песнь об Огне и Стали

Между моих пальцев мелькнула одна-единственная искорка, тусклая, едва погасшая. Я быстро склонилась и подула на неё своим дыханием – тем самым, в котором когда-то полыхало пламя, способное испепелить целую деревню.

Огонёк задрожал, поймав поток воздуха. Сначала он робко дрогнул, потом пополз по сухим веткам, распространяя пятно света в темнеющем лесу. Я протянула озябшие руки к огню, не оборачиваясь на Артура за моей спиной. Но мы оба знали, что только что произошло. Это было прижигание общей раны. Жестокое, болезненное, но необходимое, чтобы мы не истекли кровью здесь и сейчас, вдали от тех, кто был по-настоящему виноват в наших шрамах.

***

«Беги, Скарлетт! Беги и не оглядывайся!» – снова раздался голос в голове.

«Но куда мне теперь надо бежать, мама» – спрашивала я сама себя, пока мой взгляд не отрывался от огня. – «От него? От себя? Или от правды, что мы с ним – две стороны одной монеты, запачканной в крови и лжи?»

Он лгал всем вокруг, лгал самому себе. Не охотник – беглец. Не слуга короне Конкордии – заложник, играющий в хозяина. Его «Холодная сталь» оказалась ржавой бронёй, под которой скрывался загнанный в угол зверь.

«Беги, Скарлетт»

«А я? Разве я не обманывала сама себя? Притворялась испуганной беглянкой, впутывала его в свою игру, вела прямиком в лого нашего общего врага, чтобы устроить кровавый спектакль. Я хотела использовать его как ключ. А он использовал меня, как щит от королевского гнева и недоверия. Мы оба – лжецы. Мы – оружие в руках друг друга, нацеленное на одно и то же. Лишь под разными углами.»

Тепло костра обжигало ладони, но внутри осталась ледяная пустота. Этот наш альянс, скреплённый молчаливым пониманием у огня, был величайшим обманом из всех. Мы никогда не доверяли друг другу. Мы – два хищника, искусно претворяющиеся союзниками, пока не представится шанс нанести решающий удар.

«Не оглядывайся!»

«но я оглянулась, мама. Оглянулась и увидела в этом человеке не жестокого монстра, а своё собственное отражение. И теперь этот взгляд предательски тянет меня назад, в паутину сомнений. Что опаснее – враг, который честен в своей жестокости, или союзник, чьё каждое движение – игра?»

Завтра на заре мы продолжим путь. Два обманщика. Два заложника собственной мести. И я должна буду решить: бежать от этой правды или довести нашу игру до конца, зная, что один из нас в конце концов должен будет умереть.

Артур

Боль от ран была мне знакома. Острая, жгучая, но простая. Её можно было перетерпеть, с ней можно было бороться. Но я не мог понять, почему что-то ещё болит сильнее рёбер и ноги?

«В какой момент я очутился тут? С драконихой под боком. Израненный и вышвырнутый, словно списанный со счетов пес?»

Мысль не давала мне покоя, отдаваясь беззвучной паникой в каждой клетке моего тела. Она распространялась, словно трещины по тонкому льду. А я знал, что бывает, когда лёд под тобой начинает трещать. Ты проваливаешься под воду. Легкие горят, тело тянет ко дну, немея. Спастись можно лишь одним способом – не двигаться, замереть и ждать, пока кто-то вытащит тебя. Но никто не спасёт меня. Не в этот раз.

«Лёд треснул? Значит ты был недостаточно легким, недостаточно идеальным. Ты создал трещину своим несовершенством.» – чужим голосом раздалось у меня в голове.

Я прекрасно помнил хозяина этого голоса. Его жёлтое лицо, орлиные, хищные глаза. Он постоянно повторял нам: «Чувства – это диссонанс. Сомнения – критический брак. Брак подлежит немедленной утилизации».

Они утилизировали всех, в ком был выявлен «брак». Я видел, как исчезали другие «образцы». Сначала Девятый, который паниковал перед стрельбами. Потом Пятнадцатый, который задался вопросом «что чувствуют существа перед переработкой». Такие, как эти два, просто переставали появляться в столовой. Их койки занимали новички. А мы, оставшиеся, молча доедали свои пайки, делая вид, что не замечаем пустых мест.

Именно тогда лёд подо мной пустил трещину в первый раз. Я понял, что остаться – значит навсегда исчезнуть. Сначала исчезаешь внутри, становишься пустым местом для самого себя. Потом уже становится не важно и на физическую оболочку. Айдхан не был местом, где можно было жить. Это был механизм, который стирал твою личность в пыль, и твоя пыль становилась удобрением для вечного прогресса империи.

Может мне даже не было от кого бежать? Я сделал это в попытке улизнуть от самого себя – от того, кем я становился с каждым годом. От немого, послушного ничего внутри.

А потом была пещера. И она. Раненная и загнанная мною же. Но в её глазах не было вызова. Там был тот самый огонь, который в Айдхане выжигали на корню. В ней была сама жизнь.

И в тот миг лёд, на котором я стоял, окончательно провалился вместе со мной. Я не просто увидел дракона. Я увидел в этом существе всё то, что они так яростно пытались уничтожить во мне. И всё, что я сам же в себе почти добил. То моё колебание перед пещерой не было выбором между долгом и проснувшейся человечностью. Это было падение. Стремительное и неотвратимое. Вся моя выдержка и стратегии – всё это было всего лишь тонкой коркой, так легко треснувшей под тяжестью взгляда последнего из своего вида.

Моя рука тогда сама потянулась к мечу – просто по инерции, по проклятой привычке. Но я уже не мог. Не потому что пожалел её. А потому что в этом убийстве не осталось никакого смысла. Если бы я сделал это с ней, то окончательно бы отрёкся от того, ради чего бежал. Я опустил оружие, потому что в тот миг перестал быть инструментом в чьих-либо руках. Я стал просто человеком, который теперь беспомощно тонет в ледяной воде собственного выбора. Я ушёл и надеялся, что никогда больше не встречу её.

Но, наверное, у моей судьбы извращённое чувство юмора? Дракониха сама настигла меня. И как только «беглянка» зашла в ту богом забытую таверну, я понял, что мы уже виделись с этими горящими огнём возмездия глазами ранее.

История, которую она так упорно пыталась продать, была для меня полной чушью. Даже её внешний вид не соответствовал ни одному признаку айдханки. Слишком уж она для них щуплая, хоть и огню жизни в её глазах имперские девушки могут только завидовать. Женщины в Айдхане покорны с детства. Мысли о побеге душатся в зародыше. Игра драконихи была наивна, как детский лепет.

Но я позволил ей отыграть свою роль. Почему? Потому что раскусил её с первого взгляда. Это была не просто ложь. Целая легенда. А если кто-то создаёт себе легенду, значит, у него большая цель. В той таверне она смотрела на меня не как на конкретного врага – в её глазах я наверняка был олицетворением всей человеческой жестокости, которая пожирает её мир. Целью драконихи был далеко не я. Это была месть. Всем нам. А я… Я стал её удобной ступенькой на этом пути. Охотником, который мог привести её прямиком в сердце королевства.

Ирония была в том, что даже тут, в этом безумном плане, я оставался лишь инструментом. Но это была единственная логическая часть всего нашего уравнения. А дальше начиналось то, что не поддавалось никакой логике.

Я до сих пор не понимаю, почему она бросилась под имперский клинок, прикрыв меня. Не понимаю почему не перерезала верёвки, когда я остался в колодце один. И уж совсем моя голова отказывается постигать, почему сейчас, пока я притворяюсь спящим, она пытается укрыть меня плащом.

В империи нас не учили таким изощрённым тактикам. Там не было места поступкам, у которых нет ясной выгоды, нет стратегической ценности. Любовь, жалость и сострадание – это был сбой в системе, который нужно немедленно исправить. Вся моя жизнь была учебником по выживанию, где каждая глава из раза в раз повторяла: «Доверяй только расчёту. Любой альтруизм – это замаскированная ловушка».

А её действия – это сплошная ловушка. Но постепенно я начинаю понимать ход её мыслей. Ей не нужна моя быстрая смерть – ей нужен соучастник в этом жестоком спектакле. Пусть даже сломленный и не верящий в её игру. Что ж, я приму эти правила.

Если её оружие – Это показная забота, игра в спасителя, то моё оружие – позволить ей это. Притвориться, что я ведусь. Сделать вид, что плащ меня согреет, а драконий огонь не обожжёт.

Пусть дракониха думает, что я стал мягче и её спектакль продолжится. Гораздо проще позволить пауку сплести паутину, когда ты уж знаешь, где обрезать главную нить.

Я принял её правила. Но настоящая игра только начинается. И к счастью или сожалению, но эта новая роль «спасённого» даётся мне с пугающей легкостью. Может потому что впервые за очень долгое время кто-то делает вид, что я могу быть чем-то кроме инструмента.

Это обман, конечно. Изощренный и опасный. Но пока я буду притворяться, что верю в него. Только так я смогу наблюдать. Не только за ней, но и за тем странным чувством, которое шевелится где-то глубоко внутри, когда её рука поправляет плащ на моем плече.

Это чувство – слабость. И завтра я должен буду его убить. Но сегодня… Сегодня можно сделать вид, что его не существует. Так будет лучше.

Глава 6

Я сидела на стороже, но веки мои сами собой смыкались. Спать нельзя. Как бы сильно не хотелось. Но что поделать. На секунду прикрыв глаза, я тут же провалилась в сон. Казалось, что прошло лишь пару мгновений, но луна на небе уже была готова уступить место осеннему холодному солнцу.

Я открыла глаза, но не двинулась с места, прислушиваясь к собственному телу. Боль от ран больше не пылала, а тлела глухим, привычным жаром. Всё тело безустанно ныло, требуя покоя, но разум уже проснулся и был ясен – ясен, как никогда.

Повернув голову, я увидела его.

Артур лежал у потухшего костра, спиной ко мне, неподвижный, словно камень. На его плечах был поднят воротник плаща, который я так любезно уступила ему, чтобы бедняга не околел во сне.

«Зачем я это сделала?» – неустанно жужжал вопрос в моей голове. – «Чтобы отплатить за его же вынужденную «милость» в дороге? Или это была слабость?»

Я не знала ответа. Но знала, что видеть его, вдыхающего мой запах, смешанный с его собственным – дымом, сталью и кровью, – было невыносимо странно. Это стирало невидимые границы, что мы так яро охраняли. Акт перемирия, которого в реальности никогда не могло быть между нами.

Я продолжала смотреть на охотника на земле. Я знала, что он уже не спал. Напряжение его спины выдавало его. Артур дал мне возможность проснуться самой. Не торопил. Не подгонял. И в этой нехарактерной для него снисходительности крылась новая, неизвестная мне опасность.

Медленно поднимаясь, я старалась не выдать ни единым звуком, с каким упорством мне давалось каждое движение. Я втянула носом хвойный запах утреннего воздуха. Лес, наш немой свидетель и судья, молча наблюдал за двумя врагами, разделившим на время его кров.

– Выспалась? – тихо спросил меня парень, не оборачиваясь. Он говорил со мной, будто мы были давними знакомыми… или того хуже любовниками.

– Достаточно, – также коротко ответила я, вставая и слегка ёжась от мороза. – чтобы дойти до твоего короля.

Артур наконец повернул голову. Его лицо было бледнее обычного, а тени под глазами, казалось, сделались ещё глубже, но взгляд оставался прежним – изучающим и острым. В нём не было ни капли той мнимой благодарности, на которую я, возможно, подсознательно надеялась.

– Плащ. – сказал он, стягивая с себя ткань и протягивая её мне. – Я вроде бы уже говорил про твою сохранность.

Это была сухая констатация всё того же старого факта. Мы снова стали расчетливыми игроками. Ночное перемирие закончилось с рассветом.

Я взяла плащ, сразу же укутавшись в него. Ткань всё еще хранила тепло его тела. От этого по спине пробежала противная волна дрожи. Я старалась не думать о том, чье тепло сейчас согревает меня.

Мы собрались быстро, без лишних слов. Будто весь наш ночной разговор и «забота» были просто общим сном, который оба так хотели забыть. Я наблюдала за тем, как Артур двигается, пытаясь замести следы нашего присутствия в лесу – собранно, отточено, хотя вчерашняя рана давала о себе знать легкой хромотой. Но он упорно старался делать вид, что всё в порядке. И это бесило меня сильнее любого нытья или стона.

«Он – как затянутая рана» – думалось мне. – «Кажется не болит, но гниет изнутри. И однажды он точно взорвётся.»

Каждый раз, когда ему нужно было наклониться или перенести вес тела на поврежденную ногу, в его лице проскальзывала тень боли, которую он тут же прятал за маской безразличия. За всё это время Артур ни разу не взглянул на меня, целиком сосредоточившись на задаче. Будто если уничтожить все следы, то можно стереть и память о том, что здесь произошло.

– Почему ты просто не попросишь помощи? – Сорвалось у меня, и я сама удивилась резкости собственного тона.

Артур замер на полпути, выпрямляя спину. Медленно, словно через неимоверное усилие, он смерил меня взглядом. В его глазах не было ни злости, ни удивления – лишь ты же усталая настороженность, что и у загнанного волка.

– Помощи? – парень произнёс это так, будто пробовал слово на вкус и находил его горьким. – От тебя? Это какая-то новая уловка, дракониха? Сначала спасаешь и обогреваешь, а потом добиваешь, когда противник расслабиться?

– Может быть, я просто устала смотреть на то, как ты ковыляешь… как кобыла подбитая. Я не могла вынести его взгляда, потому лишь скрестила руки и слегка замешкалась. Мой голос звучал почти жалостливо? – Ты ведь сам сказал: доверие или смерть. И вообще… Это замедляет нас. Сам же тоже про это твердил. Погоня, погоня…

Артур явно ухмыльнулся на мои слова. Но это была не та самодовольная ухмылка, а скорее осознание безысходности.

– Я привык справляться сам, – отрезал охотник, продолжив закидывать угли мхом и землёй. – И не верю в бескорыстную помощь. Особенно твою. Доверие – то, что однажды погубит тебя, если начнешь доверять всем вокруг. Запомни это.

Слова повисли в морозном воздухе, четкие и неоспоримые. Это был не отказ. Скорее напоминание о правилах игры. И в его тоне предупреждение прозвучало не только для меня, но и, что гораздо более странно, для самого себя.

Когда дело было сделано, он выпрямился и окинул взглядом округу. На секунду Артур задержал свой взгляд на моём лице, словно собираясь что-то сказать. Но видимо и это для него тоже было очередным проявлением слабости, потому он лишь отвернулся и устремился вперёд, к просвету между деревьями.

Мне не оставалось ничего, кроме как идти за ним. Наши шаги по сырой земле отдавались глухим стуком. Дороги не было – лишь общее направление, которое, казалось, Артур чувствовал кожей. Мы шли пешком, два израненных врага, оставленные своими и чужими. И между нами тянулась незримая верёвка, сплетённая из ненависти и необходимости друг в друге.

Ветер, летевший нам навстречу, уже пах дымом от людских домов и суетой. Я посматривала на Артура, который то и дело вилял словно лис во время охоты, ведя нас в столицу какими-то окольными путями.

– Сёл и деревень рядом нет… Но пахнет людьми… Куда ты ведёшь нас? – осмелилась спросить я, втягивая аромат людской еды, заставляя мой желудок заурчать.

Конечно же он мне не ответил. Лишь резко поднял руку, требуя тишины. Артур продолжал идти. Ещё несколько минут напряженного молчания, и сквозь стволы деревьев показался крошечный, почерневший от времени домик, почти сросшийся с лесом. Из трубы поднималась тонкая струйка дыма – источник того самого запаха.

Охотник замер на опушке, изучая внимательно окрестности. В его позе читалась не просто осторожность, а что-то глубже – воспоминания, смешанные с напряжением. Наконец он решился, шагнув вперёд и жестом ведя меня за собой.

Стоило нам войти на маленькую полянку, как скрипучая дверь домика приоткрылась. В проёме возникла сухая, сгорбленная фигура старичка с арбалетом в руках. Его морщинистое лицо скукожилось, а взгляд остановился на Артуре, который застыл передо мной. Мгновение тишины, и старичок медленно опустил оружие.

– Ну дела… – голос был хриплым, как кора старого дуба. – Образец. Думал тебя давно на запчасти пустили. Или снова бежишь?

Артур не сразу ответил. Он подошел ближе, и старик, нее дожидаясь ответа, отступил вглубь хижины, жестом приглашая войти.

– Не бегу… Хотя теперь уже и не знаю… – наконец выдавил Артур, переступая порог. – В любом случае, направляюсь в столицу.

Старик фыркнул, откладывая арбалет на скромный деревянный сундук у двери.

– Так смотрю, и не один. За место себя новый «образец» подобрал? – он кивнул в мою сторону. Старик явно не желал обидеть ни меня, ни Артура, но одиночество и любопытство не давали хозяину дома контролировать язык.

Я застыла, едва переступив порог. Под грубоватым, но лишенным злобы взглядом старика моя легенда о беглянке из Айдхана трещала по швам. Воздух в хижине был густым и тёплым, пропитанным запахом трав и чем-то съедобным. От сочетания запахов мой живот пронзил тишину, заставляя меня слегка покраснеть и обхватить себя руками.

Старик фыркнул, едва заметно улыбаясь.

– Голод – не порок. А вот к твоему попутчику у меня вопросы остались. – Он снова повернулся к Артуру хитро улыбаясь. – Заставил даму голодать, так ещё и в бега с собой потащил? Артур, ты всё такой же, каким помню. Хоть и вымахал с того момента, а остался тем же юнцом внутри. Ветер в голове, да и только.

Парень, уже сидевший за обеденной скамьёй, на секунду замер. Его взгляд метался между мной и стариком. Сейчас он совсем не был похож на привычного мне охотника с его расчетами и стальной прочностью. Он походил на ребёнка, которого отчитывают за проказы.

Я медленно присела на самый край лавки, всё ещё держась за плащ как за единственно оставшийся щит. Позор от этой маленькой человеческой слабости жёг мне щеки. Они – эти люди – не должны были видеть моей уязвимости. Каждый такой промах делал меня ближе к жертве, которой я притворялась, и дальше от мстительницы, которой я была на самом деле.

Старик между тем уже разливал по мискам что-то, что отдаленно напоминало смесь из овощей и мяса. Я нервно заглотнула подступившие слюни, не в силах оторвать взгляда от еды.

– Ешьте. Тут хоть и мало, но лучше, чем ничего. – Старик подвинул две миски к нам, а сем сел напротив, сложив жилистые руки на столе.

Артур кивком поблагодарил хозяина дома и методично, почти как какой-то механизм, принялся есть. Казалось, что теплая, ароматная еда не приносит ему никакого удовольствия. Он избегал моего взгляда, и в этой нарочитой отстранённости читалось то же смущение, что и сидело во мне. Мы прекрасно понимали неестественность ситуации – два врага, делящие хлеб под кровом третьего, который видел нас насквозь.

Я помедлила, протянув руки к миске. Пальцы дрожали от слабости и внутренней борьбы. Принять эту пищу значило принять их помощь, войти в колесо долга, который я, кажется, не смогу вернуть. Но голод сейчас казался мне сильнее гордости. Теплая, грубая пища казалась самым изысканным яством.

– Ты совсем как Артур, когда впервые ко мне заявился. Напуганный и с яростью в глазах. – Довольно подметил старик сам для себя вслух, изучая то, как жадно я поглощала еду. Он был хитрее, чем казался на самом деле. Словно старый лис, который многое успел повидать.

От таких слов в свой адрес я чуть не поперхнулась, почувствовав, как жар ударяет мне в лицо. Я отодвинула пустую миску, попытавшись выпрямиться и придать лицу спокойное выражение.

– Я не напугана, – на выдохе мой голос прозвучал слабее, чем хотелось бы. – И уж точно не похожа на него…

Хозяин дома лишь хрипло рассмеялся, откашлявшись в кулак.

– А я и не говорю, что похожа. Зверь, загнанный в капкан, и зверь, что сам пришёл в селенья за добычей, – оба злы. Только у первого злость от безысходности, а у второго – от голода. А вы сейчас больше на первого похожи. – он кивнул в сторону Артура, который сидел, уставившись в стену. – вот только капкан-то у вас, я смотрю, на двоих один. Интересно, чью лапу он переломит первой, когда окончательно сомкнётся.

Я снова краем глаза взглянула на парня рядом, на его напряжённые плечи. Артур медленно поднял голову, проводя рукой по волосам, стряхивая своё волнение.

– Одну из этих лап ты уже когда-то спас. – его голос прозвучал тихо, но достаточно четко, чтобы понять намёк. – Может на этот раз не будешь гадать и дашь этой лапе зажить? – в этой фразе не было никакого упрека. Скорее в ней звучала просьба, прикрытая привычной суровостью. Быстрая, почти незаметная благодарность за прошлое и одновременно барьер, поставленный на пути к любому упоминанию этого же прошлого.

Старик понял. Он хрипло крякнул, но в глазах его собрались лучики морщин – подобие искренней улыбки.

– Ладно. Отдохните пока. Раны ваши надо обработать. А то так и до столицы не дойдёте. – Поднялся он, собирая миски со стола. Взгляд старика задержался на Артуре. Старик поджал губы, взглянув на меня. Недолго помолчав, он спросил. – А ты, дорогуша, хоть имя-то имеешь? Или он тебя в попутчики или заложники без имени взял? Уж и не знаю кто вы друг дружке.

Внезапно воздух в хижине застыл. Я почувствовала, как взгляд парня, до этого нарочито отстранённый, стал пристальным и выпытывающим. Его пальцы, отбивающие какой-то ритм беззвучно, застыли в воздухе. А ведь и правда. До этого момента только я знала, как его зовут, оставаясь для охотника «Драконихой» и «Грузом». Я понимала, что ложь о беглянке из Айдхана умерла, не родившись. И если Артур промолчал, впервые услышав ту мою сказку про бегство, то хозяин дома уж точно не станет, а потому стоило придумать что-то ещё.

– Эш… – Выдохнула я, опуская глаза на свои руки. Пустота. Пепел. Имя-маска, которым я себя нарекла, войдя в мир людей. Оно было правдой – правдой о том, кем я стала после того дня. – Меня зовут Эш.

Я рискнула поднять глаза сначала на старика, потом на Артура. Хозяин дома медленно кивнул, словно одобрял присутствие нового человека в своей хижине.

Артур всё ещё старался делать вид полной незаинтересованности, но я уловила как зрачки его переметнулись на меня. Он запоминал. Впервые за всё наше вынужденное странствие у меня появилось имя. И это меняло всё. Теперь я была не просто абстрактной угрозой, а кем-то конкретным. Эш.

– Эш… – старик задумчиво повторил имя, словно смакуя его на самом кончике языка. – Как пепел? – Он посмотрел на меня, и его взгляд, казалось, проникал под кожей, ощупывая спрятанную драконью чешую. – Пепел бывает холодный и мертвый… а бывает, что и уголёк запрятаться может. Один неосторожный вздох – и снова пожар. Смотрите, детки, как бы вам друг у друга не раздуть то, что тушить всем миром будут…

Старик не стал ждать ответа, развернулся и поманил Артура за собой. Хозяин с охотником зашли в маленькую комнатку, из которой через некоторое время запахло спиртом и кровью.

Я же продолжала сидеть на краю лавки, глубоко погружённая в мысли. Слова, будто специально брошенные этим мужчиной, всё ещё висели в воздухе, густые и дымные, как запах недавно выкуренного им же табака. Они были обращены к обоим, но каждый из нас явно услышал в них своё. Для Артура – это было предупреждение. Для меня – тревожное открытие. Я должна была убить охотника, пока уголёк, который он начал раздувать во мне по неосторожности, не превратился в нечто иное, не подвластное моему контролю.

***

Тишину хижины разрывало лишь тихое мычание Артура за перегородкой, да сдержанные вздохи старика, ворчливо бубнящего что-то во время перевязки ранений. Я сидела, застыв на скамье, положив голову на стол. Каждый сдавленный стон, доносившийся по ту сторону комнаты, отзывался во мне странным эхом. Этот звук человеческой боли был моим смыслом существования все эти страшные годы гонений в собственном лесу. Так почему же сейчас он резал слух, заставляя сжиматься не от торжества, а от чего-то острого и чужого?

План казался мне как никогда ясным: дойти до столицы, использовать охотника, чтобы пробраться к королю, и убить двух, а то и трёх зайцев сразу (если удастся ещё и послов империи убить, выдав всё это за волю Конкордии). Эти мысли о мести горели во мне ярким, ядовитым пламенем. Но сейчас, в душной маленькой хижинке, его жар казался обманчивым, а свет – выхватывающим из тьмы не только образы врагов, но и усталое лицо Артура в ту ночь у сожжённой деревни. Его глаза полные отчаяния и голос скрывающий нечеловеческую боль.

«он получает даже меньшее наказание, чем на самом деле заслуживает…Лежит там, как израненный пёс и тихо скулит…» – прошипел внутри холодный, чуждый мне голос. Голос Эш. – «Каждая его боль – это плата за то, что люди сотворили с матерью и домом… ты должна радоваться. Жаждать большего возмездия»

«Но даже несмотря на всё, через что ему прошлось пройти, он терпит. Как терпела моя мать все те годы в подземельях замка. Разве их боль отличается?» – тихо возражал почти забытый мною голос. Голос Скарлетт – той, кем я была рождена.