Мне нужен герой! I NEED A HERO!

– Нет, пусть он ответит! Где ты был, а?! Или лучше спросить – с кем? – кричал отец Ангелины, поправляя свой вязаный жилет и слегка отстраняясь от меня.

– Пойдём, – мой отец настойчиво потянул меня к двери. – Сейчас не время и не место, – сказал он, смотря уставшим взглядом на присутствующих в палате.

В коридоре было глухо, как под водой. Я стоял, прижавшись к холодной стене, пытаясь переварить всё сразу: его крик, своё молчание, её лицо.

Отец прислонился к стене напротив. Молча. Потом – спокойно, без обвинений – заговорил:

– Я знаю, ты не хочешь говорить. И не обязан. Но он имеет право злиться. Он видел… больше, чем ты думаешь.

– Что произошло? – спросил я срывающимся голосом.

Он медленно выдохнул:

– Она ждала тебя за столом. Всё было готово. Стол накрыт. Часы пробили полночь, а ты не приехал. Не позвонил, не написал.

Он замолчал, потом продолжил:

– Минут через двадцать после полуночи… она ушла в гостиную. Мы подумали – переодеться, поплакать…

Но потом услышали, как что-то разбивается. И снова. И снова.

– …Что?

– Бокалы. Посуда. Хрусталь. Она била всё подряд, как в трансе. Мы не успели подойти – она уже порезала запястье. Не специально, но… так, что задела вену. Она не сразу поняла, что случилось.

Я закрыл глаза. Сердце словно перестало биться.

– Мы вызвали скорую. Врачи ей быстро помогли, а психиатр сказал, у неё нервный срыв. Фактически – эмоциональный удар.

Я медленно осел на скамейку, закрывая лицо руками.

– Боже…

– Сын, – отец сел рядом, – я не знаю, что случилось и где ты был, но сейчас это не главное.

Он посмотрел мне в глаза.

– Главное – не разрушить её дальше. Хочешь всё закончить – хорошо. Но не сегодня, не сейчас. Будь рядом. Спокойно. Честно. Без обещаний, но и без побега.

Я кивнул.

– Я останусь. Пока она не проснётся, а потом поговорю с ней.

Он встал.

– Ладно. Я поеду. Надя там одна, наверное, с ума сходит. Позвони утром.

– Хорошо.

Он ушёл, оставив меня в коридоре, где даже стены дышали напряжением. А за стеклом лежала девушка, которую я когда-то называл будущей женой. И которая теперь спала, как человек, потерявший самое дорогое.

Сейчас

Когда врач вышел из палаты, он бросил мне дежурное «состояние стабильное» и, не оборачиваясь, пошёл по коридору. Я остался на месте ещё на секунду, будто пытаясь взять себя в руки, затем тихо открыл дверь и вошёл.

Ангелина лежала, уставившись в окно. Её пальцы нервно теребили край больничного одеяла, словно пытались зацепиться за реальность, ускользающую сквозь пальцы. Я подошёл ближе, сел на краешек кровати. Пару секунд собирался с мыслями, как будто это был не разговор, а приговор.

– Как ты себя чувствуешь?

– Всё хорошо. Это небольшая рана, – ответила она ровным голосом, даже не повернувшись ко мне.

Голос спокойный, но не живой. Привычная Ангелина – собранная, уверенная, сильная – исчезла. Вместо неё – кто-то чужой, отстранённый. Я почувствовал, как сжалось внутри.

– Лин… Я должен объяснить. Я не приехал тогда, потому что…

– Как твоя студентка? Всё хорошо с ней? – перебила она резко, её голос звучал как лезвие по стеклу. Она посмотрела на меня, но взгляд был безжизненный, как будто она смотрела сквозь меня.

– Да… я как раз хотел сказать… она…

– Завтра меня выпишут. Забери меня в обед. А сейчас я бы хотела немного поспать, – сказала она, снова отворачиваясь.

Это был конец разговора. Холодный и жёсткий. Я сидел ещё мгновение, словно надеясь, что она передумает, скажет хоть что-то… Но нет. Я встал, не попрощавшись, и вышел.

Дома я не мог заснуть. Ни днём, ни вечером. Лежал на диване, не переодевшись, не двигаясь. Смотрел, как за окном падает снег, медленно, молча, как будто и сам мир устал от шума и слов. Но внутри головы – шум был. Мысли бились, как птицы в клетке.

Ангелина всегда была мне поддержкой. Она знала, чего хочет, и знала, кто я. И, возможно, именно поэтому мне казалось, что могу быть с ней честным. Что со мной ей будет безопасно. Я дал обещание. А потом… подвёл. Не потому, что хотел. А потому, что не выдержал. Увидев её сегодня – ту, другую, сломанную – я впервые ясно понял, как глубоко ранил её. И пусть рана была физически «небольшая», настоящая боль – внутри. И она острее любого скальпеля. Я не знаю, что с ней будет. Не знаю, простит ли. Но я точно знаю: я больше не имею права называть себя её опорой. Я её предал, пусть даже и не словами, а выбором.

А Вероника?.. Она сказала, что всё между нами – ошибка. Но если это была ошибка, почему мне с ней было по-настоящему легко дышать? Почему я чувствовал себя живым только тогда, когда был рядом с ней?

Телефон сам оказался в руке. Я даже не осознавал, что набираю её номер снова и снова. Один гудок. Второй. Третий… Я уже хотел положить трубку, когда ответили, но не она, а Литвинов.

Разговор был коротким. Он сказал, что она заболела. Я почувствовал, как всё внутри обрушилось. А странное, бессильное чувство сожаления, что это не я рядом с ней, накрыло с головой. Я потерял даже право волноваться открыто. Хотел сорваться, купить апельсинов, имбиря, чаю, хотел приехать, убедиться, что она в порядке. Но вместо этого – снова сел. Уткнулся в ладони.

Что бы начать что-то новое – нужно закончить старое. И я знаю: пока я не разберусь с собой, пока не скажу Ангелине правду, не поставлю точку – у меня не будет права на Веронику. Даже если она однажды простит.

Может, и правда, всё между нами было ошибкой. Но если это так… то это была единственная ошибка, в которой я не хочу раскаиваться. Потому что именно она показала мне, кто я на самом деле.

Моя жизнь уже не будет прежней. Как и этот город, укрытый снегом, в котором каждый сугроб – как след от чего-то, что когда-то было живым, а теперь скрыто под холодом. И всё же я должен пройти через это. Для себя. Для неё. Для того, чтобы однажды, возможно, снова почувствовать, что я живой.

Глава 27 Вероника

Три дня.

Три дня я горела, будто внутри меня кто-то развёл костёр. То проваливалась в тяжёлое забытьё, где снежные пейзажи смешивались с обрывками чужих голосов, то просыпалась в мокрых простынях, с тяжёлым дыханием и сердцем, колотившимся – то ли от боли, то ли от воспоминаний.

Марк. Имя, которое отравляло мои сны и лихорадочные грёзы.

Сегодня, впервые за всё это время, я проснулась без огня под кожей. Температура спала, оставив после себя слабость, гул в голове и странное чувство, будто я вернулась издалека. Из какой-то другой жизни, где прикосновения были тёплыми, поцелуи – реальными, а взгляды – важнее слов.

Я сидела за барной стойкой, завернувшись в огромный свитер Дани. За окном снег продолжал падать – медленно, будто время само решило сбавить шаг. Хлопья цеплялись за стекло, скатывались вниз, а я всё ждала, что одна из этих снежинок оставит на стекле слово: «Забудь». Или наоборот – «Помни». Но, как всегда, зима молчала.

– Ну что, готова к подвигу? – Даня поставил передо мной кружку, и пар от чая на мгновение заслонил его лицо. В голосе – напускная бодрость. Я слишком хорошо его знала, чтобы не слышать, как он за неё прячется.

– Какой ещё подвиг? – я знала, конечно, знала, но предпочитала делать вид, что не понимаю, о чём речь.

– Сессия, детка. Через неделю. – Он сел напротив, аккуратно разложив конспекты. – Ты же не собираешься завалить всё из-за… ну, сама знаешь кого.

Я лишь кивнула.

Из-за него.

Из-за того, кто должен был быть взрослым, мудрым, неприкосновенным. Кто переступил черту и втянул меня за собой. Кто, возможно, и не хотел зла, но оставил после себя боль. И простуду.

Её я заработала в ту самую новогоднюю ночь. Лёгкое платье, ветер, быстрый бег и адреналин, как шампанское в венах. Мы бежали от добермана, смеялись, дышали в унисон, будто мир принадлежал только нам. А потом он, оповещая меня о своём положении, ушёл, оставив меня одну среди этих чувств, словно всё, что было между нами – ложь. Хотя… так оно и было.

Я сидела на полу посреди комнаты, которая была завалена книгами, методичками по клинической психологии, чашками с чаем, маркерами и тетрадями. Даня устроился на стуле, как король на троне, и драматично вздохнул:

– Ну что, Никусь, объясни мне разницу между обсессиями и компульсиями. И давай, представим, что перед тобой Марк Викторович с той своей недовольной бровью, как в день, когда ты поспорила с ним по поводу Фрейда

Я закатила глаза, но не смогла не улыбнуться. Этот дурацкий, родной, невыносимый Даня – он снова вытягивал меня из пропасти.

– Дань, хватит. Мы учимся, а не вспоминаем былое.

– Серьёзно? А я думал, ты репетируешь, как эффектно вернуться в его жизнь. Зайти на зачёт, так уверенно… и хладнокровно уничтожить аргументами.

Я фыркнула, но в груди защемило. Потому что именно так я и мечтала – не расплакаться, не дрожать, а быть выше этого. Быть холодной и сильной.

– А если я увижу его и всё забуду? – выдохнула я, почти шёпотом. – Если страх не позволит мне сказать и слова?

Даня поднялся, заложил руки за спину и начал расхаживать по комнате, будто режиссёр ставил сцену.

– Тогда ты глубоко вдохнёшь, поднимешь подбородок и начнёшь говорить. Чётко. Профессионально. Без дрожи в голосе. И он поймёт, что ты – не просто наивная влюблённая студентка. Ты – будущий психолог. Сильная. Спокойная. Независимая.

«Хотелось бы мне быть действительно такой», – подумала я, а затем, собирая всю волю по крупицам, принялась за подготовку к зачётам и экзаменам, которые уже были на носу.

Первые дни зачётной недели я, как и следовало полагать, получала автоматы. Прилежное и стабильное посещение пар, к которым плюсовалась неплохая успеваемость, были вознаграждены. Даже анатомия – тот ужас, что я всегда боялась, как ночного кошмара, – прошла довольно спокойно. Или, может, я уже истрепала себе все нервы мыслями о другом? О том, что будет в пятницу утром? Скорее всего, ведь именно в этот последний зачётный день я проснулась с камнем в груди.

Стоя у зеркала и разглаживая строгий тёплый серый костюм с юбкой, я не могла не волноваться. Волосы – в пучок, макияж – едва заметный. Ни одного лишнего акцента. Ни намёка на ту, которая смеялась полной грудью, убегая под новогодний салют за руку со своим преподавателем.

– Ты выглядишь так, будто собираешься на дуэль, – отметил Даня, протягивая мне термос.

– Так и есть, – обречённо выдохнула я, принимая кофе.

– Двойной эспрессо. На случай, если адреналина окажется мало, – положив руку на моё плечо и смотря со мной в зеркало, тепло сказал мой друг.

– Спасибо. За всё, – выдохнула я.

Он просто подмигнул:

– Вперёд, детка, я всегда прикрою спину, – после этого мы, облачившись в тёплые пуховики, двинулись в путь.

В коридоре университета царила напряжённая тишина – будто воздух сам затаил дыхание. Студенты сидели на корточках вдоль стен, перелистывая конспекты, глядя в никуда или шепча друг другу определения, словно мантры от страха.

Лиля заметила меня первой. Она метнулась через коридор ко мне, почти сбивая с ног, проходивших мимо студентов:

– Господи, наконец-то ты здесь! Я так волновалась! – глаза её сияли тревогой и облегчением одновременно. – Как ты? Не нервничаешь?

Я успела только кивнуть. Хотела сказать: «всё хорошо», но язык не повернулся. Лиля осторожно взглянула на дверь аудитории, и я поняла, что сейчас она больше боится не за то, как мы сдадим этот зачёт, а за моё душевное состояние.

Мой недавний откровенный рассказ о том, что было между мной и Марком, обрушился на неё как лавина. Ей понадобилось время, чтобы просто поверить в это, а теперь она вглядывалась в каждый мой жест, в каждую деталь, словно искала подтверждение, что это всё – не сон и не выдумка.

– Это всего лишь зачёт, – прошептала я, больше себе, чем ей.

И в этот момент Марк Викторович вышел в коридор. Всё такой же – собранный, ровный, слегка отстранённый. Но я видела, что плечи у него напряжены, а губы сжаты слишком плотно. Взгляд его скользнул по группе – быстро, без задержки. Но когда он коснулся меня, всё внутри будто перевернулось.

– Группа В, зачёт буду принимать по одному. Приготовьте доклады и презентации и ждите, пока вызову, – произнёс он, и голос его отдался внутри меня, будто стук сердца, а после он снова скрылся за дверью.

В аудитории было темно – я мельком заметила это перед тем, как дверь захлопнулась. Лишь свет проектора пронизывал сумрак.

Возмущение в коридоре зашевелилось, как тревожный улей. Я синхронно с Даней рухнула на лавочку у стены, Лиля села рядом, побледнев.

– Всё. Я не сдам, – простонала она. – Один на один с ним… это…

– Какое интересное совпадение, – пробормотал Даня, глядя прямо на меня. – Никусь… ты не думаешь, что это… из-за тебя?

Я захлопала ресницами, словно могла морганием стереть дрожь в пальцах. Не отвечала, просто смотрела в пол.

– Литвинов! – громко прозвучал голос в дверном проёме аудитории 304.

Он поднялся, бросив на меня взгляд брошенного под дождём котёнка, и обречённо поплёлся в аудиторию. Дверь закрылась, и коридор снова наполнился бурными обсуждениями и возражениями нашей группы.

– То есть вариант, что он будет вызывать по списку, отметается как факт, – сказала Лиля, утыкаясь в свой доклад и давая мне пищу для размышлений.

Один за другим студенты уходили и возвращались – с облегчёнными лицами, с зачётками и новыми шутками. Даже Даня, вышедший через двадцать минут, прошептал:

– Ничего страшного, просто по докладу спрашивает.

Вскоре коридор опустел, и с каждым ушедшим домой одногруппником меня покидала та уверенность, которая ещё сидела во мне перед началом зачёта. Даня бросал на меня взгляды – чуткие, настороженные, а Лиля молчала, грызя колпачок от ручки, не в силах больше ни шутить, ни подбадривать.

И вот – осталась только я.

Даня вдруг наклонился ко мне, почти шёпотом:

– Если что – я под дверью. Стукни три раза – и я снесу её.

Я попыталась усмехнуться, представив данную картину, но получилось криво.

Дверь открылась, и голос, на который я стала очень резко и чувствительно реагировать, произнёс:

– Благоволина. Вы – последняя.

Я вошла и резко дёрнулась от звука щелчка замка в двери, которую Марк закрыл за мной, оставляя в ней ключ. Внутри царил полумрак. Все окна были плотно зашторены, и только свет проектора резал темноту бледным прямоугольником. На экране замер последний слайд – заголовок чьей-то презентации. Марк стоял у двери, повернувшись ко мне спиной. В его силуэте было что-то сломанное. Плечи опущены, рука сжимала край подоконника.

– Вставляйте флешку, – сказал он, не оборачиваясь.

Я, кинув на его стол свою сумку и бумаги, принялась готовиться.

Наконец, когда всё было настроено и подключено, он медленно развернулся. Его лицо показалось чужим: осунувшееся, без каких-либо эмоций, тени под глазами, губы сжаты в тонкую линию.

– Ваш доклад, – произнёс он ровно. – Начинайте, – с этим словом он сел на первый ряд трибуны, на место, где обычно сидела я.

Сделав глубокий вдох, я заговорила – чётко, почти механически. Голос звучал сильнее, чем я себя чувствовала. Я, не смотря на Марка, рассказывала о расстройствах личности, цитировала статьи, выстраивала логические связи – и чувствовала: он смотрит. Слишком пристально. Слишком долго и не как преподаватель.

Когда я закончила, наступила тишина. Долгая. Неприлично долгая, будто он собирался с силами, а я ждала свой вердикт.

– Вы… – голос дрогнул. – Превосходно подготовились.

– Спасибо, – я сложила бумаги в стопку. Слишком быстро, слишком нервно.

Он посмотрел на меня. По-настоящему. В этом взгляде было столько всего – тревога, усталость… и что-то большее. Что-то, чего он не мог сказать вслух.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он. Мягко. Слишком мягко.

Я замерла. Внутри – удар. Это был не формальный вопрос. Не часть экзамена.

– Это… – я выдохнула, стараясь удержать голос ровным. – Это не по теме моего доклада.

– Я знаю, – он встал медленно, без резкости. – Но я должен был это спросить, ведь ты заболела из-за меня.

– Вы не должны так со мной говорить, – я бросила свой доклад на стол и взяла сумочку. – Вы… вы…

– Преподаватель? – горькая усмешка. – Да. Возможно, я не должен. Но я всё равно продолжаю. Потому что я думаю о тебе. Чаще, чем должен.

Я замолчала. Слова в горле застряли, как иглы. Он подошёл ближе, но не нарушил границ. Стоял рядом, но не касался.

– Марк Викторович… – Я положила свою руку ему на грудь, чтобы оттолкнуть, но оставила её просто покоиться на его сердце, не в силах противостоять, – Вам так нравится играть с чувствами студентки?

– Я не играл с тобой, – тихо сказал он, понимая, что, возможно, в начале так и было.

– Вы почти женаты, – сказала я резко. Почти сорвалась.

Он отвёл взгляд. Сжал челюсть.

– Я не женат. Пока. И… – он сделал паузу. – Это не просто.

– Нет…, – прошептала я, но голос дрогнул. Вся моя защита порушилась в один миг, как только он оказался рядом. – Всё очень просто.

Он посмотрел на меня с грустью в глазах и с какой-то ещё эмоцией, которую я не смогла идентифицировать.

– Пожалуйста, если я сдала зачёт, отпустите меня, а если нет – дайте мне направление на пересдачу, – отрезала я, понимая, что не могу находиться с ним наедине дольше, это неправильно, это абсурдно, это… запрещено.

Услышав это, он снова стал Марком Викторовичем, а не просто Марком, как в те моменты, когда мы были одни.

– Пять. Можете идти, – безразлично кинул он, и я, забрав сумку, пошла к двери, открывая замок и чувствуя, что только что поставила окончательную точку в наших с ним, какими бы они ни были странными, отношениях.

В коридоре Даня и Лиля сорвались навстречу ко мне:

– Ну как?

Я молча показала зачётку, в которой стояла жирная, уверенная «5».

Лиля, взвизгнув, хлопнула в ладоши и уже потянула меня к выходу:

– Всё! Идём праздновать, девочка!

Но Даня не двигался. Смотрел прямо в мои глаза.

– Что случилось? – тихо спросил он.

Я не ответила, просто покачала головой. И вдруг поняла – дрожу. Радости не было, внутри словно всё оборвалось. Он там, за дверью, но словно в другой вселенной, в которой мне нет места, и от этого стало невыносимо больно в груди.

Неожиданно позади скрипнула дверь.

– Благоволина, – снова его голос. Холодный. Сдержанный, но я слышала в нём трещину или хотела её слышать, чтобы хоть за что-то уцепиться. – Вы забыли свой доклад.

Он стоял в дверях, держа в руках мои мятые листы.

– Вы можете его выкинуть, – ответила я и, увидев, как всё в нём рухнуло так же, как во мне в новогоднюю ночь, ушла, жалея о том, что не перевелась на другой факультет ещё в начале учебного года.

А теперь мне некуда было бежать…

Глава 28 Марк

Я закрыл дверь аудитории и прислонился спиной к холодной стене, сжимая в руках её забытый доклад.

«Вы не должны так со мной говорить».

Эти слова ударили гораздо сильнее, чем я ожидал. Конечно, она права. Я старше. Преподаватель. Занят – официально, морально и, чёрт возьми, социально. И тем не менее…

Её отказ звучал так правильно – и был такой чертовски красивой болью.

Чем дальше она от меня отстранялась, тем ближе я хотел быть. Чем решительнее она уходила, тем сильнее хотелось схватить её за руку и сказать: «Останься. Я всё брошу ради тебя. Только не сейчас. Дай мне чуть больше времени». Но я промолчал.

Только теперь, в этой пустой тишине, когда уже поздно, всё прорывалось наружу. Все слова, которые я не сказал. Все взгляды, которые украдкой ловил на занятиях. Все те минуты, когда хотел написать ей, но стирал написанное, будто это могло стереть и мои чувства.

Понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Просто стоять. Молчать. Дышать, словно учусь этому заново. Потом я выпрямился, убрал её доклад в сумку и вышел в коридор.

– Марк Викторович? – я повернул голову, не успев закрыть дверь аудитории. Ко мне шёл ректор. – Пожалуйста, задержитесь ненадолго, мне нужно с вами кое-что обсудить.

Я отошёл, приглашая его пройти внутрь, и гадая, о чём же пойдёт речь.

– Марк Викторович, присядьте, – он указал на место рядом с ним на первых рядах трибуны. – Хочу поговорить о вашем исследовании по копинг-стратегиям у пациентов с ПРЛ. Знаете, в соседнем городе открыли новую клиническую лабораторию именно по этому направлению. Там собрали сильную команду, и, уверен, с вашими успехами вы там нужнее сейчас, чем здесь. – Он подвинул ко мне папку с документами. – Речь о командировке. С января. Вы будете курировать их исследования, читать лекции… и, если честно… – он снял очки, – это отличный шанс укрепить нашу межвузовскую программу. Ваше имя в проекте – и мы получаем грант на новое оборудование.

– И сколько продлится командировка? – спросил я, глядя на приглашение с пустой графой для моей подписи.

– На несколько месяцев, возможно, даже на год.

Мой вид стал озадаченным от услышанного, и это не осталось незамеченным ректором, который, наблюдая, как я листаю папку с программой, продолжил:

– Марк, – его тон стал теплее и уже не таким деловым и профессиональным. – Я знаю вас с момента поступления в наш университет. Я видел все ваши успехи, вы лучший в этом вопросе, нам как никогда нужна ваша помощь.

В кабинете повисла тишина.

– А как же моё преподавание здесь?

– Вас согласилась заменить Мария Андреевна, она отчитает ваши лекции, которые вы отправите ей по почте, в этом нет проблемы, – успокаивающе оповестил меня ректор.

– Я должен дать ответ сейчас? – спросил я, не отрывая взгляд от бумаг, продолжая их изучать.

– Боюсь, времени осталось совсем немного, ответ нужен до конца этой недели.

Ректор встал, давая понять, что разговор окончен, и направился к выходу, а затем остановился, наблюдая, как я перелистываю документы в папке, которую он мне принёс.

– Подумайте, Марк. Это отличный шанс, который выпадает раз в карьере.

Когда все документы были изучены, через десять минут я наконец покинул аудиторию, сжимая папку в руках. «Командировка… Очень вовремя», – подумал я, спускаясь по лестнице. Сейчас мне очень нужна передышка от происходившего, и я даже не стал долго раздумывать над решением. Я поеду. Смена обстановки как раз кстати, но перед этим я должен завершить одно дело.

Вечером я уже парковался у знакомого мне дома. Ангелина после произошедшего жила и ночевала исключительно у родителей, да и те, наверное, всеми силами пытались оградить её от меня. Остановившись и набрав ей, я принялся ждать, снова обдумывая те слова, которые я ей скажу. Она вышла и быстренько села в машину.

– Отец ещё сильно сердится на тебя, поэтому пока что вам лучше не видеться, – сказала она, кутаясь в вязаный длинный кардиган.

С момента как она попала в больницу, прошло почти две недели. Может быть, этого мало, но ждать и тянуть дальше уже не было смысла.

– Мне поступило предложение о длительной командировке, я согласился, – сказал я холодно, как факт, не спрашивая её мнения, а говоря своё решение.

– Поезжай, – сказала она спокойным ровным тоном. – Это действительно лучший вариант.

– Лучший вариант? – спросил я, усмехнувшись. – Для чего?

– Нам нужно время, Марк. Мы это переживем. Подготовку к свадьбе я поставлю на паузу, и, может быть, вдали друг от друга ты поймёшь, как много я значу для тебя. Я подожду.

Её реплика вызвала во мне негодование и раздражение. Она снова хотела всё сгладить, но в этот раз я приехал не за этим.

– Неужели ты не видишь, что между нами уже давно ничего нет и не будет… Ты пытаешься сохранить то, чего нет, и я очень устал делать вид, что у нас нормальные отношения. Они ненормальные.

Она резко повернулась ко мне, её лицо исказилось в некрасивую яростную маску.

– Ты хочешь расстаться? Серьёзно? После того как сделал мне предложение?! – с каждым вопросом её голос становился громче и истеричнее.

– Я пытался много раз сохранить эти отношения… но теперь вижу, что зря. Ничего не вернуть, между нами нет чувств, у тебя ко мне только привычка, пойми ты наконец!

– Я не хочу это принимать!!! – закричала она, ударив перебинтованной рукой по приборной панели в моей машине.

– Тебе придётся, потому что всё кончено, – сказав это, я наконец выдохнул, спустя несколько месяцев борьбы с собой. – Прости, но так будет лучше для нас, и я сожалею, что не сделал этого раньше и причинил тебе так много боли.

Лина горько усмехнулась, затихла, а после начала истерично смеяться, заставляя меня беспокоиться о её состоянии.

– Я знала… знала, – протянула она последнее слово с какой-то маниакальностью. – И кто же она? Та, с которой ты на кухне договаривался о встрече, а? Та, которая пометила своим запахом и тебя, и твою машину, ты думал, я не почувствую? Думал не пойму? – с каждым вопросом она толкала меня кулаком в плечо. – Так кто же она? Та, которая лучше меня, скажи! Она пойдет на всё ради тебя? – новый толчок в плечо.