Гейша

В более распространенной форме таких объединений, основанных на так называемом ритуальном сродстве, душой и центром сообщества считается оябун, играющий роль родителя. Этот человек (чаще всего в такой роли выступает мужчина) возглавляет кобун – тех, кто выступает в роли детей. В таких группах парит строгая иерархия, они являются по существу авторитарными. Здесь братство вытекает из отношений, строящихся на авторитете старших и подчинении младших.

Отличие сродства гейш заключено в главенстве именно сестринства. Хотя преобладающее большинство мам, являющихся хозяйками чайных домиков, имеет большой вес в повседневной жизни гейш, их положение совсем не адекватно единовластию и могуществу оябуна. В общинах гейш нет той командной пирамиды власти, какая существует в других группах ритуального сродства. Мамы, дочери и сестры у гейш связаны иными отношениями, каждая пара участников этих отношений близка по-своему и не является частью целого. Сестры, к примеру, могут иметь разных мам, как было у нас с Итиумэ.

Хотя главный элемент в сестринстве гейш – это соблюдение старшинства, для нынешних представительниц профессии здесь важнее способность к сопереживанию, лояльность и чувство товарищества между сестрами. Онэсан ожидает от младшей сестры почтительного отношения, но никогда не станет тиранить подопечную и требовать подчинения. В идеальном случае старшая сестра – одновременно наставница и подруга. Никого не интересует, кто кому и кем приходится, важно другое: духовная близость и взаимная симпатия двух женщин, становящихся сестрами-гейшами. Что бы ни служило мотивом избрания в сестры, решающим моментом сближения двух женщин является их психологическая совместимость.

Положение девушки, решившей стать гейшей, схоже с положением невесты, покидающей родительский дом и переходящей жить в дом мужа. Конечно, схожесть не полная, но в положении старшей сестры много общего с ролью жениха, а младшей – с ролью невесты. Новая гейша оставляет родной дом и поселяется в другом, хозяйку которого будет впредь называть мамой. Она вступает в подчинение к ранее совершенно неизвестной ей женщине, которая становится для нее родней, старшей сестрой. Наконец, от ученицы ожидают полной преданности новой семье и расставание с прежней.

Сходство между сестринством гейш и помолвкой жениха и невесты не случайно. Совершенно явственно оно проявляется в церемонии установления сестринских отношений и связей.

Трижды из трех чашечек

Кульминацией традиционной в Японии свадебной церемонии служит момент, когда жених и невеста делают по три глотка саке из трех лакированных чашечек. Обряд с чашечками называется сансан-кудо, «трижды по три – девять раз», что, собственно, и несет в себе понятие вступления в брак. Многие воспринимают сансан-кудо как бракосочетание мужчины и женщины, но на самом деле значение выражения значительно шире. Совершение обряда с саке устанавливает тесную и гласную связь между двумя людьми, которые как у нас, так и у японцев до того момента считались чужими. Теперь они родня, в этом заключен смысл свадебного обряда. То же самое происходит и между двумя женщинами в обряде породнения сестер у гейш.

В Киото, когда майко или гейша вступает в общину, новенькая и выбранная ей в старшие сестры совершают тот же обряд сансан-кудо. Вступление в брачный союз в Японии еще называется «связывание судеб», эн мусуби, и то же выражение используется при заключении сестринского союза. Эн означает связь людей, более искусственную по характеру, нежели родственные отношения. У буддистов эн, иначе говоря карма, выходит за пределы человеческих связей; но в повседневном обиходе, говоря о наличии эн между людьми, японцы необязательно подразумевают метафизическую подоплеку. Если у вас с кем-то существует эн, это означает некую духовную близость. Вы поднимаетесь на ступень выше, когда образуете связь (эн мусуби), что устанавливает узы, разорвать которые непросто. Когда двое таких людей расходятся, связь не просто заканчивается, она должна быть разрушена (эн о киру).

Подобными вещами в Японии не шутят, поэтому у нас с Итиумэ ритуала породнения не было. Причины, побудившие меня вступить в общество гейш, ни для кого не были секретом. Все понимали, что я не собираюсь навсегда оставаться гейшей. Итиумэ стала моей старшей сестрой из чисто практических соображений, и совершить обряд с чашечками саке мы не могли, это было бы профанацией. Пока я была в Понтотё, другие дебютантки не появлялись, и церемонию вступления в ряды гейш я наблюдала в другой общине.

В начале июня меня пригласили на такую скромную, для узкого круга людей, церемонию в общине-ханамати под названием Камиситикэн, приютившейся в северо-западном углу Киото, за храмом Китано, среди ткацких мастерских Нисидзин. В этой общине вдалеке от городского центра нет баров с неоновыми огнями, и старомодные чайные домики не имеют конкурентов. Там словно оказываешься в прошлом веке. Что касается гейш Камиситикэн, то, по мнению многих, они много скромнее своих коллег из Гиона и Понтотё.

Я пришла туда посмотреть, как гейша Кацукиё завяжет узел сестринства с новой гейшей, которой будет дано имя Кацуфуку. В свои двадцать два года дебютантка уже была стара для майко и получала звание полноправной гейши. Отец Кацуфуку, как я слышала, был высокопоставленным полицейским чиновником. Поначалу он возражал против того, чтобы дочь стала гейшей, но в конце концов она его упросила, и он нехотя согласился. Кацуфуку жила поблизости от Камиситикэна и познакомилась с местными гейшами на уроках танца. Сдружившись с ними, она и решила последовать их примеру.

Обряд «посестрения» должен был состояться в одном из чайных домиков, где за месяц до этого в маленькой комнатке поселилась Кацуфуку[9]. Кроме участниц обряда на церемонии сансан-кудо присутствовали еще две женщины: хозяйка чайного домика, которую Кацуфуку называла мамой, и еще одна гейша двадцати с небольшим лет по прозвищу Кацухана, представлявшая всех остальных гейш, чьи имена начинаются иероглифом кацу. Позднее Кацуфуку будет представлена обществу на разных банкетах, но собственно обряд введения в семейство гейш состоялся как закрытый церемониал исключительно для гейш.

Все происходило в комнате, где не было никакой мебели, кроме трех больших плоских подушек. Кацукиё, как старшая сестра, села у алькова. На ней было светлое кимоно голубого шелка и такого же цвета, но более темный пояс-оби с заткнутым в его складки маленьким веером. На вид ей было лет сорок. Кацуфуку была одета в летнее официальное кимоно с низким вырезом ворота и шлейфом. На голове – высокий церемониальный парик, лицо раскрашено и напудрено до фарфоровой белизны. Она сидела у противоположной стены, а на третьей подушке разместилась окасан.

Некоторое время все трое пребывали в молчании, опустив глаза и сложив на коленях руки. Затем в комнату вошла служанка с подносом. Так же молча она поставила поднос на пол и двумя руками взяла с него набор из трех лаковых чашечек на особой лаковой подставке. Этот набор она поставила перед Кацукиё, которая кончиками пальцев обеих рук взяла самую маленькую чашечку, и служанка налила туда немного саке из серебряного кувшина с длинным носиком. Кацукиё в три глотка выпила саке. Вытерев чашечку салфеткой, гейша поставила ее на место. Служанка перенесла подставку к Кацуфуку. Та повторила все движения будущей старшей сестры, а когда поднесла чашечку к губам, закрыла глаза. За окном был солнечный день, но в комнате стоял полумрак, и силуэт Кацуфуку на фоне темной стены выглядел образцом классического японского изящества. Однако загорелые руки новенькой, поднятые к лицу, словно вылепленному из гипса, выглядели чужеродными.

Затем чашечки вернулись к Кацукиё, которая в три глотка опорожнила среднюю из них. Как жених на свадьбе, который у японцев считается на празднестве хозяином и главным лицом, выпивает свадебную чашу первым, а невеста – за ним следом, так старшая сестра первой берет в руки чашечки саке. Таким же порядком к Кацуфуку перешла средняя чашечка, а за ней – и самая большая.

После этого Кацукиё покинула свое место у алькова и опустилась рядом с младшей сестрой у другой стены. Уже как сестры они обменялись чашечками саке с окасан и с Кацуханой (на свадьбе невеста подает саке родителям жениха, показывая, что принимает обычаи и правила их дома). Вся процедура не заняла и пятнадцати минут. Так, распив из трех чашечек кувшин рисовой водки, Кацуфуку вступила в общину гейш.

После церемонии посвящения в гейши ее участницы пригласили меня на завтрак, где подавался особый красный рис, которым в Японии отмечают всякое торжественное событие. Мы поднялись в светлый, полный воздуха зал, где на лаковых блюдах подавались холодный рис и деликатесы. В открытые окна сквозь цветущие азалии и кроны гранатовых деревьев сияло солнце. Торжественный церемониал закончился, его участницы могли передохнуть. Теперь вместо ритуального саке мы пили обычное пиво.

Выход из игры: хики иваи

Поскольку существует церемония посвящения в гейши, есть ритуал и обратного свойства. Обряд хики иваи, «выход из торжества», в прошлом проводился в официальных общинах гейш лишь после того, как все долги куртизанки выплачены (ею самой или ее щедрым патроном); только в этом случае ей разрешалось вернуться в большое общество. Теперь такое выражение используется при уходе гейши из своего круга по любой причине, чаще всего в силу замужества, поступления на другую работу или по воле ее патрона.

Как же освобождаются от уз, скрепленных девятью глотками рисовой водки? Делается это с помощью вареного риса. Согласно существующему у гейш этикету, покидающая общину женщина преподносит своей старшей сестре, окасан, учительнице и всем, к кому испытывает благодарность и кто был добр к ней, по маленькому блюду вареного риса[10]. Этот жест освобождает от всего, что связывало ее как гейшу. В отличие от брака, который невозможно «развязать», а можно только официально расторгнуть, обычай гейш допускает, что каждая из сестер может выйти из сестринства путем такой грациозной церемонии.

Минараи: обучение наблюдением и подражанием

Старшая сестра служит образцом для младшей и обязана научить ее всем тонкостям должного поведения гейши. Хотя всякая старшая гейша вправе показывать новенькой, как ей следует себя вести, главным примером в обучении минараи является старшая сестра. В Понтотё большинство майко не закреплены за определенными чайными домиками. Обучение они проходят в минараидзая, «учебном чайном домике», откуда происходит их старшая сестра. Этим, в частности, объясняется и сам выбор наставницы. По той же причине практически все гейши Понтотё линии Ити прошли обучение в чайном домике «Дай-ити».

Обучение на примере раньше означало постепенное освоение ремесла гейш простым погружением в их среду. Так повелось с тех времен, когда воспитание гейши начиналось в возрасте 10–12 лет. Еще девочками их определяли в услужение в чайный домик, где они набирались необходимых знаний, наблюдая за старшими женщинами. Зачастую им приходилось трудно, но считалось, что толика страданий делает из девочки-подростка сильную женщину и хорошую гейшу. Долгие часы тяжкого труда, напряженные уроки танца и игры на сямисэне являлись для учениц строгим правилом. В большинстве случаев обращение с ними было самое жесткое, если не сказать большего.

Как же все изменилось ныне! Владелицы чайных домиков теперь озабочены поиском девушек, которые хотели бы пойти в майко и гейши. Мамы очень стараются не отпугнуть учениц излишней требовательностью. Да и какая там требовательность! Тех, кто готовится к дебюту в качестве майко или гейши, их мамы, клиенты и старшие сестры всячески балуют. Пытаясь заинтересовать девочек, мамы еще до полноценного вступления в общину одевают их в наряд майко и водят на вечера, куда приглашаются популярные артисты или знаменитости из театра кабуки. Владелицы заведений рассчитывают, что девочки увлекутся звездами экрана и сцены и предвзятое мнение о ремесле гейши рассеется. Новенькие еще успеют познакомиться со скукой банкетов и надоедливостью клиентов, а сначала им надо показать привлекательные стороны жизни гейши.

Ититаро, гейша старой школы, такое баловство современных майко считает постыдным. Ей сейчас восемьдесят лет, она давно оставила ремесло и теперь владеет чайным домиком «Накагава» в Понтотё. Под именем Ититаро она была одной из младших сестер самой первой Итико. Она считает, что современные гейши растеряли хорошие манеры, в их выступлениях уже нет былого артистизма, они разучились культурно разговаривать, у молодежи и в зачатке нет ни чувства ответственности, ни должного уважения к старикам. «Они думают только о себе», – заключает она, постукивая при каждом слове длинной трубкой о край пепельницы. Молодые гейши между собой называют ее старой ворчуньей и антиквариатом из-за ее старомодной трубки и вечного недовольства. Охотников переносить страдания ради искусства в наши дни отыскать не так-то просто.

Если у женщины на макушке есть совершенно круглая маленькая проплешина – это верный знак того, что в юности она была майко. У моей окасан, хозяйки «Мицубы», имеется таковая, и она называет ее «медаль почета майко». Такая плешка образуется от постоянного завязывания волос на макушке в узел, который служит основой для прически майко. С годами волосы там выпадают, а новые не отрастают. В повседневной прическе моей окасан проплешина тщательно спрятана, и о ее существовании знает лишь парикмахер. Когда окасан посещает салоны красоты в других городах Японии, она непременно похвастается перед косметичкой своей «медалью почета», которая свидетельствует о тяготах обучения. Единственный раз плешка доставила ей неприятные чувства – во время поездки во Францию, когда окасан не смогла толком объяснить ее происхождение французской парикмахерше. Бывшая гейша страшно переживала, что француженка сочтет ее лысеющей.

Нынче едва ли найдется бывшая майко с такой же отметиной. Их шевелюры теперь в полной безопасности, потому что девушки начинают работу в семнадцать, а не в двенадцать-тринадцать лет, как раньше. Хотя, по мнению Ититаро, это лишнее свидетельство умирания искусства гейши, с точки зрения более современных японцев дело майко и гейш по-прежнему заслуживает уважения и восхищения.

Глава 4

История Понтотё

Лунный вечер в Понтотё:

На бамбуковых жалюзи прохладных террас

Манящие тени бумажных фонариков.

Из коуты ПонтотёМосты и реки

Название Понтотё на слух японца звучит довольно странно. Слово явно неяпонского происхождения, и о его этимологии ведется много споров. Самое правдоподобное предположение указывает на португальские корни: понто очень близко к португальскому ponte, что значит «мост», весьма характерная деталь данной местности. Восточной границей квартала Понтотё служит участок набережной реки Камо в том месте, где Третья и Четвертая аллеи пересекают довольно широкое, но мелкое русло, образуя южную и северную границы района. Речка Такасэ, по существу узкий канал, проходит вдоль западной стороны Понтотё; через нее во многих местах переброшены мостики. На выходе из Понтотё не ступишь и десяти шагов, чтобы не оказаться на одном из мостов. Но при чем тут Португалия?

В конце XVI века Японию посетили португальские миссионеры. Их пребывание было кратким, но оставило в истории страны ощутимый след. Под влиянием иноземцев самые могущественные самураи и влиятельные землевладельцы перешли в христианскую веру. Поскольку по пятам за проповедниками Евангелия шли колонизаторы, проницательный сёгун Токугава Иэясу в 1614 году запретил христианство в Японии. Но до своего изгнания святые отцы свободно ездили по Японии. Их необычный вид и одеяние произвели на простой народ неизгладимое впечатление. Вполне возможно, что отсюда и получило распространение модное словечко, которое в конце концов вытеснило исконное название данного места, обозначенное на картах как Синкаварамати. В старину, как и ныне, японцы частенько заимствовали слова из других языков, прельстившись их новизной.

Произношение первого иероглифа в названии Понтотё как пон совершенно чуждо японскому языку. Даже сами жители порой читают это название как Сэнтотё. В отрыве от написания, на слух сэнтотё может восприниматься как «улица лодочников». И такой этимологии тоже может быть дано правдоподобное объяснение, потому что жители Понтотё всегда так или иначе были связаны с рекой. До того, как квартал стал местом досуга и развлечений, здесь обитали главным образом углежоги и те, кто возил добытый уголь на лодках-плоскодонках в Осаку.

Река Камо малопригодна для судоходства, поэтому для решения транспортных проблем параллельно ее руслу был прорыт канал Такасэ. В XVII веке все дома и лачуги между Третьей и Четвертой аллеями ставились лицом к новому каналу, где производилась погрузка барж и лодок. В том, что люди разворачивают жилище к тому месту, где добывается хлеб насущный, ничего необычного нет. Но в результате к чудным видам на воду и Восточные горы за рекой здания обращены задворками.

Если канал Такасэ служил хозяйственным нуждам, то Камо была украшением города. Не вполне пригодная для судоходства, она стала местом, где полоскали длинные полотнища свежеокрашенных шелков. Яркие цветные ленты и отрезы тканей для кимоно в струях чистой воды – любимая тема японских поэтов и художников. Другой почерпнутый у реки художественный образ – маленькая водяная птичка тидори (ржанка), с жалостными криками порхающая над речными перекатами. Эта птичка стала фирменным знаком и символом гейш Понтотё, а «Танец реки Камо» – их главным художественным номером.

Преобразование «улицы лодочников» в квартал гейш повлекло за собой, в первую очередь, разворот фасадов зданий от канала Такасэ к реке Камо. С начала XVIII столетия в Понтотё начало развиваться новое ремесло, связанное с водой и рекой, но отличное от занятия лодочников: «водяной бизнес», как здесь называют предпринимательство в сфере развлечений. На смену труду экипажей барж и лодочников на Такасэ сюда пришел пленительный промысел гейш и чайных домиков, стоящих теперь лицом к реке Камо. Все здания на восточной стороне Понтотё оборудованы террасами, обращенными к реке. Это просторные деревянные помосты, в теплое время года увешанные бумажными фонариками, где выступают гейши. Лето в Понтотё слывет лучшим временем года. Прохладный ветерок покачивает яркие бумажные фонарики, а вечерняя даль разрисована лиловыми очертаниями гор, плавно переходящими в акварельную мягкость серых оттенков. Каждый чайный домик теперь не жалеет денег на кондиционеры, которые куда надежнее обеспечивают прохладу, чем речной ветерок, так что просторные веранды используются уже не так часто, как раньше. Но когда под вечер зной спадает и липкая духота не загоняет публику под защиту кондиционера, фонарики вновь зажигаются, расстилаются циновки и гости чайных домиков выбираются на воздух.

Понтотё с его хрустально чистой рекой и видом на горы, дымчато-красные весной, ярко-зеленые летом и в пунцовых листьях клена осенью, служит дивным местом для отдыха и развлечений, равных которому трудно сыскать. Также здесь находится огромный храм Гион. В его честь называется община гейш, расположенная поблизости от святилища, а Понтотё находится в нескольких минутах ходьбы через мост Сидзё. Японские храмы, особенно такие, как Гион, всегда привлекали массу паломников, которые не считали зазорным после богомолья предаться более земным радостям в расположенных рядом увеселительных заведениях. В Японии многие городские кварталы и районы сельской местности вблизи храмов и других святых мест открывали заведения с хорошенькими девушками, которые подавали богомольцам питье и еду. Со временем стихийные поселения превращались в места обитания гейш.

Легальная проституция

В эпоху Эдо (1600–1867) всякие зрелища и увеселения, особенно с участием женщин, подлежали строгому правительственному контролю и надзору. Проституция была допустима, но при условии получения официального разрешения и под наблюдением властей. Нелегальная же торговля любовью, которой занимались подпольно или просто из любви к искусству, всегда была головной болью для властей предержащих. Но, как можно наблюдать повсюду, несмотря на гонения, презренное занятие так и не удалось искоренить. Власти время от времени накидывались на таких проституток с жесткими репрессиями; в зависимости от того, откуда дули ветры общественной морали, отлавливались любительницы нелегального промысла или массово изымались ранее выданные разрешения у проституток из кварталов. Задержанных женщин загоняли в Симабару, так называемый лицензированный квартал Киото, где проституция существовала официально.

Симабара, как и аналогичный квартал Ёсивара в Эдо (прежнее название Токио), просуществовавшая до 1957 года, находилась на окраине города. Ее обитательницы делились на несколько четко разграниченных сословий и содержались в изоляции друг от друга и от остального мира. Обитали они за высоким забором, и жизнь их была строго регламентирована. Так японский сёгунат пытался удержать в руках бразды регулирования общественной морали. Кроме непосредственно проституции к строго определенным местам приписывался и ряд других женских занятий в области развлечения и обслуживания. Ремесло гейши относилось к числу именно таких. Вступление в сексуальные отношения с клиентами гейшам запрещалось.

Различия между проституткой и гейшей существуют испокон веков. Теоретически гейша никогда не считалась проституткой, но жизнь далека от теорий и правительственных уложений. «Сначала пусть раздвинет ноги, а потом послушаем голос» – так шутят над гейшами в заведениях самого низкого пошиба. Однако настоящее представление гейш не предполагает секса в конце сеанса, и знание «сорока восьми поз» не входит в ее творческий репертуар.

Профессионалками в области секса выступают юдзё, японские куртизанки. При посвящении в токо но хиги, тайное учение спальни, юную юдзё детально и на практике обучают ублажать мужчин в постели – вызывать у них скорый оргазм и самой изображать высшую степень наслаждения. К тому же жрице любви надо уметь беречь свои силы, и юдзё гордятся своими способностями в этой области. Лобковые волосы у них тщательно выщипаны и подстрижены, и опытный повеса по одному взгляду на то, как юдзё ухаживает за интимной зоной, способен определить ее сексуальные достоинства.

У японцев XII–XVIII столетий секс с женой служил для получения потомства, а с куртизанкой – для удовольствия. Существует такая пословица: «Птичка в клетке (речь о юдзё), что поет по ночам, выше ценится», однако «ночное чириканье» (подразумевается оргазм) в родном доме не приветствовалось.

Юдзё, разумеется, хорошо знали, что жженый тритон, угри и корни лотоса служат надежным афродизиаком, а кольца беш де мэр (морских слизняков, отвратительных не только на ощупь, но и на вид), надетые на пенис, действуют не хуже презервативов с усиками. Но с точки зрения технологии секса, известной в Америке к 1980-м годам, ничего особенного секреты юдзё не предлагают. Например, существенным вкладом японских куртизанок в сокровищницу эротического стимулирования считается их виртуозно возбуждающее умение касаться губами губ, которое у японцев именуется сэппун, а у нас называется поцелуем.

Лишь немногие из долгих часов, что мужчины в прежние времена проводили в кварталах удовольствий Ёсивара, посвящались сексу. Остальное время отдавалось общению – дружеским застольям, поэзии, щегольству, пению, танцам. Притягательность Симабары и Ёсивары заключалась в романтике, изяществе и наслаждении, процветающих в единственном месте, где значение имеют не жестко закрепленные социальные классы феодального общества, а деньги, личное обаяние и ум.

Гейши-мужчины

На сцену в ходе подобных увеселительных вечеров с участием юдзё первые гейши вышли в самом начале семнадцатого столетия, и были они… мужчинами. Их звали шутами (хокан) и барабанщиками (тайкомоти). Они смешили своей веселой болтовней и сальными шутками юдзё и их клиентов. Это были комедианты и музыканты, ставшие неотъемлемой частью застолий и вечеринок. В 1751 году посетители одного из борделей Симабары с удивлением обнаружили, что в их развеселое общество гордой походкой вступила барабанщица-женщина – онна тайкомоти. Она получила название гейко, как по сей день называют гейш в Киото. Через несколько лет свои «шутихи» появились в Эдо. Там их стали называть онна гейша, гейша женского пола[11]. К 1780 году гейши-женщины по численности перегнали мужчин, и последних стали называть отоко гейша. К 1800 году ремесло целиком отошло к женскому полу.