Тот Дом

Марина Повалей

Тот Дом

"Тот дом" услышать можешь в разговоре.

И все поймут о чём был он.

Его обходят стороною

И так тут было испокон.

А слухов много, и не верить

Или поверить выбор ваш.

Мы можем только лишь проверить

Сколь у вас появится мураш.

Стоит закрыт и молча ждёт хозяйку,

Что будет здесь с ним жить.

Она войдёт и без утайки

Начнёт в порядок приводить…

И двор и дом, и собственную душу.

Что мечется меж можно и хочу.

Жаль только, что съев из сада грушу,

Все и сразу, увы, не получу.

Наталья Матюхина

Пролог

Выдох – один на двоих, но не вполовину. Выдох удовольствия и мужчина откинулся на подушки, в ожидании, пока скачущее сердце успокоится.

Изящные, босые ноги женщины коснулись начищенного воскового пола.

Будто слыша чужое дыхание, поступью попадая в его ритм, она прошла к тяжёлому комоду, не стесняясь собственной наготы, подцепила рукой небрежно брошенный недавно шёлковый халат. Встала у открытого окна, чуть замешкавшись, прежде чем прикрыться.

– До полудня перепиши те бумаги, что не успела вчера, – мужской голос не стал дожидаться, чтобы вернуться в силу, после недавней страсти. – К обеду мне необходимо быть в консульстве, проследи, чтобы одежда была в порядке.

– Хорошо, – ответила женщина, не сводя взгляда с Босфора, по которому скользили огни спешащих в город больших кораблей и маленьких судёнышек. Ей почудился привкус соли.

Она обхватила себя руками, приветствуя мурашки по коже – как всегда, при взгляде на пролив. Мужчина продолжал отдавать распоряжения, не задаваясь вопросом, насколько внимательно ему внемлют.

Слыша только “тик-так-тик-так” – издаваемое жучком-точильщиком где-то в мебели своей спальни, женщина повернулась спиной к окну, всё так же подстраиваясь под этот ритм, одной ей и слышимый. Внимательно оглядела мужчину на постели, несмотря на только что минувшие утехи, в животе у неё шевельнулось возбуждение при воспоминании о его недавних стараниях. Возбуждение вместе с сожалением шелохнулось и пропало. Женщина чуть повела шеей, наслаждаясь лаской собственных волос, и прикрыла на миг веки. Подавила порыв коснуться кожи на ноге, загоревшейся огнём.

Вновь открыв глаза, она увидела, как тень от комода шевельнулась, и, незамеченная больше никем, растворилась в стене. Хозяйка не успела сосчитать до трёх, как от стены над кроватью отделился сгусток тьмы и растворился в оборванном на полуслове мужчине.

В это самое мгновение его сердце перестало биться.

– Сделай всё быстро, скоро призыв на азан. К этому времени всё должно быть чисто. А я должна быть безутешна.

Она не сомневалась, что услышана, хоть ответа и не последовало – слова ей не нужны.

Изогнула тонкое плечо, оголяя его, точно зная, что её увидели, оценили, восхитились. Лёгкая волна рокота-вибрации прокатилась по дому, а довольное урчание она, быть может, дорисовала в своей голове сама.

Большое зеркало на полу всё так же показывало замершего, словно во сне, мужчину, когда она шагнула из спальни.

– Проверю пока висельника, – сказала словно сама себе.

Где-то там начинал просыпаться город, брал свою кисть и крупными мазками приступал к рисованию нового дня. Яркие красные и синие, охряные, толика серого и много-много бирюзового.

Константинополь просыпался.

глава 1

“Ещё стоят до сей поры

Зубцы развалины старинной.

Рассказов, страшных для детей,

О них ещё преданья полны…

Как призрак, памятник безмолвный,

Свидетель тех волшебных дней,

Между деревьями чернеет1”.

Чёрная повозка с резким скрипом остановилась посреди оживлённой улицы.

– Тпру, приехали, – на чистом русском объявил старый извозчик-турок с выжженным солнцем лицом. Пассажирке пришлось напрячь слух, чтобы разобрать его спокойный голос в шуме толпы.

– Приехали? – она заозиралась в волнении: – как же, любезный? – стала вчитываться в листок, что сжимала в руке: – мне нужен Македонский переулок, а это Александрийская улица!

Она это точно знала – самый центр Константинополя, старый город. В прошлый свой приезд она жила в отеле здесь, чуть выше по холму.

В ответ турок ткнул пальцем куда-то между домами.

– Что? Что вы хотите мне сказать? – проговорила девушка, вытирая испарину со лба.

Ямщик продолжал упрямо тыкать грязным морщинистым пальцем, словно потешаясь над беспомощной туристкой.

Утомлённость долгой дорогой, корабельной качкой и октябрьской жарой, не по погоде тёплая одежда – ей казалось, она глупеет всё сильнее и сильнее с каждой секундой. Во рту всё стянуло от жажды.

Но не настолько, чтобы расстегнуть ворот белоснежной блузы.

– Выходи, приехали, – возница не проявил ни сочувствия, ни жалости, зато равнодушия у него в избытке. Он упрямо пялится в стену и всё так же тычет пальцем, будто надел невидимые шоры.

Вопрос на засыпку: будь Геся мужчиной, он позволил бы себе такой фортель?

Открыть ридикюль, достать холодный револьвер, и размозжить негодяю голову. Именно так следует поступать с отребьем, что вовсю используют секунды власти, которые выплёвывает им их никчёмная жизнь. Как жаль, что у неё нет револьвера. И отца рядом нет, при котором это быдло не посмело бы над ней потешаться. Да что там отца, у Геси теперь даже мужа нет.

Она поправила себя в своих собственных мыслях: пока нет мужа.

В её фантазиях голова извозчика живописно лопнула на ошмётки, примерно как арбуз. Собственно арбуз она и взяла за образец. Что ещё представить женщине, никогда не державшей в руках пистолета?

– То есть по нужному мне адресу вы меня не доставите? – спросила Геся на чистом турецком. Зрелище расправы помогло смириться и с несовершенством мира, и отдельных её представителей. Оно же и заставило не уподобляться. Не то чтобы сделать шаг навстречу мужику, но… ей нужно добраться до нового дома.

Глаза возницы сузились:

– Госпожа знает наш язык? – на турецком он говорит куда охотнее, вместо навязанного русского.

Чего и следовало ожидать.

– Госпожа знает не только этот язык, – Геся намеренно не употребила “ваш” – наш язык здесь русский, как и сам город, с того самого момента, как войска Скобелева сюда вошли2. – Но и градоначальника, как, впрочем, и губернатора.

Остолоп-возница попытался сохранить лицо, но Геся увидела, как спина его выпрямилась, хоть глаза и сузились ещё больше.

Расслабляясь, она вдохнула пропитанный солью воздух.

Долгожданный солёный воздух.

Воздух Босфора, запах Константинополя.

Аромат счастья.

– Македонский переулок, – выплюнул турок, снова вытянув палец. – Коляска не влезет. Только пешком.

Оказывается, не так уж и не знаком ему русский язык.

Геся присмотрелась повнимательнее, поставив руку в шёлковой перчатке козырьком от слепящего солнца. Так и есть: узкий переулок, куда не пройдёт не то что коляска – даже три человека в ряд.

– Просить вас донести чемодан, как я понимаю, бессмысленно?

Извозчик снова сделал вид, что не понимает языка.

Намётанным глазом Геся высмотрела мальчишку, который отирался у дверей низкосортной гостиницы:

– Любезный, не поможете ли с чемоданом? – позвала на турецком и не удержалась, чтобы не отомстить зарвавшемуся ямщику: расплатившись с ним, при нём же, с лёгким сердцем отдала маленькому турку бумажку вдвое большим номиналом.

Барыня может уехать из Москвы, но быть московской барыней от этого она не перестанет.

Малолетний носильщик на радостях зашвырнул за забор недоеденное яблоко, чтобы поудобнее ухватить чемодан.

Как только Геся Кантимир покинула коляску, ведя за собой мальчика, с козел экипажа, дожидающегося пассажиров, спрыгнул молодой, худощавый грек.

– И не стыдно тебе потешаться над такой красивой женщиной, Мустафа? – раскуривая дедовскую вишнёвую трубку, спросил он старого турка.

Мустафа достал свою махорку, неспешно затянулся, дождался, пока продавец каштанов, в эту секунду притихший, пройдёт мимо, и только когда в отдалении раздался крик: “жареные каштаны!”, ответил:

– Она ищет тот дом, – услышав такое, грек закашлялся, – думал, передумает. Я её от пристани добрых полчаса возил по солнцепёку. Ну и упёртая же баба, – Мустафа мелко сплюнул горькую крошку табака, – не дай Аллах кому-то такую жену.

– Знаешь, Мустафа, если твой Аллах и правда тебя слышит, попроси его, чтобы она передумала и не пошла в тот дом…

Стоящий в тупике. В самом конце узенького проулка на пять домов.

Геся посчитала, пока вспоминала неудачливого возницу.

Чувствуешь свою власть над вымотанной чужачкой? Решил потешить своё эго, вспомнив про то, что у тебя в штанах? Только в конечном стоге всё встаёт на свои места при расчётах.

Да, Константинополь не встретил её с распростёртыми объятиями. Да, сейчас у неё за спиной не стоит блестящий муж – наследник титула. Но после развода у неё осталась его не менее блестящая фамилия. Один Бог, ну и Геся с папенькой знают, в какое состояние обошёлся этот брак простому, хоть и богатому ялтинскому виннозаводчику.

Она провела рукой по нагретому солнцем камню сплошного забора. Кажется, камень этот даже пахнет как-то особенно – вечно тёплой негой.

Геся, не была бы полжизни Гольфман, если бы не знала, как распорядиться тем немногим, что удалось выжать из собственного мужа при разводе.

Вот и мальчишка, услужливо подстраивается под шаг госпожи, не умолкая ни на минуту, звонко и громко расписывает все прелести гостиницы, что держит его мать: и кюфта у неё такая, что пальчики оближешь, и горячая вода есть, и простыни мать стирает сама, не доверяя прачкам…

Он осёкся, когда Геся повернула на себя табличку, припаянную к ограде: “Sessiz yilan”.

– Тихая змейка, – прочитала она вслух, чувствуя неясный, необъяснимый трепет.

– Пойдём, госпожа, пойдём. Не надо тут стоять, да и ходить тут не следовало…

– Отчего же?

Ей-то – ясное дело, то ещё удовольствие стирать каблук московского мастера о булыжный камень, но мальчишке в сандалиях что за беда?

– Пойдём, госпожа, пойдём. Мать меня накажет, только узнает…

И столько какого-то суеверного страха перед материнской карой, что Геся даже улыбнулась:

– Полно, мы пришли. “Тихая змейка”, её я и искала, – произнося это, она любовно огладила шершавую, пожёванную коррозией табличку.

Взглядом нашла калитку – кто-то совсем недавно её открывал: богатый изумрудный плющ, сплошной стеной закрывавший весь забор, в месте калитки срезан ножом. Задрав голову, Геся попыталась рассмотреть сам дом, но ряд кипарисов сразу за оградой закрыли весь обзор. Виднеется только верхушка башенки со шпилем. Она на миг зажмурилась, молясь про себя, чтобы это и был её дом – если есть и башня, и шпиль, то уж на другие украшательства строители не поскупились.

И как заботливо он окружён густым садом – в центре Москвы такого уединения днём с огнём не сыскать.

У дома напротив, золотистой, едва подсушенной листвой зашелестело дерево. К носку дорогой женской туфли скатился лимон. Геся присела принять подношение, как почувствовала принесённый ветром мерзкий запах подросткового пота и вспомнила о своём провожатом. Тот, насупившись, гладил дремлющую под забором чёрную кошку.

– Как тебя зовут? – спросила девушка, любуясь блестящей шёрсткой животного.

Кошка громко урчит в такт поглаживаниям.

– Али, госпожа. Вы, правда, будете здесь жить? – он поднял на неё свои светло-карие, такие доверчивые детские глаза.

– Конечно буду. Я купила этот дом, – она выудила из ридикюля щедрую банкноту, но ещё не протянула её мальчику: – выполнишь моё поручение, Али? – под радостные кивки продолжила: – мне нужны свежие выпуски Константинопольских деловых газет: биржевые, купеческие, портовые, и одну самую ходовую здесь светскую, с главными новостями города…

Перечислила минимальный набор продуктов, чтобы чем-то перекусить с дороги.

– Принести в тот… точнее, этот дом?

– Ну конечно, живу же я теперь здесь.

– Ох, госпожа, не стоит вам, лучше бы к нам в гостиницу, там кюфта – пальчики оближешь…

Сосчитав до десяти, Геся спокойно засунула бумажку вместе с лимоном в ридикюль.

– Хорошо, Али. Я найду другого мальчика, которому нужен приработок.

Али ушёл за газетами, Геся, наконец, открыла калитку ключом, полученным почтой ещё в Москве, и шмыгнула за ограду.

Задержись Али на несколько секунд, он бы услышал нетерпеливое копошение, шорох юбки и, наконец, тихий облегчённый выдох – наконец-то она осталась одна и разулась, здраво рассудив, что за собственным забором можно уже чуть припустить поводья собственных принципов.

Подняв чемодан, сделала пару шагов по вымощенной дорожке, как тут же пожалела о содеянном.

Во дворе царил хаос. Хаос после вакханалии – как никогда уместно, учитывая место, где решила обосноваться Геся.

Повсюду, по всему периметру сада, куда ни кинь глаз, везде валялся мусор. Крошка, камни, маленькие и крупные, наконец, целые куски статуй. Или кто-то выбрал этот двор как свалку античных скульптур, или какой-то умалишённый усеял когда-то ими весь сад. Обломки стояли приваленными к многочисленным деревьям, валялись грудами. Даже сквозь терновый куст, облюбовавший стену прекрасного когда-то дома, проглядывали беломраморные осколки.

Кладбище.

Только на кладбище Геся видела столько статуй и плит.

Вопрос на засыпку: какой приличный холостяк позарится на невесту с такой жутковатой недвижимостью? Даже сам дом – великолепный когда-то, трёхэтажный особняк, сейчас стоит выцветший, а местами и вовсе облупившийся. Не говоря уж про многочисленные барельефы – многие затёрлись или совсем отвалились.

Привести в приличный вид такой дом обойдётся ей дороже, чем сама покупка.

А мать писала ей из Ниццы, что покупать дом по объявлению – премерзкая идея, что у них, на лазурном берегу, каждый день появляется новая история о лопухнувшихся покупателях и ушлых дельцах…

Кто б её тогда послушал.

Раздавленная, буквально уничтоженная разводом с грызнёй за каждую копейку, побитая тяжёлой дорогой, полной предвкушения, сейчас Геся была окончательно убита этим домом.

Присев на дерновую скамью, усыпанную опавшими листьями и мелким мусором, она только индифферентно подивилась большому окну над дверью – небось с лестницы. Мозаика из разноцветного стекла изображала огромного змея в бурлящей реке на фоне акведука.

Гесю удивила не столько картинка, сколько её целостность. Как только выжила в этой разрухе?

В сам дом идти ей откровенно страшно.

И за что ей это всё? Неужели даже здесь, на самом краю света, не будет ей спокойствия? Неужели она не заслужила просто красивый крепкий дом? Просто спокойную жизнь? Просто тихое семейное счастье?

Подумалось: сейчас бы открыть ридикюль, достать фляжку с прохладным шардоне, сделать глоток, после которого всё это покажется не настолько безнадёжным. Она даже почувствовала знакомый аромат лёгкого фруктового букета…

И рывком поднялась, подбирая туфли с багажом, чтобы остановиться только у крыльца.

Перила начинают две рельефные змеиные морды – у местного архитектора не хватило фантазии на других представителей фауны, зато отмечается удивительная насмотренность на змей, хоть и вылеплены они были в почти позабытом византийском стиле.

Геся провела пальцем по грязной змеиной голове.

– Деваться некуда, придётся нам с тобой уживаться, и как-то всё это решать, – собственный голос противоестественно ворвался в природную тишину сада.

Ожидаемо змея не ответила. За что Геся благодарно провела пальчиком по месту, откуда когда-то отвалился кончик тонкого языка.

Если змеи – мудрые создания, а именно они вдохновили украшателя этого особняка, то они помогут найти выход. В конце-концов, и в их интересах тоже, чтобы здесь появился хозяин, соответствующий Гесиным трём “с”: состоятельный, симпатичный, серьёзный.

Логово! – вспыхнуло в голове. Ну конечно, “тихая змейка”! Не удивительно, что несколько сотен лет особняк так и называется. Самое настоящее змеиное логово, ну а ей – хоть змея, хоть какая другая образина, лишь бы жить себе спокойно. И замужем.

Поднимаясь с чемоданом по каменному крыльцу, она достала письмо от поверенного (не забыть бы выловить этого плута!), перечитала ещё раз указания, где искать ключ от дома, подняла очередной каменный обломок и отскочила с истошным визгом.

С дерева у крыльца вспорхнули птицы, мелкие грызуны зашуршали в кустах, а Геся не могла отвести взгляда от глаз маленькой змеи, ползущей прямо на неё.

К горлу снова подступила тошнота.

Ещё чего не хватало! Семь лет кошмарного брака со слюнтяем, рвота длиной сутки на пароходе, чтобы сейчас её вусмерть укусила какая-то гадюка?

Размахнувшись, она всадила крепкий каблук змее в голову, просто чудом оказавшись быстрее.

Ну и кто, спрашивается, здесь хищница, а кто добыча?

Откинув той же туфлёй податливый змеиный труп, Геся, не мешкая, подняла ключ.

Ничего не вышло.

Очевидно – когда-то этот ключ открывал именно эту дверь, но сейчас, крутя его и так и эдак, новая хозяйка “Тихой змейки” понимала: может статься, и войти в собственный дом у неё не получится.

Переведя дыхание, сосчитав до десяти, достала из ридикюля штопор, сделанный для неё на заказ цыганским мастером. Вставила одновременно с ключом тонкий штопорный усик, который до этого момента извлекал только хрупкие пробки, и, протяжно скрипнув, дверь открылась.

Новая хозяйка победно смерила взглядом дверной молоток с – сюрприз! – змеиной башкой.

Туфли были отброшены в сторону, ридикюль поставлен на чемодан в другую, а сама Геся ахнула, стаскивая перчатки: внутри всё оказалось гораздо лучше, чем снаружи. Только зря так изводила себя!

Она остановилась посреди круглой прихожей, откуда солнечными лучами расходились наглухо закрытые двери, и как была, в грязных чулках, побежала, поочерёдно открывая каждую. Только следы на пыльном полу радостно множились под лёгкой поступью новой хозяйки.

От мозаичного панно на лестничном пролёте исходило столько света, что он вспышками сталкивался с каждой открытой комнатой!

Всё пахло пылью, невыносимо щекоча нос. Геся чихала и тут же радостно заливалась счастливым смехом.

Огромная гостиная, библиотека, кабинет, рядом с ним людская лестница, дальше комната прислуги, и, наконец, кухня с громадной плитой, немногим меньше гостиной – восхитительно!

Геся понеслась вверх по парадной лестнице, дорогой слыша только копошение и попискивание мышей где-то далеко за панелями из дерева, укрывающих весь холл.

Открыла двери всех пяти спален поочерёдно, заприметив свою, оставила коридор и опрометью помчалась дальше, на третий этаж, любовно гладя кованые перила…

Открыла дверь и обмерла.

Та самая башня, увиденная первой, оказалась залитым светом зимним садом. Пусть значительная доля растений высохла, другие, наоборот – разрослись без присмотра. И что, что пахло здесь иссушенной землёй? Геся уже представила себе оранжерею в полном порядке, с буйством зелени и себя вот на этой самой кованой скамейке рядом с мужем.

Она даже почувствовала запах влажной, нагретой солнцем горячей земли.

За стеклянной стеной этого сада как на ладони лежал весь задний двор, вплоть до плющевой ограды с рядом кипарисов. С такими же обломками, с казалось бы хаотично, но Геся уверена, что в должном порядке, растущими деревьями… и виноградник у дальней стены! – Поразительный симбиоз, сотворённый человеком и природой, вылившийся в причудливую геометрию: таковы все виноградники. А теперь у неё есть свой, собственный. Пусть маленький, но отбрасывающий значительную тень прямо на длинный овал пруда, берег которого порос диким самшитом. А какой огромный старый чинар вон там, у конюшенного сарая! Он выше даже самого дома, а пышная крона просто сияет осенним золотом. Восхитительно! Интересно, сколько же сотен лет он здесь стоит?!

Спускалась она уже в разы медленнее, ведя рукой по гладким стенным панелям, оставляла на них следы. Благодарила провидение, что дом оказался именно таким. Чудесным! Войдя в просторную кухню, она достала из ридикюля свой трофей, втянула носом у кожуры, и жестом хозяйки положила ароматный лимон на безукоризненно пустой массивный кухонный стол, еле сдерживаясь, чтобы не начать открывать шкафы, разбираясь, что к чему. Увидев кресло-качалку, уже не сдержалась и прыгнула в него, с наслаждением вытянув ноги, любуясь запылёнными чулками.

Что за восхитительный дом!

Мебель, ткани, даже кадки с высохшими цветами выглядели так, словно бывшие хозяева навели идеальный порядок и закрыли здесь всё для неё. А толстый слой пыли… это ли беда?!

И как хорошо ей теперь кажется побыть здесь одной. Не звать подёнщиц, никого не искать, а провести в своём доме, наедине с ним, хоть всю жизнь, оживляя его, постепенно давая ему всё то, чего и заслуживает такой дом. Жизни.

Но это потом, позже.

Сейчас же, освежившись с дороги, она, наконец, плеснула себе треть бокала шардоне из фляжки, и катая тонкий вкус на языке, стояла у зеркала в спальне, разглядывая его причудливую раму. Массивное и тяжёлое, зеркало намертво слилось со своим креплением. И очень-очень старое – по краям снизу набухло и, местами, отслоилось посеребрянное покрытие. Первым взглядом казалось, что неряшливый мастер просто засыпал куски мрамора в глиняную массу, но при ближайшем рассмотрении показывался осколок цветка, кусочек волны, скульптурный пальчик – если Геся правильно рассмотрела: эти микроскопические кусочки, когда-то принадлежали цельным произведениям. Тут и там виднелись части чего-то – то заволочённый дымкой глаз, то осколок капризного рта, Геся не сомневалась, что все эти фрагменты изображали женщин, а фантазия подсказывала: одну.

Только невежа мог бы счесть это зеркало нелепицей, истинному ценителю не хватило бы и жизни, чтобы его разгадать.

А ещё здесь, в новом городе, в новом доме, в новой спальне, в этом новом своём зеркале Геся казалась себе гораздо краше, чем при прощании с октябрьской Москвой. Будто солнечный Константинополь вот так, за этот час убрал с её глаз эти печальные мешки под глазами и подсветил кожу, начав излечивать не только Гесину душу, но и тело.

Громкий стук дверного молотка заставил её сбежать вниз.

Али принёс и газеты, и сыр с розовой бужениной, и свежие фрукты. Не забыл и про чай.

– Полно мяться, проходи, – Геся приглашающе распахнула тяжёлую дверь, оперлась на неё, прощая мальчишке, вторжение через парадный вход.

О, времена! О, нравы! И это двадцатый век! Куда же катится наше общество?

Хотя о чём это она? Забыла, что уже не в Москве? Это там каждая собака знает, где искать чёрную лестницу в приличных домах.

Ну ничего. Геся и это наладит. Придаст этому дому и должный лоск, и заслуженный пиетет.

– Не сердитесь, госпожа, но я туда не войду, – буркнул Али, смешно сдувая смоляную кудряшку. – Я итак, чуть с пророком не повстречался, пока от калитки дошёл. И зачем вы такой страшный дом купили? Здесь же мимо ходить боязно, не то, что ночь ночевать?

Отдохнувшая, посвежевшая девушка только усмехнулась, забирая корзинку. О местных городских легендах она ещё успеет узнать.

– Каждый день свежая газета и сливки. К семи утра. Без исключений и опозданий. Плачу за неделю вперёд, – московская барыня чуть смягчилась и присовокупила: – оставлять можешь на крыльце, ключ от калитки я тебе дам.

Если Али и раздумывал, то увидев банкноту, все его думы развеялись без следа.

Да, есть на свете сила, берущая даже самых упрямых, не то, что гостиничных мальчишек. И девушка, в чьих жилах течёт кровь говорящей фамилии Гольфман, знает это не понаслышке.

Вопрос на засыпку: сколько нужно заплатить Али, чтобы он всё же перешагнул порог её дома по своей воле?

Всё это потом. Сейчас же Геся наглухо закрыла дверь, оставаясь, осваиваясь в своих новых владениях.

глава 2

“Но и в монашеской одежде,

Как под узорною парчой,

Всё беззаконною мечтой

В ней сердце билося как прежде”.

Прошла уже которая неделя, как Али, ни разу не нарушив договора, исправно приносил Гесе всё оговорённое. И исправно смывался прочь со двора. Хозяйка уже не раз стояла за занавеской, ухохатываясь с той картины, как парень улепётывает, не оглядываясь, путаясь в редкой опавшей листве. Калитка, словно сама открывалась, едва он успевал её тронуть, и мгновенно за ним захлопывалась, почти беззвучно.

За собой он всегда оставлял пахучее облако из смеси свежего хлеба, крепкого чая и соли. Запах Али быстро развеивался. Всё, но только не соль.