Моя жизнь и другие происшествия

Максим Калинин

Моя жизнь и другие происшествия

Часть первая. Беги Макс беги… Глава №1 Ну как-то так получилось…

Здравствуйте, если вы собрались прочитать моё сочинение про то, как я провел это лето, то вам непременно надо узнать о моей семье, а то возникнет много вопросов, куда смотрели родители, комсомол, школа и милиция…

Давайте по порядку:

– Я, Максим Петрович Монтекки 1970 года рождения и это не шутка, а историческая коллизия нашей семьи, возникшая в следствии интернациональной помощи страны СССР гордому и свободолюбивому народу Испании.

Итак продолжу!

– Ученик восьмого класса школы №5 города Энска, возможно подающий большие надежды и обладающий незаурядным потенциалом, если бы не мой характер.

В моём воспитании непосредственное участие принимали:

Отец, Пётр Хосевич Монтекки – инструктор горкома партии и сын испанского революционера. Маман, – оперная дива городской филармонии Элеонора Монтекки, отчества она не признавала, поэтому просто мамуля Элеонора и наконец старшая сестра, – студентка мединститута, конечно, будущее светило терапии Ольга Петровна, соответственно Монтекки, та ещё зануда и образец нравственных принципов.

– И как у «таких родителей» и при такой-то сестре, вырос такой непутёвый я? – этот вопрос шёл рядом со мной и задавался на каждом педагогическом совете, начиная с третьего класса.

Маман единственная, кто не делала мне мозги, она вообще человек лёгкий и отходчивый, считала меня личностью незаурядной и потому не нуждающейся в лишних наставлениях. С остальными, родными и близкими мне приходилось жить, как в осаде, постоянно оправдываясь и замирать при первых звуках своего имени.

Теперь про саму историю, в которую я попал по роковому стечению обстоятельств и только потому, что мои кипучие испанские корни подтолкнули меня на путь предпринимательства, сам бы я, разумеется, низа что….

На дворе благоухал зеленью и жужжал шмелями май 1984 года. В столице продолжалась пресловутая «гонка на катафалках» уносившая с завидным постоянством каждый год по генсеку, страна двигалась вперёд, так говорила программа «Время», а полки магазинов всё пустели.

Я бежал! – По моим ощущениям целую вечность, от железнодорожной станции, вцепившись одной рукой в спортивную сумку с «сокровищами», второй рукой помогал своему телу аккуратно перемахивать заборы, чтобы не завалить модный джинсовый костюмчик. Менты постепенно отставали и поэтому угрожали окружением, стрельбой и бесполезностью сопротивления, куда им догнать, юного спортсмена запрещённой ныне секции карате.

Отдельно поясню про «сокровище»!

С «такой семьёй», учился я в школе не простой, а очень даже с уклоном в разного рода достойнейших родителей и иностранные языки.

Отпрыски городской знати, иногда посещающие заграницу и часто бывающие в специальных магазинах «Берёзка», постоянно нуждались в наличных, не учтённых семейным бюджетом. Моим одноклассникам самим было не с руки всякое плебейство, вот и стал Максим Монтекки, тем самым школьным фарцовщиком, умеющим договариваться.

Короче «сокровище» – это две пары джинсов «Левайс» и пара кроссов «Адиков», в общей сумме 420 рублей. Кто понимает, что такое две зарплаты инженера в одной сумке, тот вцепиться и будет бежать от ментов, как за Родину.

Всё вроде неплохо получилось.

Немного попетляв и преодолев несколько высоких препятствий удалось оторваться и провериться на предмет слежки. Теперь оставалось привести дыхание в норму и припрятать «сокровище» в надёжное место.

Бежал я в подвал Петровича, то самое и единственное место в этом городе, где мне было по-настоящему хорошо и спокойно. Тут в шкафчике для переодевания было оно, надёжное место.

****

Буквально пару фраз о Петровиче.

Петрович когда-то был физруком в нашей школе, а ещё до этого прапорщиком интернационалистом, долгие годы водивший пешие туры по демократической республике Афганистан.

Как он сам рассказывал:

– Два раза прошёл его по диагонали в составе разведбата ВДВ, иногда с компанией местных «зелёных» из армии ДРА, но так они там и не нашли, ни демократии, ни мира.

После ранения Родина посчитала, что Петрович больше не способен вести братский народ к социализму и списала его в чистую на гражданку.

Когда карате запретили в первый раз, Петровича попёрли из нашей блистательной и незаурядной школы. Тогда его выручил старый друг из военкомата, помог с подвалом и организацией военно-спортивного кружка «Патриот», где нас Петрович и обучал рукопашному бою и вообще всему, как полагается настоящему мужчине вести себя в обществе и Родину любить.

В этом же «Патриоте», я познакомился с простыми парнями, у которых не то, что джинсов, но и отцов отродясь не было, за это наше коренное различие они и отмудохали меня при первой встрече.

Так завязалась моя первая настоящая дружба.

****

Продолжу дальше рассказывать про обстоятельства.

Вот и прибежал я в наш любимый подвал, а там прокурорские с обыском. Петрович сидит грустный возле своего-же стола, а тут Макс Монтекки нарисовался не сотрёшь, с глазами по 5 копеек, сумкой набитой «фарцой», красный и сильно вспотевший. Всё бы ещё ничего, следакам пацан не интересен, но по рации план «Перехват» объявили, с описанием злостного спекулянта, сбежавшего во время облавы.

– Как вы понимаете картина получилась так себе, некрасивая.

Петрович оказался виноватым по статьям 219 . 1 «О нелегальном обучении каратэ» и 154. «Спекуляция» УК РСФСР, а я как несовершеннолетний и сын «не простых родителей», пошёл свидетелем и был передан на поруки семьи.

– Обломалось весёлое лето, – это были все мои мысли на тот момент. Уже ни о каком Крыме и речи не могло идти, тем боле про золотые пески Болгарии.

Испанские корни моего папочки вырвались наружу и бушевали по всей гостиной, он сотрясал воздух кулаками и упрекал меня в подрыве социалистической государственности, радовался, что дед Хосе не дожил до такого позора.

Маман меланхолично капала валерьянку папе в стакан и утверждала:

– Предприимчивость у него, как раз от деда, перебесится, возьмется за ум.

Сестра обвинительной и безупречной статуей смотрела на меня, как на пустое место.

Вот в этой нервной обстановке и было принято решение отправить меня в деревню Орловку к бабушке, на всё лето, как говориться с глаз долой и от греха подальше.

****

Про маменькину родословную. Поверьте, тут вся соль дальнейшего повествования.

Моя бабушка, по маминой линии, жила не тужила и знать особо не хотела, что там в городе у детей делается. Деревня Орловка была обычная такая, как и все остальные деревни, с колхозом, развалившейся церковью, которую вот уже не один год пытался восстановить местный поп-волонтёр.

Давайте я расскажу про свою бабушку Паулину Архиповну, в девичестве Орлову.

– Ага, почувствовали связь? – Орловка и Орлова! – то-то.

Когда-то деревня Орловка была частью большого поместья, графа Орлова в которую он сам не разу за свою жизнь так и не приехал. В ту пору, ещё безымянная деревня с пристанью, фруктовыми садами и маслобойней, стараниями усердного приказчика росла и процветала. Строилась небольшая, по графским меркам, усадьба в ожидании приезда всего великосветского семейства.

В столице стало очень неспокойно и граф отправил жену и дочь сюда в деревню, переждать революцию.

Теперь об этом в семье никто старался не вспоминать. Бабуля, прошедшая лагеря за грехи отцов, вернулась по амнистии в отчий дом уже в 1953 году и обнаружила некогда красивую, кирпичную усадьбу в сильно разрушенном и разграбленном виде. Стены в два этажа без окон и перекрытий, да черепичная кровля, как-то непонятно выжившая, ещё частично сохранился кованный забор. Колхоз от своих щедрот, ей и выделил её же землю. Сама на ней отрыла землянку, да там и поселилась.

Устроилась бабушка в управу колхоза, как обученная разным наукам, аж в Санкт Петербургском лицее. Работала сразу везде: счетоводом, секретарём и ответственной за культмассовый сектор. Случилась у неё, уже не молодой, но ещё довольно интересной женщины любовь с агрономом, моим будущим дедом. Рядом с бывшей усадьбой они выстроили свой домик, участок огромный, одной картошки соток пятьдесят высаживали. Всю свою жизнь дед Андрей намеривался отремонтировать усадьбу или снести, для расширения сада, так и помер, осенью 1979 года, не успев ни то, ни другое.

*****

Короче, ситуация в самом начале лета 1984 года сложилась следующим образом:

Петрович под следствием, я с двумя сумками на вокзале, в кармане документы и билет плацкартного вагона. Под конвоем сосредоточенной сестры Ольги Петровны и неунывающей маман Элеоноры, отправляюсь, как папины любимые большевики, отбывать ссылку.

Возле вагона меня передали с вещами и билетом проводнице:

– По-моему, моя родня просто следила, чтобы я точно уехал в деревню.

Обнявшись с маменькой и пожав руку сестре, с тяжёлым вздохом начал пробираться в душную тесноту вагона.

– Вот и моё место в плацкарте, среди мужиков, перманентно пахнущих алкоголем, луком и немытыми телами.

Настроение паскудное, жалея себя и глядя через грязное окно на удаляющийся город, появилось время задуматься о будущем, стало очень стыдно перед Петровичем.

Мгновенно сократилась некогда большая армия друзей, и ещё недавно весёлая жизнь резко вильнула в сторону и покатилась вниз. В глазах безнадёга человека не знающего, как пережить лето в глухомани.

Из попыток самокопания меня вырвал пестрый и шумный коллектив шабашников, едущие строить, что-то по заказу СМУ-1 для советской армии, в районе нашей деревни.

Средний возраст строителей почти отсутствовал, потому что от 20 и до 60 лет, ну плюс минус, наверно большая часть из них уже отсидела или собирались туда чуть позже. И все они были уже пьяны и не собирались прекращать это делать до самого конца.

По счастливому стечению обстоятельств моим соседом напротив, оказался молодой человек, долговязый с очень вытянутым лицом, которого все звали Архитектор.

****

Небольшой штрих о Григории, характеризующий его личность.

Архитектор или Гриша Рогов, выпускник архитектурного института, оказался интеллигентом с большой буквы «И».

– Вы знаете, как бывает, когда человек рассказывает, а ты просто хочешь его слушать и слушать, как он пользуется всеми оборотами языка великого и могучего, акцентирует и расставляет ударения, лихо вворачивая экстремумы из матерщины и сложносочинённых ругательств.

– Просто музыка для ушей, замученных протокольными фразами комсомольских собраний!

Если бы не его бескомпромиссный характер и тяга к алкоголю, наверно всё от той же интеллигентности, творил бы Григорий свою музыку, застывшую в камне где-нибудь в столицах, а пока извольте, только каменщик.

****

К концу поездки мы с Григорием почти сдружились, я его полностью устраивал, как благодарный слушатель, он меня в качестве человека, открывшего для 14-летнего пацана новый мир фронтонов, фундаментов и перспективы. Уже подъезжая к Орловке, мы стали с ним заодно, искренне ненавидеть античную архитектуру, упрекать за консерватизм, несущий гибель всему творческому началу. Я полностью согласился, что невозможно рисовать пять лет этот «нафталин прошлого», а потом создать настоящий шедевр. Всех корифеев в профессии мы солидарно посчитали гирями на ногах прогресса и тому подобное.

На станции Орловка, прощались с Архитектором, как закадычные, все и всё понимающие друзья.

За шабашниками приехал зелёный ЗИЛ 130, с замученным бойцом и красномордым прапорщиком.

– А про меня, кажется, забыли или и никогда не вспоминали, – подумал я, оглядывая маленькую станционную площадь.

Подхватил сумки и двинул в сторону дома пешком. Бабушка жила почти на окраине, так что топать мне пришлось через всю деревню. Добирался долго с передышками. Основной привал организовал у поселкового магазина, в котором кроме очень сладкого лимонада больше ничего безалкогольного не было.

Наверно уже вся деревня к этому времени знала, городской приехал, к Егоровой идёт, вот только моя дражайшая бабушка была похоже одна не в курсе.

Долгий стук и крик у калитки ничему не привели.

Решил пробираться к домику без приглашения, через заросший сорняками огород.

– А вот из трубы идёт дым, ну хоть покормят, – порадовался я.

Не срослось, бабуля крепко спит. На печи, металлический бидон с агрегатом сверху и трубкой, из которой капает прозрачная жидкость.

– Моя бабуленька самогонщица! – да ещё и не бдительная, дом открыт настежь, – расстроился я за прародительницу, всё-таки сам преступник со стажем.

Когда разбудил, долго пытался объяснить, что я не за водкой и вообще её единственный внук. Потом бабушка причитала и сетовала на память, жалела меня несчастного и как-то почти на середине своих слов переключилась на заботу о самогоне.

– Похоже мне предстоит огромная самостоятельность во всём, – решил я.

– Думаю сама Паулина Архиповна быстро забудет про меня, как только я из дома выйду.

Так, меня Петрович учил выживать, в суровых условиях агрессии натовских ястребов на соцлагерь. Неужели я в родовом гнезде Орловых не вывезу?

– Начнём с инспекции хозяйства.

Начало лета, огород бесполезен, в холодильнике только растительное масло, погреб наполнен бутылками самогона, есть картошка, морковка и немного лука. Пошёл в сельпо, купил хлеб, макароны, гречку и дефицитную в городе тушёнку.

Рядом с самогонным аппаратом аккуратно пристраиваю кастрюльку с макаронами, по-моему, сегодня будем есть с бабулей макароны по-флотски и чай без сахара.

День уже катился к завершению, и я пытался прикинуть, где тут можно устроиться на ночлег.

– Избушка в принципе крепкая, осталось выкинуть скопившийся хлам и найти подходящий матрац, – размышлял я.

В дверь раздался стук:

– Архиповна, мне сказали тут можно купить…, – кажется мне послышался знакомый голос?

А бабушка наелась макарон и спит.

– Архитектор, какими судьбами?

Я сильно устал за день, но его компания меня порадовала. Мой вагонный товарищ деловито прохаживался по избушке:

– Знающие люди посоветовали, сей славный заводик счастья!

– Стало быть Макс, ты тут и обитаешь?

– Да – это и есть родина моя, бабушка вот, самогон делает, оказывается, – сказал я, просто и спокойно.

– Ладно, Максим, у меня к тебе несколько вопросов.

– Самогон есть?

– Что за памятник архитектуры у тебя во дворе и посоветуй где в деревне можно поселиться хорошему человеку? – спросил Архитектор.

Оказывается, у военных ничего толком не было для заселения строителей. ЗИЛ привёз шабашников в чистое поле, с большой армейской палаткой и нарами, стоящими прямо на земляном полу. У них вообще много чего не было, даже проекта строительства ради которого наняли в городе людей. Зато были стройматериалы, сваленные в том же поле и накрытые брезентом. Кран, бульдозер и экскаватор, а ещё постоянно пьяный прапорщик и отделение солдат стройбата, -эти тут чувствовали себя прекрасно, служба шла, а бойцы спали, без всякого строевого геморроя, как на курорте в ожидании неминуемого дембеля.

– Ладно, Григорий, подожди меня, я мигом.

Пока моя бабушка-бутлегер спала, вынес пару бутылок и остатки макарон с тушёнкой во двор:

– Садись поешь и поговорим, – предложил я.

Вот пока мой новый товарищ кушал макароны и откушивал самогон он мне всё и поведал про палатку и обстановку на стройке, я же историю своей семьи в Орловке, разрушенного особняка и незаслуженную ссылку.

Глава 2 Бойся своих желаний

Григорий Рогов, как творческий и весьма увлекающийся человек, под действием самогона, проникся историческим флёром Орловки и загорелся новой идеей:

– А давай, друг мой Максим, мы поступим следующим образом, я сейчас возьму во временное пользование у советской армии, командирскую палатку на складе, вот за эту бутылку божественного нектара, и мы устроим мои пенаты у тебя в родовом поместье. А ещё есть у меня жгучее желание заняться реставрацией твоего замка.

Вопрос лишь в наличии вот этой жидкой валюты:

– Вывезешь? – спросил Григорий, повторяя ленинский прищур.

Я, как истинный комсомолец и авантюрист по натуре, сказал сразу:

– Всегда готов!

Прикинул:

– В погребе есть, да и с бабулей наделать ещё сможем, наивно пологая, что самогон требует только усидчивости, а не много чего ещё…

Ещё один важный момент тогда не учёл:

– Забыл про наличие милиции и возможные последствия!

Уже было совсем поздно, когда приехал армейский ЗИЛ и выгрузил на землю моего вдрызг пьяненького Архитектора, палатку и большую кучу разнокалиберных труб. Прапорщик без лишних слов забрал ещё две бутылки, икнул и уехал.

Пришлось затаскивать беспомощное тело товарища в дом и пристраивать на лавку возле бабули.

Рано утром я отправился на пробежку за пределы села, война войной, а уроки Петровича надо соблюдать. В лесу облюбовал подходящую полянку с горизонтально растущей веткой и устроил тренировку со своим весом, попутно прикидывая, что тут ещё можно придумать:

– Надо будет грушу из чего-нибудь сделать, да и вообще спорт зальчик, было-бы здорово и по возможности обзавестись спарринг-партнёром, – накидывал я планы пока проводил бой с тенью.

Когда вернулся, застал Григория в огороде, его окружали клубы дыма от раскуриваемой трубки, а рядом горел костер. Архитектор решил полностью перейти на туристический образ жизни, поэтому завтрак он готовил на огне в армейском котелке.

Потом мы вместе строгали колья из стволов молодых сосен и ставили его палатку.

– Там железяки какие-то вчера привезли, – поинтересовался я.

Гриша смерил меня поучительным взглядом:

– Чугунина, это тебе не «какие-то», она для канализации нужна! – подняв в небо длинный указательный палец, сказал Архитектор.

– А те, что потоньше, латунные трубы для воды, вообще дефицит страшный.

– Нам с тобой, друг мой Максимка, несказанно повезло, что там в поле у нас окопался крайне полезный и коррумпированный прапор.

Григорий ходил по старой усадьбе и приговаривал:

–Так хорошо… Ага… очень хорошо, прочненько…, не ожидал, не ожидал. На века строили предки!

Мне было приятно, что вырисовываются какие-то перспективы, хотя не понимал, что именно «хорошо».

Ближе к обеду появились пара черно-погонных бойцов и ещё один молодой шабашник, машинист Серёга на экскаваторе, за военных и технику пришлось отбутыливаться прапору, а Серёга просто умолял взять его к нам, потому как, сил его больше нет участвовать в празднике жизни посреди поля.

Остатки – этого дня и следующий все занимались выносом мусора и вообще всего, что можно было вынести из коттеджа, – это так Гриша сказал, теперь называют усадьбы в Европе.

Под обвалившимися перекрытиями второго этажа обнаружился, местами уцелевший пол первого этажа и вход в хорошо сохранившийся подвал. Я сам все эти годы думал, что разрушенный дом стоит на холме, оказалось, что это земляной вал, сорняки и мусор присыпали усадьбу по всему периметру, почти скрыв цокольный этаж.

Всё аккуратно сортировали и укладывали вдоль забора. Потому, что наш мусор, со слов Архитектора, наполовину исторические находки, овеянные памятью рода Орловых.

Проникся моментом не только я.

Серёга вооружился малярной кисточкой и начал изображать из себя археолога по крайней мере собирался в дальнейшем всем обнаруженным находкам придать приемлемый вид. Земляной вал, окружавший дом, он с филигранной точностью удалил экскаватором, и наша усадьба сразу выросла в размерах.

– Ого, за какое чудо мы с вами товарищи взялись оказывается, – радостно воскликнул Архитектор.

– А моё сердце, кажется, пропустило несколько ударов, когда я осознал масштабы не совсем социалистической, частной собственности и какое она может теперь привлечь внимание.

Серёга, как залез на экскаватор, так и не прекращал копать ещё три дня, пока солярка не кончилась. Выкопал очень большую яму в которой мы разместили половинку железнодорожной цистерны с наваренными внутри перегородками. Архитектор лично орудовал сварочным аппаратом и резал газовой горелкой металл изготавливая невиданное в деревне новшество.

– Это септик, – сказал Гриша, любуясь проделанной работой.

Пользуясь короткой передышкой, Архитектор улучил момент для ликвидации нашей строительной безграмотности.

– Времена выгребных ям уходят в прошлое, теперь гадить будем используя научный прогресс.

– Вот смотрите, благодаря разделению на три камеры и литру старого кефира, наш септик превращает все продукты нашей жизнедеятельности в чистую воду, пригодную для полива и наиполезнейший для сельского хозяйства ил.

Говоря это, Гриша всё больше окутывался дымом из трубки и казалось, что он в это время как раз смотрит из тумана истории в наше светлое будущее и что-то там видит.

Хотелось и мне с ним туда заглянуть, если бы не накатывающий вал приземлённых забот.

Как вы понимаете самогон, уходил за всё, а мне больше рассчитываться и нечем было. Карманные деньги мизерны, как и пенсия Паулины Андреевны. Цистерну мы вообще брали в кредит, пообещав за неё железнодорожному обходчику алкобезлимит на всё лето.

Как говорил прапор:

– Ты, пацан не жужжи, наливай и тогда будут у тебя стройматериалы и помощники!

Давно создаваемый в погребе запас самогона, постепенно таял и мне кроме стройки пришлось подключиться и в итоге возглавить бабушкин теневой бизнес. Я вывел строгий прейскурант сколько варенья и дрожжей готов принять у страждущих селян в обмен на готовый продукт. Стройка и интеллигентность Архитектора все равно не давала нам обзавестись излишками алкоголя.

Солярка закончилась на рытье питьевого колодца, так что докапывали уже лопатами, опустили в него бетонные кольца, прапор даже насос приволок армейский для воды, и я начал всерьёз опасаться приезда военной прокуратуры, поскольку имущество, предназначенное для строительства секретного объекта, постепенно перетекало ко мне на участок.

– Пётр Хосевич, в этот раз, меня точно задушит, – предполагал я.

Самым крутым оказался финт прапора, когда он заказал в своём главке бетон, причём какой-то очень хорошей марки, как пояснил Григорий,

– Это ваще бомба!

– Какой бетон положен на объект по разнарядке такой и привезу, – пробурчал прапор.

До назначенного срока пришествия бетона, мы носились, как угорелые, уложили все трубы для канализации и воды, по указаниям Архитектора, устроили опалубку из брёвен, и рубероида, навязали клеток из проволоки. Кстати проволоку, дефицитную, нержавеющую натащил всё тот же не заменимый и не просыхающий прапор.

Григорий убеждал, что – это будет новое слово в строительстве, скоро так будут строить все и везде:

– Вверх устремятся многоэтажные дома из стекла и бетона, и архитекторы начнут творить настоящие шедевры попирая законы гравитации, – с огнём в глазах, говорил наш прораб.

А вечером пришёл участковый.

Я так думаю, вся деревня обсуждала нашу стройку, вот участковый и пришёл, прикрывая своё любопытство служебной необходимостью для выяснения личности, ну и попал под ауру Григория с самогоном и закуской у костра.

Деревенский милиционер был насквозь проникнут идеями реставрации памятников архитектуры, культурным наследием любимой Орловки, благодарности потомков, может посмертно.

Расставались, обещая дружбу навсегда и обязательно заходить друг к другу в гости:

– Куда в гости, дом то у Гриши в городе? – думал я, выдыхая и унимая дрожь в коленках.

Утром приехала первая машина с бетоном, – это был бортовой самосвал с налитым до верху раствором. Как он доехал по ухабистым дорогам, да ещё и ночью, и вообще откуда, осталось загадкой. У военных если есть приказ, – значит так надо для Родины.

Только мы разогнулись, чтобы помахать в след удаляющейся машине, как показался следующий бетоновоз.

– Бля…, – вырвалось у Серёги.

Наша задача была распределить и разровнять бетон по всему полу первого этажа лопатами, а потом приспособами Архитектора протыкать наш «жидкий пол».

Как учил Григорий:

– Надо выпустить все пузырьки!

Вот мы ровняли, и выпускали, потом опять ровняли.

Не знаю, как мы проснулись рано на следующий день, думал, что умру ещё вечером. Даже у меня, молодого и спортивного, болели все мышцы. Мои компаньоны, два бойца, Серёга и Григорий ещё и с сильного похмелья. Вот таким коллективом мы и встретили, второе пришествие стратегического бетона.

Как-то одновременно набрали в лёгкие воздух и тяжело так выдохнули.

– Всегда какие-то трудовые подвиги надо совершать и созданные трудности преодолевать, а иначе не работает, – размышлял я о механизме и странном устройстве экономики в СССР.