Мне нужен герой! I NEED A HERO!

В шесть ровно раздался звонок в дверь. Я открыла – Глеб стоял на пороге в тёмной футболке, джинсах, руки в карманах, глаза потухшие. На щеке – не ссадина, нет. Настоящий синяк: тёмный, плотный, будто от сильного удара.

– Привет, – выдавил он с наигранной, слишком широкой улыбкой. – Вызывала?

– Привет, заходи, – кивнула я, отступая в сторону. – Кофе будешь?

– Да нет, спасибо, – он прошёл в гостиную, но не сел, остался стоять у окна, как человек, который не собирается задерживаться. Или… готов к побегу.

– Ты в курсе, что у нас скоро сессия? – начала я издалека, наблюдая за его реакцией. Хотела дать ему шанс самому заговорить. Может, вспомнит о билете, о поездке, о Кипре.

– Конечно, – он кивнул, глядя в окно. А потом вдруг тяжело опустился на диван. – Чёрт…

Он достал телефон, принялся лихорадочно что-то искать. Я молча подошла и протянула ему паспорт. Его глаза на секунду вспыхнули: удивление, вина и что-то ещё – будто я застала его с поличным.

– Ник, я совсем забыл про билеты. Прости, правда. Я сейчас всё оформлю, могу использовать твой ноутбук?

– Конечно, – я кивнула в сторону своего письменного стола.

Пока он устраивался, я заметила на его руках следы старых синяков, тонкие шрамы, сбитые костяшки. Он быстро спрятал ладони под стол, но было поздно – я уже всё увидела.

Устроившись за столом, он достал свой паспорт, открыл и положил рядом с моим, а затем принялся быстро вбивать данные в информационные поля на сайте авиакомпании. Я решила действовать с помощью метода, который в психологии называется элиситация, – простыми словами, скрытного выуживания информации.

– Отец сказал, ты везёшь ему какие-то документы. Значит, мы там ненадолго?

– Вообще-то… на несколько недель. Может, на месяц, хотя хотелось бы подольше. Там, знаешь, солнце, море… отличная возможность отдохнуть от всего. – Он выдал это бодро, почти весело. На лице мелькнула улыбка. Но она была не к месту. Слишком неестественная.

– Да уж, неплохой способ спрятаться от реальности, – подметила я и сделала шаг ближе. – А с лицом что? Опять спортзал?

Он фыркнул, усмехнулся и даже слегка покачал головой.

– Сорвался с турника. Как первокурсник, честно. Даже самому смешно. Стыдно, но… весело, если подумать.

– А руки? – не унималась я, кивая на его сбитые костяшки.

– А, это? – Он развёл ладони, как будто показывал фокус. – Дрова колол на даче. Топор соскочил. Ну, бывает.

Он пытался превратить всё в шутку. В каждую рану, в каждый синяк он вставлял историю, приправлял иронией, чтобы я не копала дальше, чтобы всё казалось незначительным. Но эти истории были слишком гладкими, будто приготовленными заранее. В итоге я не выдержала.

– Глеб… – начала я серьёзно.

Он тут же резко встал, словно испугался тона.

– Всё в порядке, Ник. Честное слово. Просто неудачная неделя. У всех бывает, верно? – он выдал это с такой «искренней» улыбкой, что на миг я даже поверила. – Может, на Кипре вытащишь меня на пляжный волейбол, – добавил он. – Там я точно синяков ещё поднаберу.

Он похлопал меня по плечу – легко, как старший брат, и направился к двери. Походка его была расслабленной, даже немного нарочито лёгкой.

Но когда он наклонился, чтобы завязать шнурки на кроссовках, я заметила, как его лицо исказилось от боли. Он быстро выпрямился и поймал мой взгляд. В глазах на долю секунды мелькнуло что-то – страх? отчаяние? – но тут же исчезло.

– Всё хорошо, – снова повторил он. – Не парься, Ник. Правда.

Дверь за ним закрылась. А я осталась одна, сидя на краю дивана, глядя в экран ноутбука, на котором уже мигала кнопка подтверждения покупки билетов.

Он пытался делать вид, что всё нормально, но всё было иначе. Внутри меня скреблось ощущение, что он только что соврал мне самым искусным способом, который знал. И самое пугающее – он почти заставил меня поверить.

Почти.

Глава 35 Вероника

К концу мая университет погрузился в привычный хаос: сессия подбиралась незаметно, но беспощадно, и каждый спасался, как мог. Одни лихорадочно переписывали пропущенные лекции, другие метались между преподавателями, выбивая себе «автомат» за красивые глаза и активность на семинарах. По коридорам с озлобленным видом носились старшекурсники с недописанными курсовыми и дипломами, и только первокурсники всё ещё вальяжно шагали сквозь этот апокалипсис, словно всё это их не касалось и никогда не коснётся.

Наша компания всегда находила время, чтобы насладиться теплом и обществом друг друга. Сегодня, например, мы выбрались на террасу небольшого ресторана, где подавали исключительно блюда из морепродуктов, – отдыхать, дышать, ловить момент.

Был ли сегодня праздник? Формально – нет. Но у каждого из нас был свой личный повод поднять бокал и сказать: «Ну, за это».

Даня всё-таки порвал с Инной. К счастью, времени на привязанность было слишком мало, поэтому на моём плече он почти не плакал. Вместо боли он выбрал зрелость: принял всё как опыт и решил больше не бросаться в отношения ради самих отношений. «Уж лучше честное одиночество, чем фальшивые отношения», – сказал он, и я поддержала.

Лиля, напротив, готовилась к полному погружению в мечту: летние гастроли с театральной труппой, куда её взяли на испытательный срок. Если она вольётся в их коллектив и покажет свои способности на максимум, то они станут её второй семьёй, а такие путешествия по городам – частью жизни. Она, по её словам, была готова к любому исходу событий. Если всё получится, то ей придётся перевестись на заочное отделение, так как посещать лекции она физически не сможет, а если её не примут, то будет пытать счастье в других труппах, которые, с её слов, хоть и не настолько популярны, но ничем не хуже.

Разговор с Глебом немного её успокоил, но не развеял тревогу до конца. Возможно, она просто накрутила себя? А может, и правда совпадение – те синяки, порезы, странное поведение? Ведь он стал спокойнее, ссадины исчезли, новых не появлялось, голос стал ровнее, взгляд – чище. Словно кто-то нажал внутри него на кнопку «нормальность», и он стал прежним. Или хотя бы тем, кем мы хотели его видеть.

Я пыталась убедить себя, что всё в порядке. Что он и правда сорвался с турника или неловко упал. Что Лиля просто слишком впечатлительна. Что Глеб не врёт. Но моя интуиция – этот тихий, упрямый голос внутри – шептала: сейчас только затишье перед бурей. И она, как выяснилось, не ошиблась.

Пока что мы наслаждались почти летним тёплым вечерним воздухом, запахом йода и лимона. За нашими спинами шелестели листья пальм, посаженных в кадках по периметру террасы. На столе образовался хаос из морских деликатесов: ракушки, щупальца, панцири, лимоны, бокалы с прозрачными напитками, прохлада стеклянных кувшинов с водой и мятой.

Лиля сосредоточенно, с видом опытного шефа, орудовала щипцами для крабов, словно на мастер-классе. А вот Даня – с выражением пятилетнего ребёнка, впервые попавшего в океанариум, – осторожно тыкал вилкой в панцирь, как будто ожидал, что тот вот-вот оживёт и ущипнёт его за нос.

Я смотрела на них и улыбалась.

– Смотрите, дети мои, как профессионал разделывает краба! Никаких лишних движений – только точность и грация, – с гордостью провозгласила подруга, с хрустом разламывая клешню.

Брызги сока полетели в сторону Дани, и он взвизгнул, отпрянув назад.

– Моя рубашка! – Он с ужасом осмотрел пятно на дорогом белом шёлке. – Это же Comme des Garçons, между прочим! Ну теперь хоть пахну, как настоящий матрос. – Он театрально понюхал себя и скривился: – Дорого-богато.

Глеб, сидевший напротив меня, тихо рассмеялся. Его движения были точными и аккуратными – ни одной лишней капли, ни одного неловкого жеста.

– Ты бы ещё начал утверждать, что это новые духи, – сказал он, ловко извлекая мясо из лапки. – «Аромат океана»: верхние ноты – водоросли, шлейф – слёзы матросов.

– Точно! – подхватила Лиля, поднимая бокал. – Выпьем за нашего Данечку – единственного человека, который превращает ужин в модный показ!

Я засмеялась, указывая на его тарелку:

– И это при том, что он единственный, кто до сих пор не понял, как есть устрицы.

Бедный моллюск выглядел так, будто пережил средневековую пытку. Даня с достоинством поднял ракушку к уху: – Я просто изучаю её анатомию. Может, она мне стихи прошепчет… или хотя бы признание в любви.

– Если услышишь «съешь меня» – это не она, – невозмутимо заметил Глеб.

Лиля так сильно захихикала, что чуть не подавилась креветкой, а Даня с преувеличенной обидой положил ракушку обратно: – Ну и ладно. Зато я хоть не путаю щипцы для крабов с хирургическими инструментами! – он бросил многозначительный взгляд на Лилину «операцию».

– Ой, извините, профессор морской кухни, – парировала Лиля, закатывая глаза. – Может, ты ещё и рыбу будешь учить плавать?

Глеб поднял руки в защитном жесте:

– Стоп, стоп, а то он действительно попробует… и потребует, чтобы мы хлопали.

Мы все рассмеялись, а Даня, довольный произведённым эффектом, с преувеличенной важностью взял вилку и начал есть, изображая аристократа XVIII века. Даже проходивший мимо официант не смог сдержать улыбки. И всё шло хорошо и прекрасно, пока…

Мы как раз поднимали бокалы за очередной глупый тост Дани, когда за спиной Глеба промелькнула знакомая фигура. Это был тот самый парень с «Весны студенческой», который всеми силами пытался получить мой, так сказать, автограф. Он явно был уже «навеселе» и, увидев нашу компанию, решил подшутить.

Я только успела открыть рот, чтобы предупредить всех, как…

– ТЫ! – раздался оглушительный крик прямо за спиной Глеба.

Что произошло дальше, я осознала лишь спустя секунды. Глеб вскочил так резко, что его стул с грохотом упал на плитку. В одно мгновение он развернулся, схватил парня за воротник рубашки и прижал к ближайшей колонне. Лицо Глеба исказила какая-то животная ярость, которую я никогда раньше не видела.

– Глеб! – вскрикнула Лиля, первой опомнившись.

Мой знакомый, бледный как мел, беспомощно поднял руки в защитном жесте. Его стеклянные глаза выражали чистый ужас.

– Ч-Чувак… я просто… – он заглотал воздух, – шутка ж…

Глеб словно очнулся. Его пальцы разжались, и он резко отступил на шаг, проводя рукой по лицу.

– Извини, – глухо произнёс он. – Мне показалось… Неважно. Мне пора.

Он быстро поднял свой стул, бросил на стол несколько купюр и, даже не взглянув на нас, направился к выходу. Лиля, не раздумывая, бросилась за ним, оставив нас троих в гробовой тишине.

Парень тяжело дышал, всё ещё прислонившись к колонне. Даня первым нарушил молчание:

– Молодой человек, что ж вы так орёте?

Я машинально поправила салфетку на столе, пытаясь осмыслить произошедшее. Все мои подозрения о Глебе вдруг обрели жутковатую реальность. Это не была просто нервозность – это была реакция человека, который привык к опасности.

– Он… он что, серьёзно мог меня прибить? – прошептал мой знакомый, всё ещё не отходя от колонны.

Даня вздохнул и налил ему бокал воды:

– Дружище, думаю, тебе сегодня крупно повезло. Выпей и иди домой. И в следующий раз… может, не будешь так орать.

– Я всего лишь хотел поздороваться с девушкой с брачным договором. Салют, солнышко, спасибо, что не дала меня в обиду! – немного отойдя от шока, произнёс он, подмигнув.

Я смотрела в сторону, куда ушёл Глеб, и чувствовала: сейчас произошло что-то гораздо большее, чем просто вспышка агрессии. Мозг лихорадочно пытался осмыслить увиденное. Это была не просто вспышка. Это была реакция. Рефлекс. И теперь, после этого инцидента, молчать об этом и делать вид, что всё нормально, становилось всё сложнее.

Ужин был окончательно испорчен. Мы с Даней молча допили вино, расплатились и пошли домой, будто нас выгнали из собственного праздника. Даже воздух казался густым и тяжелым, как после грозы, которая так и не разразилась. Виновник шутки, всё ещё бледный, бормотал что-то о «ненормальной реакции» и быстро ретировался, будто боясь, что Глеб вернётся и закончит начатое.

Уже дома я только и успела переодеться, как в дверь резко постучали.

– Открой! Это я… – донёсся сдавленный голос Лили.

Даня, отвлекшись от телефона, бросился к двери. На пороге стояла Лиля – точнее, её тень. Растекшаяся тушь чёрными ручьями стекала по щекам, губы дрожали, а в глазах стояла такая боль, что у меня сжалось сердце. Она была всё в той же одежде из ресторана – видно, даже не заезжала домой.

– Он… он бросил меня, – выдавила она, шатаясь на пороге.

Мы втащили её в квартиру, усадили на диван. Даня тут же побежал за мицеллярной водой и ватными дисками, а я – на кухню.

– Он сказал… что потянет меня на дно, – Лиля сжала кулаки, глотая слёзы. – Что с ним я не буду в безопасности. Что это вообще всё значит?!

Я молча поставила перед ней стакан с водой, пока Даня аккуратно вытирал ей лицо, приговаривая:

– Он не объяснил, что это было в ресторане?

– Нет, – Лиля резко встряхнула головой. – Он… Он просто снова закрылся. Опять эти дурацкие тайны, опять «не твоё дело», опять «я не могу тебе рассказать».

Она с силой стукнула кулаком по подушке.

– Мне надоело! Надоело выбивать из него каждое слово, как будто я следователь, а он – преступник!

Я села рядом, обняв её за плечи. Она дрожала, как в лихорадке.

– Я не собираюсь больше это терпеть, – сквозь слёзы закричала она. – У меня в прошлых отношениях было достаточно боли и секретов. Хватит!

Она резко подняла голову, и в её глазах появилось что-то новое – не боль, а злость.

– Я уеду на гастроли. Вольюсь в труппу. Буду играть, пока пальцы не заболят. И забуду его нахрен. Навсегда.

Даня вздохнул и обнял её с другой стороны, смотря на меня грустным взглядом.

– Может, всё ещё наладится? – с надеждой сказал друг, поглаживая её по волосам.

– Нет, мне надоело, что попадаются только проблемные парни, как будто у меня своих проблем нет! Я не спасла бывшего в прошлом, он не хотел этого, и не собираюсь спасать Глеба, который молчит постоянно, значит, ему тоже это не нужно, и мне плевать, чем была обусловлена его эта выходка в ресторане! Да, плевать! – Лиля кивнула, сжав губы.

Но я-то видела, как она сжала в кулак подол своей юбки. Знала – забыть Глеба ей будет не так просто, как она уверяла. Есть люди, которых невозможно вычеркнуть из сердца усилием воли. И я знала это по себе. Видела, как много он значил для неё – и, уверена, до сих пор значит.

Этой ночью мы втроём – Лиля, Даня и я – сидели в тишине, каждый со своим разбитым по-своему сердцем. Без лишних слов. Без утешений, потому что слова не могут собрать по кусочкам то, что развалилось внутри.

Жизнь – удивительная штука. Недаром её сравнивают с зеброй. Только недавно у каждого из нас был рядом человек, который дарил свет, тепло, ощущение полноты… А теперь – пустота. Ощущение потери, словно изнутри вырвали что-то важное, необходимое для дыхания. Чёрная полоса накрыла нас троих с головой, но ведь по всем правилам за ней должна прийти белая. Вопрос только – когда? И принесёт ли она ту же радость? Или всё снова будет понарошку, как в репетиции, где никто не готов выйти на настоящую сцену?

Каждому из нас боль причинил тот, кого мы любили больше всего. И каждый теперь носит внутри этот невидимый шрам. Он не кровоточит, не зудит – просто живёт там и иногда напоминает о себе в самых неподходящих моментах. Возможно, когда-нибудь мы будем вспоминать этих людей с благодарностью. А может, с горечью. А кто-то – с ненавистью. Но не сейчас.

Мы были как три раненые кошки, прятавшие царапины под шерстью и по очереди зализывавшие друг другу раны. Даня успокаивал Лилю, а в итоге сам, тихо, незаметно, уснул рядом с ней на моей кровати. Я накрыла их пледом, а сама устроилась на диване.

Сегодня снова сон решил не посещать меня, испытывая на прочность. Мысли снова вернулись к Марку. К его жестам, к его рукам, к его голосу и даже запаху. Прошло полгода, а я всё никак не могу переключиться и забыть его.

«Сколько ещё времени должно пройти, Марк? Сколько ты будешь мучать меня?» – спросила я в своей голове.

В ответ – тишина. Только скупая слезинка тихо скатилась по щеке, оставляя после себя солёный след. Я делаю вид, что живу дальше, что справляюсь. Но внутри всё так же пусто, как в ту новогоднюю ночь, когда всё оборвалось.

Я пролежала, смотря в окно несколько часов, пока не начало расцветать. За окном – предрассветная синева, та самая, в которой стираются границы между «было» и «есть». Скоро наступит утро, и мы все сделаем вид, что вчерашние слёзы – просто недоразумение. Но я-то знаю: некоторые люди остаются с тобой навсегда. Даже когда их нет. Даже когда они этого не заслуживают.

Дни медленно текли и стеклись к неделе летней сессии. Университет гудел, как растревоженный улей. Студенты метались между аудиториями, нервно листая конспекты, а преподаватели с каменными лицами ставили оценки, словно выносили приговоры.

Я получила автоматы почти по всем предметам. Казалось бы, надо радоваться – вот она, свобода, вот оно, долгожданное лето. Но вместо облегчения я чувствовала лишь странную пустоту.

Параллельно с подготовкой к зачётам я покупала вещи для поездки на Кипр: новый купальник, солнцезащитный крем, сандалии и прочие очень нужные девчачьи вещи.

Глеб прислал на мою электронную почту билет – просто файл с пометкой «Рейс 14 июня, 10:45». Больше он не появлялся. Ни в университете, ни в нашем общем чате, ни даже в соцсетях – будто растворился.

А Лиля… Она всеми силами показывала, что у неё всё отлично. Громче всех смеялась на парах, активнее всех отвечала на семинарах, даже записалась на дополнительные репетиции с труппой. Но я видела, как её взгляд автоматически скользит по дорогам в поисках знакомой фигуры и машины. Как пальцы сжимают телефон при каждом уведомлении.

Даня её поддерживал как мог. Как, например, сейчас, когда показывал нам на своём телефоне какое-то очередное смешное видео, пока остальные ребята из нашей группы засыпали, сидя у аудитории 304. Да, сегодня у нас зачёт по клинической психологии, только в этот раз не было этой тревожности и нервозности, ведь каждому из нас был предоставлен выбор: либо сдавать зачёт, либо получить оценку, соответствующую сумме всех оценок, полученных на семинарах.

– Смотрите, это же шедевр! Кот пытается украсть тост у чайки – эпик фэйл! – с восторгом комментировал Даня очередной, с его слов, смешной видеоролик.

На экране и правда разворачивалась комедийная драма: пушистый хулиган в прыжке хватался за хлеб, а чайка с возмущённым криком взмывала вверх, утаскивая его за собой. Лиля фыркнула, я закатила глаза, но всё равно рассмеялась.

И в этот момент стало… слишком тихо. Словно кто-то нажал на паузу. Все вокруг – шумные студенты, гудящие разговоры, шелест листов, звон смеха – всё это исчезло, словно кто-то выдернул звук из мира. Даже Даня замер с телефоном в руках, его рот остался приоткрытым, будто слова застряли где-то на выдохе.

Я не сразу поняла, что происходит. Пока Лиля не вцепилась в манжеты моей блузки. Пока не потянула меня, как будто хотела сказать: «Смотри» – но не нашла слов. Улыбка сразу исчезла с моего лица, когда взгляд зацепился за серые, как туман, глаза.

Его глаза…

Глава 36 Марк

В маленьком приморском городке, куда меня отправили в командировку, мои дни проходили почти одинаково – с утра и до позднего вечера я пропадал в исследовательском центре. Шесть дней в неделю, целых полгода.

Это было тяжело. Но оно того стоило.

Во-первых, меня заметили. Не только коллеги, но и люди с серьёзными учёными степенями – те, чьё одобрение – значит больше, чем аплодисменты в актовом зале. Я стал «тем самым молодым специалистом» из педагогического университета. Слышал, как декан, находясь за сотни километров от этого города, потирал руки от гордости.

Во-вторых, я открыл для себя многое. Работа с людьми, которым жизнь выдала сложную карту, изменила меня. Их истории, их борьба, их взгляд на мир… всё это наталкивало на новые размышления, заставляло пересматривать своё. И я делал всё, что было в моих силах, чтобы облегчить их путь.

И в-третьих – я отвлекался. Хоть немного, но отвлекался.

Жизнь в большом, немного старом, но всё ещё живом общежитии при лабораторном корпусе имела свои плюсы. Вокруг постоянно были люди: коллеги, аспиранты, лаборанты. Кто-то постоянно смеялся в коридоре, кто-то обсуждал биохимию за кофе. Это не давало мне провалиться в бездну мыслей.

Но ночью…

Ночью всё замирало. И в этой тишине снова выныривали воспоминания.

Я перевернулся на спину и уставился в потолок. Монотонный белый прямоугольник, ставший уже почти другом. Он молчал, как и я.

Чёрт.

Одна только мысль, что я увижу её скоро, заставляла всё тело вздрагивать. Да, я хотел этого. Даже не просто хотел – жаждал, мечтал. Каждую ночь перед сном я мысленно прокручивал её голос, взгляд, лёгкую улыбку. Сидел, как идиот, глядя на её фотографии в соцсетях. Пальцы замирали над кнопкой «позвонить», но так и не нажимали. В телефоне до сих пор её номер. На полке – чуть истрёпанный доклад по моему предмету с её почерком.

Иногда я думал: а может, я просто струсил? Убежал из города, сбежал от чувств. Придумывал себе оправдания – работа, стажировка, шанс, который нельзя упустить. Но все эти слова рушились внутри меня при одном честном взгляде в зеркало. Я ушёл, не попытавшись остаться. Я молчал, когда должен был кричать. Теперь это надо принять.

На наручных часах – ровно семь. Утреннее солнце обжигало комнату горячим светом, пробирающимся сквозь тонкие дешёвые занавески. Это утро означало только одно: моя командировка подошла к концу. Всё, что от меня требовалось, я выполнил и даже больше.

Директор центра едва ли не умолял остаться ещё на пару месяцев, но даже если бы мы находились в другой вселенной, где всё иначе, – я бы не согласился. Пусть назовут меня меланхоликом, но я скучал. По своему городу, по отцу, по университету с его вечно сонными студентами. По Рафаэлю, который подрал все обои в отцовской квартире. И, конечно же, по ней.

Я знал, что меня не ждёт тёплый приём и она не кинется на меня с распростёртыми объятиями. Быть может, она уже с кем-то встречается… Возможно, у неё уже кто-то есть. Я гонял эту мысль по кругу сотни раз, словно закалял себя от возможной боли. Хотел быть готовым, чтобы не рухнуть сразу. Конечно, я был бы рад узнать, что она не забыла меня, ждёт, думает обо мне, но лишь бы знать, что с ней всё хорошо и она в порядке, – этого мне было бы достаточно. Наверное…

В груди медленно разрасталась агония, но время, как назло, не останавливалось. Оно шло – безжалостно и линейно, словно подгоняло. Я глубоко выдохнул, встал с кровати, принял прохладный душ, собрал свои вещи в сумку и, проверив документы, направился к выходу.

На проходной, как и всегда, сидела Екатерина Львовна – милая пожилая женщина с пронзительно добрыми глазами и серьгами с красными камнями. Она будто специально осталась в этом месте, чтобы давать тепло тем, кому оно особенно нужно. А я оказался одним из таких.

Её истории, которые она частенько рассказывала за чашкой чая, будто вытаскивали меня из моего внутреннего мрака. Не один раз, когда душевная тоска настигала особенно сильно, я сдавался на её уговоры «просто почаёвничать». И, к своему удивлению, говорил больше, чем планировал. О себе. О ней. О чувствах, от которых я пытался убежать.

– Мальчик мой, любовь – это не только бабочки в животе и головокружение. Это ноша, – как-то сказала она, наливая мне крепкий чай с мёдом. – А с точки зрения психологии бабочки – тревожный симптом. Ты же специалист, должен знать.

Я помнил каждое её слово.

В прошлом – преподаватель психологии, в том числе и у нынешнего директора центра. В настоящем – хранительница уюта и молчаливый терапевт для тех, кому тяжело. Здесь она была на своём месте.

– Марк, ты всё-таки решил? – спросила она, аккуратно добавляя молоко в свой чай и бросив на меня взгляд поверх очков, когда я с сумкой в руках оказался на проходной.

– Да, Екатерина Львовна. Возвращаюсь домой, – я поставил сумку на пол и подошёл ближе. – Но обязательно приеду снова… если, конечно, вы не против.

Я присел перед ней на корточки и мягко взял её морщинистую руку в свою. На секунду она сжала мою ладонь – крепко, тепло, по-матерински. Красные камни на её серьгах чуть дрогнули в солнечном свете.

– Приезжай, мальчик мой. Ты мне уже как родной. Возвращайся – хоть на работу, хоть просто на чай. Я всегда буду рада видеть тебя. И, может быть… не одного.

Она поднялась с кресла, обняла меня крепко, с настоящей теплотой, и проводила до выхода, пожелав лёгкой дороги.

Я сдал все необходимые документы и, оставив за спиной прохладный коридор лаборатории, направился к парковке. Мой «Форд», покрытый лёгким слоем пыли, будто ждал меня, как старый верный пёс. Я ещё раз обернулся. Взгляд задержался на здании центра – в нём осталось много. Много мыслей. Много тишины. Много внутренних сражений, о которых никто, кроме меня, и не знал.