ты ведь можешь…

– Нет, – перебил Армандо резко. – Я не могу. Ты думаешь, у меня есть выбор? – он посмотрел прямо на неё, и в его глазах было столько боли, что у неё сердце сжалось. – В этой семье у тебя нет выбора. Либо ты один из них. Либо ты враг.

Катерина опустила голову:

– Тогда мы оба враги.

Он посмотрел на неё, а потом внезапно улыбнулся, криво и горько.

– Знаешь, когда ты рядом, я впервые не чувствую себя один. Ты другая. Ты живая. – Он коснулся её руки, несмело, словно боялся обжечься. – Держись за это. Не позволяй им забрать из тебя свет.

Катерина сжала его ладонь.

– А ты?

– Я? – он горько рассмеялся. – Я уже наполовину в их аду. Но, может, если рядом будешь ты… я не сгорю.

Они сидели долго, не говоря ни слова. И только в этот миг она поняла: в этом холодном доме у неё всё же есть союзник.

Глава 5

Сицилия жила морем и солнцем, но в доме Нери свет почти не касался стен. За толстыми шторами царил полумрак, и Катерина всё чаще ловила себя на том, что задыхается. Прошло несколько месяцев с тех пор, как мать переехала сюда женой Вито. Несколько месяцев – и жизнь изменилась до неузнаваемости.

Дом стал клеткой.

Катерина привыкла к свободе: к утренним прогулкам в саду, к книгам в тишине, к тому, что могла просто уйти на улицу без вопросов. Теперь каждая её попытка выйти встречала преграду. Всегда рядом кто-то из людей Нери: охранник в чёрном костюме, слуга с пустым взглядом, тень. Даже в школу её сопровождали, и это раздражало сильнее всего.

Ей было пятнадцать. Возраст, когда мир должен открываться. Но этот дом закрывал.

Сегодня вечером она решила хотя бы пройтись по саду – одному из немногих мест, где чувствовала себя живой. Надела простое светлое платье, собрала волосы в косу, взяла блокнот и карандаш. Хотела присесть у фонтана и порисовать розы, которые Роза высаживала под окнами.

Она спустилась по мраморной лестнице и уже почти прошла через холл, когда услышала за спиной шаги.

– Куда ты? – голос резкий, уверенный, без намёка на мягкость.

Катерина остановилась. Сердце ёкнуло. Медленно обернулась.

Коррадо.

Он стоял на середине лестницы, опершись рукой о перила. Чёрная рубашка была расстёгнута на груди, обнажая татуировки, уходящие на плечи. На шее – тяжёлая цепочка с кулоном-пулей. Его взгляд прожигал, словно он уже знал ответ, но хотел услышать из её уст.

Катерина выпрямилась.

– Это не твоё дело, – сказала она резко. – Я не обязана тебе ничего объяснять.

Его шаги гулко отозвались по мрамору. Он медленно спустился вниз, и каждый шаг будто давил ей на грудь. Остановился перед ней, слишком близко, так что она почувствовала запах табака и металла.

– Повтори, – тихо сказал он.

– Я не обязана… – голос её дрогнул, но она собралась. – Тебе.

– Ошибаешься, – Коррадо наклонился чуть ближе, его голос был хищным шёпотом. – В этом доме ты обязана отвечать на каждый вопрос. Особенно мой.

Она вскинула подбородок, стараясь не показать страх.

– Ты не имеешь права!

Его глаза сузились.

– Имею. Здесь всё, что дышит, живёт по нашим правилам. Ты думаешь, что твоя мать – исключение?

Катерина сжала блокнот так сильно, что ногти впились в картон.

– Не трогай её.

– Она сама выбрала, – холодно ответил он. – И теперь выбрала и ты.

– Я ничего не выбирала! – выкрикнула она. – Меня никто не спрашивал!

– Правильно, – сказал он. – Потому что твой голос здесь ничего не решает.

Она задохнулась от ярости.

– Ты… монстр.

Он замер на секунду, потом угол его губ чуть дрогнул. Не улыбка – тень чего-то опасного.

– Правильно, – кивнул он. – Монстров не трогают. Монстры едят тех, кто забывает, где их место.

Катерина отступила на шаг, но споткнулась о край ковра и едва удержалась. Он не двинулся помочь. Только наблюдал – пристально, холодно.

– Я… не боюсь тебя, – выдохнула она, хотя сама почувствовала, как руки дрожат.

– Боишься, – ответил он спокойно. – Просто ещё не поняла этого.

Он протянул руку и кончиками пальцев коснулся её блокнота.

– Что это?

– Рисунки, – коротко сказала она.

– Розы? – он приподнял бровь. – В доме, где правит кровь?

– Потому что хоть что-то должно быть живым, – вырвалось у неё.

Он задержал взгляд на ней дольше, чем обычно. Потом отнял руку и отступил.

– Иди, – сказал он. – Но не одна.

Из тени вышел Марко, тот самый, что недавно принял присягу. Встал рядом с ней, словно тень.

– Что? Нет! – Катерина резко повернулась к Коррадо. – Я не хочу, чтобы меня сопровождали, как преступницу!

– Это не выбор, – отрезал он. – Ты выходишь из комнаты – за тобой тень. Ты идёшь в школу – за тобой тень. Ты пьёшь воду – и у воды есть тень.

Она тряхнула головой, едва сдерживая слёзы.

– Ты… сковываешь меня!

– Я сохраняю тебе жизнь, – холодно сказал он. – Когда-нибудь ты это поймёшь.

– Никогда! – выкрикнула она и выбежала во двор, чувствуя на спине взгляд – как клеймо.

Прошли часы. День сменился вечером. В доме царила тревожная тишина. Вито и Альма уехали днём на встречу – официальную, с другими семьями, как сказал Вито. Катерина провела вечер в комнате, не в силах избавиться от слов Коррадо. «Монстр». Она сама это сказала, и сама же теперь боялась, что он докажет правоту.

Она сидела у окна, вглядываясь в сад. Марко стоял у ворот, будто охранял её даже на расстоянии.

Часы пробили десять, потом одиннадцать. Машина родителей всё не возвращалась.

Катерина вышла в коридор. Дом был странно тихим. Обычно в это время слышались голоса, шаги, звон бокалов. Но сегодня – тишина, густая, как в подвале.

Она спустилась вниз и увидела в гостиной: Ренцо стоял у камина, Коррадо сидел в кресле, держа бокал виски. Армандо – у стены, с мрачным лицом.

Они подняли головы одновременно.

– Что случилось? – спросила она.

Молчание длилось секунду. Первым заговорил Ренцо:

– Машину обстреляли.

Катерина застыла на пороге гостиной, не веря ушам.

– Что? – голос сорвался, стал тонким. – Повтори.

Ренцо медленно сделал глоток вина, лениво посмотрел на неё поверх бокала.

– Машину обстреляли, – произнёс он почти равнодушно. – Мать и Вито. Ни один из них не вернулся.

– Нет! – Катерина качнула головой, шагнула вперёд. – Нет, вы врёте… Это… это не может быть правдой!

Она посмотрела на Коррадо, словно ища опровержения. Но тот сидел спокойно, с бокалом в руке, и его голос прозвучал, как приговор:

– Это правда. Их больше нет.

Мир рухнул. Катерина бросилась к нему, вырвала бокал и с силой швырнула об пол. Стекло разлетелось о мрамор, брызги вина растеклись красным, будто кровь.

– Верни её! – крикнула она и ударила его кулаком в грудь. – Верни маму!

Коррадо поднялся мгновенно. Одним движением схватил её за запястья, рывком прижал к себе, так что она оказалась зажата между его телом и столом. Его пальцы врезались в её кожу, взгляд – ледяной, чужой.

– Успокойся, – процедил он. – Сейчас же.

– Это ваша вина! – кричала она, бьющаяся в его руках. – Ваша семья! Ваша кровь! Вы всё отняли у меня! Если бы не вы, она была бы жива! Вы!

– Хватит, – он сжал её сильнее. – Ещё одно слово – и ты замолчишь навсегда.

– Ты монстр! – закричала она ему в лицо, слёзы катились по щекам. – Весь ваш дом – чудовища!

– Дом – это сила, – холодно бросил Коррадо, наклоняясь ближе, так что его дыхание коснулось её щеки. – А сила не плачет.

Она дёрнулась, пытаясь вырваться. Он рывком оттолкнул её – не так, чтобы бросить на пол, но достаточно резко, чтобы она едва удержалась на ногах.

Ренцо присвистнул и криво улыбнулся:

– Осторожнее, девочка. Он и правда чудовище. И чудовища не любят, когда их трогают.

– Я вас ненавижу! – выкрикнула Катерина, сжимая кулаки. – Всех вас! Из-за вас её нет! Из-за вас я одна!

– Ненависть – это тоже связь, – сказал Коррадо, снова поднимая бокал с подноса. – Значит, теперь ты действительно наша семья.

– Я не ваша семья! – её голос сорвался в крик. – Никогда!

Коррадо медленно сделал глоток и, не отводя взгляда, произнёс:

– Ты под крышей Нери. Это значит одно: ты наша. Хочешь или нет.

Она замерла, дрожа от слёз и ярости.

– Хватит! – Армандо не выдержал, шагнул вперёд и встал рядом с Катериной, заслонив её собой. – Она только что потеряла мать! Ты вообще слышишь её?

– Слышу, – спокойно ответил Коррадо. – И именно поэтому говорю: хватит. Хватит истерик. Хватит слов. В этом доме слабость не прощают.

– Она ребёнок! – выкрикнул Армандо.

– Она Валенти, – отрезал Коррадо. – В доме Нери. Здесь нет детей. Здесь есть только выжившие.

Тишина ударила тяжелее любого крика.

Катерина опустилась на колени, закрыв лицо руками. Слёзы текли сквозь пальцы.

– Я не могу… – шептала она. – Без неё я не могу…

Армандо опустился рядом, обнял её за плечи, прижал к себе.

– Тише, – говорил он, глядя на братьев. – Я с тобой. Ты не одна.

Она вцепилась в него, рыдая в голос.

А Коррадо всё так же стоял, каменный. Его лицо не дрогнуло ни разу.

– Добро пожаловать во взрослую жизнь, – сказал он глухо. – В ней никто не спрашивает, хочешь ты этого или нет.

И ушёл, оставив её сломленной в объятиях младшего брата.

Катерина сидела в своей комнате на краю кровати, сжав колени руками. Тишина давила сильнее, чем крики. Казалось, даже стены знали, что дом осиротел, и теперь ждал чего-то страшного.

Слёзы уже высохли, оставив солёные дорожки на щеках. Она смотрела в одну точку – в зеркало напротив, где отражалась девочка с пустыми глазами.

Дверь тихо скрипнула.

– Можно? – голос был осторожный, почти шёпотом.

Она подняла голову. Армандо.

Он вошёл, не дожидаясь ответа, и закрыл дверь за собой. Подошёл медленно, словно боялся её напугать, и присел рядом. Его рука легла ей на плечо – лёгкая, но тёплая.

Катерина всхлипнула и отвернулась.

– Я… я не могу без неё. Она была всем, Армандо… всем.

Он придвинулся ближе, обнял её крепче, позволив ей уткнуться в его плечо.

– Я знаю, – прошептал он. – Я знаю, Катя. Я тоже её любил. Она была светом в этом доме… хотя ты, может, и не веришь.

Её пальцы сжали его рубашку.

– Почему… почему всё так? Почему всё рушится, где бы ни был ваш дом?

Он прикрыл глаза, качнул головой.

– Потому что это не дом. Это крепость. А крепости живут войнами.

Она замерла, глядя на него.

– Но ведь теперь всё закончится? Смерть… остановит это?

Горькая усмешка тронула его губы.

– Нет, Кэт. Наоборот. Теперь всё только начинается.

Он посмотрел прямо в её глаза, и в его взгляде не было обычной мягкости – только серьёзность, слишком взрослая для его пятнадцати.

– Слушай меня. В ближайшие дни лучше тебе держаться тише воды, ниже травы. Не спорь. Не бросайся. Не высовывайся. Поняла?

– Зачем? – её голос дрогнул.

– Потому что Коррадо будет действовать. – Армандо сжал её руку. – Он хочет убрать Бруно Косту. Поставить Ренцо капо. Переделать всё, как считает нужным. Но старый лис так просто не сдастся. Он начнёт хитрить, может даже мстить. И если ты попадёшься под горячую руку… тебе не поздоровится.

Катерина прижала ладони к лицу.

– Я не хочу жить в этом доме… я не хочу! – её голос дрогнул, сорвался. – Ваш отец умер. Почему вы так спокойны? Разве это ничего не значит для вас?

Армандо замолчал на секунду, но не отвёл взгляда. В его глазах не было слёз, только усталость.

– Потому что нас никогда не учили плакать, Кэт. Это роскошь, которую этот мир не позволяет. Даже если бы мы захотели – здесь за слёзы расплачиваются кровью.

Он вздохнул, провёл рукой по её плечу.

– И ещё… – голос стал глуже. – Отец никогда не был тем, кого можно было любить. Для него власть всегда была важнее семьи. Нас он растил не лаской, а жестокостью. Он не оставил нам воспоминаний, за которые стоило бы держаться.

Катерина смотрела на него широко раскрытыми глазами, а Армандо тихо добавил:

– Так что нет, мы не будем страдать, как ты. Но мы будем жить. Потому что другого выбора у нас нет.

Он развернул её к себе, положил ладони на её щеки.

– Слышишь меня? Ты не одна. У тебя есть я. Что бы ни случилось, я рядом.

Катерина уткнулась в его грудь, разрыдавшись, но впервые за день почувствовала, что дышит.

Армандо гладил её по волосам, тихо повторяя:

– Ты справишься. Мы справимся. Только не теряй себя, Кэт. Обещай мне.

Она шепнула сквозь слёзы:

– Обещаю…

Глава 6

Похороны были короткими и тяжёлыми. Люди приходили с цветами, говорили слова, которые редко доходили до сердца, и расходились, как вода по камням. Катерина шла за гробом тихо, обнявшись за сердце; её мир, тот самый маленький мир с матерью и садом, сжался и исчез. После–только дом Нери. После–пустота, которую никак не заглушить.

Дни вытекали один за другим одинаково: ритуал траура, лица, полные вежливости и равнодушия, затем вечерние сборы, где обсуждали дела, долги, перемены. Коррадо действовал быстро. Он не говорил громко о своих планах, он не устраивал показательных судов – ему не были нужны зрители. Он шёл и делал. С поля по полю, с поста на пост. Бруно Коста – старый капо, у которого были годы и привычки, – сдержанно ушёл словно по собственному желанию, но все понимали: его отставили. Он собрал вещи, оглянулся и сказал на прощание тихо, холодно и без мольбы:

– Мальчики часто думают, что они уже мужчины. Но чаще всего падают именно те, кто уверен в себе. Помнишь эти слова. Земля не забывает шагов.

Коррадо посмотрел прямо в его глаза и ответил ровно, без вкраплений эмоций:

– Пусть земля запомнит, как я на ней стою.

Эти слова не были болтовнёй – они висели в воздухе как афоризм, как приговор. С того дня власть в доме поменялась. Коррадо не праздновал. Он действовал. Он перетасовывал кадры, менял правила, вводил новые порядки. Те, кто был рядом и смирился, остались. Те, кто не захотел подчиняться – получили путь прочь или тихую смерть. Так работала система.

Катерина смотрела на всё это из своего угла, из-за окон своей комнаты. Она видела, как дом превращается в машину: ходы и решения отдаются быстро, без душевных разговоров. Её душа рвалась, но никто не слышал рёва; в этом доме крик затухал, как эхо в пустой шахте. Она пыталась держаться, но каждый вечер падала на край кровати и плакала в подушку. У неё была одна поддержка – Армандо. Он приходил, садился рядом, приносил ей скромную еду, говорил тёплые слова, иногда шутил, иногда молчал. Он был её островом в море из стали.

– Держись, – шептал он однажды утром, когда она едва смогла встать. – Я рядом.

Она верила. Она цеплялась за него, как тонущая за спасательный круг.

Некоторые дни пролетали туманно: встречи, звонки, прибытие новых людей в дом. Коррадо показывал, что он хозяин. Он назначал, он отрешённо говорил, и люди слушали. Его власть не была сценической – она была практической; она проявлялась в распоряжении охраной, распределении аренд и домов, в слове, которое и было законом. Он бился за доверие не словами, а решениями, которые, даже жестокие, приносили результат. Люди боялись и уважали – и, что важнее, исполняли.

Между делами и койками тянулся месяц, холодный и безрадостный. А она всё сидела в комнате и считала дни. В голове уложились одни и те же вопросы: почему, как дальше, где выход. Армандо был рядом. Он был медленен в своих реакциях, но старания его были искренними. Он пришёл одним вечером в комнату и сказал:

– Слушай. Завтра придёт приказ. Лучше приготовься.

– Приказ? – нагнулась она, почувствовав лёгкое отвращение к любым приказам, которые переносились на её плечи.

– Это не к тебе. Это к мне. – Он посмотрел в окно, словно боясь, что его увидят. – Я знаю, о чём они договорились. Я знаю, кто будет стоять со мной, и кто – против. У меня есть время. Но не у тебя, Кэт. Не у тебя.

Она молчала, и он продолжал:

– Я приду вечером. Мы просто посидим. Ты не одна.

Её сердце как-то неуклюже устроило маленький прыжок надежды. Он был её светом, и этого было достаточно.

На следующий вечер Коррадо вызвал Армандо. Без предупреждений, без праздничного слова. Просто позвал в свой кабинет – тот самый, где, казалось, всегда пахнет табаком и хладнокровием.

– Идёшь, – сказал Коррадо, когда они встретились в полутёмном коридоре. Его голос был мягким, но в нём жила сталь. – Время пришло.

Армандо остановился. Его лицо побелело, в глазах мелькнул страх.

– Я не готов, – честно сказал он.

– Ты никогда не будешь готов, – ответил Коррадо. – Но готовность – это не про нас. Готовность – про слабых. Мы делаем то, что должно быть сделано.

Они вошли в кабинет. В комнате был длинный стол, и на нём лежала цепочка с кулоном-пулей – та самая, которую использовали при присягах. Свечи отбрасывали тёмные тени, и в этих тенях стояли люди – молчаливые, готовые исполнить ритуал. Бруно уже ушёл, но на столе, как память, лежал старый кожаный чехол с документами, которые переходили от руки к руке. Ренцо сидел в углу, нежно потирая виски. Марко стоял у двери, выпрямленный как автомат. И Коррадо – тот, кто решает – стоял рядом со столом, спокойно и без улыбки.

– Ты должен понять, – начал он тихо. – Это не развлечение. Это жизнь. Мы не оставляем выбора.

– Я не… – Армандо задыхался. Он пытался дышать ровно, но ладони его дрожали. – Я не хочу.

– Много людей умно отказываются, – сказал Коррадо. – Мало кто при этом остаётся жив. Ты не один такой.

В кабинете опустилась тишина. Слова, как сталь, висели в воздухе. Он открыл рот, чтобы сказать что-то провокационное, но Коррадо сделал шаг вперёд и сказал:

– Кровь будет твоим ключом. Верность – твоим щитом.

Фраза прозвучала не как проповедь, а как приговор. Армандо почувствовал, как жар поднимается к лицу. Он вспомнил мать, дом, её смех и то пустое счастье, которое уже не вернуть. Он вспомнил Катерину, плачущую на кровати. И он понял, что его выбор – не быть трусом, или, по крайней мере, не умирать от трусости.

– Повтори, – сказал Коррадо.

Армандо взял нож. Он уже видел этот ритуал в лицах, в жестах. Это был ритуал, где кровь вымывала сомнения, где плоть подтверждала принадлежность. Он приложил лезвие к ладони. Дрожь прошибла его. Но он вспомнил то, что Катерина написала однажды в тетради: «Если тебя хотят забрать, запомни себя сильнее». Он подумал о ней. И провёл ножом по коже.

Капельки на серебре. Тот звук – как капли дождя по листу металла. Он не кричал, хотя слова рвались тяжёлыми и сладкими:

– «Моя жизнь – семья.

– Моя смерть – предательство.

– Клятва на устах – кровь на руках.»

Слова, прорвавшиеся из горла, звучали пустынно и верно. Он их сказал, и в этот момент металл на шее щёлкнул – цепочка объявила нового. Коррадо опустил взгляд, а затем, как будто прочитав в глазах зрителей, добавил:

– Хорошо. Теперь держись.

Армандо упал на стул, и кто-то подал ему воду. Он смотрел в пол, а внутри что-то умирало и возрождалось одновременно. Он был другим – не потому, что хотел, а потому, что его заставили.

Вечером, после ритуала, Коррадо вызывал Катерину. Он делал это спокойно, как если бы отправлял на рынок приобрести хлеб. Она пришла, не зная, чего ожидать. В комнате он сидел за столом, бумаги в стопке, глаза усталые, но с той решительностью, которая не знает уступок.

– Садись, – сказал он.

Её ноги были ватные. Она опустилась на стул. Голос был у неё тонкий.

– Что ты хочешь? – спросила она.

– Прекрати носить на себе скорбь, – ответил он холодно. – Она тебя тянет вниз. Это мешает. И мешает мне.

– Ты не имеешь права… – она не успела договорить.

– И правильно, – он вставал, подошёл к окну, повернулся и произнёс прямо: – Ты уезжаешь.

– Куда? – сказала она, хотя в глубине души ждала подобного. Её мысли скакали ища лазейку, но её мир теперь был закрыт как шкатулка.

– В пансионат, – коротко. – Закрытая школа-интернат под патронажем одной из наших домов. Там ты будешь жить, учиться, и никому не помешаешь. Я не хочу, чтобы ты путалась у меня под ногами. Ты – лишний фактор. Ты – слабость, которую хозяин не терпит.

Она замерла. Ушам не верилось, что слышит это от него. Гнев вспыхнул, но сразу же сменился таким же холодом, как и его слова.

– Ты ссылаешь меня? – тихо спросила она, как будто ждала ответа, который её не мог утешить.

– Я посылаю тебя туда, где ты будешь вне моей поверхности. Я забочусь о том, чтобы ты выросла не в тени моей власти, – произнёс он ровно. – Вернёшься только когда я решу. Это не наказание. Это порядок.

Она чувствовала, как в груди образуется пустота. С одной стороны – облегчение, что дальше не будет постоянного присутствия дома, из которого уже была выгнана её мать. С другой стороны – предательство: уходить от Армандо, который ей стал всего ближе и дороже. Она представила себе дни в пансионате, новые лица, новые правила. Она думала: уехать, чтобы не смотреть в глаза людям, но уйти навсегда от того, кто остаётся в этом доме.

– А Армандо? – выдавила она из себя. – Он останется?

– Он – Нери, – отрезал Коррадо. – Он остаётся. Он – часть нового порядка. Он сделает выбор, как и все остальные. Но ты будешь в безопасности. Мы найдём для тебя охрану. Мы обеспечим все условия. Ты вернёшься, когда я скажу.

Её руки сжались в кулаки. Она ловила себя на мысли: как он спокойно распоряжается её судьбой и судьбой людей вокруг, как будто это игра в шахматы, где фигуры говорят не больше, чем блеск на мраморе. Она хотела крикнуть, хотела обнять его и умолять, но в горле было нечто иное. Горечь. Чувство предательства, которое холодно режет.

– Ты не имеешь права, – снова сказала она, голос креп. – Ты не имеешь права изгнать меня от того, что осталось у меня.

– Я имею право, – ответил он. – Я имею право на порядок. Ты – часть порядка. Ты не будешь тем, кто мешает.

Она встала, пошла к двери, затем резко обернулась:

– Я надеюсь, ты не думаешь, что я стану благодарной. Я не забуду, что вы сделали с мамой. И ты – будешь помнить это всегда.

Он посмотрел на неё без эмоций и ответил просто:

– Я всегда помню.

Её сердце разорвало от холодной правды его слов. Она вышла из кабинета и спустилась в сад. Там, в вечернем воздухе, она услышала шаги. Это был Армандо. Он сел рядом и молча обнял её.

– Они хотят, чтобы ты уехала, – сказал он низко.

– Да, – выдохнула она. – Он сказал это спокойно, будто отправлял меня в школу.

– Ты хочешь ехать? – спросил он.

– Я… – замялась она. – Я не знаю. Я думаю, что… что лучше уйти. Здесь слишком много смерти. Здесь слишком много лиц, которые не умеют быть людьми.

Он прижал её сильнее. Его голос дрожал, но в словах была твёрдость:

– Я хочу, чтобы ты ушла, если там тебя будут беречь. Я не хочу, чтобы ты страдала. Но я боюсь, что без тебя мне будет темнее.

Он взял её руку, положил на своё сердце:

– Я обещаю. Я не стану таким, как они. Я останусь собой ради тебя. Обещай и ты мне – быть осторожной и не терять себя.

Она посмотрела на него. Его глаза были полны света, но в них была и горечь, словно предчувствие того, что силы зашевелятся, что мир изменится навсегда.

– Я обещаю, – сказала она.

Они сидели долго, перебирая молча свои обещания. Ночь шла туго; дом по-прежнему жил и дышал. Она думала о месяце, который прошёл: о похоронах, о словах Бруно, о том, что Коррадо крепче взял власть, о ритуале, который забрал у Армандо часть души. Всё это сливалось в одно: мир, в котором она жила, был безжалостен.

За несколько дней до отъезда пансионат был подобран Коррадо лично. Это была закрытая школа-интернат на побережье материка, место, где дети влиятельных семей могли учиться, заниматься и, что важно, жить отдельно от семейной политики. Рыночный фасад, строгие правила, охрана. Она должна была уехать туда под охраной. На дворе стоял чёрный автомобиль; в багажнике – чемоданы с вещами. Ей дали время собрать самые необходимые предметы.

Когда наступил день отъезда, дом молчал по-особенному. Соседи, может быть, думали, что это очередной путь, очередная поездка. Они не знали, что для неё это изгнание и спасение в одном флаконе.

Коррадо остановился прямо перед ней. Его лицо было каменным, взгляд – тяжёлым, без единой искры тепла.

Он склонился чуть ближе, так, что Катерина почувствовала холод его дыхания. Пальцы скользнули по её волосам, ухватив прядь.