Печать Мары: Кольцо. Книга II

– Прости, Отче.

– Так, брат Никола. Завтра, после заутренней, пойдешь в Данилову падь, к святому ключу. Там неделю проведешь в молитвах и аскезе. То будет пища твоя духовная. Два хлеба возьми. Воды там в достатке. Все. Вернешься – тогда поговорим. Подойди, благословлю тебя.

#

В Даниловой пади когда-то был скит. Основал его старец Даниил лет сто, может, двести назад. Вначале это была просто пещера в лесу, потом низкая изба с несколькими кельями около святого источника. Но даже для скита, не говоря уже о монастыре, места оказалось маловато. Глухой лес, раскинувшийся на холмах, густо изрезан был глубокими оврагами. Вот монахи и перебрались оттуда в Авдеевский скит, где и обретался Силин. Только изредка кто-то отправлялся в падь, чтобы в глуши предаться аскезе. Хотя после того, как медведь задрал брата Онуфрия, желающих помолиться там сильно поубавилось.

Вела к Даниловой пади тропа. Она-то и летом была чуть заметна, а зимой сойти с нее и уйти в дикий лес было проще простого. Хорошо, что Силин пару раз уже бывал там вместе со старцем. Да и привитые с детства навыки охотника неплохо ему помогали находить дорогу в лесу. Николка шел на лыжах. Без них идти было бы совсем тяжело. Снег был глубокий, да еще рыхлый и сыпучий. Любая прикрытая им ямка или промоина могла стоить очень дорого. Провалился, подвернул ногу – и тогда оставалось только молиться о скором и быстром конце. Лес дикий, полный зверья… Ходьба на лыжах задавала свой неспешный, одуряющий ритм. Изредка отвлекаться, конечно, приходилось, но большую часть времени нужно было просто передвигать ноги. Раз-два, раз-два. Иногда нога выскакивала из кожаной петли, прикрепленной к лыже. Силин валился в снег. После долгих барахтаний с трудом поднимался и крепил лыжи. И опять. Раз-два, раз-два. На Баяне, даже по такому глубокому снегу, он давно бы был на месте. Баян. Кто знает, где он сейчас, какого седока несет. Монахи не понимали, что делать им с боевым конем. Хотели поставить в стойло, но он никого к себе не подпускал. Носился, как вихрь, по скиту, не давая никому взять его под уздцы. А потом заржал долго и громко, словно пытаясь докричаться до хозяина. Сделал еще один круг – и был таков.

Мысли в голове Николая роились, сталкивались, наваливались друг на друга, сплетались между собой, перескакивали одна на другую. А потом вдруг все неожиданно прятались, оставляя за собой пугающую пустоту. И только скрип снега под полозьями. Раз-два, раз-два. Мысли… Сколько Силин их передумал за год своего послушничества! Тьму, легион – или, может, лесандр? Кто же их считал. Как и молитвы, которые он возносил Богу, чтобы Тот явил чудо и вернул ему его Настеньку. Но чудо не являлось. И тогда Силин понял причину. Из-за его многогрешной души все так стало. И сейчас не о том он молится. О душе Настеньки нужно ему молиться, о ней заботиться. Это было как озарение, как вспышка света перед очами. Именно тогда, с пару месяцев назад, Николай и решил, что станет монахом и всю свою оставшуюся жизнь будет печься о душе дочери.

Он остановился, чтобы перевести дух. Ударил досадливо заснеженную ветку. Ну почему отец Макарий отказывается благословить его на постриг? Почему? Ветка качалась перед Силиным. Разлапистая, корявая, голая, без листьев. Кора местами отслоилась и торчала в разные стороны. Силин хотел еще раз ударить ее, занес уже руку, но остановился. Вместо удара попридержал ветку рукой. Грустно улыбнулся. Вот и его душа такая же, как эта ветка. Изломанная, некрасивая, обнаженная до самого мяса, так, что даже кожа с нее сошла, слезла лоскутами. Как кора с этой ветки. Силин вздохнул тяжело и глубоко. Осторожно обогнул ветку и пошел дальше по снегу. Раз-два, раз-два.

До пещеры оставалось совсем немного, когда в лесу стало быстро темнеть. Хотя до заката было еще далеко, и Николка обеспокоенно задрал голову вверх. Там, наверху, голые ветки вековых дубов, верхушки здоровенных елей и сосен сгибались под сильным, напористым ветром. Низкие темные, почти черные облака пролетали над ними, почти задевая за макушки. Ох… не добру все это.

Внизу, среди толстенных стволов, ветер почти не чувствовался. Но Силин понимал – быть буре. Подобрался, поправил на спине худую сумку с двумя брусками черного хлеба и молитвословом и ускорил шаг. Заскользил легко и напористо. Еще чуть-чуть – и он будет на месте. Длинный пологий спуск, потом короткий подъем. Дальше у большого, расщепленного ударом молнии дуба нужно было круто свернуть вправо. Пройти совсем немного вдоль обрыва и спуститься вниз. Там по склону была проторена тропинка. На крутой, почти отвесной стене пади – десяток ступенек, выкопанных в глинистой почве. Небольшая площадка, полуразваленная хижина с дырявой крышей и лаз в небольшую пещеру.

Силин был уже внизу распадка, когда ударили первые снежные заряды. Начал подниматься, быстро переставляя лыжи поперек склона. Где-то вверху завыл ветер. Деревья застонали, затрещали, раскачиваясь и пригибаясь под его порывами. Потом вдруг все стихло. Пользуясь заминкой, Николай удвоил усилия. И тут из черного притихшего неба начал падать снег. Не просто падать. Невесомые, легкие снежинки в ватной, немой тишине низвергались легионами. Как завеса из невесомой ткани. Все вокруг потеряло свои очертания. Даже черное небо над головой пропало. Остался только снег. Везде. Под ногами, над головой и вокруг.

Николай простоял на склоне совсем немного, но на его клобуке уже наросла снежная шапка. Стряхнул снег, выдохнул, перекрестился и пошел вверх по склону. Обогнул пару сосен, цеплявшихся за откос густо переплетенными корнями, еще не укрытыми снегом. Довольно быстро вышел на вершину холма. Уже неплохо. Осталось еще чуть-чуть. Плохо было то, что расщепленного дуба, к которому должен был выйти, нигде не было.

Силин огляделся, пытаясь пробиться взглядом через белоснежный морок. Что-то темное и большое маячило совсем рядом. Он пошел в этом направлении. Нет. Не дуб. Сосновый ствол. Большой, не охватишь. Николай попытался вспомнить. Да нет. Сосен на вершине быть не должно. Расщепленный дуб в окружении молодой поросли и березы. Много берез, но ни одной сосны там точно не было. Совершенно точно. Он это отчетливо помнил. Замешательство быстро переросло в смятение. Оно нахлынуло холодной, вязкой волной. Черт, черт… Заблудиться в снегопад. Черт!!!

Послушник резко выдохнул. Одернул себя. Что ж ты за монах такой, что не Божье имя, а нечистого поминаешь в трудную минуту. Нужно успокоиться. Заблудился – это очевидно. Но есть еда, есть лыжи. Дорогу, конечно, заметет, но это не значит, что он не сможет вернуться назад. Приметные места четко отложились в памяти. Нужно просто переждать ненастье. Найти укрытие, зарыться в снег на худой конец. Нет. Так просто меня не возьмешь. Силин выдохнул. Растер замерзшие руки. Погрел их дыханием. Пожевал снег. Огляделся. Сквозь снежную пелену заметил что-то темное. Прищурился, приглядываясь. С надеждой понял, что темные очертания очень похожи на вывороченное с корнями дерево. То, что нужно. Приободрился, сделал пару шагов вперед.

Силин даже не успел понять, что с ним произошло. Снег ушел из-под ног, полился быстрым потоком куда-то вниз. Этот поток подхватил его, потянул с собой, увлекая в своем движении. Николка успел только несуразно махнуть руками, пытаясь удержать равновесие. Внутри все оборвалось. Желудок подкатил к горлу. Он падал вниз. Потом – резкий удар, громкий, похожий на выстрел, хруст. И белая пелена перед глазами сменилась на непроглядную темноту.

#

Он с трудом открыл глаза. Ресницы смерзлись. Хотел пошевелиться. Не получилось – лежал, погребенный под грудами снега. Благодаря дыханию, перед лицом было небольшое, свободное от снега пространство. Прислушался к своему телу. Нигде особо не болело. Только слегка ныло под коленом. Ни ног, ни рук почти не чувствовал, но пошевелить ими мог. Замерз. Попробовал опереться на руки и приподнять спиной навалившийся на него снег. Ничего не получилось. Руки провалились в снег. И все. Дышать стало трудно. Воздуха не хватало. Силин уплотнил, как смог, снег под руками и повторил попытку.

Снежная толща за спиной медленно поддалась. Николай почувствовал, как снежная крыша над ним дала трещину, а потом раскололась на мелкие части. Рассыпчатый снег потоком хлынул на него, заливая нос и рот. Совсем как вода. Силин закашлялся, забарахтался, отчаянно выгребая руками. Вырвал тело наружу. Ухватился за торчащий под рукой пучок прошлогодней травы, потянулся за него и вытащил себя на поверхность. Жив!

Лежал, стараясь успокоить отчаянно молотившее сердце и восстановить дыхание. Перевернулся на спину и раскинул руки. Была ночь. Буря умчалась куда-то дальше. Небо было чистое, без облаков, богато усыпано звездами. Снег перестал валить. Только иногда одинокие снежинки появлялись откуда-то из темноты и, медленно кружа, летели к земле. Как сорвавшиеся с неба звездочки. Пар от дыхания шел прямо вверх. Похолодало. Лежа под снегом, Силин этого не чувствовал. Зато здесь, наверху, мороз давал о себе знать.

Николай попробовал встать. И тут же провалился. Глубоко, почти по пояс. Огляделся. Он лежал на самом дне довольно глубокого оврага. Одна стена была почти отвесная. Видимо, это с нее он свалился, потеряв дорогу в метель. Точно. Одна из сломанных лыж торчала совсем рядом. Послушник встал на колени и пополз вперед. Вверх, по более пологому склону.

Он добрался почти до середины подъема, как откуда-то сверху, прямо к нему, пробежал тонкий снежный ручеек. Потом еще один. Силин остановился и поднял голову. Вначале он ничего не мог разглядеть. Но потом увидел. Прямо над ним, на выходе из лога, стояло двое волков. Худые, с прижатыми к хребту брюхами. Один из них, тот, кто покрупнее, пробовал двинуться навстречу человеку. Но снег под его ногами съезжал, и животное каждый раз опасливо отходило подальше от края оврага.

Николай остановился. Руки стали замерзать. Он еще раз глянул на застывших в ожидании хищников. Те стояли неподвижно. Как статуи. Только пар от дыхания подсказывал, что они живые. Тут один из зверей, тот, что поменьше, чуть повел мордой. Силин проследил его взгляд и выругался. Справа, по дальней стороне оврага, с гребня спускались еще трое хищников. Они двигались наискосок, прямо к нему. Шли осторожно, след в след. Дорогу торил старый волк, больше похожий на обтянутый шкурой скелет. За ним неспешно семенили два молодых здоровенных волчары.

Силин быстро огляделся. Взгляд уцепился за торчащие из снега обломки лыжи. Ну хоть что-то. Быстро сиганул вниз, срывая вслед за собой небольшую снежную лавину. В мгновение ока снова оказался в самом низу. Тут же провалился почти по пояс. Действуя как в воде, с трудом преодолевая сопротивление, пошел к лыжам, помогая себе руками. Схватил обломки. Один был с острым расщепленным концом. Пойдет. Обернулся на врагов. Пара горящих глаз наверху пропала. Троица остановилась где-то посередине склона. Совсем рядом от того места, откуда он недавно скатился. Быстры, черти.

Силин еще раз огляделся. В саженях в тридцати, там, где сходились стены оврага, что-то чернело. То ли занесенный снегом выход земли, то ли… Николка пригляделся. Точно – пещера. Волки на склоне как прочитали его мысли. Они медленно, неуверенно двинулись вперед. Склон был слишком крутой.

Он не стал ждать, когда они спустятся к нему. Пошел, разгребая снег руками, к темному провалу. Был совсем рядом, когда за спиной кто-то коротко взвизгнул. Обернулся. Старый волк сорвался-таки вниз. На дно. Кубарем слетел по склону, свалился в снежное озеро и с трудом встал на ноги. Молодые опасливо остановились. Силин, пользуясь этим замешательством, ускорился и, не раздумывая, нырнул в темноту.

С трудом протиснулся, царапая спину об узкие стены. Земля замерзла и была твердая, как камень. Наконец Николай смог развернуться. Отодвинулся подальше от входа, в темноту. Замер, выставив вперед заостренный обломок лыжи. Поначалу было тихо. Потом послышались легкие, крадущиеся шаги. Прислушался. Нет, тихо. Но тишина была обманчива. Мелькнула волчья тень. Силин вздохнул. Чуда не произошло. Уж больно голодны были волки, чтобы отказываться от добычи.

Но добычей человек становиться не спешил. Переложил поудобнее импровизированное оружие в руках и стал ждать. Волк заглянул в пещеру. Постоял на входе. Видимо, пытался понять, какого же он загнал туда зверя. Хищник был совсем рядом, Силин слышал его дыхание. Частое, клокочущее. Зверь постоял еще чуть-чуть и сделал шаг назад. Уф…

Николай не успел как следует выдохнуть, как волк стрелой бросился внутрь. Человек еле успел отпрянуть в сторону, вжавшись в стену. Рядом с ним клацнули мощные челюсти со здоровенными клыками. Волк легко развернулся в узком пространстве. Ощерился, роняя слюну из разинутой пасти. И тогда Силин что есть сил воткнул туда острый конец лыжи. Волк взвизгнул. Послушник надавил на лыжу сильнее. Волк мотнул лобастой головой. Дерево поддалось. Лыжа сломалась, но острие так и осталось торчать в пасти зверя. Скуля, волк опрометью выскочил из пещеры.

Тяжело дыша, Николка затаился внутри, ожидая нового нападения. В руках он сжимал обломок лыжи, потерявший свое острие, теперь им можно было орудовать только как дубиной. Хотя в узком входе в пещеру даже размахнуться им как следует было невозможно. Силин замер. На дне оврага надсадно выл раненый волк. Неожиданно его вой оборвался и сменился вначале грозным рычанием, а потом и звуками ожесточенной схватки. Силин оперся спиной на стены и выдохнул. Снаружи волки терзали раненого товарища.

Через полчаса все стихло. Подождав еще немного, человек осторожно высунулся наружу. Недалеко от входа, среди окровавленного снега, то тут, то там валялись обглоданные волчьи кости. Но самих волков уже не было. Силин заполз назад. На этот раз он не остался при входе, а попытался заползти подальше. В затхлую темноту. Там было теплее. Двигаясь наощупь вдоль стены, продвинулся на пару метров. Все. Откинулся. Выдохнул. Темно. Только белый, с неровными краями овал входа. Хотел закрыть глаза – и тут понял, почувствовал, что он в пещере не один.

#

– Кто здесь?

Никто не ответил. Он сделал пару осторожных шагов в темноту и спросил снова:

– Кто здесь?

В черной непроглядной темноте раздался легкий шорох. Силин вжался в стену, стараясь разглядеть, кого скрывает тьма. Вглядывался так, что даже глаза начали слезиться. Снова легкий шорох. На этот раз Николай определил, откуда исходит звук. Недалеко, прямо перед ним.

– Ты кто?

Голос, прозвучавший из темноты, был старый, скрежещущий. Силин облегченно выдохнул. Человек. Уже хорошо.

– Я Силин, Николка… – он осекся, – брат Николай я.

– Монах?

Ударило кресало. Искры брызнули в темноте, и Силин зажмурил с непривычки глаза. Когда открыл, пещера была освещена тусклым светом свечи. Николай прищурил глаза. Рядом с ним, на подстилке из еловых веток, прислонившись к стене, полулежал старик. Длинная всклокоченная борода. Лица не было видно – его скрывал надвинутый куколь. Поверх рясы был накинут испещренный крестами, адамовыми головами и молитвами аналав. «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!» Схимник.

– Да, отче… – Силин спохватился, – нет, я послушник…

– Послушник…

Старец замолчал. Николай тоже молчал. Только оглядывался по сторонам. Кроме лежанки, небольшого образа Спасителя, нескольких берестяных туесов, видимо, с какими-то припасами, в пещере ничего не было. Или не в пещере. Скорее – в келье.

– Отче, отче…

Схимник не отвечал. Силин приблизился к нему, осторожно потряс за плечо. Старик очнулся. Высохшей рукой откинул куколь с лица. Посмотрел на Николку выцветшими, когда-то голубыми глазами. Взял его за рясу. Подтянул к себе. Заговорил тихо, еле слышно.

– Бог тебя мне послал. Отхожу я. Исповедь прими мою.

– Я не могу… Я же не иеромонах, да и вообще не монах пока…

– Можешь… можешь… только…

Старик прервался, прикрыл глаза, облизал пересохшие губы.

– Подай воды.

Силин огляделся. Туес под воду был пустой. Угли на старом кострище давно остыли. Дрова были аккуратно сложены вдоль стены, но разводить огонь и топить снег времени не было. Он быстро вылез наружу, набрал снега в ладонь. Огляделся на всякий случай, нет ли волков. Тихо. Вернулся назад. Смочил сухие губы старика снегом.

– Только владыке своему мою исповедь не пересказывай. Бог все сам услышит. Понял!

Голос старца неожиданно окреп. Обрел твердость. Силин молча кивнул.

– Слушай. Грехов много на мне. Жизнь прожил-то долгую – как тут не согрешить? Но о том каялся, и не раз. Исповедовался. Один только грех все оставлял. Да такой, что мне покоя не дает. Бередит душу, не отпускает ее. Хотя вроде и не грех это… А душа ноет, стонет от тяжести этой… Слушай!

#

Старец прервался. Прогнал слюну по сухому горлу и начал:

– Я в Приказе духовных дел когда-то служил. Давно… очень давно. Срубал плевела диавольские, что росли из семян адских. Добрые христиане привели к нам волхва поганого, с женой и ребенком. Мальцом лет десяти. Как Судебник велит, так и истину дознаваться стали. С пристрастием. Волхв тот тверд был в заблуждениях своих. Трижды его клещами жгли, ничего не выведали. Жинка его тоже была тверда. И огнем пытана, и клещами.

Голос старца, и без того глухой, зазвучал совсем тихо.

– Я тогда жестокосерден был. Каюсь. Знаю, что не грех то мой. Враги веры нашей они были, но… Сказал я тогда волхвице этой, что мальца ее на дыбу отправлю. Прямо перед ней, на глазах ейных. Сдалась она тогда. Все рассказала – о всех и вся.

Старец замолчал. Откинул голову. И заплакал. Силин молчал.

– Не знаю, смог бы отправить невинное дитя на дыбу… Но Бог мне судья. Нужно было сию тайну раскрыть. Все ведь знали и дивились, откуда тот волхв силу такую брал, чтобы чудесы свои диавольские творить. Слухи-то давно ходили… давно… Секрет был у них какой-то… секрет…

Голос старика постепенно начал стихать, пока он совсем не замолчал. Потом как очнулся. С усилием повернул голову к Силину. Голос его снова зазвучал твердо.

– Сказала она тогда, что было у них кольцо с печатью Мары. Что сей перстень многия мог чудеса диавольские творить – мертвецов поднимать, нечисть любую подчинять… Сказала – и преставилась. В ад душа ее упала. В ад…

Старец придвинулся к Силину почти вплотную.

– Долго мне тот перстень искать пришлось.

Видимо, в глазах Николая показалось удивление, и старик заговорил быстрее, проглатывая звуки и наваливая слова друг на друга.

– Нет, нет… не обманула меня ведьма. Просто далеко они его запрятали. Чуяли, видно, что конец их близок был. Но нашел я его, перстень тот. Хотел было выбросить его. Но испугался. А вдруг найдут его поганые? Нечисть-то она везде теперь бродит. А говорят – чутье у них есть на перстень этот. Душой своей мерзкой чуют. Осязать могут. Волхвы их… И тогда решил запах-то этот отбить, – старик сухо хихикнул, даже сейчас довольный собой, несмотря на прошедшие годы, – передал его в Кириллов монастырь с наказом, чтобы утаить его в святом месте. Чтобы ладан да святая вода укрыли тот перстень. Сбили их со следа. Да и подальше от капища их поганых. И вся сказка допросов моих – она тоже в Кирилловой обители… Там все и записано… А вот мальчонка тот, мальчонка…

Старик ослабил руку. Закрыл глаза. Силин осторожно опустил его голову. Старик лежал молча. Потом поднялся на локоть.

– Ты здесь еще?

– Да, отче.

– Не сиди. Иди в Кириллов монастырь. Знаю я – ищут тот перстень поганые. Приходил ко мне один человек.

– Куда? Сюда?

Старик посмотрел непонимающим взглядом.

– Ну да, сюда.

В его слабом голосе появились нотки недоверия. К самому себе.

– Худо мне было. А он пришел. Вот ты спросил, а я и не пойму… Привиделся он мне, али вправду здесь был. Монах. Лица не видел. Я вначале обрадовался – исповедь ему сложить. Начал было говорить с ним… а потом почувствовал. Поганый он… Я всегда это чувствую…

Старик замолчал. С трудом проглотил слюну.

– Виду я не подал, что раскусил я его. А он и разговорился. И ужаснулся я от слов его. Ходят, рыщут нечестивые у самого того перстня. Алкают его! А как добудут!

Глаза старика ожили, загорелись живым огнем. Голос возвысился до пророческого гласа.

– Быть беде великой, когда овладеют им нечестивые. Беде… Царя извести хотят и Рюрика призвать из адских пределов… Я слышал, я все слышал от него. Даже то, что он не досказал – понял!

Старик попытался сесть. Силин помог. Тот схватил Николку сухонькими руками за грудки.

– Не сиди. Иди. Не дай им взять его во власть. Спеши к владыке. Скажи ему, и митрополиту скажи. Возопи о беде великой. Грядет она! Грядет! Воспрянет поганство во всю силу, орды поднимутся адские. Придет жена́, облечена в солнце, и луна́ под ногами ея, и на главе ея венец от звезд. То Мара грядет… Мара… Иди… Иди же… В Кириллов иди…

Старец откинулся назад, надвинул куколь на лицо.

– Мальчонка… мальчонка…

Силин не понял, то ли старец говорит уже с собой, то ли хочет что-то поведать ему.

– Что мальчонка?

Старик замолчал, потом чуть откинул полог куколи.

– А мальчонку я приютил, не мог же бросить его. Поначалу при мне был, а как потом – я его в монастырь определил. Постриг, слышал я, принял… Хорошо все с ним… Благостно. С мальчонкой.

Старик замолчал. Молчал и Силин. Потом до него донесся шепот схимника из-под капюшона.

– Ты еще здесь? Не сиди, иди уже… молю тебя и благословляю на подвиг духовный. Время не ждет… Иди.

Николай вздохнул. Окинул взглядом пещеру, бросил прощальный взгляд на старца и пополз к выходу.

Глава 6: Возвращение в скит

Силин шел, не разбирая дороги. Несколько раз проваливался почти по пояс. Лыжная колея, им же проторенная, не выдерживала его веса. Падал, поднимался и бежал снова. Шапку он давно уже потерял. Рукавица осталась только одна. Но он спешил. Хотя не особо понимал зачем. Это на старике-схимнике история с кольцом Мары лежала тяжким грузом. А сам Силин… Он поначалу был поражен словам монаха. Картина грядущего апокалипсиса так и стояла перед его очами. Но чем дальше он удалялся от затерянной в лесах пещеры, тем меньше ему верилось в услышанный им полурассказ – полуисповедь. Поганые набирали силу, волхвы творили свои молитвы, если не открыто, то не особо прячась. Да, так было. Как на Шабановой горе… И про Рюрика он слышал. Но уж больно это было похоже на сказку, которую слепой гусляр напевал наивным детям на завалинке.

Остановился, переводя дыхание. Шабанова гора, слепой гусляр, Василь, Никишка… Как же это было давно. Как будто и не с ним, с Николкой Силиным, а с совершенно другим человеком. Другим, конечно. Настя. От одного этого имени защемило сердце. Надсадно и остро.

Он упал на колени. Прямо в снег. Закрыл глаза и зашептал, чуть слышно, молитву. Ту самую, которая не успокаивала его, а, наоборот, саднила и так кровоточащую душу. Но так надо. Не ему. Настеньке.

– Господи Иисусе Христе, Боже наш, Владыко живота и смерти, Утешителю скорбящих! С сокрушенным и умиленным сердцем прибегаю к Тебе и молюся Ти: помяни, Господи, во царствии Твоем усопшую рабу Твою, чадо мое Анастасию, и сотвори ей вечную память…

Он не успел начать, как с неба упала одна снежинка, потом другая. Силин хотел продолжить, но над ним как разверзлись небеса. Снег повалил стеной, засыпая спящие деревья, поникшие кусты, человека, все вокруг. И следы. По которым он спешил к скиту!

Силин прервал молитву и огляделся. Следы его лыж заметало прямо на глазах. Он задумался на мгновение, потом быстро перекрестился, скороговоркой произнес:

– Яко Ты еси Отец милостей и щедрот, Ты живот и воскрешение наше, и Тебе славу возсылаем со Отцем и Святым Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Отряхнул от снега полы подрясника и шагнул в протянувшуюся с неба до земли белесую полупрозрачную завесу.

#

Снегопад то стихал, то начинался с новой силой. Несколько раз Силину казалось, что он потерял лыжный след. Но практически сразу находил его – уже изрядно запорошенный, но читающийся. Снова брел по нему, проваливаясь и поднимаясь снова. У небольшого распадка остановился. Он помнил это место. Когда шел в Данилову падь, прямо через овражек провалился тут по пояс. Это на лыжах. Николай мотнул головой. Нет, лучше в обход. Принял вправо. Овраг оказался длиннее, чем ему показалось вначале. По обрывистому склону тянулись ряды густых, засыпанных снегом кустов. Силин шел по их краю, забирая влево все сильнее.

Снег валил с неба редкими, но крупными хлопьями. Николка остановился, переводя дыхание. Нужно было свернуть направо. Но идти назад не хотелось. Да и не в его привычках было так легко сдаваться. Огляделся по сторонам, приметил небольшую надломанную березку совсем рядом. Подошел к ней, наклонил покосившийся ствол. Дерево хрустнуло с резким сухим звуком, окатив человека снегом, скопившимся на сухих ветках. Часть снега завалилась за шиворот, неприятно холодя спину.

– Черт!