Мне нужен герой! I NEED A HERO!

Так, под разговоры, мы подошли к небольшому кирпичному дому. Подруга распахнула ворота, приглашая меня во двор, утопающий в изумрудной зелени. Кустарники, усыпанные розами всех оттенков, и изящные уличные фонари создавали атмосферу особого, почти сказочного очарования. Чуть поодаль виднелась крытая беседка, увитая гирляндами, – я представила, как волшебно она будет мерцать в ночной темноте. А когда переступила порог дома, то замерла, словно зачарованная: интерьер, выдержанный в теплых кофейных и бежевых тонах, дышал уютом. Снаружи дом казался скромным, но внутри пространства хватило бы, чтобы разместить всю нашу учебную группу. Пусть мебель и техника не отличались ультрасовременным дизайном, всё было обставлено со вкусом и любовью к деталям.

– Это кухня, а здесь ванная, а вот наша огромная гостиная с проектором, где мы смотрим фильмы по выходным, – с энтузиазмом проводила экскурсию подруга. – Моя комната здесь, пойдем поищем конспекты, – кивнула Лиля в сторону бежевой деревянной двери.

Первое, что бросилось в глаза в её скромном уголке, – пушистый серый ковер, раскинувшийся в центре комнаты, который вскоре мы усыпали подушками и удобно устроились, чтобы насладиться чаем и закусками. Здесь царил минимализм, разбавленный музыкальными инструментами, которые заполняли собой почти все пространство. Стены украшали плакаты рок-групп, полочки с различными статуэтками и огромная доска, завешанная коллажем из фотографий Лили.

– Вон та небольшая картонная коробка под столом, – девушка ткнула пальцем в нужном направлении. – В ней конспекты за первый курс, можешь брать.

– О, я сфоткаю только темы за первый семестр, – ответила я и принялась ковыряться в этой пыльной макулатуре, просматривая темы по учебным предметам, с которыми скоро познакомлюсь в университете.

– Ну, рассказывай, приглянулся ли тебе кто-нибудь из нашего курса или, может, с других факультетов? – спросила моя новая подруга, вальяжно развалившись на ковре.

– Я особо и не присматривалась, – ответила я, делая очередное фото на iPhone. – А тебе? Или, может, у тебя уже есть парень?

– Нет, никого. Сейчас никто не нравится, – поделилась она своими мыслями. – А у тебя?

– Нет, я слишком старомодна. Мне нужен кто-то особенный, настоящий герой! Хочется влюбиться сильно, взаимно и навсегда, и желательно в кого-то постарше меня, с серьезными намерениями, – мечтательно произнесла я.

– А ты, подруга, у нас романтик! – искренне рассмеялась Лиля, слегка толкнув меня ногой. – Ты еще скажи, что веришь в любовь с первого взгляда? – не унимаясь, подначивала она.

– Верю, – ответила я, и мы обе синхронно рассмеялись.

Разговор с ней лился легко и непринужденно, словно мы были старыми знакомыми и уже знали друг о друге всё. Она понимала меня и мои шутки с полуслова, и этот день стал очень важным в моей жизни, ведь только что я обрела первого на этом новом месте друга. Поболтав на разные темы, я параллельно делала фото лекций сложных для меня предметов, не уставая при этом постоянно благодарить Лилю, а она, отмахиваясь, перебирала клавиши на одном из синтезаторов, погружая меня в мир классической музыки.

Так я просидела почти до полуночи у своей новой подруги и просидела бы еще дольше, если бы завтра не нужно было к первой паре в восемь утра. Поэтому, вызвав такси, я вернулась в свою студию, где после вчерашнего переезда вещи всё еще лежали в коробках, не разобранные. Я измученно вздохнула – этим еще предстоит заняться. Сегодняшний день оказался насыщеннее, чем я могла себе представить. Поэтому всё, на что хватило сил, – постелить новый комплект постельного белья, принять быстро душ и, едва коснувшись подушки, провалиться в глубокий, безмятежный сон.

Глава 2 Марк

– Алиса, включи чайник и мою волну!

– Окей! Люблю музыку, которая нравится вам!

Щелчок умного чайника, словно выстрел стартового пистолета, возвестил о начале дня. В ту же секунду из колонок хлынули первые аккорды песни My Darkest Days – Come Undone (Duran Duran cover), и комната наполнилась глухим роковым ритмом. Я рывком сел на кровати и, словно стирая остатки сна, провел ладонями по лицу. Шесть утра – непростительно ранний час. Второй день мучительного возвращения к режиму после вольготных летних месяцев. Организм протестовал, требуя возвращения обратно в царство грез, но долг звал меня на кафедру и к толпе студентов.

Да, я преподаватель в университете, и это мой третий год работы после окончания магистратуры. В свое время меня, словно магнитом, притянуло к психологии на юрфаке, но уже через месяц я с головой ушел в изучение глубин человеческого разума, при этом сменив факультет на психологический. Оценка, диагностика, лечение расстройств – вот что манило меня. Я грезил об участии в судебных экспертизах, мечтал внести свой вклад в торжество справедливости. Но судьба распорядилась иначе.

Как лучшему студенту курса, мне предложили преподавательскую должность. Уходящий на пенсию профессор клинической психологии, не желая искать замену, обратился ко мне лично на закате моего обучения. Не скажу, что я сразу воспылал энтузиазмом. Целый месяц я взвешивал все "за" и "против", и плюсов было ненамного, но все же больше. Небольшая зарплата из-за отсутствия стажа и ученой степени – вот главный минус, но остро я его не ощущал. У меня была своя квартира, машина и дополнительный доход. Я брал около пяти заказов на написание дипломных работ в год по моему профилю, и неплохие деньги от отчаявшихся студентов текли в мой карман. Если в школе я решал контрольные за деньги, то в университете это превратилось в стабильный источник дохода.

Квартира – щедрый дар отца, эхо материнской утраты. После её смерти он разменял нашу трехкомнатную обитель, разделив её на две однушки – ему и мне. Учёба, благодаря усердию и красному диплому, не требовала финансовых вложений, позволяя откладывать каждый заработанный рубль на заветную мечту – автомобиль. И когда я, наконец, занял преподавательскую должность, я сделал себе долгожданный подарок, на который копил все шесть лет – подержанный, но почти новый Ford Focus III. Я ликовал, а отец светился гордостью.

Поначалу было непросто жонглировать университетскими занятиями и подготовкой к ним, параллельно выполняя дипломные работы на заказ. Но со временем я научился дирижировать своим временем, отводя дни для подготовки к лекциям и дни для погружения в книги, набирая бесчисленные страницы текста в Word. Этот год обещал быть легче – конспекты лекций были уже готовы за оба курса, позволяя мне лишь монотонно отчитывать материал на парах и сосредоточиться на пяти прибыльных заказах.

В моей жизни всё было гармонично. Работа не тяготила, а скорее притягивала, словно второй дом. И, конечно, моя безупречная репутация "горячего лектора" играла не последнюю роль. Да, я не сошёл со страниц глянцевого журнала, и моя внешность, как я считаю, довольно обыденна, но, как показывала практика, очень привлекательна. «Сероглазый брюнет, почти двухметрового роста» – так меня описывали юные студентки в коридорах и на университетском сайте. И они были правы. К тому же, на фоне мастодонтов-преподавателей, чей возраст колебался от тридцати пяти до семидесяти пяти лет, я, несомненно, выделялся. Возможно, именно это помогло мне быстро стать звездой университета, и я, признаться, был совсем не против. В общем, в этом плане я ни на что не жаловался и был доволен своей работой. Счастливее меня мог быть только мой сожитель Рафаэль – огромный серый мейн-кун с наглой мордой, который в данный момент развалился на пустой половине моей двуспальной кровати. Пока я пил кофе, принимал душ и одевался, он ни разу не пошевелился, лишь лениво приоткрыл один изумрудный глаз и подмигнул, словно желая удачи.

Стоя у напольного зеркала, я застёгивал пуговицы на идеально отглаженной белой рубашке. "Хорошо, что Лина приготовила её заранее", – подумал я, любуясь струящимся шёлком.

Ангелина… Моя девушка. И я всё ещё не мог привыкнуть к мысли, что она уже как несколько недель моя невеста. Мы познакомились в университете, когда я перевёлся на психологический факультет. Она вошла в мою жизнь очень плавно, легко и непринуждённо. Сама подсела, сама завязала разговор и стала для меня отличным собеседником. Её длинные, рыжие, непокорные кудри сразу врезались в память. Среди других старающихся выделиться девушек она была ярким маком, и дело было не только в волосах.

В то время как остальные грезили о деньгах и удачном замужестве, Лина жила чужой болью. Она навещала брошенных детей в детском доме, приносила им подарки, делила с ними свою душевную теплоту. Эмпатия – её второе имя. Она переживала за всех, даже за маленьких жучков, ползающих по деревьям. В нашем прогнившем мире она была словно глоток чистого воздуха, и я не мог на неё налюбоваться. Постепенно, день за днём, мы узнавали друг друга, наши отношения укрепились в статусе дружбы, которая длилась целых три года. И, возможно, длилась бы и дальше, если бы не один решающий момент…

В начале четвёртого семестра, после длительного расставания, я наконец увидел её. Ангелина стояла в компании парня, который, нагло поглаживая её бёдра, встречал и провожал её в университет на своём громыхающем байке. Оказалось, она с ним закрутила, во время летних каникул познакомившись в каком-то баре. Я был сильно ошарашен, потому что привык видеть её свободной и чаще всего – в моём обществе.

К моему удивлению, примешалась ревность, жгучая, болезненная. Я ненавидел этого самозваного байкера, хотя совершенно его не знал. Он украл у меня лучшего друга… или нет, девушку. Именно в тот момент я впервые увидел Лину другими глазами. Она была прекрасна, а я её упустил. Помучавшись пару недель, я решил признаться в своих чувствах, понимая, что это, скорее всего, бесполезно. Но, внезапно, Лина ответила взаимностью почти сразу же. А на следующий день, расставшись со своим мотоциклистом, она стала моей девушкой. Я был рад, а она безумно счастлива. Видимо, она давно была в меня влюблена, а я, как слепой, этого не замечал или не хотел замечать.

С тех пор мы были вместе. Иногда она оставалась у меня дома с ночёвкой, но разговора о переезде как такового у нас до сих пор и не было. Время шло, мы продолжали встречаться и жили так, как удобно нам обоим. Недавно она устроилась на работу в среднюю образовательную школу, которая располагалась рядом с её родительским домом, в то время как я уже вовсю работал преподавателем в университете. Работа с маленькими детьми отнимала много времени и, как следствие, у Ангелины стало намного меньше его на меня. Она полностью погрузилась в другой мир, а я остался чуть позади него. Мы продолжали отдаляться друг от друга, но не из-за этого – всё пошло по наклонной намного раньше. Тогда, когда я ещё думал, что, возможно, брак мог бы спасти наши отношения. Но, как оказалось, это было неверное суждение в моей голове.

Два года после окончания университета омрачились её диагнозом – киста яичников, и длительное время борьбы с болезнью вычеркнули её из жизни. Я ждал, терпеливо и преданно, подставляя плечо в трудную минуту. Когда же, казалось, солнце вновь взошло над её горизонтом, и я собрался открыть своё сердце и сделать важный шаг, новая беда постучалась в её дом – заболела бабушка, и Лина умчалась в деревню, став сиделкой и утешением. Она жила чужой болью, забыв как о себе, так и обо мне. От той весёлой девушки с первого курса практически ничего не осталось. А я, погружаясь в работу, всё чаще ловил себя на мысли, что чувства мои медленно угасают. Что я испытывал к ней? Уважение, безграничное уважение – да, но былая страсть, желания – нет.

А любовь? Была ли она вообще? В зрелости я осознал, что ревность, терзавшая меня при виде других мужчин рядом с ней, была лишь проявлением эгоизма, собственническим инстинктом, не более. Я чувствовал себя мерзавцем, но то, что я совершил дальше, и вовсе не поддавалось оправданию.

Возвращение с похорон стало для нас обоих точкой невозврата. Она – с пустотой в глазах, я – с бессильным желанием заполнить эту пустоту чем угодно, лишь бы не видеть, как она разъедает ее изнутри. Поездка в горы была бегством. Я думал, что величие заснеженных вершин, кристальная тишина зимнего леса, бескрайняя белизна – все это заставит ее хотя бы на миг забыться, отвлечься от боли. Но горе – не дым, чтобы рассеяться от ветра. Оно вязкое, плотное, как смола, и чем больше пытаешься вырваться, тем глубже увязаешь. Это был жест скорее отчаяния, чем любви. Видя, что красивейшие виды не рассеивают ее печаль, я в безумном порыве встал на одно колено и предложил ей руку и сердце. Она ответила согласием сквозь слезы, но то были слезы скорби, а не радости. Обратный перелет был мучителен. Тишина между нами гудела, как натянутая струна. Я ловил себя на том, что разглядываю ее профиль, искал в нем хоть что-то, что напоминало бы прежнюю ее – ту, что смеялась до слез, спорила до хрипоты, целовала так, будто завтра наступит конец света.

Мысли о будущем вызывали странное противоречие. С одной стороны, я боялся этой предсказуемости, этого распланированного до мелочей существования, где каждый день будет как предыдущий. Где не будет места безумным поступкам, спонтанным путешествиям, ночным разговорам обо всем на свете. Где даже любовь станет привычкой, а не стихией. Но с другой – разве не к этому в итоге все стремятся? К покою, стабильности, уверенности в завтрашнем дне?

Я запутался в лабиринте собственных чувств. После того как я сделал ей предложение, меня всё чаще посещала мысль: моя будущая семейная жизнь будет тихой, предсказуемой, лишенной того огня, что когда-то заставлял сердце бешено биться. Никаких всплесков страсти, никакого адреналина – лишь размеренные будни, спокойствие, граничащее с унынием.

Мне нужно было смириться с этим, и я морально готовил себя к этому.

Глава 3 Вероника

Утром, привычным жестом отключив мешающий спать будильник, я снова погрузилась в сладкие объятия сна. Раньше в утреннем пробуждении, когда мама громко выкрикивала мое имя, было нечто волшебное: я подскакивала с мгновенной реакцией, но сейчас, оставшись наедине с собой, ощущала немалую леность. Неторопливо потянувшись, я схватила телефон и, с бешеным сердцем увидев время, начала в быстром темпе натягивать на себя одежду, спеша запихнуть тетради в сумку.

Первую пару я проспала, вторая уже подходила к концу, и я молилась всем богам, что успею хотя бы к началу третьей. Напрочь забыв о завтраке и уже о заканчивающемся обеде, я, выпив воды, надела туфли на шпильках и, закрыв дверь, выбежала на улицу.

Моя обувь не была предназначена для бега на дальние расстояния и запрыгнув в первый же подходящий автобус, я проехала три остановки, не отрывая взгляда от часов. До лекции оставалось пять минут. Пулей вылетев из автобуса, я быстрыми на сколько это возможно на каблуках, шагами направилась на третий этаж.

Моему взгляду была представлена картина: как заходит в кабинет последний студент, а за ним высокий мужчина, по всей видимости преподаватель, начинает закрывать дверь. Словно в замедленной съемке, оказавшись в считанные секунды у двери, я хватаюсь за дверную ручку и в последний миг чувствую тяжесть мужской ладони на своей руке. Она была сильной, уверенной, со слегка прохладной кожей. Он пытался закрыть дверь, но я тянула ее на себя, словно боролась за свое право быть здесь.

Когда я подняла глаза, то встретилась с его глубоким взглядом, в котором отражался весь окружающий мир, но в то же время хранящим в себе холод и непроницаемость. Его темно-серые, как грозовое небо глаза были необъяснимо притягательными, и они словно просвечивали меня насквозь, вызывая одновременно восхищение и смятение. Я почувствовала, как внутри что-то дрогнуло и непроизвольно замерло.

Он был высоким – настолько, что мне приходилось задирать голову, чтобы встретиться с его взглядом. На вид ему было от двадцати пяти до двадцати восьми лет, молодой преподаватель. Его чёрные волосы аккуратно уложены набок, придавая ему вид человека, который ценит порядок и контроль. Широкие брови немного хмурились, словно он задумался о чем-то важном, а я все еще стояла у двери, и моя ладонь словно прилипла намертво к холодной металлической ручке.

– Вы опоздали, – серьёзным голосом ответил преподаватель, глядя на меня безразличным взглядом.

– Формально я не опоздала, дверь еще не была закрыта, – вступила я в диспут, не соображая, зачем я это делаю.

Я никогда не перечила в школе учителям, а здесь слова сами лились из меня, как поток, который я не могла контролировать.

– Ваше имя и фамилия?

Я попыталась собраться с мыслями, чтобы ответить на его вопрос, но голос дрожал.

– Благоволина Ника, – произнесла я, стараясь говорить уверенно, хотя сердце словно сбилось с ритма. Мое имя прозвучало тихо, почти робко, но я старалась не показывать, как сильно он на меня влияет.

В коридоре и в аудитории царила напряженная тишина. Казалось, что весь мир сузился до этих серых глаз и ощущений, которые они пробуждали.

– Заходите, Ника, – его голос звучал строго, но внутри него скрывалась некая глубина, словно он сам был пленником своих правил и принципов. А может, мне просто так хотелось думать.

Я, не обращая внимания на однокурсников, быстро проскользнула на самый дальний ряд трибуны, стремясь укрыться от взглядов, чтобы остаться незамеченной и безмолвной. К сожалению, сегодня Лили не было: она предупредила, что посвятит несколько дней репетициям.

С шумом закрывая дверь, преподаватель привлек к себе всеобщее внимание, усевшись на край стола в этой просторной и светлой аудитории.

– Меня зовут Милеев Марк Викторович, и я – преподаватель клинической психологии. Знакомиться с каждым из вас не буду, чтобы не терять время. Но будьте уверены, я запомню каждого во время занятий. Опоздания для меня неприемлемы; если вы не успели войти в аудиторию, пока дверь была открыта, – вы опоздали. Если вы пропустили более трех занятий – доступ к ним будет для вас закрыт. В первую очередь это нужно вам, а не мне, так что учитесь дисциплине, это не школа. А теперь откройте тетради и запишите тему: «Введение в клиническую психологию».

Слова преподавателя прозвучали, как гром среди ясного неба и меня они сразу отрезвили. Все студенты, ошарашенные его заявлением, переглядывались в молчаливом недоумении, пытаясь понять, что происходит. Игнорируя наше замешательство, мужчина начал лекцию, слова которой сами собой сыпались из его уст. Без пособий и книг, как запись на кассете, он вываливал на нас действительно сложный материал, насыщая его глубокими мыслями и увлекательными примерами.

Первую половину лекции я писала, не отрываясь от тетради, словно каждое слово было на вес золота. Но, когда мышцы в руке и пальцах ослабели, я решилась сделать небольшую паузу и, вспомнив уроки начальной школы, провела гимнастику для мелкой моторики. Во время короткой паузы я заметила, как многие однокурсницы то и дело стреляют глазками в преподавателя. Лекция, как и сам предмет, была не из легких, но, кажется, женскую половину это не особо волновало. Мне же было страшно взглянуть на Марка Викторовича. Однако все же любопытство одержало верх, и, стараясь выглядеть сосредоточенной студенткой, старательно записывающей лекцию, я время от времени посматривала на него, оценивая, так сказать, вместе с остальными девушками.

Даже простой комплект из белоснежной рубашки и классических черных брюк сидел на нем с таким безупречным шиком, будто это был дизайнерский костюм. Особенно завораживали его руки: закатанные рукава обнажали сильные, но изящные запястья, где каждый сосуд и сухожилие прорисовывались под кожей, создавая сложную, живую карту. В этой детали заключалась не просто физическая красота, а обаяние уверенной силы.Его сдержанный, официальный стиль идеально соответствовал его характеру – строгому, собранному и безупречному.

Когда я снова подняла голову, то внезапно встретилась с его тяжелым и пронзительным взглядом – кажется, я была поймана с поличным. На этом моя игра в гляделки была окончена.

Вскоре прозвенел сигнал, уведомляющий об окончании пары, вся группа, включая меня, с лихорадочным темпом начала собирать вещи, стремясь покинуть теперь уж ненавистную нам аудиторию на два года и сам университет. Выйдя на улицу и глотнув свежего воздуха, я набрала номер Лили, чтобы договориться о встрече в кафе при университете, куда уже бежали некоторые студенты. Но дальше, чем на пять метров я не смогла убежать.

Рванув к выходу на высоких скоростях, я вдруг ощутила болезненный щелчок: нога подвернулась, и я надеялась, что треснул лишь каблук, а не моя кость. Оказавшись, как фламинго, стоящим на одной ноге, я ухватилась за университетский забор, размышляя о том, как добраться до ближайшего магазина, чтобы купить хоть какую-то обувь. Со стороны я могла показаться защитницей плетеной ограды, правда, моя защита не продлилась больше двух минут. Когда другая нога устала удерживать баланс, я опустила ее на грязную землю, едва сдержав стон. И именно в этот момент мимо меня на парковку прошел мой уже знакомый преподаватель, не удостоив меня взглядом. Зато когда он уселся в чёрный, как, наверное, и его душа, автомобиль, то ухмыльнулся, глядя на меня, и сорвался с места. Весь день с самого начала пошёл наперекосяк! В порыве раздражения и злости я сняла вторую туфлю и ударила шпилькой по железным воротам, окончательно сломав свою обувь и надежду на спасение.

Теперь уже не в лодочках, а в подобии балеток я с опозданием, но всё-таки добралась до места встречи, кинув сумку на столик в кафе, заставив Лилю подпрыгнуть.

– Воу, что произошло? – спросила девушка, вытирая остатки разлившегося латте с поверхности стола.

– Второй день учёбы, а я уже успела отличиться: мало того, что проспала две пары, сломала свои новые туфли, так ещё и повздорила с преподавателем, – с горечью рассказывала я подруге, помогая ей убирать кофе.

– Меня не было всего день. Что такого могло случиться, что ты уже в контрах с кем-то? – с удивлением спрашивала Лиля, подозвав к нам официантку и заказывая мне чашку чая.

– У тебя же есть лекции по клинической психологии? – с грустью поинтересовалась я.

– Только не говори, что ты чем-то насолила Милееву, – с ужасом в глазах произнесла однокурсница, ставя свой стаканчик с латте обратно на стол.

– Именно. Не то чтобы мы поругались, но, похоже, он теперь меня запомнил. Кстати, ты пропустила занятие. Он сказал, что после трех пропусков не впустит на свои лекции, – изливала я информацию подруге, которая внезапно замолчала, а я продолжила свой монолог. – Мне теперь что, под дверью его лекций ждать? А ты можешь забыть о своих репетициях во вторник и пятницу, когда у него пара!

– Вот блин! Ты серьезно? – с ужасом спросила Лиля, вытаращив на меня свои бездонные глаза, на что я обреченно кивнула.

– Он нам такую свинью, конечно, подложил, но главное, что у нас есть лекции, – я попыталась найти хоть что-то хорошее в этой ситуации, пока однокурсница нервно потирала виски. – Правда я не помню, чтобы их фотографировала, наверное, упустила, можем сейчас зайти к тебе?

– Понимаешь… – неуверенно начала она. – Когда училась моя сестра, этот предмет вёл старый профессор. Но, к сожалению, из-за проблем со здоровьем он ушёл, и его заменил Марк Викторович, как только окончил университет. Поэтому у меня нет его лекций, а даже если бы и были, нам всё равно придётся посещать каждую! – почти кричала от злости Лиля, нервно запуская пальцы в волосы.

Я в третий раз задумалась, что смена университета может оказаться не таким уж плохим решением. В мечтах о новом начале предо мной разворачивались совсем другие картины: бесконечные вечеринки и яркие приключения, словно в американском кино. Однако в реальности всё было иначе. Кажется, я была наивной и глупой, не осознавая всей тяжести ответственности, которую несут выбранные мной вуз и профессия.

– Ладно, разберёмся по ходу дела, – заключила я, допивая свой чай и пробираясь к кассе.

– Я угощаю, не переживай, – подмигнула Лиля, и, попрощавшись на пороге кафе, мы разошлись в разные стороны.

По дороге домой я зашла в торговый центр, где выбрала новые изящные бежевые туфли на невысоком каблуке, заменив свои некогда красивые, но сломанные. Не удержавшись, заскочила в магазин канцтоваров и наполнила корзину ручками, тетрадями и яркими маркерами. В завершение посетила продуктовый, приобретя все необходимое для ужина, и направилась обратно в свое уютное жилище.

Дом, в котором я теперь проживала, только недавно был сдан в эксплуатацию. К слову, его строительством управлял мой отец. Район был весь отстроен с нуля, и поэтому во дворах пока что редко кого можно было встретить. За высоким шестнадцатиэтажным зданием сзади располагался старый заброшенный аэропорт, который, по словам отца, уже давно не функционировал и который в ближайшем будущем должны были снести. Слава богу, мои окна выходили не на него, а на двор, делая вид из окна более приятным и не таким мрачным.