Синтетическая любовь

Кайя Белая

Синтетическая любовь

ПРОЛОГ

Понять, что к тебе относятся не так, слишком просто! Взгляд, жест, с неправильной интонацией произнесённое слово, движение воздуха! Я чувствую, я понимаю! Отчего в горле собирается мерзкий комок, опускающийся медленно по гортани в грудь, распирает и причиняет дискомфорт.

Глоток воды, бокал вина, улыбка, шутка – всё это не спасёт вас от жадных до сплетен языков. Они жаждут подробностей, грязи, им не важна ни ваша, ни чужая правда. Они хотят вас распластать, препарировать, как жабу на уроке биологии, но найти всё самое сокровенное, спрятанное в недрах.

Всё это даст вам чёткое понимание, где вы находитесь в этой иерархии, на какой ступени стоите вы, а на какой ваша жизнь. Что для них интересней?

Вы сами или ваши внутренности? Вы поправились или похудели, купили новое платье или пришли в старых брюках, надели бабушкин жемчуг или прячете пистолет в ножной кобуре, извращенец или богобоязненный человек, верный отец семейства или вечный изменник, всю жизнь ищущий свою женщину, – всё это неважно, если вам можно перемыть косточки. Перемыть и пересчитать смачной, сочной, сладкой, сахарной, как тайское спелое манго, сплетней!

Глава 1

Комната. Белый тюль разлетается на тёплом летнем ветру, легко покачиваясь, как парус кораблика. В моих руках запотевший хрустальный бокал на длинной тонкой ножке, пузырьки шампанского слишком весело пляшут в нём. Поджала губы; сейчас бы рома. Тогда этот вечер был бы определённо приятней, для меня так точно. Мои родители устроили очередную вычурную вечеринку. Я даже не спрашивала повод, их слишком много, чтобы упомнить все, но я обязана быть здесь. Моя мать странная женщина, любящая демонстрировать меня своим и отцовским друзьям, как породистую кошку на выставке – вдруг в этот раз кто-то соблазнится. Пусть и не моей неземной красотой, возможно, наследством, а у меня оно не маленькое, ну на худой конец тем, что я спасатель. На слове «спасатель» я улыбнулась, вспомнив, как скукоживается от брезгливости мамино лицо.

– Вспомнила мамино лицо при упоминании твоей работы? – Мужской приятный тембр вызвал у меня самые тёплые чувства.

– С чего это вы, мистер, решили, что у меня нет других поводов улыбаться?! – Я повернулась лицом к говорившему. – Во всей красе, братец? – Мой старший брат, в отличие от меня, был слишком привлекательным, чем бессовестно пользовался, и пока обиженных сторон нет. Безусловно, в эти ряды не входила наша родительница. Парень был среднего роста и не так широк в плечах, как предпочитала я, но брюнетом с коротко стриженными волосами и льдисто-голубыми глазами, обезоруживающей улыбкой, отменным чувством юмора, верным другом и лучшим старшим братом. Мне с ним очень повезло, и я его любила до щемящей нежности в груди – и он тоже этим пользовался. Тео притянул меня в крепкие объятия. Я глубоко вдохнула знакомый с юного возраста терпкий запах туалетной воды. Спустя столько лет он её не поменял. Мой братец постоянен даже в таких мелочах.

– Ты бросила меня вчера одного, и утром мать устроила мне истерику, ведь на первой полосе я был один как перст, а должен был быть с сестрой! – Я знала, что он улыбается. – Ты мне должна, я сказал, что у тебя разыгралась мигрень, – выпустив меня из медвежьего захвата, сообщил Тео.

– Мигрень? Серьёзно? – удивилась я его красивой лжи. – И в приглашении не было сказано приходить с сестрой, там было написано «плюс один», – смерив брата нарочито суровым взглядом, щёлкнула его по носу.

– Я устал от этих размалёванных куриц, которых только и заботит фирма платья и сколько нулей на моих банковских счетах, – вздохнул Тео, обведя взглядом присутствующих людей. Я ему сочувствовала, ведь он находился на этом приёме ровно по той же причине, что и я, хотя его персону мама сватала не так откровенно, ведь он был востребован среди женщин, и он был мужчиной.

– Так женись! Посмотри, сколько тут готовых сию же секунду стать миссис Сорос. Посмотри на их голодные взгляды, они же фактически тебя раздевают, – подтрунивала я над ним.

– Как ты это терпишь, Роуз? – Полным именем брат называл меня редко, только когда был зол, или когда был ЗОЛ. – Я поговорю с матерью, чтобы она прекратила эти смотрины! – всё ещё всматриваясь в толпу, словно ища кого-то, уверил меня Тео. – И единственная женщина, которую я готов любить и терпеть, – это ты! – заявил он, вернув взгляд ко мне и заправив за ухо короткие волоски, которые опять выбились торчащим сеном из наспех сооружённой причёски.

– Не злись на неё. После того, как отцу поставили диагноз, её мания выдать меня замуж вышла на новый уровень, возможно, ей так легче справиться с ситуацией. Просто женись поскорей, и она на какое-то время выпустит меня из своего поля зрения.

Тео ухмыльнулся.

– Отец не умирает – это обычный артрит. Ты единственная, на ком я готов жениться. – Я хлопнула его ладошкой по плечу, чтобы прекратить эти нелепые замечания, которые Тео любил отпускать. Не хочу, чтобы кто-то услышал подобное. Не желаю опять стать центром внимания жёлтой прессы, куда я периодически попадаю, и угодить под перо матери тоже не хочу. Я с таким трудом избавилась от её контроля после… Ухватившись за плечо Тео и глубоко вдохнув, я растянула в естественной улыбке нервно дрогнувшие губы.

– Мы брат и сестра, бессовестный! – притворно возмущённо заметила я. – И что скажут люди? – озвучила я любимый мамин вопрос, с которым жила сколько себя помнила.

– Мы не брат и сестра! И мне плевать, что скажут люди! Я получаю наслаждение только от мысли об этом. – Я отпрянула от Тео слишком резко. Он был серьёзен, и моё сердце дёрнулось судорожным биением. – Представь, что будет с мамой?! – Я прыснула от смеха, и Тео меня поддержал. Он мог носить разные маски, но не рядом со мной. Он слишком меня любил, чтобы обманывать, даже в мелочах.

С того времени, как я появилась в их доме, он взял на себя невероятную ношу – опекать и оберегать меня от всего или почти от всего. Мне было два, когда я перешагнула порог этого огромного дома, и Тео стал моим миром, моей любовью на века, моим старшим братом. В свои четырнадцать он слишком по-взрослому смотрел на мир и рассуждал о серьёзных вещах, как о самом пустячковом деле. Тео рано начал заниматься делами компании наших отцов. Его родители дали мне многое, и я была благодарна, старалась быть послушной, не нарушать правил дома, соблюдать этикет, посещать с мамой чайный дом несколько раз в месяц и светить лицом на мероприятиях, где я обязана была быть, для имиджа фармацевтической компании, созданной моим биологическим отцом и отцом, который меня вырастил. Но различия между нами бросались в глаза слишком остро. В высшем свете не принято обсуждать такие вещи, но за закрытыми дверями остановить сплетни невозможно. В подростковом возрасте Тео часто влипал в драки, ведь дети, слушая разговоры взрослых, непременно начинали обсуждать это и в школе. И я чувствовала себя неуютно от того, что у него неприятности из-за меня, хотя он ни разу не дал усомниться в том, что это от чистого сердца.

Мне было семь – это был первый день в школе, мама заплела мне два хвостика, перетянув их красными шёлковыми лентами, мои волосы цвета морского песка смотрелись ярче с алым блеском. Мы купили юбочку в красно-синюю клеточку, синий джемпер, лаковые туфли и белые гольфы. Когда мама меня одела, я не могла оторваться от зеркала, крутилась и крутилась вокруг своей оси, заворожённо наблюдая, как юбочка пляшет в танце, кружась вместе со мной. Я была похожа на манекен в витрине дорогого бутика детской одежды. Я была красивой и идеальной.

День был сложный. Ребята в классе уже давно знали друг друга, подготовительная группа их сплотила; с новенькими почти всегда поступают одинаково, а в том обществе, где росла я, всё было чересчур. Тебя пытаются притеснить и указать место в иерархии, и наличие денег или брендовой шмотки тут тебе не поможет. Я была просто ребёнком, который был рад первому дню в школе, а мне пришлось отстаивать себя, одной против всех. И я сделала это как умела, или как учил Тео. Он сам окончил эту школу и был в этой иерархии на пике – и знал, с чем мне придётся столкнуться.

Водитель высадил меня у двери чёрного хода. На кухне кипела работа. Я любила проводить здесь время, где всегда было тепло и пахло сдобой. Скинув рюкзак с плеч, я бросила его посередине кухни и, открыв холодильник, вынула банку шоколадного мороженого и со злостью захлопнула дверцу.

– Ох, господи Боже! – воскликнула кухарка Мэгги, наконец-то обнаружившая моё появление. Увидев мой плачевный вид, она всплеснула руками. – Что, ради всего святого, с вами случилось? Что за вид? Что скажет матушка, когда вас увидит? – закудахтала она вокруг меня. Забравшись на барный стул, я откупорила банку с мороженым. – Я надеюсь, вы не собираетесь есть пальцами, мисс?! – Она укоризненно посмотрела на меня, ожидая моментального подчинения из страха быть пойманной на нарушении правил, установленных в этом доме.

– Я больше не пойду в школу! – громко выкрикнула я, сдерживая горячие слёзы.

– И позвольте узнать, почему? – Она упёрла руки в бока. – Предпочитаете остаться неучем и пойдёте подметать улицы? – настоятельным тоном вещала Мэгги, стараясь разговорить меня.

– Мне не нужно работать, у папы миллион денег! – не сбавляя обороты, кричала я.

– Деньги имеют свойство заканчиваться, мисс! И вы же не хотите зависеть от кого то или старенькой женщиной сидеть на шее у папы? Вы же, верно, мечтаете кем-то стать? – миролюбиво уточнила Мэгги, пытаясь тем самым сбавить мой пыл, но злость кипела во мне и желала найти выход. На кухонном столе стояла хрустальная, на тонкой ножке, ваза, доверху наполненная свежеиспечённым печеньем. Толкнув её, я не знала, на что рассчитывала. Может быть, что мне станет лучше, а может, что всё станет ещё хуже после лекции от мамы, которая, несомненно, будет итогом сегодняшнего дня. Я видела, как ваза скользит по каменной столешнице, вот она уже на краю, мои уши заложило от звука разбившегося стекла. Мне хотелось, чтобы весь мир слышал, как мне больно, так же оглушительно, как разбитое вдребезги стекло. Мэгги, округлив глаза от ужаса, застыла, приоткрыв рот буквой «О».

– Мэгги? – Мужской мягкий тембр летел по коридору, что вёл на кухню, и я знала, что мой рыцарь закроет меня от всего плохого. – Мэгги, у тебя всё хорошо? – Моя спина напряглась, и я вытянулась как струна. Мэгги попыталась натянуть улыбку, но выглядела она странно. В кухне повисла тишина. – Зо? – удивлённо воскликнул Тео. – Ты уже вернулась? Почему не зашла? – Я не двигалась, уткнувшись лбом в столешницу. – Зо? – Я слышала его шаги, он подходил всё ближе, под подошвой его ботинок хрустели осколки. – Что за… Мэгги, что случилось? – напряжённо спросил Тео.

– Мистер Сорос, сэр, я… Я… простите, сэр! – лепетала Мэгги, а я всё ещё не поднимала лицо.

– Это я разбила, – удручённо призналась я в совершённом преступлении, оторвав голову от холодного камня стола. Тео замялся на секунду, всматриваясь в моё лицо. Под его пристальным взглядом мой подбородок задрожал, и по щекам потекли злые слёзы, давно стоявшие в глазах. Порез на щеке защипало.

– Зо! – Он шагнул ко мне, не обращая внимания на стекло. – Что с тобой, милая? Кто это сделал? – Его глаза бегали от разбитой губы к оборванному рукаву джемпера, перекособоченным хвостикам и ссадине на скуле и я раскисла, как шоколадное мороженое. – Что, Зо? Скажи что-нибудь, не молчи! – Тео бережно промакивал мои слёзы белоснежным носовым платком с монограммой. Я бросилась брату на шею, всхлипывая и икая.

– Они сказали, что я чужая… не твоя… подкидыш… не родная, – бубнила я в его плечо, чувствуя его тёплые руки, крепко обнимающие меня.

– Родная, самая что ни на есть родная, роднее всех вокруг! – утешающе шептал Тео.

– Правда-правда? – шептала я, вытирая нос о его выглаженную рубашку. Тео отстранил меня от своего плеча, заглядывая мне в глаза.

– Клянусь, милая, ты самая родная и любимая девочка на всём белом свете! – Он поцеловал меня в кончик носа.

– И даже любимей, чем Стеф? – всё не унималась я, требуя новых подтверждений его любви ко мне.

– Зо, ты не сравнишься и с миллионом таких, как Стеф, никто и никогда не сравнится с тобой. Ты только мне верь! Ну-у-у, – Тео пощекотал меня под подбородком, – улыбнись мне. Я весь день мечтал о твоей улыбке. – Но мне улыбаться не хотелось. – Может, блинчики заставят эту милую мордашку повеселеть? – Он выжидал секунды. – Или вафли?

– С шоколадным мороженым, – согласилась я, и Тео улыбнулся, когда понял, что буря отступила.

– С чем захочешь, милая, только не плачь! – Брат крепче прижал меня к себе, и я стиснула его в ответных объятиях, насколько хватало сил. – Мэгги, можно нам вафли с шоколадным мороженым, в кабинет, пожалуйста?

– Конечно, сэр! – наконец-то отмерла Мэгги, согласившись с просьбой Тео. Он развернулся, чтобы уйти, и стёкла всё ещё трещали под его ботинками.

– Мэгги, прости за вазу! – громко сказала я.

– Ничего, мисс, – её губ коснулась кривая улыбка. – Надеюсь, больше это не повторится.

Вафли были вкусные. Тео с любовью наблюдал, как я уплетала их, попутно ковыряя мороженое пальцем. В ту модную школу я больше не вернулась, но языки людей сложно остановить, особенно если они хотят открыть такую важную, по их мнению правду. Тео не мог закрыть рот всем и уберечь меня от этого мира. И когда я поняла, что готова услышать правду, я пришла к Тео, и он не стал скрывать от меня ничего. Мои родители и родители Тео были партнёрами по бизнесу и очень давними друзьями. Их жизнь была как с картинки журнала – приёмы, большие дома, отдых на курортах, бриллианты, миллионные счета, – пока их пути не пересеклись с интересами конкурента. И вроде бы всё решилось без потерь для всех сторон, но спустя время мои родители погибли, и меня привезли в дом к Тео. Его родители значились опекунами в завещании моих родителей. Вот, собственно, и вся история моего появления в жизни Тео. С тех пор он ни разу и словом не дал мне почувствовать себя чужой, нелюбимой или обделённой вниманием. В моей жизни всё было по первому классу, всё самое лучшее – и брат у меня был самый лучший.

Глава 1.1

Я моргнула, возвращаясь из воспоминаний о днях, когда жизнь не казалась такой запутанной и сложной, и всё можно было сгладить вафлями и шариком шоколадного мороженого. Мой герой всё так же с нежностью смотрел мне в глаза и улыбался.

– Я тебя люблю! – Я припала головой к его груди в поисках теплоты, которую и не нужно было требовать. Тео всегда был щедр на объятия. Он крепко меня обнял, поцеловав в макушку.

– И я тебя люблю, Зо, больше всех на свете! – В этот момент тело Тео окаменело. – Там родители Майка! – Я вздрогнула, услышав имя, которое было под запретом между нами.

– Чёрт! Я чувствовала, что не стоит приходить, – я попыталась выпутаться из его рук.

– Ты не должна чувствовать себя виноватой. Он взрослый человек и все решения принимает сам.

Я отошла от Тео на шаг.

– Принимал, Тео, принимал! – прошипела я, хмуря брови. – Ты всё время говоришь о нём в настоящем времени. – Тео поморщился.

– Прости, я никак не привыкну, – он погладил меня по щеке. – Прости! – Его глаза уже смотрели не с нежностью и теплотой, а с жалостью. Ненавижу этот его взгляд, от которого так тошно становится, что хочется вмазать по его красивому лицу.

Обстановка в комнате изменилась. Я чувствовала множество взглядов на своей спине, и те, кто был знаком ближе с нашей семьёй, смотрели с сожалением и жалостью, а те, что были на стороне семьи Майка, – с ненавистью и презрением. Такое общество – как волчья стая: как только почуют кровь, тебе не жить.

– Мне стоит уйти, не хочу очередного скандала.

Тео впился пальцами мне в плечи, пригвождая к месту.

– Ты не должна прятаться и бежать из собственного дома! Давай я выпровожу их?! – Я ухмыльнулась его дерзости. А это именно дерзость. Мама не простит ему этого. Мой рыцарь, всегда готовый рубить за меня головы, или во имя меня.

– Это приятно, правда, но я пойду попрощаюсь с мамой и поеду домой. Мне завтра на смену. – Тео возмущённо вздёрнул одну бровь.

– Не лги мне, Зо, я знаю, что сегодня ты с суток! – Ничего от него не скроешь.

– Я пойду, – поцеловав его в щёку, я помахала на прощанье. – Спокойной ночи!

Мама нашлась во дворе. Вот в ком есть элегантность и грация во всём, до чёрных как нефть кончиков волос на голове. Мне никогда не дотянуться до неё. Сколько бы она ни билась со мной в юности, я была как деревянная кукла, о чём она всегда говорила. Единственное, что я умела делать хорошо, – это улыбаться красиво, даже когда вместо солнечного сплетения у тебя сквозная дыра. Мама нежно улыбалась гостям, её мелодичный смех разливался в сумерках, как трель птички. Её всегда ровная спина с красивым прогибом в пояснице никогда не сутулилась, и на её теле не было ни одного лишнего грамма жира. Она посещала косметологический кабинет несколько раз в неделю, благодаря чему её идеально гладкий и блестящий лоб не выдавал её возраст. Белая кожа без единой веснушки и полное отсутствие второго подбородка всегда подкидывали мне идеи, что, возможно, она инопланетянка. Мама занималась теннисом, но не для удовольствия, как часто она подмечала, когда я начинала страдать, что вынуждена быть её партнёром, а для статуса, и, конечно, она состояла в чайном клубе, где все дамы, скалясь во все свои фарфоровые зубы, рассказывали друг другу секреты и не только. При виде меня радушная улыбка пропала с маминого лица, как будто ластиком стёрли. И уголки губ, всегда накрашенных помадой в тон её любимого сорта вина Каберне Фран, опустились вниз.

– Уже уходишь? Но ещё нет и девяти! – возмутилась мама, осмотрев меня с ног до головы – проверяя мой вечерний туалет и сочетаются ли украшения с платьем.

– Прости, мам, но мне пора. Утром на смену, – применила я свой вечный шах и мат, которому она не знала, как сопротивляться. Она сдержала гримасу недовольства, хотя мышцы на лице дрогнули, и я получила лёгкое удовлетворение от этого.

– Дорогая, может, в следующий раз я подберу тебе туалет? – Это был тонкий намёк на то, что я промахнулась с выбором. Мама отстранилась от меня и бросила взгляд за моё плечо. – Дональд, Джилл, – натянуто улыбнулась она, бегая взглядом между мной и ими. Глубоко вздохнув, я повернулась лицом к тем, от кого хотела сбежать. Внутренне подобралась, приготовившись снести оскорбления с улыбкой, как требовала мама. Дональд сжал руку Джилл.

– Добрый вечер! – как можно более бесцветно сказала я, чтобы не спровоцировать чем-то женщину, но это не помогло. Лицо Джилл исказила гримаса гнева и отвращения. Её верхняя губа дрогнула как от судороги.

– Добрый вечер? – прошипела она.

– Джилл, не нужно, милая! – пытался успокоить её нарастающую истерику муж. Дональд поймал мой взгляд и сконфуженно улыбнулся, словно извиняясь за то, что сейчас будет.

– Я уже ухожу, хорошего вечера! – поторопилась я отметить своё отступление и поняла, что промахнулась. Чёртово хорошее воспитание! Почему не промолчать, Зо?

– Она… она мне желает хорошего вечера… когда мой сынок, мой прекрасный мальчик, – она проглатывала слова, подбираясь ближе ко мне, – гниёт в земле! По её милости! – громко выкрикнула Джилл. С её губ сошла краска, руки дрожали. – Ведьма! – прорычала она, сверкнув глазами. – Это ты свела его с ума… ты… ты не спасла его, ты… – Она хватала ртом воздух.

– Мне очень жаль! – в тысячный раз я повторяла эту фразу, глядя в глаза этой женщине. Её глаза расширились, рука взметнулась в мгновенье к моему лицу. Это моя не первая пощёчина, но она оказалась больней всех предыдущих. Все давно забыли о своих беседах и тревогах, сейчас всех волновала очередная сплетня. Скандал, который можно будет обсасывать, как кости шакалам, пока языки не сотрутся в порошок.

Я чувствовала, как горят мои щёки. Я знала, что сейчас выгляжу непрезентабельно, за что потом буду выслушивать кучу эпитетов в свой адрес. По маминым понятиям, я должна стоять с прямой спиной, гордо поднятой головой, сохраняя намёк на сочувствующую улыбку. Но я не она, и все это прекрасно понимали; возможно, если бы я была действительно её дочерью, я унаследовала бы её стержень. Но я была слаба и проигрывала в этой битве с чувством вины снова и снова.

– Не говори, что тебе жаль! – прорычала Джилл. – Будь ты проклята! – Она плюнула мне под ноги и отступила, часто дыша. Я не понимала горя этой женщины, но мне было стыдно и унизительно, что я была ему причиной. И мне не нужно было её проклятье, я уже проклята.

– Роуз! – наконец подала голос мама. – Я думаю, тебе пора! – сказала она, как отрезала. Обойдя супружескую пару, я удалялась от шепотков и острых взглядов, пересекая гостиную, наполненную всё теми же любопытными людьми.

– Зо! – окликнул меня брат, когда моя рука уже легла на дверную ручку.

– Я уже ухожу!

– Даже не попрощаешься? – видимо, Тео ничего не слышал; это хорошо, не хочу, чтобы ему опять пришлось разбираться хоть с чем-то, что касается меня. С него достаточно.

– Я тебе позвоню! – упорствовала я и потянула дверь на себя, но Тео меня не отпускал, придерживая за плечо. – Тео, – как можно нежнее прошептала я, – я устала. Тяжёлая смена. И поменяй рубашку, матушка будет в истерике, – быстрым движением поцеловала его в щёку и, не дав ему времени меня задержать, покинула резиденцию родителей.

ГЛАВА 2

За два года я столько раз погружалась в меланхолию и терзания, что сбилась со счёта. Я понимала, что ничего из этого не даёт мне умиротворения или спокойствия, и всё, что меня держало на острие ножа, на котором я балансировала, – работа. Там я не позволяла себе расхлябанности и пустых мыслей. Там я выматывалась настолько, что всё, чего я хотела, приходя домой, это спать. Я проработала с психоаналитиком все возможные варианты развития моей жизни. Плохой, очень плохой и совсем, совсем плохой. И ни в одном из этих вариантов я не видела себя без лучшей пожарной части и моей бригады. Это мой якорь. Не Тео и его любовь ко мне, а тяжёлые сапоги пожарного и топор в руках – вот что не давало мне окончательно сойти с ума.

В части я не была наследницей миллионов и владелицей аптек и фармацевтических заводов, там я не была куклой, выставленной мамой на торги в брендовой шмотке с последнего показа в Париже. Там я была надёжным плечом. Напарником, тем, кто отдаст себя для спасения жизни. Я была лейтенантом, заплетающим две косички под жаропрочную балаклаву, и тем, кто шёл первым в горящий дом. Я была своей среди своих.

И сейчас в дорогом платье и в машине с личным водителем я мчалась по городу домой, мечтая оказаться в части, надеть государственную форму из полиэстера и лечь спать на скрипучую кровать, и ощутить себя счастливой и нужной.

– Стивен, спасибо за приятную поездку, спокойной ночи! – попрощалась я с водителем, остановившим машину у прозрачных дверей стеклянной башни.

Мне нравилось тут жить. Я любила неуёмный, не сбавляющийся темп города, и Сент-Джонс в любое время суток был у меня как на ладони. Мне нравилось находиться в центре. До парков и книжных рукой подать, и до работы не так далеко. Тео настоял, чтобы я купила квартиру именно в этой башне. Его аргумент был в пользу близости расположения башни от его офиса. Он частенько заезжал просто так, попить кофе, перекусить, сходить в душ или переночевать в гостевой спальне, потому что ехать в мою квартиру было ближе, чем в его загородный дом, который он, кажется, игнорировал специально из-за одиночества.

Когда я прочитала договор о покупке, я поняла, почему Тео настаивал именно на этой квартире, хотя всё ещё считала, что это была лишняя перестраховка. К чему мне пуленепробиваемые окна, если она находится на тридцать пятом этаже? Кто, а главное – как и зачем захочет в меня стрелять? Бронированная дверь – к чему она? Охрана – ну, тут я согласна, хотя то, насколько она была тут натаскана, мне ни к чему. Я не хранила в квартире никаких бумаг или драгоценностей – за всем этим следил Тео; и ярых поклонников, сторожащих меня у входа, тоже нет. Даже несмотря на моё внушительное состояние, жениться на мне никто не хочет (я улыбнулась про себя). Почему-то в этот момент представился юноша со смущённой улыбкой и робким взглядом. Худенький, растрёпанный, в нелепой рубашке в мелкий горошек и с видавшим виды букетиком цветов. Он дежурит у дома и ждёт меня, чтобы признаться в чувствах строчками Бернса. «Моя душа летит, спеша, летит к любимой Джин». Бернса! О чём ты мечтаешь, Зо! Это у тебя ломятся полки от книг, в которых ты живёшь. Когда ты последний раз встречала человека, который хотя бы в мыслях задумывался о возможности читать стихи, а уж о том, чтобы знать их наизусть… Я остановила себя прежде, чем мои мысли убежали дальше, чем следует, и на гудящих ногах не спеша зашагала ко входу, где меня встречал консьерж Дональд.