Хайноре. Книга 3

– Так. Хватит слезы лить. Я принесу тебе мешочек. Поговорю с отцом, он…

– Берт, слушай, – Мышка вдруг перестала плакать, словно бы внезапно пришла в себя, – а что если мы… ну… сходим сейчас… заберем сами, а?

– Куда? К отцу в кабинет?

– Ну да…

– Так там ж… да ты не бойся, я с ним поговорю, он отдаст. Он человек добрый.

– Да кто знает, Берт! Может кухарка меня надурила, может не отдала ничего лорду, а спрятала куда… а ты почем зря ему голову морочить будешь всякой чушью… лучше уж мы посмотрим сами. Если есть – возьмем, а нет – так в другом месте поищем. А, Берт? Помоги мне… Он всю жизнь со мною, как ты…

Берт прерывисто вздохнул. Сердце в груди билось, будто в щит копьем на поле боя, за версту несло каким-то приключением, после которого их обоих либо вздернут, либо еще что похуже. К отцу в кабинет прокрасться… это ж… то еще дельце… с другой стороны, они туда за безделушкой своей идут, а не воровать. А если отец, как часто бывало, допоздна засиделся там?

Так и вышло. Когда они с Мышкой разведки ради прокрались в высокие покои мимо снующей по известному маршруту стражи, то увидели, что лорд по-прежнему сидит в своем кабинете, жжет без конца свечи и корпит над бумагами, пришедшими к нему давеча из столицы.

– Что делать? – Мышка смотрела на него, хлопая глазами.

Ну как тут отказать? Не реви только, не реви…

– Есть у меня мысль…

В это время мелкая пакостница, которая по несчастливой случайности звалась его сестрой, уже должна была лежать в постели. Но Берт эту егозу хорошо знал, если его ночной час в сон валил, то её, напротив, под хвост жалил. Наверняка сейчас ворочается с боку на бок и мечтает, как бы сбежать из покоев да пошпионить за кем-то.

Тихо прокравшись к покоям сестры, он велел Мышке схорониться у старого гобелена и чуть что – спрятаться за него. А сам осторожно вошел в детскую.

– Лесса? – шепотом позвал он, стараясь не разбудить прикорнувшую у камина няньку. – Спишь?

Сестра тут же обернулась – сна ни в одном глазу. Как он и думал.

– А ты что… – Берт шикнул на глупую девчонку – тихо мол, не буди своего стража, и Лесса тоже зашептала: – А ты что тут делаешь? Тебе что надо?

– Я игру одну затеял. Как в давние времена, помнишь? Хочу кое-что у отца выкрасть, шутки ради… поможешь? Чернильные перышки, сургуч…

– Он же узнает… – Лесса нахмурилась. – И будет ругаться…

– Если и заругается, то на меня. Тебе ничего не будет. Ну давай! Соглашайся! Только не говори ему ничего. А я тебе… а я с тобой мечом займусь. Хочешь? В садочке, втихаря от всех. Никому не скажем.

Большие темные глаза сестрицы тут же загорелись отблесками огня из камина, стали как два уголька, маслом смазанные, и Берт понял, что попал куда надо. Девчонка закивала и спросила, что нужно делать, и братец все ей тихонечко нашептал. Потом вышел и велел Мышке схорониться на лестнице, выше этажом, и как только услышит сигнал – быстро бежать в кабинет и искать свою важную безделушку. Так и порешили.

Вернулись, Берт встал у двери кабинета, и как только Мышка спряталась на лестнице, перевел дух и дернул за ручку. Лорд тут же поднял на него сонные глаза.

– Отец! Отец… там… там Лессе плохо… не дышит, хрипит, как леди Миалена… бегом, бегом!

– Всесоздатель милостивый…

Вмиг проснувшись, отец сорвался с кресла и помчался к дочери, а Берт, подав сигнал Мышке, побежал следом. У дверей детской уже столпились слуги.

– Что такое? – воскликнул лорд, ворвавшись в покои.

– Г-господин, – залепетала нянька, хлопочущая над задыхающейся артисткой. – Я уже послала за лекарем!

– Девочка…

Отец опустился на колени рядом с кроватью, прикоснулся к щеке Лессы, словно бы уже прощался с нею, и Берту стало не по себе. Что-то укололо его в груди. Такое он впервые ощутил, когда стащил у матери несколько монет, чтобы купить Мышке засахаренных цветов на ярмарке.

– Папенька… я умираю?

Лесса так пронзительно захныкала, что даже Берт на мгновение поверил ей. Вот же актриса. Жестокая будет из нее женщина, права была мамка. Мава, было дело, рассказывала сыну, как кормилица Лессы жаловалась ей, дескать лордская дочка очень уж сильно прикусывает ей сосок при кормежке. Так и говорила – еще зубы не прорезались, а уже кусает, что волчонок.

– Поторопи лекаря! – рыкнул отец няньке, и та мигом исчезла за дверью.

Хоть ждал лорд от своей женушки не девчонку, а парня, терять ее все ж таки не хотел, понял Берт. Интересно, что если его, Берта, на какой-нибудь славной битве мечом насмерть пырнут, будет отец по нему, нагулу своему, пусть и вскорости узаконенному, так убиваться?

– Почему ты не спишь?

– Да я… это…

– Уходи. Я разберусь.

– Да, отец…

– И спасибо, что позвал.

Берт кивнул и поспешно вышел. И все-таки… это было ужасно плохо. То, что он сделал ради Мышки… так нельзя. Как бы чего дурного не случилось, как бы не случилось чего дурного…

Утром Мышка, печально вздыхая, сказала ему, что так ничего и не нашла в кабинете лорда, оттого Берту стало еще гадше. Получается, зазря врал отцу, зазря втягивал Лессу. Ей-то хорошо, вокруг ней теперь все скачут и бегают. Лекарь поит ее мятным взваром, нянюшки подбивают перины и носят прямо в постель любимое печенье, чтоб хоть как-то подбодрить несчастную девочку. По поместью уже ходят слухи, дескать, бедная дочь лорда, унаследовавшая все, казалось бы, только от отца – и темный волос, и глаза, и улыбку, – похоже умудрилась-таки прихватить кое-что от матери, да не красоту ее неземную, а хворь. Только Берт ходил и вжимал голову в плечи под тяжестью вины. Эх, к мамке бы сейчас… отчитаться ей, признаться во всем, пусть выпорет, пусть наругает, но зато грех отпустится, зато стыд пройдет, раз сознался. Но сознаваться было некому.

Днем он все никак не мог заставить себя сидеть за книжками, ждал тренировку, где мог бы сбросить все напряжение и злость. Но и там его не ждало ничего хорошего. В отместку за дурной поступок, невзирая на то, что отец заставил Берта за него извиниться, наставник поставил его драться с деревянным противником, оттачивать уже известные приемы, пока кровь из жопы не брызнет. Для новых знаний он, дескать, еще не дорос. Словом, стоял Берт и уныло дубасил своей деревянной палкой-мечом по манекену, пока Лесса купалась в отеческой любви, на которую был так скуден их общий родитель. А Мышка вовсю ворковала со своим рыцарем. Ишь, подумал Берт, наблюдая за тем, как она мнется перед статным взрослым мужчиной, бросает ему робкие взгляды, а он что-то говорит ей, снисходительно улыбаясь. Вчера еще ревела, как ранняя вдова, по своему медальону, а сегодня уже все позабыла, выходит?

– Бабы… – Берт сплюнул, безуспешно пытаясь воткнуть свой тупой клинок в землю. – Суки, все как одна.

На том он зарекся вестись на бабьи слезы. Будет тебе урок, остолоп, сказала бы мать. Уж она всегда ему говорила – Мышка из тебя еще веревочки повьет, знай-знай. И вот пожалуйста. Идиот!

Берт со всей злобы жахнул по манекену – раз-раз-раз и еще раз, – представляя при этом, что на месте деревянного тупицы перед ним стоял настоящий тупица, из плоти и крови, и с его рожей. А потом представил сира Вароя, как сносит ему седую башку, яйца ему отрезает, а хрен на блюде с бантиком преподносит Мышке – на, дескать, лакомись, так ведь хотела!

Он так увлекся воображаемым отмщением, что не заметил, как на расстояние вытянутого клинка подпустил к себе человека.

– Твоей бы ярости нашим солдатам на севере.

Берт испуганно отскочил, наставив свой смешной клинок на внезапного врага. Им оказался сир Варой.

– Вот так? Мне остается только защищаться?

Рыцарь медленно отступал назад, попутно вытягивая из-за пояса меч – настоящий, а не игрушечный.

– Даю тебе пару минут, чтобы взять что-то получше этой игрушки.

Берт мгновение мешкал, думая, что об этом скажет наставник, и не решит ли он после такого и впрямь уехать в столицу. А потом бросил деревянную палку и побежал к стойке с настоящими мечами, с которыми обычно занимались гвардейцы.

Бой начался внезапно. Рыцарь напал, стоило Берту вооружиться как надо, и ему оставалось только обороняться. Стальной клинок был куда тяжелее деревянного, ему бы время привыкнуть, помахаться с манекеном, но Варой из Шэлка был бурей, нахлынувшей в самый неожиданный момент, он был настоящем боем, которого так хотел Берт, и с которым в итоге, конечно же, не справился.

Битва кончилась так быстро, что он не успел даже сделать и пары выпадов, которым обучил его сир Ганн. Растерялся, да еще эта предательская дрожь в руках и не пойми откуда взявшийся страх, хладнокожей змеей свившийся в груди. Он никогда не боялся тренировок, злился из-за неудач, злился, когда сир Ганн словно вымещал на нем свое неудовольствие от жизни, ненавидел его за тычки и тонкие насмешки. Но не боялся. А этот рыцарь с настоящим мечом вдруг заставил его обомлеть. Берту стало гадко, он все ждал, что этот проходимец из Шэлка поступит так же, как и Ганн – понасмешничает над вчерашним служкой и пойдет по своим делам.

– Вставай, – вместо этого сказал рыцарь, протягивая ему руку. – Я покажу тебе пару приемов. Обещай запомнить их и отточить. Уговор?

Берт кивнул. Так началась их первая тренировка. Вторая и третья случились в тайне ото всех поздним вечером за пределами крепости, на маленькой полянке, недалеко от охотничьих угодий. Они не говорили ни о чем, кроме боя, меча и выпадов, никак не представились друг другу, не испросили разрешения заниматься у лорда. Просто все как-то само пошло, и в конце концов Берт даже перестал так сильно ненавидеть этого человека. Даже Мышкины причитания о том, какой же он красавчик и как ее к нему тянет, уже не так сильно его злили. Все пустое – главное, теперь хоть кто-то показывает ему настоящий бой, настоящие приемы, которые, как говорил рыцарь, не раз спасали его на войне и в стычках на большаках.

– А… каким был ваш первый бой? – однажды спросил Берт, когда они сидели на поваленном бревне у полянки и пили брагу из фляги рыцаря.

– Я сунулся в дрязги двух лордов на востоке Королевства. Дурным мальцом был. Крепко получил в тех схватках, но выжил. Мне было столько же, сколько тебе сейчас.

Берт с завистью промычал себе под нос и стукнул кулаком по бревну. Вот как… Может, не взялся бы за него лорд-отец, так он бы тоже сдуру бросился б на войну? И хорошо, когда в тебе благородная кровь течет, и плохо – поровну.

– Первый бой редко бывает славным. – Рыцарь опустил тяжелую руку на плечо Берта. – Хорошо, если просто целым останешься. Не торопись. Поучись сначала хорошенько.

– А вы… только с мечом умеете?

Сир Варой хохотнул.

– А тебе, значит меча уже мало?

Берт молча пожал плечами, и рыцарь вздохнул:

– Ну, еще кое-что умею. Успею – поучу и этому.

Он понимал, что сир, конечно, очень рискует, пока возится с ним в тайне ото всех, а особенно от лорда. Только не понимал – почему? Чего ему с сына кухонной девки? Пущай и с благородной половинкой. Может, он что-то в нем увидел? Сердце такого же рыцаря и воина? Эти мысли грели Берта, когда он опять сидел часами за книгами. Когда хаживал мимо детской, где его сестричка строила из себя страдалицу, совсем, видно, позабыв о том, что собиралась с Бертом в садочке мечу учиться. Так увлеклась отцовской и всехней лаской да своей важностью, а может и вовсе поняла, что истинная ее сила и власть вовсе не в твердой руке, что держит меч, а в бабьих слезках да вздохах.

А потом случилась беда.

Когда за Бертом пришли отцовские гвардейцы, он чуть сердце собственное не выплюнул. Подумал – все, прознал тятька о его тайных встречах с рыцарем. Конец. Высечет. Да только почему стражу послал, а не слуг?.. Почему повели не в кабинет, а ниже? Совсем низко, в подвалы, где Берт ни разу не был – не пускали. А теперь…

Его вели по сырому каменному коридору к комнате, откуда доносился теплый свет. Здесь было тяжко дышать, в груди давило от страха, но Берт шел, хоть и едва поднимая ноги. Что он сделал такого? Ужели это из-за тренировок? Но разве ж это преступление? Он хотел было что-то спросить у стражника, идущего рядом, но, поймав его суровый безучастный взгляд, передумал. Наверное, там впереди его ждет отец, наверное, хочет о чем-то важном поговорить без ушей и свидетелей, вот у него и спросишь.

Но в каменном мешке его ждал не отец. Стол, два стула, на одном незнакомый мужчина. И все. Никого больше.

– Вы, – сказал незнакомец, указав на стражников, – прочь. А ты, – указал на Берта и на стул напротив, – садись.

Берт подчинился.

– Ты сильно провинился перед отцом, мальчик мой.

Сидевшего перед ним мужчину он и впрямь никогда не видел. А может и видел, но не приметил – очень уже он был… непримечательный. Низкорослый, щуплый, в плечах даже Берт уже был его шире. Коротко остриженные соломенные волосы, серые глаза, увитые сеткой морщин, забитых пылью и грязью – такое Берт видал у мужиков и баб после пахоты в полях. Яростное летнее солнце, особенно жестокое в долине, за долгие месяцы труда в поле выжигало молодость с их лиц, кожа сгорала, краснела и лопалась от волдырей, а со временем шла трещинами так, что даже молодые девицы потихоньку обращались в старух.

– Вы кто? – выдавил из себя Берт, стараясь напустить на лицо угрюмости, чтоб спрятать за нею страх.

– Тот, кто спросит с тебя за все грехи, – мужчина почесал редкую бороду, а потом вынул из-под стола маленький ножичек и принялся вертеть его в руках, как будто от скуки. – Ну-ка расскажи, малец. Разве не учили тебя, что в каждом отце есть частичка Всесоздателя, и оттого лгать своему родителю – все одно, что лгать богу всеведущему?

Берт мотнул головой. Его такому и впрямь не учили.

– Ах да. Совсем позабыл. Ты же простокровым ублюдком был дольше, чем благородным сыном. Тебя, верно, учили, как исподнее лордское в ведре полоскать да горшки ночные выносить?

– Не учили меня такому!

– Тогда чему тебя учили?

Чему-чему, подумал он, читать немного, на глаза лорду особливо не попадаться, помогать в кузне… это потом его отец, когда под крыло взял, книжками завалил да наставника по мечу приставил. Видно, в тот момент уже задумал из ублюдка своего сделать наследника.

– Ну-у, – нетерпеливо протянул человек с полей – так Берт его про себя окрестил. – Давай-ка помогу тебе. Наверное, учили тебя уважать и любить отца, так? Что отец и закон, и власть, и каратель? – Берт неуверенно кивнул – что-то такое он, конечно, слышал. Мать не раз говорила, что они с нею должны быть лорду очень обязаны за то, что тот их не выгнал и даже при себе держал. – Так какого ж рожна, ты, щенок, отцу подгадил?

– Да что я сделал?! – не выдержал Берт. Голос, как назло, зазвенел, что у девчонки. Аж стыдше стало.

– Дай-ка умом пораскинуть… ну… солгал отцу, – мужчина начал загибать пальцы, словно в детской считалочке, – подставил отца, предал отца.

– Предал? Не предавал я! Не предавал!

– А раз не предавал… – Человек, этот совершенно непримечательный человек, подался вперед, стул под ним чиркнул по каменному полу, а острие маленького ножечка уперлось Берту в кадык. – Тогда расскажи-ка мне, малец, куда ты дел его важные бумаги?

Глава 3. Варой из Шэлка

Мелкая сучка Лесса их сдала. Все рассказала отцу, когда тот заподозрил ее в лицедействе и вывел-таки на правду. Небось ревела, пальчики заламывала – мол, это все Берт, Берт подговорил, вынудил, заставил! И ему тоже пришлось сознаться. Да, одурачил отца. Да, пробрался к нему в кабинет. Но не брал, не брал никакие бумаги! Ничего не брал!

– А что ж ты там делал тогда, дружочек? Искал, где тятька держит сокровища?

– Я б не стал! Я б не взял! Я не такой!

– А какой же ты? – Человек посмотрел на него с вопросом в глазах, но Берт не знал, как надо отвечать. Берт он. Лордский незаконнорожденный сын. Вот-вот признают. Если признают теперь, конечно… – Ты не подумай. Я тебя не осуждаю. Я и сам человек простой. Кто из нас не мечтает о богатстве?

Берт замотал головой.

– Зачем мне богатство? Я и так лордом стану!

– Ишь! – Мужик расхохотался. – Думаешь, после такого станешь? У отца важные бумаги пропали. Аккурат в тот самый день, как сестричка твоя захворала, и ему пришлось спешно кабинет покинуть. Куда ж они делись, а?

Берт снова замотал головой. Он не знал. Они туда пришли совсем за другим. Мышка искала там свой мешочек заветный, драгоценность свою, а не какие-то важные бумаги. Зачем они Мышке в самом деле? Она обычная кухонная девка!

Но стоило Берту упомянуть ее, стоило сказать правду, хоть и стыдную правду, что из-за девчачьей безделушки отца надурил, как у человека с полей в глазах будто все внезапно прояснилось. Он громко свистнул. В каменную комнату пришли стражники, которые по его велению заперли Берта в клетке. Потом он ушел, ничего не объясняя, как бы сын лорда ни просил.

Так он и просидел там весь оставшийся день в надежде, что к вечеру его освободят. Проголодался и очень хотел поговорить с отцом, объясниться, просить прощения. Глупо вышло, из-за безделушки какой-то, а все вот так вот… не брал он бумаги. Да и Мышка не брала. Зачем они ей? Может, лорд искал плохо? Может, завалились куда его бумаги?

Но за Бертом не пришли ни вечером, ни на следующий день. Как он ни звал к себе стражу, как ни просил их позвать отца – все без толку. Лишь единожды за все это время к нему пришла старая котломойка Кана – принесла хлебную корочку и полплошки похлебки без мяса.

– Кана! Позови лорда! Позови ко мне лорда!

Кана сплюнула сквозь щель меж гнилых зубов:

– Ага, щас-ка! Поссать токмо схожу… лорда ему, тьфу…

Сидел он в этой клетке и весь третий день. На четвертый уже не подрывался, как только к нему входила Кана, уже не просил ни о чем стражу. Просто сидел на каменному грязном полу и смотрел перед собой, словно бы пытаясь что-то там разглядеть. Устал. Хотелось выйти и подышать свежим воздухом, на солнышко посмотреть. Погонять Лессу по коридорам, поиграть с Мышкой в камешки, как в детстве. В щенячьи годы он страсть как любил эту игру. Мышка повзрослела раньше, ей быстрее их забава надоела, но она все равно играла с ним. Вот бы и сейчас поиграть. Выкрасть с кухни пару плюшек. Мамку навестить в приоратских землях. Еще разок в тайне ото всех помахаться с рыцарем.

За ним пришли очень ранним утром на пятый день. Берт даже умудрился в это время спать на твердом лежаке из соломы и старой лошадиной попоны. Но проснулся, стоило тяжелому ключу пару раз провертеться в замке его темницы. На пороге стоял полевой человек с двумя гвардейцами. На его сером плаще блестели капельки дождя. Значит, во дворе морось.

– А ты, гляжу, любитель поваляться? – Человек улыбнулся ему, и Берт невольно улыбнулся в ответ. Ну наконец-то, подумал он, отец оттаял и решил с ним поговорить. – Пора-пора, дорогуша, вставай.

Берт медленно встал, чувствуя, как затекли все мышцы, а сон все еще мутил голову.

– Там дождь?

– Да, всю ночь поливало, слыхал? – Мужик дружески хлопнул Берта по плечу, подталкивая к выходу.

– Не, спалось крепко.

– Это хорошо. Крепкий сон – это полезно. Правда, парни?

– Так точно.

– Уже и не припомню, когда последний раз крепко спал. Это, верно, черта молодости. Правда, парни?

Стражники угрюмо заугукали. Видно, их тоже подорвали с постели очень рано.

Когда дверь на волю отворилась, Берт едва удержался, чтобы не выбежать и не начать плясать под этим серым небом, орошающим пустующий двор мелкими острыми, как щепки, каплями. Так на него пахнуло свежестью и сыростью, что аж голову закружило. Сейчас бы Мышку разбудить да вытащить на свежий воздух. В прошлом году они в такую рань бегали в отцовские охотничьи угодья, там если по кромке ходить можно было насобирать целый подол черных и красных ягод. Надо бы повторить, подумал Берт.

– Идем, дружок. – Человек с полей снова легонько потрепал его за плечо.

– А куда?.. В такую рань?

– Пойдем, пойдем, скоро узнаешь.

Стражник сзади посильнее толкнул его в спину, и Берт пошел. Дали бы хоть плащ накинуть, думал он, недовольно морщась – ветер переменился, и дождь теперь бил ему прямо в лицо, брызгая в глаза. Волосы мигом промокли и липли к щекам. Мерзко было. Как-то совсем не уютно. Нет, ну дали бы хоть плащ с собою взять!

Полевой человек вел его к воротам, потом прямо по тракту и все дальше и дальше к старой роще, где они с Мышкой и Томуном сыном кузнеца играли в Королевскую охоту. Здесь Томун и помер в девять лет – рухнул с дерева и башкой прямо о булыжник. Берт вспоминал об этом с грустью – кузнецкий сын был единственным мальчишкой, с которым они дружили. Остальные Берта недолюбливали, как служанки не любили его мать, некогда облюбованную лордом. Мышка говорила, это зависть. К ней ровно и бабы, и мужики склонны.

– Твоя подружка, кстати, во всем созналась, – как бы невзначай заметил человек с полей, заворачивая вглубь рощи.

– Мышка?

– Так ее зовут? Ну, стало быть, Мышка.

В животе неприятно закрутило.

– Что она сказала?

– Всякое говорила, знаешь. Болтала, не переставая. То одно, то другое.

Человек вдруг встал на распутье, повертел головой, а потом свернул влево – в той стороне рос самый старый тополь, они с Мышкой часто сидели на его толстенных ветках и глядели, как солнце уходит за зеленые холмы.

– То она, – продолжил человек, – тебя костерила. Дескать, это ты ее заманил к отцу в кабинет, чтоб под юбочкой ей пошурудить.

– Я?!

– Ага. Правду говорю, парни?

– Так точно.

Но… Мышка не могла… что это за чушь?.. она б так не сказала…

– Потом все ж таки призналась, что это она забрала бумаги. Но и тут ее, дескать, ты подговорил. А еще, что дружбу с неким рыцарем завел… Это еще двое слуг подтвердили. Видели вас, значит, уходящими и приходящими в поместье в темный час.

Берт вдруг встал, как вкопанный. Голова закружилась, стало дурно. Он не верил. Чушь какая-то. Мышка так не сказала бы. Зачем ей бумаги? Зачем они ему? Зачем бы она так сказала?!

– Вперед, давай! – Стражник снова толкнул его в спину.

– Я не брал…

– Да, похоже, не брал. Но вот ей взять помог.

– Я не знал!

– А она говорила, знал. И кому ж нам верить, а, парни?

На этот раз гвардейцы промолчали.

– Ну, пришлось с девушкой поработать серьезнее. Потом-то созналась, что бумажки передала своему полюбовнику. Некоему рыцарю. Представился, кажется, Вароем из Шэлка. Думаю, это не его настоящее имя. Они редко настоящим называются. Это не очень умно. Но время он выбрал удачное. Север бурлит, сегодня-завтра война, всякий сброд навроде наемников и рыцарей выползает из нор в поисках, куда бы пристроить свой меч. Никто и не подумал о нем дурного. Просто еще один рыцарь.

Рыцарь… бесов рыцарь… Берт знал, что с ним что-то неладно! Проклятье, если отец узнал, что он с ним в тайне занимался… Он же и правда мог подумать…

Впереди, над головой человека в плаще уже проглядывались могучие очертания старинного тополя. Они вышли к поляне, и мужчина, наконец, остановился.

– Уф. Ну тут и дорога, все силы можно оставить. Пришли.

Когда он отошел в сторону, в груди Берта что-то замерло. Колени подкосились, он инстинктивно шагнул назад и тут же уперся спиной в выставленную руку гвардейца.

– Мышка…

Склонив голову на грудь, подружка висела на самом толстом суку, раскачиваясь от разбушевавшегося у реки ветра. Что-то красное стекало у нее по ногам, вырисовывая узоры на песке. Ее огромные черные глаза неподвижно глядели вперед.

– Ну хватит танцевать, милочка. – Человек ухватил Мышку за ноги, словно куклу, а потом глянул на Берта так спокойно, что ему стало еще жутче. – Ты не подумай, парень. Твой тятюшка это не из ненависти все. Из практичности. Ну и не своими руками, вестимо. Я здесь, знаешь ли, именно за этим. Чтоб такие дела делать. Неприглядные. Но необходимые.

– Я ничего не сделал…

– Вестимо, не сделал. Но леди Миалена очень уж просила меня, доброго слугу Оронца, чтоб ты все ж таки виновным оказался пред отеческими очами. Ну, кто я такой чтобы отказывать леди? Леди хочет добра своей дочке да будущим деткам, а вот ты ей совсем не к месту. Лишний, так сказать, наследник.

– Но отец… отец, он…

– А, отец… Как она бишь сказала… Иногда сильный мужчина совершает ошибку под влиянием силы более могучей всяких иных сил – любви. И надо бы его в такой час направить на верный путь.

– Нет! Не надо! Я не виноват! Я не…

– Пасть заткни, ублюдок. – Один из стражников врезал Берту в живот, и его согнуло пополам, а потом вся его скудная вчерашняя еда вывалилась наружу.

Кто-то бросил ему на шею веревку, туго затянул. Берт пытался вырываться, хрипел. Перед глазами пелена из слез.

– Ну-ну! Разве это достойно отпрыска лорда – реветь, как девка? – Человек с полей тряхнул его за плечи. – Мужайся, мальчик, я же обещал отпустить тебе грехи.