Поместье Черных Птиц

Рита Морозова

Поместье Черных Птиц

Пролог

Двадцать пять лет назад

Сквозь темную мрачную чащу, спотыкаясь о корни, скрытые под слоем опавших листьев и мха, бежала молодая женщина. Ее платье, некогда, должно быть, изысканное и соответствовавшее моде прошлого поколения, теперь было изорвано колючками, испачкано лесной грязью и пылью. Лицо ее, мелькавшее в редких лунных бликах, являло собой маску чистого, нерассуждающего ужаса. Глаза, широко распахнутые, видели не столько путь, сколько преследующий ее кошмар. Она задыхалась, каждый вдох обжигал горло, но остановиться значило погибнуть. Ее преследовали.

Но не люди. Никаких криков погони, никакого звона шпор или злобного лая своры. Над ней, в чернильной темноте крон, между могучими стволами, беззвучно скользила огромная ТЕНЬ. Она не была единой; она дробилась, сгущалась, пульсировала, как живая. И звук… Звук заполнял все пространство, проникал в кости, в мозг. Громовой, неумолимый ШУМ КРЫЛЬЕВ, будто тысячи могучих птиц били воздух в идеальном, зловещем строю. Но самих птиц почти не было видно – лишь мелькания черного, быстрее взгляда, да отдельные, пронзительные, леденящие душу КАРКАНЬЯ. Они разрывали тишину не просто громко, но с какой-то нечеловеческой осознанностью, будто несли в себе смысл, понятный лишь преследуемой и преследователям. Звучали они слишком близко, будто прямо над ухом, и слишком… преднамеренно зловеще.

Она вырвалась на небольшую поляну, запыхавшаяся, с сердцем, готовым выпрыгнуть из груди. И тут поняла – бежать больше некуда. Тени сгустились на опушке леса, окружая поляну непроницаемым черным кольцом. Шум крыльев достиг апогея, превратившись в оглушительный, всепоглощающий гул, от которого дрожала земля и содрогались деревья. Воздух вибрировал. Женщина остановилась как вкопанная. Медленно, с трудом преодолевая парализующий ужас, она подняла голову к разрыву в кронах, где висела бледная луна. Ее глаза, отражавшие лунный свет, были полны бездонного отчаяния. Рот открылся для крика…

Звук, разорвавший ночь, невозможно было однозначно приписать ни человеческому горлу, ни птичьему клюву. Это был леденящий душу, первобытный КРИК, вопль абсолютного ужаса и обреченности, слившийся на мгновение с самым пронзительным из карканий.

И тогда случилось. Резкий, стремительный всплеск черных крыльев – не сотен, а тысяч, миллиона перьев? – закрыл луну. На миг воцарилась абсолютная, непроглядная тьма. Когда мрак чуть рассеялся, на поляну, медленно кружась, словно оплакивая что-то, опустилось единственное перо. Необычайно крупное, длиннее ладони, иссиня-черное, оно переливалось в скупом лунном свете зловещими сине-зелеными и фиолетовыми отсветами, как масляная пленка.

Тишина. Глубокая, звенящая, неестественная. Пустота. Лес затаился, будто прислушиваясь или ожидая. Ни крика, ни шума крыльев, ни шелеста. Только перо, лежащее на подстилке из мха, как мрачная визитная карточка ночи.

Глава 1

Апрель в Лондоне являл собою зрелище одновременно оживленное и исполненное особого, присущего лишь столице, напряжения. Воздух, уже лишенный зимней колючести, но еще не ставший летним, нес аромат свежей зелени из парков, смешанный с неизменным запахом лошадей, угля и густонаселенного города. Солнце, робко пробивавшееся сквозь легкую дымку, золотило фасады особняков на Харли-стрит, где остановилась карета, доставившая мисс Элеонору Хартли из тишины Девоншира в самую гущу сезона. За окном кипела жизнь, достойная пера наблюдательного хрониста: экипажи всех мастей – от скромных кебов до великолепных бароше с позолотой и ливрейными лакеями – сновали по улицам; дамы в светлых, словно подснежники, нарядах совершали утренний променад в Гайд-парке; джентльмены в безупречных цилиндрах спешили по делам или навстречу удовольствиям. Для двадцатилетней Эллы, чья жизнь до сего момента протекала среди мирных холмов и размеренного ритма сельского поместья, этот вихрь красок, звуков и движения был одновременно ошеломляющим и невероятно волнующим. Однако радость новизны омрачалась обстоятельствами, приведшими ее сюда, и осознанием возложенной на нее миссии.

Положение семьи Хартли, владевшей скромным поместьем Хезелмир в Девоншире, было, увы, критическим. Некогда процветающее, ныне оно балансировало на грани разорения вследствие череды неудачных вложений мистера Хартли, нескольких неурожайных лет и непомерных долгов, тяжким камнем лежавших на фамильном благосостоянии. Перспектива потерять родовое гнездо, а вместе с ним и всякий социальный статус, висела над семьей дамокловым мечом. В подобных обстоятельствах единственным разумным, хотя и отнюдь не радостным для сердца, выходом представлялось удачное замужество единственной дочери. Удачное – то есть выгодное. Очень выгодное. Элла, девушка с ясным умом и развитым чувством долга, понимала это прекрасно. Ее мечты о взаимной привязанности и тихом семейном счастье, взращенные в атмосфере родительского дома (пусть и скромного, но исполненного тепла), должны были уступить место холодному расчету во имя спасения рода Хартли.

Именно в этот момент судьба, или, быть может, расчетливая рука провидения, протянула соломинку в виде дальней, но невероятно состоятельной родственницы – леди Агаты Монтегю. Эта дама, вдова с внушительным состоянием и прочными позициями в высшем свете, прослышав о затруднениях Хартли (благодаря обширной сети осведомителей, которую она содержала с истинно стратегическим усердием), милостиво предложила взять Эллу под свое крыло на время лондонского сезона. Целью ставилось «представить мисс Хартли обществу и поспособствовать обретению ею достойной партии». Предложение было воспринято в Хезелмире как спасительная благодать, и Элла, простившись с родителями, чьи лица светились надеждой, смешанной с виной за необходимость такой жертвы, отправилась в столицу исполнять свой долг дочери.

Карета остановилась у внушительного особняка из светлого портлендского камня, чей вид безошибочно свидетельствовал о достатке владелицы. Едва колеса перестали скрипеть, дверь распахнулась, и на ступенях, подобно фрегату под всеми парусами, возникла сама леди Агата Монтегю. Женщина лет пятидесяти, она обладала искусством выглядеть на сорок, чему способствовали тщательно подобранный парик, умело наложенные румяна и неиссякаемая энергия, бьющая из нее ключом. Ее утреннее платье из нежно-голубого муслина с изящными бертами из валансьенского кружева было безупречно, в уложенных по последней моде волосах поблескивала скромная, но изысканная брошь с сапфиром, а проницательные глаза, цвета стальной закалки, мгновенно оценили и костюм Эллы (лучший, но уже два сезона как вышедший из моды и слегка поношенный), и ее осанку, и выражение лица.

– Дорогая моя Элеонора! – воскликнула леди Агата голосом, который мог бы звучать сердечно, если бы не его привычная повелительная интонация и легкий оттенок театральности. – Наконец-то! Я уже начала опасаться, что ты застряла на какой-нибудь захолустной девоширской дороге, размытой апрельскими дождями! Добро пожаловать в Лондон, дитя мое! Входи же, входи, отряхни с себя пыль дорог! Бриджес! Немедленно отнеси вещи мисс Хартли в Голубую комнату! И распорядись насчет чая в малый салон! – Последние слова были брошены через плечо немолодому, невозмутимому дворецкому, появившемуся словно из воздуха.

Элла, чувствуя себя немного потерянной в этом вихре активности и роскоши, позволила увести себя в дом. Внутри особняк поражал воображение провинциалки: мраморные полы с инкрустацией, отражавшие свет от высоких окон; стены, обитые шелковым штофом и украшенные пейзажами в тяжелых золоченых рамах; изящные консоли с севрским фарфором; грандиозная хрустальная люстра, переливавшаяся тысячами огней даже в дневное время. Воздух был насыщен ароматом пчелиного воска, свежих цветов (повсюду стояли букеты тюльпанов и гиацинтов) и тонких, дорогих духов самой леди Агаты. Все дышало богатством, уверенностью и определенным, несколько безапелляционным вкусом хозяйки.

– Ну, рассказывай, рассказывай, милое дитя! – повела леди Агата Эллу в небольшой, уютный салончик, выходивший окнами в крошечный, но ухоженный садик с цветущими нарциссами. Она усадила племянницу на шелковый диванчик цвета морской волны и устроилась рядом, не выпуская ее руки. – Как мистер и миссис Хартли? Надеюсь, здоровы? Как перенесла дорогу? Долгая, должно быть, утомительная? Ты выглядишь немного… бледной. Ничего, Лондонский воздух и хорошее питание быстро вернут румянец. А гардероб твой… – Ее взгляд вновь скользнул по простому шерстяному платью Эллы. – О, дитя мое, это требует немедленного внимания! Скромность – добродетель, но сезон в Лондоне – не время для провинциальной сдержанности в нарядах! Я уже послала за мадемуазель Фавье, моей модисткой. Она чудо как искусна и знает, что требуется. Завтра же начнем приводить тебя в божеский вид!

Элла, стараясь сохранять достоинство и благодарность, ответила на расспросы о здоровье родителей и подробностях пути, тщательно обходя мрачные детали финансового краха Хезелмира. Она была девушкой неглупой, с трезвым взглядом на жизнь, но лишенной цинизма. Мысль о браке по расчету, без тени привязанности, была ей глубоко противна; в душе она лелеяла надежду если не на страстную любовь, то хотя бы на взаимное уважение и дружеское расположение в браке, мечтала о детях, о теплом семейном очаге. Однако суровая реальность диктовала свои условия, и Элла готова была подчиниться.

– Я бесконечно признательна вам, дорогая леди Агата, – сказала она с искренним чувством, глядя в проницательные глаза родственницы, – за вашу неоценимую доброту и гостеприимство. Я понимаю важность момента и готова следовать вашим мудрым советам во всем.

– Вот умница! Можешь называть меня просто тетушкой, отбросим эти условности! – Леди Агата похлопала ее по руке с видом полководца, нашедшего податливого, но перспективного рекрута. – Я сразу разглядела в тебе здравомыслие и отсутствие глупых сантиментов, которые так портят кровь молодым девушкам. Брак, моя милая, – это прежде всего союз разумный, союз интересов и положений. Чувства… – она слегка повела бровью, словно отмахиваясь от назойливой мошки, – чувства – вещь непостоянная и часто обманчивая. Комфорт, обеспеченность, положение в обществе, уважение – вот истинные ценности, на которых зиждется прочный брак. А уж выполнить супружеский долг и продолжить род… – она многозначительно прищурилась, – это дело естественное и необходимое, не требующее излишних эмоций.

Элла слегка покраснела, опустив глаза. Подобная откровенность была для нее непривычна и немного смущала.

– А теперь, – леди Агата перешла в наступление, ее голос зазвучал с оттенком заговорщичества, а глаза засверкали азартом игрока, поставившего на верную карту, – к самому главному. У меня для тебя созрел план. План, осмелюсь сказать, блестящий! Если, конечно, ты проявишь должную толику смекалки и послушания.

Элла насторожилась. Тон тетушки не предвещал ничего простого или приятного.

– Ты, конечно, слышала о лорде Блэкридже? Себастьяне Рейвенскрофте, владельце поместья Блэкридж-Холл на севере Йоркшира?

Имя прозвучало как-то особенно мрачно, отдавая эхом в тишине салона. Элла честно покачала головой. Ее мир ограничивался Девонширом и соседними графствами; имена и титулы отдаленных аристократов были ей неведомы.

– Не слышала? Что ж, возможно, это даже к лучшему. Сплетни, дорогая моя, – это сорная трава, которая пышно разрастается на благодатной почве невежества и праздности. Но… – леди Агата понизила голос до доверительного, чуть насмешливого шепота, хотя в комнате никого, кроме них, не было, – чтобы ты была в курсе и не ударила в грязь лицом, если что-то услышишь… Его иногда называют «Черным Лордом». Ну, знаешь, из-за фамильного титула да мрачноватой репутации поместья. Блэкридж-Холл… – Она сделала небольшую, но выразительную паузу, давая слову повиснуть в воздухе. – Говорят, место старое, весьма готическое, затерянное среди болот и древних лесов. Некоторые недалекие люди шепчутся о том, что там плохо задерживается прислуга и вообще происходят странности. Но все это, разумеется, вздор! Пустые бабьи сказки для неокрепших умов. – Леди Агата махнула рукой, как будто смахивая паутину глупости. – Просто человек он замкнутый, нелюдимый, поместье огромное и требует управления, вот слугам там и не сладко. Про воронов еще много сказок рассказывают, будто они там сотнями летают. Преувеличивают, конечно. – Она легонько фыркнула. – Ну, птицы как птицы. В деревнях их везде хватает. Ничего сверхъестественного.

Несмотря на легкий, насмешливый тон тетушки, Элла невольно почувствовала легкий холодок, пробежавший у нее по спине. «Черный Лорд»? Странности в поместье? Пусть леди Агата и называла это вздором, само упоминание таких вечей создавало вокруг имени Себастьяна Рейвенскрофта некий тревожный ореол. Ее представления о будущем муже, пусть и сугубо практические, никак не включали в себя образ мрачного затворника из готического романа.

– И… он не женат? – осторожно спросила Элла, уже догадываясь, к чему клонит тетушка.

– Именно в этом суть, моя дорогая! – воскликнула леди Агата с торжеством охотника, загнавшего зверя в ловушку. – Он холост. Невероятно богат! Состояние предков, умноженное на его собственную… скажем так, разумную экономию и отсутствие расточительных привычек. Титул старинный, один из самых почтенных в королевстве. И главное – он здесь, в Лондоне! Редчайшее событие! По каким-то своим, без сомнения, важным делам, связанным с управлением этим гигантским имением или парламентскими делами (он заседает в Палате Лордов, хоть и редко появляется). Но он здесь! И вот, моя милая, – она устремила на Эллу пронизывающий взгляд, полный решимости, – твоя задача – привлечь его внимание. И сделать это надлежит с умом, тактом и достоинством. Он человек исключительно замкнутый, нелюдимый, избегает шумных сборищ, как чумы. Но он мужчина. А ты, – леди Агата окинула племянницу оценивающим взглядом с ног до головы, – при всей скромности твоего приданого, обладаешь весьма приятной наружностью, безупречными манерами, явным здравомыслием и, я уверена, изрядной долей женской проницательности. Все эти качества ему, погруженному в свои, без сомнения, тяжелые думы и управленческие хлопоты, несомненно, необходимы! Ты можешь стать для него… глотком свежего воздуха, лучом спокойного, разумного света!

Элла почувствовала, как учащенно забилось ее сердце. «Черный Лорд», окруженный пусть и опровергнутыми, но все же существующими мрачными слухами? Человек, избегающий общества? Это казалось не просто непривлекательным, но пугающе неподходящим для ее мечты о спокойной, пусть и лишенной страсти, семейной жизни. Образ огромного, готического замка, затерянного в северных болотах, вызывал инстинктивное отторжение.

– Тетушка Агата, – начала она, тщательно подбирая слова, стараясь не обидеть благодетельницу, – разве… разве не было бы благоразумнее рассмотреть кого-то… менее одиозного? Может быть, мистера Толрана? Вы упоминали в письме, что он будет на вечере у леди Далримпл? Он кажется человеком добропорядочным и…

– Тетушка Агата, – начала она, тщательно подбирая слова, стараясь не показаться неблагодарной или трусливой, – разве… разве не было бы благоразумнее рассмотреть кого-то… менее… эксцентричного? Может быть, мистера Толрана? Вы упоминали в своем последнем письме к матушке, что он будет на вечере у леди Далримпл? Он кажется человеком добропорядочным, спокойным и…

– Мистер Толран?! – Леди Агата фыркнула с таким неподдельным презрением, будто Элла предложила ей выйти замуж за уличного торговца. – Ах, это была моя досадная ошибка – обнадежить вас и ваших родителей на его счет. Мне пришлось навести о нем тщательные справки, и оказалось, что все его «добропорядочное спокойствие» – лишь фасад для глубокой бедности! Он нищ, моя дорогая! Беден как церковная мышь! Его «поместье» – это, по сути, скромная ферма с парой вытоптанных овцами полей и полуразвалившимся домом! Чем он поможет твоим бедным родителям расплатиться с кредиторами? Чем обеспечит твоих будущих детей? Какое положение в обществе он может тебе дать? Нет, нет и еще раз нет, дитямое! Мы должны целиться несравненно выше! Лорд Блэкридж – это вершина! Это вызов, достойный твоих качеств! И я абсолютно уверена, что ты, под моим чутким и опытным руководством, справишься с этой задачей просто блестяще!

– Отбрось всякие глупые страхи и предрассудки, навеянные сплетнями. Завтра вечером – бал у виконтессы Сент-Клер. Одно из самых значительных событий сезона! Лорд Блэкридж будет там – я лично позаботилась о его приглашении, что было задачей не из легких! И я представлю тебя ему. Лично. А теперь, дитя мое, иди, отдохни с дороги. Бриджес проводит тебя в Голубую комнату. Обед подадут в два. И помни: твое будущее, будущее Хезелмира, начинается завтра! Потребуется вся твоя твердость, обаяние и такт!Она решительно поднялась, расправляя складки своего муслинового платья.

Когда дверь салона тихо закрылась за леди Агатой, Элла осталась одна. Роскошь, окружавшая ее, вдруг показалась холодной и чужой. Чувство глубокой благодарности к щедрой родственнице смешивалось с гнетущей тревогой и острым ощущением себя пешкой в чужой, тщательно продуманной игре, правила которой она еще не до конца понимала. Она подошла к окну, выходившему в садик. Яркие, жизнерадостные нарциссы, вестники весны, казались теперь странным, почти зловещим контрастом тому мрачному и неопределенному образу, который нарисовали в ее воображении даже мимолетные упоминания о «Черном Лорде» и его владениях. Где-то в этом огромном, кипящем жизнью городе находился человек, которого ей предстояло обольщать, завоевывать, словно крепость, ради спасения своей семьи. Человек, окутанный тайной и странными слухами, которые тетушка так легко отмела, но которые все же висели в воздухе, как утренний туман. Элла вздохнула, положив ладонь на холодное стекло. Долг звал, и она должна была ответить. Но что ждало ее за высокими стенами Блэкридж-Холла? Был ли лорд Себастьян Рейвенскрофт действительно таким странным и неприступным, как о нем говорили? Или за этой мрачной репутацией мог скрываться кто-то иной? Кто-то, кто мог бы, вопреки всему, пробудить в ней не только чувство долга и ответственности, но и… сострадание? А может быть, и нечто большее? Она поспешно отогнала эту опасную и несвоевременную мысль. Пока что ей требовались лишь твердость, обаяние и такт, как наказала тетушка Агата. Завтрашний бал обещал стать ее первым выходом на арену, первым сражением в битве за будущее семьи Хартли, и Элле предстояло вступить на него с достоинством девушки из добропорядочного, хоть и обедневшего рода. Весеннее солнце, скользнувшее за внезапно набежавшую тучу, окрасило садик в холодные серо-голубые тона, и Элле показалось, что по спине снова пробежал тот самый леденящий холодок. Она выпрямила плечи, подняла подбородок. Страх был роскошью, которую она не могла себе позволить. Ей предстояло превратиться в оружие – изящное, безупречное и безотказное.

Глава 2

Вечер в особняке леди Агаты Монтегю перед балом у виконтессы Сент-Клер напоминал штаб накануне решающего сражения. Воздух был густ от запаха утюгов, нагретых тканей, аромата свежесрезанных белых лилий, расставленных в напольных вазах, и едва уловимого, но настойчивого запаха нервозности, исходившего от самой Эллы. Она стояла посреди своей новой, роскошной Голубой комнаты, превращенной в походную мастерскую мадемуазель Фавье, и чувствовала себя не столько невестой на выданье, сколько дорогой, тщательно упакованной вещью, приготовленной к отправке.

Платье, созданное за одну безумную ночь и день усилиями модистки и ее помощниц, было, безусловно, шедевром. Из тончайшего шелка цвета «утренней зари» – нежно-розового с перламутровым отливом, который должен был подчеркнуть теплый оттенок ее волос и ясность карих глаз. Лиф, украшенный изящной вышивкой серебристыми нитями и мельчайшим жемчугом, облегал стройную фигуру, подчеркивая хрупкость плеч. Юбка, ниспадающая мягкими складками, расширялась книзу, создавая иллюзию невесомости. Рукава-фонарики из прозрачного газа были собраны у плеча крошечными шелковыми розами того же оттенка. В волосах, уложенных в элегантную, но не вычурную прическу, поблескивала скромная нитка жемчуга – дар леди Агаты, «дабы добавить благородного лоска».

– Magnifique! – воскликнула мадемуазель Фавье, отступая на шаг и окидывая свою работу восхищенным взглядом. – Совершенство, mademoiselle! Цвет – ваш, силуэт – ваш! Вы будете сиять, как самая чистая жемчужина в раковине этого бала! Леди Агата будет в восторге!

Элла глядела на свое отражение в высоком зеркале. Незнакомая элегантная дама смотрела на нее в ответ. Это платье преображало, возвышало, но и отчуждало. Оно было символом новой роли, которую ей предстояло сыграть безупречно. Мысль о «Черном Лорде», Себастьяне Рейвенскрофте, вызывала холодок в груди, не согреваемый розовым шелком. Она поправила складку на юбке, стараясь унять дрожь в руках. «Твердость, обаяние, такт», – прошептала она про себя мантру тетушки. «Ради Хезелмира. Ради мамы и папы».

– Благодарю вас, мадемуазель, – сказала она голосом, в котором звучало больше сдержанности, чем восторга. – Вы сотворили чудо за столь короткий срок.

В этот момент в комнату, подобно фрегату, входящему в гавань, вплыла сама леди Агата. Ее вечерний туалет из темно-синего бархата, расшитого серебряными звездами, говорил о статусе и намерении доминировать. Взгляд ее, острый как шило, мгновенно оценил Эллу с ног до головы.

– Прелестно! Просто прелестно! – воскликнула она, и в ее голосе прозвучала искренняя удовлетворенность генерала, чья тяжелая артиллерия прибыла на позицию вовремя. – Фавье, вы гений! Именно такой эффект мне и нужен. Свежо, невинно, элегантно, без вульгарного блеска. Идеально, чтобы привлечь внимание, не вызывая зависти у старых индюшек. – Она обошла Эллу вокруг, поправляя невидимые складки, поправляя жемчужную нитку в волосах. – Голова высоко, плечи назад, взгляд прямой, но не вызывающий. Помни, дитя: ты не просто Элла Хартли, ты – надежда твоего рода, посланница спасения. И вести себя должна соответственно. Никаких жеманных взглядов исподтишка, никаких хихиканий с подружками. Твой фокус – лорд Блэкридж. Все остальное – фон.

Элла кивнула, чувствуя, как под бархатом платья сжимаются мышцы спины. «Фон». Так она и чувствовала себя – декорацией в грандиозной постановке леди Агаты.

– А теперь, – продолжила тетушка, понизив голос до конфиденциального шепота, хотя мадемуазель Фавье уже покинула комнату, – о тактике. Лорд Блэкридж, как я и говорила, избегает толпы. Он не станет открывать бал или кружиться в вихре вальса. Скорее всего, он будет держаться в стороне, возможно, в карточной комнате или у одного из окон, наблюдая. Наша задача – создать «случайную» встречу. Я представлю тебя формально, скажу пару лестных слов о твоем уме и скромности – не переборщи, не надо, чтобы он заподозрил маневр, – а затем отвлекусь на какую-нибудь важную персону. Твоя задача – завязать разговор. Не пытайся его развеселить или очаровать сразу. Это бесполезно. Задай умный вопрос. О политике? Рискованно. О книгах? Возможно. О поместьях? Безопаснее всего. Спроси его мнение о трудностях управления обширными угодьями в Йоркшире. Покажи практический ум, отсутствие глупых сантиментов. Он оценит это. И помни: его холодность – не личное оскорбление. Это его броня. Твоя задача – найти в ней трещинку. Маленькую, едва заметную. Этого будет достаточно для начала.

Леди Агата говорила с воодушевлением стратега, разработавшего безупречный план атаки. Элла слушала, стараясь запомнить каждое слово, чувствуя себя одновременно солдатом, идущим на верную гибель, и актрисой, готовящейся к главной роли в непонятной ей пьесе. Образ лорда Блэкриджа в ее воображении обрастал все более мрачными деталями: высокий, сутулый, с лицом мертвеца и горящими, как у ворона, глазами. Она мысленно прокручивала возможные вопросы о сельском хозяйстве, чувствуя нелепость ситуации.

Карета леди Агаты, запряженная парой великолепных вороных, подкатила к особняку виконтессы Сент-Клер, сверкающему огнями, как драгоценный ларец. Звуки музыки – струнного квартета, исполнявшего что-то изысканно-меланхоличное – и гул голосов вырывались на улицу через открытые двери. Воздух был напоен ароматом дорогих духов, воска, цветов и возбужденных ожиданий. Леди Агата, выходя из кареты, приняла вид спокойного величия, Элла же чувствовала, что ее сердце колотится, как птица в клетке.

Бал представлял собой ослепительное зрелище. Зеркала в золоченых рамах множили отражения сверкающих люстр, роскошных туалетов и нарядных гостей. Дамы в шелках, атласе и тюле порхали, как экзотические бабочки; кавалеры в темных фраках и безупречных белых галстуках составляли им элегантный контраст. Воздух вибрировал от смеха, шепота, звона бокалов и ритма музыки. Элла, следуя за леди Агатой, старалась не теряться, сохранять ту самую «твердость и такт». Она ловила на себе взгляды – любопытные, оценивающие, иногда откровенно завистливые. Ее платье действительно выделялось своей свежей элегантностью среди более вычурных нарядов.