Моя жизнь и другие происшествия

Да и веселее стало на стройке работать, а то ходили уже замученные, грязные и голодные. – Как будто солнышка стало чуть больше.

В один из таких дней во дворе появился Семён Михайлович, самый старый из компании шабашников. Мужчина основательный и усатый, так же, как и Сергей, уставший от цыганской жизни в армейской палатке посреди поля и постоянной пьянки.

Ему было крайне неудобно обращаться к, по сути, молодёжному коллективу.

– Напоминаю, что самым старым среди нас считался Григорий, человек недавно закончивший институт!

– Надоело мне там.

– Можно я с вами буду? – сказал Семён Михайлович.

Поскольку наша строительная семья работала на энтузиазме и самогоне, кроме бутылки за ужином, предложить Семёну Михайловичу мне было нечего. Затянувшуюся паузу усатый воспринял, как нежелание.

– Сынки да мне не надо ничего, руки от безделья просто устали, а ещё можно я в огороде вашем немного похозяйничаю? – пробурчал в усы.

Ну что тут скажешь, конечно и добро пожаловать. Михалыч сразу получил карт-бланш на огород, мол делай отец, что хочешь.

Места в командирской палатке уже катастрофически не хватало и было решено перебираться в коттедж. Оконные проёмы затянули полиэтиленом. Семён Михайлович деловито взялся за черновые полы, пристроив в подмастерья себе двух бойцов. Из досок, наш столяр от бога, настелил, как выразился Гриша:

– Шедевр достойный Бартоломео Растрелли.

– А чего отциклюем, да маслом пройдем, будет вкусная конфетка, – сказал Архитектор.

Михалыч лесть и сравнение с итальянским творцом, пропустил мимо ушей и, как всегда, пробурчал себе в усы:

– Этому дому нужен настоящий паркет! – А это так, баловство одно, черновой пол, да и только.

Где же его взять в Орловке? В колхозе не бывало такой роскоши отродясь, а на военном объекте нет надобности.

Мой опыт фарцовщика увидел выход в старых связях, решено было смотаться на армейском ЗИЛ-ке в город. Был у меня хороший знакомый директор свалки, часто отоваривался фирмой-заграничной. А свалка эта, была не просто кучей мусора, а местом превращённым предприимчивым гением моего знакомого, в склад хороших вещей.

План был такой:

– Я уезжаю в город на поезде заранее, и договариваюсь там с нужным человеком. На третий день армейский ЗИЛок должен стоять у ворот свалки и обратно уже едем все вместе. Прапор, как представитель законной власти ЗИЛка, Серёга в качестве трезвого водителя и наконец я, как главный по закулисным договорённостям и основной грузчик-разнорабочий.

Неожиданно очень расстроилась Леся, плакала собирая мне сумку. Её не успокаивало, что я только на три четыре дня и к выходным должен обернуться.

–Сложно понять этих девочек, – размышлял я.

Только сейчас заметил, как изношены её туфельки, а она же всегда только в них и очень бережно снимает и надевает. Может для Орловки это норма, но для меня, человека всегда окружённого «фарцой», бросилось в глаза и зацепило.

– Надо будет привезти ей из города, что ни будь, – подумал я.

Глава 6. Мусорщик

Терялся в догадках, от чего именно зацепило внутри груди при подъезде к Энску. Может сам тайный характер приезда или то, из-за чего был отправлен семьей в ссылку, а может непонятное расставание с Олесей.

– Скорее всё и сразу.

Первым делом в городе нашёл Вовку, товарища из «Подвала Петровича».

– Парни на тебя, не в обиде.

– Все понимают, что мусорские к нему просто хотели докопаться, – озвучил Вовка всепацанский вывод.

Суд прошёл скоротечно и дали Петровичу, по совокупности притянутых за уши обвинений, три года колонии общего режима с запретом в дальнейшем заниматься тренерской деятельностью.

– Вот собираем посылку, только пока не знаем куда отправлять.

– Ты может как-то узнаешь, ну там по своим каналам? – спросил Вовка.

Пообещав другу сделать всё, что смогу, с отступающим не на долго чувством вины, побежал искать своего делового партнёра.

«Нужный человек, Мусорщик», в миру Игорь Николаевич Пономаренко, обрадовался мне, как деду морозу, за мой список стройматериалов, начал предлагать сам и расхваливать имеющиеся у него «дефициты», к сожалению, нам в Орловке надо было всё. Потом он выкатил свой список хотелок, и я крякнул, поняв его аппетиты.

Немного поторговавшись по нарисовавшемуся бартеру, ударили по рукам:

– Приезжай в мой «Офис», завтра утром загружаться, – с пафосом сказал хозяин вонючего супермаркета.

– Ну что пора и в отчий дом, трясти, да кого…, просто обнулять свою кладовую «Сокровищ», – пришёл я к выводу, оценивая возможности.

Дома я встретил удивлённую моим визитом маман Элеонору.

Отец неделю назад укатил в Москву, сестра в стройотряд, и маман предалась праздности и чтению.

– Оно и к лучшему, – решил я.

Почаёвничали и у нас состоялась искренняя и доверительная беседа, в которой я поведал своё деревенское житие-бытие и заодно попросил узнать, куда отправили Петровича.

Маман сильно вдохновили наши трудовые подвиги в родовой усадьбе Орловых и рассказ о смешной девчонке Олеське. Её вдохновение составило триста рублей зелёной упаковкой трёхрублёвок, из семейной кубышки, там конечно было гораздо побольше, но берём пока дают и по совету старших товарищей, не жужжим.

– А про твоего тренера, я обязательно узнаю, мне почему-то казалось, что он неплохой человек, – пообещала она.

Собрал две большие сумки. Одна на бартер для теневого магната, вторая чуть меньше, домой.

Как-то неожиданно поменялась в моей голове точка в пространстве с названием дом?

Утром у свалки или «Офиса», стоял зелёный ЗИЛ с прицепом, а также прапором и Серёгой, один пьяный второй замученный. Слава богу на свалке ошивалась армия бездомных, которые и были основными работниками «офиса», мы только шмотки вместе посмотрели, а дальше «бомжи», как муравьи в машину загрузили 20 чугунных батарей с замысловатым орнаментом, межкомнатные двери с врезанными стёклами и без, дубовый паркет в мешках.

– Это на мою удачу, в городе снесли особняк девятнадцатого века, под новую панельную застройку, и всё когда-то, с особой утончённостью, подобранное для гостиной и спален неизвестного мне дворянского гнезда, перекачивало в армейский грузовик.

Строители у «Мусорщика» были всегда на прикормке, с особой тщательностью приступали к демонтажным работам, бережно вынося всё, что можно было сдать на свалку за деньги или бутылку.

У керамического завода Энска был особый, привилегированный сектор в «Офисе», туда везли зачастую не совсем брак и сдавали продукцию иногда в упаковке. Посетителю оставалось выбрать только степень испорченности и оплатить. Например, я заказал себе в усадьбу новую, в экспортном исполнении плитку и немного понравившихся изразцов из старинного дома. Вот так, поскрипывая рессорами, как обожравшийся поросёнок, ЗИЛок поплыл в сторону Орловки.

Домой добрались уже на следующий день, по дороге расставшись с 14 рублями на бензин и тремя трёшками на гаишников.

По мнению соратников, я перевыполнил план.

Семён Михалыч определил комнату складирования паркета и дверей, Григорий командовал распределением батарей.

– Господи, да где ты такую красотищу то отхватил?

– Такие давно не делают! – говорил Архитектор, – это он про батареи.

Двери и паркет тоже не простые оказались, из одного антикварного ансамбля, снесённого намедни особняка. А ещё стараниями Михалыча в доме начали появляться окна, пока только два, – но вы бы их видели!

Как уверял наш умудрённый жизненным опытом и талантом столяра усач:

– При наличии хорошей сушёной древесины можно настоящие шедевры понаделать.

Вокруг усадьбы наметился, какой-никакой, ландшафт, стараниями всё того же Михалыча и двух бойцов, воспринимавших его командиром.

По результатам проделанной работы я выдал каждому участнику стройки по 3 рубля в качестве премии:

– Маман наказывала так отблагодарить, – сказал я, о первой и единственной денежной оплате труда.

Маршрут мимо нашего забора, становился обязательной культурной программой прогулок Орловцев разных возрастов. Обсуждению и пересудам подвергалось, всё, от очень большого дома, кованной ограды так и большого количества привлечённых рабочих с техникой. Конспирологические теории копились и разнились, от музея, до скорого переезда областного центра в Орловку и тайной дачи генсека уже на закуску.

Расстроило отсутствие Леси.

– Она перестала приходить, как только ты уехал!

Гриша даже немного обиделся, мол есть все хотят.

Схватил сумку и даже чуточку поворчал на соратников:

– Надо навестить, вдруг заболела, а вы распекать тут её взялись.

Дом Верки-художницы стоял на другом конце деревни, сам не ровный с завалившимся забором, на два окна. Зато в палисаднике всё аккуратно, цветы и не травинки.

На стук в окошко выглянула зарёванная Олеся, обрадовалась замахала ручкой заходить, да не утерпела побежала на встречу, запрыгнула на меня обхватив руками и ногами, прижалась всем телом и с новой силой разревелась, так по родному и так чёрт побери душевно, до застрявшего комка в горле.

Глава 7. Деревенский реал.

Когда волнительный эффект от радости встречи, чуть схлынул и Леське удалось обуздать эмоции она наконец заговорила:

– А я испугалась, что ты на всегда в городе останешься, мне так и Валька сказала. Пойдём скорее в дом, ты же голодный.

– Да нет Леся, поел, Архитектор уже накормил.

– Вот – это тебе, – протянул я, собранный в «сокровищнице» баул.

В сумке было больше, чем видела раньше моя подружка. Две пары кроссовок, чехословацкие туфли на небольшом каблучке, джинсовый комбинезон, блузка и кофты, плащ румынский, даже трусы с капроновыми колготками. Всё, что на мой намётанный глаз фарцовщика, подходило по размеру, сгрёб в этот баул.

– Нет, я не возьму, так нельзя, – запротестовала Леська.

– Возьмешь и это не обсуждается!

– Во-первых, всё уже куплено, во-вторых, на меня тут ничего не подойдёт, а в-третьих, я хочу в этом видеть именно тебя и рядом с собой, – гордо сказал я.

По-моему, получилось что-то вроде признания в любви, как я тогда посчитал смелее ничего в жизни своей до этого не делал.

Не, я точно не ожидал от себя такого и пока я отходил от своего же поступка, Олеська умудрилась ошарашить меня сильней:

– Сделай меня женщиной пожалуйста, я так хочу, так надо… Максим! – сказала она это, словно на расстрел к фашистам собралась.

Вот, что должен ответить четырнадцатилетний подросток?

Но я колебался, даже когда Леська с каменным лицом потянула с себя сарафан. А потом сорвалась и опять потекли ручьями слёзы и сопли, она дрожала всем телом, а я чувствовал себя паскудно, как тогда в подвале Петровича отвечая следователю.

****

Тут вы меня простите конечно, но мне необходимо будет кое-что объяснить, чтобы вы поняли откуда ноги растут у некоторых «некрасивых» обычаев Орловки и, если предпочтёте закрыть глаза и не читать дальше, я вас пойму.

История судьбы всех деревенских девушек, хотя бы мало-мальски симпатичных, проходила через сильнейшее унижение.

– Это началось ещё пять лет назад, когда в деревне всем заправлял Колян «Бешенный» с тремя дружками, взялись они тащить и пропивать всё, что попадало к ним в руки. Устраивали драки, во всех окрестных деревнях. Как только на танцы приходила кодла Бешеного, всё веселье заканчивалось. Стоило какому ни будь крепкому парню или компании врезать Бешенным по сопатке, как тех ждала ответка. Банде ничего не стоило отлавливать своих обидчиков по одиночке, напасть со спины, подрезать ножиком в темноте, или «розочкой» из разбитой бутылки ударить в живот.

С «отмороженными или бешенными» из Орловки, никто уже не хотел связываться.

Прошло совсем немного времени, и они возомнили себя «героями» деревни, и все девушки стали им должны за защиту.

Глубоко пьющий участковый и тогдашний председатель «не выносящий сор из избы», не мало этому потворствовали.

Сначала девушки боялись поздно выходить в одиночку, но Бешенный с бандой наглел и в безопасности небыли даже домоседки.

К угрозе «Не хочешь по-хорошему? Будет по-плохому», в деревне постепенно начали привыкать.

Тогда и случилась эта история, девушку выволокли из дома, она как могла сопротивлялась и громко кричала, угрожала сообщить в милицию. Её затащили в собственную же баню и развлекались там почти до рассвета, а потом просто выкинули в переулок. Рано утром её нашли голой, всю в крови, напоенную самогоном до бессознательного состояния и с порезанным сухожилием на ноге.

Деревенская молва сразу осудила распутность девушки:

– Сама во всём виновата и окрестили "Хромоножкой".

Не выдержав издевательств, девушка уехала в город и повесилась с запиской, прямо в туалете прокуратуры. Дело получило резонанс. Приехало много разного ведомственного народа, колхоз трясли. Председателя и участкового сняли, банду переловили.

А страх из деревни никуда не ушёл.

Новая кодла облюбовала для себя ту самую баню, где когда-то развлекались «бешенные». Предводительствовал у них, когда-то побитый мной Бычара, младший брат Коли Бешеного, выехал на его авторитете, как на лыжах, он же был и самый наглый из троицы, его друг с самого детства Гвоздь, погоняло получил потому, что имел особенность перемещаться в пространстве, не колыхая туловище и Фишер из-за фамилии Рыбаков.

Отсутствие в их жизни контроля, потому что родителей плотно контролировал алкоголь, позволяло творить всё что хочется и когда захочется, не взирая на комсомол и школу. Малолетние «авторитеты» сами давно пили, вымогали всё для сладкой жизни у всей деревенской молодёжи, заставляли других участвовать в своих делишках.

Мальчишки помладше покорно таскали воду и топили, наворованными по всей деревне дровами баньку для «новых бешенных», в ней троица и определяла кого позовут.

По Орловке опять потянулись слухи:

– «лучше по-хорошему…».

Выбранной жертве тихо советовали, или передавали через «авторитетных приятельниц», чтобы она пришла, куда велено, а иначе изуродуют. Девочки боялись Бычару и его кодлу и то, что могут ославить на всю деревню.

В день, когда Максим собирался ехать в город, к Олесе возле магазина подошла «королева дискотеки» Света и сообщила:

– Придёшь в субботу, в семь вечера, в баню Бешенного, в девять можешь быть свободна.

– Сказано это было очень буднично, как будто приглашала на дополнительные занятия в школе.

Весь тот день, Леся собиралась броситься за Максимом на вокзал и уехать зайцем, в город. Потом думала, как отговорить Бешеного, что можно ему предложить взамен:

– Денег нет, мамины картины никому не нужны.

Она даже думала повеситься, как Хромоножка и почти на это решилась.

Пришла суббота, в окно постучался Максим и вот теперь, её плечи вздрагивали при каждом слове, а она сидела и всё рассказывала и рассказывала.

Пока слушал мои волосы потихоньку начинали шевелиться, психология городского подростка-мажора не давала уложить весь этот бред в моё восприятие мира, а она меня ещё и успокаивает, мол тут со всеми такое, всегда было так, ничего страшного.

Сижу и понимаю:

– Всё, кончилась беззаботная юность, дальше я не смогу, как раньше просто уйти, чтобы за меня кто-то решил.

– Давай переодевайся, будешь теперь ходить красивой.

– Сейчас пойдём и покажешь мне эту баню.

Олеська округлила глаза и сильно замотала головой. Но уже всё, Максим Монтекки перешёл свой Рубикон. Я дал ей твёрдо понять, что теперь решение принимать буду только я.

Леська подвела меня к бане, из которой слышался веселый шум и музыка из репродуктора.

– Так молодец, а теперь пулей ко мне в усадьбу и жди меня там.

– Понятно! – сказал я с нажимом.

Она ещё пробовала упираться, в общем удалось спровадить.

Тем временем в предбаннике, злосчастной бани, Бычара и Фишер сидели за накрытым столом, уже немного накатив они с увлечением рассматривали, как их подельница Света заставляет раздеваться Таньку:

– Ну чё дура трясёшься, как маленькая, сейчас потанцуешь немножко пока твоя подружка не пришла.

– Вот на, выпей для смелости, – сказала «королева Орловки» и сунула девочке под нос рюмку с вонючим самогоном.

– О тебе же забочусь, дура, так веселей будет.

– Если Вешалка не появиться через минуту, придётся тебе Танька за двоих отрабатывать, – сказала Светка, заливая содержимое рюмки прямо в рот вяло сопротивляющейся девочке.

Когда я распахнул дверь, увидел сидящих в простынях компанию из двух отморозков и "Королевы". Светка нависала над какой-то уже полностью раздетой, зарёванной девчонкой, наверно тоже приглашённой «для традиции» к семи вечера.

Картина не ждали.

Свету ухватил за волосы и закинул в парилку, а потом по урокам Петровича жестокий бой в стеснённых условиях и никакого джентльменства. Пока сладкая парочка выбиралась из-за стола мешая друг-другу. Наношу множество ударов локтем, коленом, по суставам, болевым точкам, обоим отбиваю детородные органы, ломаю пальцы. Я постарался максимально усугубить все травмы, а главное быстро.

Только распрямился, чтобы немного отдышаться и полюбоваться на проделанную работу, как получил мощнейший удар в спину дверью парилки.

В глазах сразу потемнело.

– Это третий, Гвоздь, – пронеслось в голове вместе с ощущением боли и немного поплывшего сознания.

Про него я забыл, а теперь он с размаху, этой самой дверью, да мне по всей спине. Падая между столом и лавкой, схватился чисто на инстинкте за бутылку. Ударил ногой в колено и запустил бутылкой в голову надвигающемуся отморозку. Этого мне хватило чтобы успеть прийти в себя, а он уже падая на спину схватился за разбитый лоб. Я быстро вскочил на ноги и принялся добивать, проведя серию ударов и главный контрольный в челюсть Гвоздя.

Заглянул в парилку чтобы проверить на наличие ещё сюрпризов. Вытянул оттуда за волосы упирающуюся Светку.

– Если узнаю, что ты с ними общалась, выбью тебе все зубы!

Светка перепугана закивала, в знак полного согласия и понимания ситуации, всё, потому что девушкам легче руку сломать, чем зубы потерять.

Вышвырнул её за дверь бани.

– Да вот так, огородами, убирайся шалава, – кричу в след.

Обращаюсь к ползающим и подвывающим отморозкам.

– Вы ещё не знаете, с кем вы крестьяне тупорылые умудрились связаться на самом деле. Я теперь за вами следить буду и как только мне про вас хоть кто-то, хоть что-то скажет…

–Убью по очереди и тел не найдут!

Пусть теперь они живут и оглядываются.

Девочку в слезах звали Таня. После произошедшего она уже не знала, что дальше ещё…

– Эти тебя обидели? – спросил я.

– Нет ещё, – пискнула девочка.

–Тогда давай одевайся, тебя больше никто и никогда не обидит, или приду я!

Наверно нервы, прорвалось, адреналиновый откат словил, каюсь.

Пока Таня одевалась, вылил остатки самогона и сбросил всё со стола. Потом выволок три стонущих тела в огород и запалил злосчастную баню. Сухое строение весело занялось, озаряя всполохами огня давно заросшее сорняками хозяйство и разваливающийся дом Хромоножки.

Мы, с уже спокойной и даже повеселевшей девочкой выбрались на улицу. С очумевшими глазами по ней нёсся здоровяк Толик, как оказалась старший брат Тани.

– Толик меня Максим провожает! – с гордостью, заявила девочка.

– Только не рассказывай брату про баню, пожалуйста, – тихо попросила Таня.

Я понял, что Толик тут оказался потому, что почувствовал, что сестра попала в какую-то беду, но точно не знал, что именно приключилось, а Таня постеснялась или побоялась ему сообщить.

– Ну кто их девочек поймет, что там в голове у них в общем?

Потом увидел Лесю, Архитектора, Михалыча и Серёгу, моя пигалица бегала за подмогой. Я сдвинул притворно брови, чтобы начать ругать свою подружку.

– Всё, все домой, пора ужинать. Завтра много дел, – затараторила Олеся.

Потом мы долго сидели во дворе коттеджа. Пекли в костре картошку и разговаривали, об истории архитектуры, книгах Айн Рэнд, стихах Ахматовой. Григорий как-то незаметно перестал смущаться, что занимается реставрацией классического объекта и давно посматривает на полуразрушенную старинную Орловскую церковь.

Архитектор рассказывал много и так увлечённо. А мы слушали и радовались лету, друзьям и нашему красавцу дому. Спать я лёг на втором этаже в первой комнате с окном и кроватью, рядом уютно устроилась, обняла меня и сразу засопела Леська.

Честное слово, как взрослые.

Глава 8. А караван идёт.

Утром родовая усадьба Орловых, наполнилась чарующим ароматом каши, болезненным оханьем от вчерашнего.

Вчерашнее – это либо перетрудились, либо похмелье, либо и то и другое сразу.

Архитектор озвучил план на день:

– Все свободные промываем радиаторы перед установкой, Михалыч занимается столяркой.

Несметное количество стен мы решили просто штукатурить и красить белой водоэмульсионной краской, модные обои взять негде, только в город опять ехать на поклон к «мусорщику» и когда я начал прикидывать их ориентировочную цену то сразу понял, что красим всё военной краской.

Вода камень точит, а рассказы Архитектора у костра и под самогончик возымели-таки свой эффект, среди Орловцев распространилось устойчивое мнение, что мы специальный историко-чего-то-восстанавливающий отряд и благодаря нам у них в деревне скоро будет очень красиво. В чём-то она права, молва, красиво будет и дом возможно восстановиться, но я всё ещё боялся, что мне за это потом прилетит от отца или компетентных органов.

Григорий светился от счастья при виде мешка с концентратом лимонной кислоты, которую подогнал председатель Орловки Никита Егорович Кучерявый в душевном порыве:

– Вы ведь тут энтузиасты настоящие, воссоздаете деревенскую историю, – говорил запропагандированный Архитектором председатель.

Кислота нужна была для реставрации батарей иначе вся отопительная история могла остаться бесполезной, надо сказать их жизненный путь от старинного особняка, через свалку, дорогу в деревню и так не слабо вытряс из них «вековой налёт». Вот при помощи меня и Серёги наш Архитектор и устроил промывку радиаторов.

Ближе к обеду случилось пришествие Толика, – этот детина неуверенно мялся в воротах, долго не решаясь ступить на участок. Пока я сам не позвал его подойти ближе.

– Макс, а ты тут главный? – неожиданно мягко, для своих размеров, спросил Толя.

Вопрос сложный.

Хозяйка – моя бабушка, стараниями Олески накормленная и в основном дремлющая на производстве «деревенской валюты», я её представитель, а руководит процессом тут Архитектор. Пока все приходили в себя от явления Голиафа народу, выпорхнула Леся.

– Привет Толик, кушать будешь?

Мы отмерли и дальше слово взял Григорий:

– Здравствуйте Анатолий, вы к нам по делу или полюбопытствовать?

– Я к вам, помочь, возьмите меня в реставраторы. Мне Танюша сказала, что вы тут ради всех стараетесь.

Вот так в нашем полку прибыло. Вопрос с тяжеленными батареями стал чуть легче. Да и на стройке, появился маневренный подъёмник, для всего и везде. За Толиком подтянулась его сестра Таня. Она как-то сама себя назначила садовником и лучшей подружкой Олеси.

******

Так, про последние новости в Орловке, буквально пару слов или чуть больше.

Я оказался втянут, не по своей воле, в разборку между Орловскими и Егоровскими. В прекрасный жаркий июльский день мы с Лесей пошли купаться, делали вообще-то это часто, просто именно тот оказался особенным.

На травянистом берегу лежали и принимали солнечные ванны моя Леся и её закадычная подружка Таня, я, только что наплавался и стоя обсыхал, когда к берегу причалило три лодки, до отказа набитые не местными парнями. Примерно сразу со стороны деревни подошли и наши Орловские. Девочки мгновенно похватали вещи, но так и не сдвинулись с места, единственно на что их хватило прикрыться покрывалом от оценивающих взглядов тех и других сразу.

Я стал заложником ситуации, оставшись между двух огней без возможности по-быстрому свалить.

– Да что за нахрен, – вырвалось у меня.

Началась короткая перепалка между двумя собирающимися драться коллективами, из которой я понял, что приплывшие Егоровские тут, чтобы отомстить за своих побитых намедни в электричке, а Орловские плохо отзываются об умственных способностях всех гостей и никто тех двоих вообще не трогал. – Ну как-то так вкратце.

Ругались всё сильней и градус встречи накалялся.

– Стоп! – крикнул я и сначала Орловские, а потом и Егоровские притихли.

– Я Испанец, кто со мной говорить будет? – уже спокойно сказал я, обращаясь к Егоровским.

– Ну я, – ответил амбал, чуть-чуть уступающий Толику в габаритах.

– Кто я? – головка от … противогаза, – передразнил амбала.

– Реальные пацаны представляются, тогда и разговор состоится уважительный, по понятиям!