Серые люди

Александр Трогон

Серые люди

Пролог

Лето 1911 года, Италия

На железнодорожной станции творилось необычайное столпотворение. Духовой оркестр играл бравурный марш, создавая атмосферу праздника. Модные дамы в эффектных дорожных нарядах и шляпках невероятных фасонов прогуливались по станции, не торопясь забраться в душные вагоны и демонстрируя свои обновки, пошитые по последней европейской моде специально, чтобы перещеголять тех, кто также согласился выложить кругленькую сумму и отправиться в путешествие на север страны по маршруту, проложенному сквозь с пафосом разрекламированный тоннель, пробитый в горах Ломбардии. Их надменные спутники в котелках и соломенных канотье потихоньку утирали пот батистовыми карманными платками с вышитыми на уголке ткани монограммами и мечтали поскорее рассесться по местам и дождаться, когда вагоновожатый принесет прохладного лимонада – этот замечательный летний день выдался особенно жарким.

Суетливые провожатые на перроне пытались справиться с наплывом важных гостей, приглашенных железнодорожной компанией совершить турне из Вечного города в столицу Ломбардии на самом современном и комфортабельном поезде, предназначенном исключительно для удовлетворения потребностей аристократии и стремящихся быть причисленными к ней нуворишей. Туда-сюда сновали носильщики, навьюченные гроздьями чемоданов, баулов и дорожных несессеров.

В общую какофонию звуков, царящих на станции, вплеталось капризное хныканье ребенка, которого тащила за ручку степенная няня в строгой белой блузке с высоким воротником, наглухо застегнутой на все пуговицы. Теряя терпение, она уговаривала очаровательного розовощекого малыша не пугаться гигантского пыхтящего паровоза, время от времени выпускающего во все стороны клубы сизоватого пара.

– Витторио, ты должен быть храбрым мальчиком, – менторским тоном произнесла няня. – Сейчас ты прокатишься на этой большой прекрасной машине, а в награду получишь вкуснейшее пирожное.

Мальчик пытливо посмотрел на нее, поджав губы, словно оценивая, можно ли верить словам взрослого, а затем согласно кивнул, смешно тряхнув своими темно-русыми кудряшками.

Здесь же, рядом затявкала ручная собачка, удобно устроившаяся подмышкой у своей импозантной хозяйки. Та маленькими, но уверенными шажочками в остроносых дорожных туфлях на устойчивом каблуке пробиралась сквозь толпу в направлении подножки сияющего свежей краской вагона. Ее опередил высокий франтоватый джентльмен, опирающийся на лакированную трость с позолоченным набалдашником. Легко схватившись левой рукой за поручень, он вскочил внутрь, прижимая к себе другой рукой пузатый кожаный саквояж явно ручной работы.

Наконец гвалт человеческого многоголосья взорвал истошный свисток кондуктора, возвещающий о том, что поезд отправляется. Гигантские спицы паровоза медленно пришли в движение, из трубы в голубеющее итальянское небо вырвался столб дыма. Поезд тронулся, постепенно набирая обороты, унося в неизвестность предвкушающих незабываемую поездку пассажиров. «Чу-чух, чу-чух…» – весело и слаженно громыхали колеса, задавая равномерный ритм движению.

Разряженная компания заняла свои места в отделанных лакированными деревянными панелями купе, устроившись на удобных мягких диванах и прильнув к большим панорамным окнам, любуясь проплывающим мимо средиземноморским пейзажем – полями созревшего подсолнечника, поворачивающего свои круглолицые головки в сторону солнца, высящимися конусами зеленеющих кипарисов и ухоженными оливковыми рощами.

Руководство железнодорожной компании обещало, что поездка не будет излишне утомительной и займет всего несколько часов. По коридорам вагонов заскользили услужливые кондукторы в строгой униформе с начищенными до блеска медными пуговицами, разносящие вино и закуски. Пассажиры возбужденно переговаривались, обсуждая, чем еще планируют удивить их искушенный вкус.

Пыхтя и отдуваясь, паровоз упрямо несся по рельсам, неумолимо приближаясь к темнеющему жерлу тоннеля, стрелой проходящего сквозь каменную толщу и протянувшегося чуть более на полмили вперед. Котел грозно шипел, пожирая исправно подбрасываемый в топку уголь. Перед тем, как нырнуть в зияющий проем тоннеля, машинист притормозил, тревожно всматриваясь в чернеющую глубину подземного пространства. Внезапно его что-то сильно обеспокоило, и он окликнул кочегара –молодого жилистого мужчину в лихо заломленной на макушке кепке. Выглянув из кабины, машинист ткнул пальцем, указывая на странный туман, окутавший железнодорожный путь.

Вооружившись тяжелым разводным ключом, кочегар спрыгнул вниз и, неспешно переставляя свои длинные ноги, двинулся навстречу удивительному явлению. Вплотную подойдя к границе между залитым дневным солнцем въездом в тоннель и его мрачным чревом, парень протянул перед собой руку. Мозолистая, почерневшая от копоти ладонь ощутила нечто вязкое. Большой фонарь паровоза пробил сумрак на пару метров и утонул, погаснув в этой загадочной кисейной субстанции, напоминающей густой молочный туман. Кочегар сделал еще один несмелый шаг вперед. Вздох облегчения вырвался у него из груди. Стена мистического тумана на поверку оказалась лишь узкой завесой, за которой простирался железнодорожный тоннель, в конце которого отлично просматривалась светлеющая амбразура, выводящая наружу с другой стороны высокой скалы.

Парень махнул машинисту рукой, подавая сигнал, что проезд свободен. Тот, скривившись в недоуменной гримасе, тронул поезд, направив прямиком сквозь трепещущую стену тумана. Несколько взволнованных пассажиров высунулись из раскрытых окон, недоумевая о причинах незапланированной остановки. Однако убедившись, что поезд продолжил свой путь, все успокоено вернулись к приятному времяпровождению и светской беседе.

И лишь один человек не остался в благостном ничегонеделании. Тот самый импозантный джентльмен, путешествующий налегке, резко поднялся со своего места. Галантно извинившись перед благообразной дамой в широкополой шляпе и кружевной блузе за доставленные неудобства, он оставил в купе свой саквояж и, одернув чуть измявшийся от долгого сидения дорожный сюртук, опираясь на свою крепкую трость, спрыгнул с подножки на усыпанную щебнем землю. Остановившись у вагона, джентльмен вытащил из кармана своего безупречно скроенного жилета часы на цепочке и, отщелкнув крышечку, напряженно проследил за положением стрелок на циферблате. Губы его беззвучно зашевелились, отсчитывая ход секунд.

Железнодорожник тоже не спешил забираться обратно в кабину паровоза. Отсалютовав машинисту, он отступил в сторону, провожая заинтересованным взглядом катящийся состав, пересекающий границу сумеречной зоны. Наклонившись, он сорвал пробившуюся сквозь шпалы высокую травинку и засунул ее в рот, перекатывая между зубов.

Поезд в считанные мгновения прошел через пелену тумана, поглотившего его массивное туловище без остатка. Эхо тоннеля повторило внезапно стихнувший стук мощных колес и невыносимо тревожный паровозный гудок, который дал в последний миг догадавшийся обо всем машинист, прежде чем известный ему мир перестал существовать.

Поезд и все его пассажиры исчезли, бесследно растворившись в зыбком тумане.

Вперившись немигающим взглядом в зияющий проем тоннеля, джентльмен как будто чего-то ждал. Вновь посмотрев на часы, он убедился, что минутная стрелка переместилась на несколько делений по кругу и теперь указывала, что с момента, когда паровоз въехал в туман, прошло целых четыре с половиной минуты. На лице мужчины отразилось разочарование. Почти со злостью захлопнув крышку карманных часов, джентльмен вскинул твердый, гладко выбритый подбородок, вымученно улыбнувшись вразвалку шагающему ему навстречу кочегару.

Тот запрыгнул на рельсы и, засунув руки в широкие карманы брюк, двинулся вперед. Подражая канатоходцу, он по очереди переставлял ноги, обутые в смятые рабочие ботинки, сплошь покрытые угольной пылью. Вплотную приблизившись к наблюдающему за его выходкой мужчине, кочегар демонстративно выплюнул тростинку и с некоторым злорадством заглянул в глаза джентльмену.

В следующее мгновение внешность обоих незнакомцев любопытным образом претерпела заметную трансформацию, изменив свои цвет и форму. Зрачки расширились и затянулись матово-бездонной пеленой черноты, а южная оливково-загорелая кожа побледнела, приобретя полупрозрачный жемчужно-серый оттенок.

– Удовлетворены? – невозмутимо поинтересовался молодой кочегар.

– Первая фаза эксперимента прошла весьма удачно, – упрямо процедил джентльмен, словно хотел поспорить с очевидным. – Устройство сработало исправно, вскрыв червоточину именно там, где и было запланировано.

С ловкостью циркового трюкача покрутив в руках трость, он хищно улыбнулся.

Кажется, кочегар был не вполне с ним согласен, однако в дискуссию вступать не стал, что особенно порадовало его старшего партнера.

– Нам пора уходить, – велел джентльмен, и железнодорожник расслышал в его голосе нотки тщательно скрываемого раздражения.

– Как Вам угодно, маэстро, – отвесил шутовской поклон кочегар. – Хотя лично я планирую сюда вернуться. Любопытно будет понаблюдать за толпой бестолковых карабинеров и беснующихся писак-газетчиков, гоняющихся за очередной сенсацией.

– Вы ходите по краю, Рэнн. Такое поведение не допустимо для нас, – достаточно резко отозвался джентльмен.

– Да будет Вам, Исса! – лениво протянул кочегар. – Вы просто злитесь и разочарованы. Устройство сработало только наполовину. Мы оба знаем: у нас снова ничего не вышло.

В ответ джентльмен ожег своего партнера ненавидящим взглядом. Медный кончик его трости опустился на рельсы. Сила удара была так велика, что выбила яркую искру.

Кочегар удивленно поднял одну бровь. Столь бурное проявление эмоций старшего партнера стало для него неожиданностью и одновременно позабавило.

Бросив прощальный взгляд на пробитую в скале широкую арку, молодой человек глубоко втянул ноздрями сухой жаркий воздух. В солнечном мареве особенно бросалась в глаза очерченная игрой света и тени граница между мирами – сущего и потустороннего. Стоит только пересечь ее – и ты уже никогда не будешь таким, как прежде…

Такие или совершенно иные мысли занимали двоих необычного вида мужчин, волею судеб оказавшихся свидетелями мистического исчезновения пассажиров поезда, ехавшего по маршруту Рим-Ломбардия. Одно они знали наверняка: роскошный прогулочный железнодорожный состав никогда не найдет обратного пути домой, навечно заблудившись в сумраке таинственного тоннеля.

Через некоторое время после загадочного происшествия

Поиски, организованные железнодорожной компанией, руководство которой было не на шутку обеспокоено таинственным исчезновением поезда и более ста пассажиров, так ничего и не дали. Карабинеры и служащие железной дороги обследовали каждый дюйм тоннеля и прилегающей к нему территории, но не обнаружили ни единой улики, более-менее внятно объясняющей, что же произошло на самом деле. Паровоз и три подцепленных к нему фешенебельных вагона как будто улетучились, растворившись в воздухе подобно легкому эфиру.

Родственники пропавших людей были безутешны, некоторые потребовали у компании, устроивший это чудовищное турне, внушительную компенсацию. Газетчики шныряли повсюду, умудряясь пробраться за ограждение. То и дело взрывались вспышки и щелкали затворы выставленных на треногах фотоаппаратов.

Выдвигались самые разнообразные версии случившейся трагедии, но ни одна из них не находила своего материального подтверждения, и все участники расследования все больше склонялись к мысли о том, что здесь не обошлось без происков самого дьявола. По этой причине руководство железнодорожной компании прибегло к последней отчаянной попытке отыскать истину, и на место происшествия прибыл известный в Европе физик и спиритуолог, член Королевского общества, господин Уильям Барнетт.

История с бесследно сгинувшим поездом чрезвычайно заинтересовала ученого мужа, и он с особым рвением приступил к исследованию тоннеля. Со знанием дела физик достал из громоздкого чемодана специально сконструированный прибор, предназначенный для улавливания электромагнитных излучений окружающего пространства. Последовательно двигаясь вдоль по тоннелю, ученый проверял показания своего шедевра научной мысли начала столетия и периодически удовлетворенно хмыкал. За ним неотступно следовал важный железнодорожный чиновник синьор Бьянки – постоянно потеющий и шумно отдувающийся усатый мужчина, сильно смахивающий на большую сдобную булку. Присутствие данного человека весьма раздражало физика, но он был слишком хорошо воспитан, чтобы выразить свое неудовольствие назойливым поведением постоянно вертящегося у него под ногами итальянца.

– Каков будет Ваш вердикт, синьор Барнетт?! – заискивающе и одновременно с надеждой в голосе произнес Бьянки, преданно посмотрев на ученого.

– Доктор Барнетт, – бесстрастно поправил его физик.

– Да, да, конечно, мой дорогой доктор! – подобострастно зачастил толстяк. – И все-таки, Вам удалось что-либо обнаружить?

– Определенно, в этом месте произошел всплеск спиритической активности, – авторитетно заявил Барнетт, поглаживая свою седую клиновидную бородку. – Прибор до сих пор фиксирует сильное электромагнитное возмущение, хотя прошло достаточно много времени с момента исчезновения поезда. Полагаю, что ваш поезд столкнулся с полтергейстом, и его утянуло в некий призрачный портал, – убежденно произнес ученый. – В данном случае я бессилен чем-либо помочь. Предлагаю немедленно покинуть сие скорбное пристанище и выйти к свету.

С этими словами Барнетт развернулся. Повыше подняв свободной рукой фонарь, он выставил его перед собой и двинулся в сторону выхода из тоннеля.

Не успел физик сделать и десяти шагов, как заметил застывшего прямо на рельсах железнодорожного пути молодого долговязого репортера в клетчатом жилете и объемной кепке с длинным козырьком. Очевидно, этот беспардонный газетчик незаметно подслушал разговор, ведущийся между ученым и отчаявшимся синьором Бьянки. Парень усердно слюнявил графитный карандаш и делал какие-то пометки в записной книжице. При этом отсутствие мало-мальски приличного освещения нисколько его не смущало, как, впрочем, и громкое возмущенное покашливание заметившего его доктора Барнетта.

Поравнявшись с репортером, физик ожег его яростным, возмущенным взглядом.

– Как Вы смеете шпионить за мной, молодой человек?!

Вместо ответа газетчик вскинул голову и пристально взглянул на Барнетта.

На короткое мгновение эти двое остались наедине. Синьор Бьянка безнадежно отстал и тяжело ковылял по неудобной насыпи, подсвечивая себе под ноги тусклым переносным фонарем. В гнетущей сумрачной атмосфере безлюдного тоннеля Барнетт странным образом почувствовал себя неуютно, встретившись с холодным изучающим взглядом незнакомца.

К своему удивлению, физик отметил совершенно необычные глаза газетного репортера – агатово-черные, выпуклые, как у летучей мыши, и кожу его лица нездорового оттенка остывшего пепла. В довершение ко всему стрелка тонко настроенного электрометра в руках у доктора Барнетта неожиданно пришла в движение и взлетела, как по волшебству, достигнув предела шкалы прибора.

– Голубчик, какая у Вас диковинная аномалия! – вырвалось у физика.

В ответ газетчик иронически усмехнулся и, попятившись назад, бесшумно скрылся во мраке нависающих каменных сводов, оставив ученого гадать, почудилось ли ему, или Барнетт и в самом деле только что повстречался с привидением.

Часть первая

КИМ

ОЖИВШИЕ СНЫ

– Кто они – эти Серые люди?

– Вот Вы мне об этом и расскажите, молодой человек. Смею предположить, что Вы знаете о них гораздо больше, чем готовы в этом признаться.

Сидящий напротив меня низенький, лысоватый, в однобортном бархатном пиджаке и аккуратном галстуке-бабочке мужчина самодовольно улыбнулся и машинально поправил проволочную оправу своих определенно дорогущих очков. Его слова, обращенные ко мне, звучали вкрадчиво, но в каждом из них чувствовался скрытый подтекст. Именно так я представлял себе частного поверенного времен Российской империи, или пожилого профессора, чей проницательный взгляд видит тебя насквозь, а любой вопрос заранее таит в себе подвох.

Помещение, в котором я очутился, напоминало скорее музей, чем жилую комнату. Весь его интерьер был буквально пропитан запахом старины – забившейся в корешки книг пыли, чуть подгнившего дерева и спертого воздуха редко проветриваемого помещения. Окна были занавешены тяжелыми портьерами, подвязанными плетеными шнурами с длинными кисточками на концах. Повсюду присутствовало дерево, очень много дерева – массивные панели, которыми были отделаны стены, кессонный потолок и затейливый рисунок до блеска отлакированного паркета. Все это вкупе создавало впечатление роскошного прошлого, давно вышедшего из моды и отдающего нафталином.

Мягкий свет лился откуда-то сверху, а хрустальные бра искрились, создавая волшебную оптическую иллюзию, подчиняясь общему настрою этой загадочной комнаты. Мой до сих пор не представившийся собеседник сидел напротив за массивным письменным столом из красного дерева, край которого был уже давно изъеден жучками-короедами. Удобно расположившись в высоком кожаном кресле с подлокотниками, заканчивающимися резными набалдашниками в форме головы дикого вепря, он слегка наклонился ко мне, с нескрываемым любопытством разглядывая мою самую что ни есть обычную среднестатистическую физиономию. Его короткие пухленькие ручки спокойно лежали на столешнице, а пальцы оглаживали отполированный до блеска нож для разрезания бумаг с костяной рукояткой, украшенной искусной резьбой.

За спиной моего загадочного собеседника висела старинная медная гравюра с аллегорически мрачноватым сюжетом, от которого, если долго присматриваться, мороз пробирал по коже.

– Вижу, Вас заинтересовал Брейгель-старший, молодой человек? – с интересом прищурился мой любезный собеседник. – Согласитесь, потрясающе тонкая работа! – восхитился «мистер-бабочка» (так я решил его называть про себя). При этом в голосе мужчины просквозила заметная гордость обладателя редкого антиквариата.

Я поежился под его пытливым, искусственно ласковым взглядом и дернул затекшей шеей, изобразив ответный кивок, полностью со всем соглашаясь. Не признаваться же в том, что в лучшем случае мне знакомо только имя художника, и встреча с его работами произошла вот только что, в этот самый момент. В голове тут же завертелся каверзный вопрос: «Неужели это оригинал?» В таком случае мой новый знакомый в бархатном пиджаке и галстуке-бабочке – не только ценитель искусства, но и человек, не стеснённый ни в средствах, ни в возможностях, что делает его еще более опасным.

Между тем мистер-бабочка снова замолчал. Он будто нарочно тянул паузу, вынуждая меня нервничать все сильнее.

Вынужден признаться: на супергероя я ни при каких обстоятельствах не тяну, и почти созрел, чтобы выложить, как на духу, все, что мне удалось узнать за последние несколько дней. Единственное, что меня останавливает от столь опрометчивого шага, это зудящее где-то на подкорке мозга ощущение жуткой несправедливости происходящего. Ведь, в сущности, это я, а не этот странный тип, искал ответы на терзающие меня вопросы. Однако все перевернулось, совершив головокружительный кувырок, и теперь я сижу на неудобном деревянном стуле с высокой резной спинкой и чувствую себя полнейшим дураком, угодившим в примитивную мышиную ловушку.

Меня даже не стали связывать! Наверное, решили, что я не представляю, ровным счетом, никакой реальной опасности. Однако на всякий случай за спиной шумно сопит молчаливый верзила, прожигая мой затылок неприязненным взглядом, недвусмысленно намекающим на то, что я являюсь пленником улыбчивого незнакомца в бархатном пиджаке. Если вы меня спросите, зачем я ему понадобился, то достоверного ответа я пока не знаю, но догадываюсь, что все дело в моем дурацком расследовании.

Теперь я понимаю, что все было предопределено. Каждый сделанный мною шаг вел в эту застывшую во времени комнату на встречу с ее пугающим, хотя и не лишенным своеобразной харизмы хозяином. Сидя друг напротив друга, каждый из нас пытался проанализировать другого, силясь разгадать скрытое и ожидая откровенного разговора, который хотя бы немного приоткроет занавес, за которым спрятана волнующая тайна.

***

Вся эта безумная история началась несколько дней тому назад, когда я случайно отыскал на антресолях у родителей свои старые детские рисунки. Разве я мог тогда предположить, что неуемное желание разгадать зашифрованную в них загадку приведет меня в эту хотя и шикарную, но сумрачную и бездушную комнату.

Впрочем, давайте я расскажу обо всем по порядку.

Итак! С самого детства все привыкли называть меня Ким. Согласитесь – довольно спорный выбор для современного ребенка. Я чувствовал бы себя гораздо увереннее, если бы меня звали Сашей или Андрюшей, или на худой конец – каким-нибудь Альбертом. Но нет же! Выбор пал на библейское имя, хотя я предпочитаю думать, что так меня назвали в честь величайшего разведчика Кима Филби, фильм о котором я запоем посмотрел в детстве по телику. Я даже втайне считаю, что немного на него похож. По крайней мере, разрез чуть раскосых широко расставленных глаз у нас точно одинаковый. И нос у меня такой же длинный. Вот только в отличие от англичанина у моего римского профиля имеется заметная горбинка.

Сколько я себя помню, отец мечтал, что из меня вырастет что-то путное, но я оказался чуть ли не самым главным его разочарованием в жизни, если не считать исчезновения мамы.

В детстве я слыл отчаянным фантазером. Учился довольно неплохо, при этом регулярно попадая в различные передряги, в которые обыкновенно втягивал меня лучший друг Севка по прозвищу Горыныч. В конечном итоге отец был вынужден признать, что не справился с моим воспитанием, и к концу школы он категорически уверился в идее, что армия сделает из меня человека. В этом вопросе мы с ним сильно разошлись во мнениях, и я с перепугу умудрился поступить в Бауманку на бюджетное отделение. Возглавлявший факультет фундаментальных наук профессор Лозинский прочил мне большое будущее, хотя и считал одаренным лентяем. Так что я мог бы стать вполне неплохим ученым или на худой конец инженером-математиком, но отец решил иначе.

И вот, вуаля: Ким Пригожин стал одним из многочисленных «белых воротничков», рядовым и никчемным сотрудником крупного банка, членом совета директоров которого является мой дражайший предок. Без малого почти три года я безропотно исполняю свою тягостную повинность и просиживаю положенные мне часы в душном офисе, заполненном прилизанными деловыми костюмчиками, каждый из которых в тайне мнит себя гением финансового рынка и страстно мечтает отодвинуть остальных конкурентов. Зато в банке неплохо платят, и этот аргумент является достаточно весомым, чтобы не разочаровывать отца, открыв ему глаза на тот факт, что матанализ в высшей математике и курс ставки рефинансирования также далеки друг от друга, как прокачанный спорткар BMW и гордость российского автопрома «Лада Гранта».

И кстати, раз уж речь зашла о спортивных тачках, то должен признаться, что все началось с того, что я раздолбал одну из таких дерзких низкопрофильных красоток на своем двадцать пятом дне рождения.

И зачем я послушался Севку?! Горыныч и в этот раз не удержался, чтобы не подбить меня на очередную до неприличия сомнительную авантюру. Севка с детства являлся моей стопроцентной противоположностью. Экстремал и душа любой компании, он раз и навсегда поверил в мой скрытый потенциал и с первых же дней нашего школьного знакомства взял над кудрявым дрыщом, коим я тогда и являлся, негласное шефство.

– Ким, ну сколько можно быть таким тюфяком?! – по-дружески обхватив меня за шею и слегка придушив, заявил Севка. – Для гения, который полностью перебрал всю автоматику в моей Синеглазке (так нежно Севка называл свой спортивный купе BMW), ты на редкость мягок и стеснителен. Так что не тушуйся и садись за руль, – с этими словами Севка помахал у меня перед носом брелоком с ключом от тачки.

Скосив глаза на приманку, точно голодный бродячий пес на подвешенный перед его мордой кусок докторской колбасы, я натужно вздохнул, в глубине души осознавая, что совершаю непростительную глупость…

Вот только не нужно нас с Севкой сейчас осуждать! Мы были пьяные и счастливые, и в той поездке никто не пострадал, ну, может быть, только мое уязвлённое самолюбие и кредитка Горыныча.

Выруливая с тесной парковки, я умудрился не вписаться в поворот. Меня и распластавшегося на соседнем пассажирском сидении в обнимку с полупустой бутылкой шампанского Севку немного тряхнуло. Раздался характерный треск вминаемого металла, и мы остановились. Скуластое лицо Горыныча сначала недоуменно вытянулось, а затем он громко заржал, откинув голову на высокую спинку спортивного сидения.