Любовные письма серийному убийце

Ты из тех людей, у которых есть всё. Ты богат, хорошо образован, у тебя до сих пор все волосы на голове. Самое загадочное – это что ты решил делать в этой ситуации. Некоторые люди типа тебя решают забраться на Эверест или пробежать марафон. Джилл была твоим персональным тренером, так что, полагаю, тебя привлекают физические нагрузки. Другие становятся волонтерами или находят работу. Ты решил убивать женщин.

Я постоянно живу с тихой яростью в душе, но в самом худшем случае я просто очень много пью. Должен же ты что-то получать от убийств. Это сексуальное возбуждение или что-то другое? Может, это месть человеку, который тебя ранил: бывшей подружке или матери?

Знаешь что? Всем больно, Уильям. Но только монстры становятся убийцами.

Это нечестно, что самым ужасным людям достается больше всего внимания. Я стараюсь изо всех сил, но эти попытки делают меня еще незаметнее. Больше всего на свете я боюсь кончить как Кимберли. Насколько сгниет мой труп, прежде чем кто-то обнаружит мою пропажу? Твое имя разлетелось по интернету через несколько часов после ареста, и меня от этого тошнит. Надеюсь, имена твоих жертв будут помнить так же, как твое.

Я была на месте Эммы. Разумеется, я не мертва, но я знаю, каково это – возложить все свои надежды и мечты на свидание с незнакомцем. Все могло быть по-другому. Ты бы мог пойти на свидание с ней, а потом еще с кем-то. Вы могли бы влюбиться, пожениться и родить детей. Съехать из своих многоквартирных домов и купить где-нибудь домик. Неужели убийство лучше всего этого?

Иногда мне кажется, что мы делимся на тех, кому пообещали прекрасную, но недостижимую жизнь, и тех, кто живет этой обещанной жизнью, но не хочет ее. С другой стороны, возможно, именно этого ты всегда и хотел. Теперь ты знаменит. Мир навсегда запомнит имя Уильяма Томпсона. Какого актера ты хочешь на свою роль в кино? Конечно же, кого-то симпатичного. Тебе остается только надеяться протянуть достаточно, чтобы увидеть финал истории.

Я хочу, чтобы ты полностью осознал то, что я тебе сейчас скажу: я больше никогда не смогу ходить на свидания без мысли о тебе. Каждую секунду я буду думать: он хочет полюбить меня или убить? И какие отношения могут из этого получиться?

Если в этом мире существует карма, то ты будешь страдать так же сильно, как ты заставил страдать других.

Я писала до тех пор, пока мне не свело руку, а моя миска макарон не опустела. Именно так я всегда и хотела писать. Мне нравилось думать о себе как о подающей надежды писательнице, ограниченной рамками сорокачасовой рабочей недели и недостатком вдохновения. Уильям дал мне то вдохновение, которого я была лишена. Он позволил моему близорукому сознанию обратиться к внешнему миру за пределами меня самой, и тогда слова полились ручьем.

Я не думала, что отправлю письмо – на самом деле я этого не планировала. Я хотела запихнуть его в ящик и забыть, пока не перееду на новую квартиру и посмеюсь над прежней собой, которой хватило глупости написать подозреваемому серийному убийце. Но потом, на следующий рабочий день, я начала искать варианты, как отправить письмо в тюрьму. Я подумала: а почему нет? Что такого страшного может случиться?

Я отправила письмо так же, как раньше отправляла простыни неотвеченных сообщений Максу – даже после того, как наш разрыв стал очевиден. Я отправляла их не ради адресата. Я отправляла их ради себя, потому что хотела. Потому что мне нужно было снять груз с души, пусть я никогда и не получу ответа.

Отправить письмо было приятно. Как поцеловать незнакомца в баре, зная, что никогда его больше не увидишь. Я восприняла это как завершение истории с Уильямом Томпсоном. Я даже вышла с форума на рабочем компьютере и телефоне. Но, как я уже говорила, двигаться дальше у меня получается паршиво.

9

В тот день, когда пришел ответ, шел дождь и я не думала об Уильяме. Мужчины постоянно так делают. Они как будто знают, когда я наконец сосредоточусь на себе, займусь спортом и начну правильно питаться, и снова находят способ вклиниться в мою жизнь.

Зимние холода кончились, но вместе с потеплением пришли проливные дожди вперемешку с остатками снега, которые покрывали улицы коричневой слякотью. Я забыла взять с собой на работу зонтик и мне не удалось найти парковочное место рядом с домом, так что в квартиру я ввалилась мокрая насквозь. Я планировала съесть салат на ужин, и у меня в холодильнике даже были все ингредиенты, но дождь погрузил меня в такую тоску, что я почувствовала необходимость заказать пиццу.

Я так торопилась переодеться в сухую одежду, что даже не проверила почту, пока доставщик не позвонил в дверь, чтобы сообщить о прибытии пиццы. Коробка была теплая и вкусно пахла, и я вполне могла снова не проверить почту, если бы не заметила письма в стеклянном окошке.

Почта, как правило, меня разочаровывала. Я настолько редко получала что-то, кроме спама от банков или других некоммерческих организаций, призывающих меня сделать пожертвование из моей и так мизерной зарплаты, что, увидев настоящий конверт с письмом, остановилась и забрала его.

– Уильям, – произнесла я в пустоту, увидев адрес отправителя.

Хоть мне и хотелось разодрать конверт прямо там, в фойе, я убедила себя подождать. Я всегда так делаю – отказываю себе в немедленном удовольствии, чтобы создать обстановку. Мне нравилось смотреть кулинарные шоу – они составляли мне своеобразную компанию в моей одинокой студии. У поваров есть одно понятие, – «мизанплас». Оно описывает предварительную подготовку всех ингредиентов перед созданием блюда. Чтобы подготовиться к чтению письма от подозреваемого серийного убийцы, я надела свою самую большую и уютную толстовку, положила кусок пиццы на тарелку и налила себе диетической колы со льдом. Я всегда так делала, прежде чем начать запоем смотреть сезон любимого сериала.

Почерк Уильяма оказался мелким и аккуратным – почерк настоящего серийного убийцы. Конечно, я бы сказала так о любом почерке. Я читаю людей так, как мне хочется.

Я сняла конверт и письмо на телефон – они легли рядом, как фотографирующаяся парочка. Я захотела иметь доказательства, хотя еще не знала чего.

Я думала, письмо окажется горячечным бредом сумасшедшего, может, даже с прославлением его злодеяний. Я уже представляла, что надену для съемок обязательного документального сериала о преступлениях Уильяма. Но вместо этого там было нечто еще более пугающее: он хотел узнать меня получше.

Дорогая Ханна, – писал он.

Спасибо за глубокое письмо. Я не могу винить тебя в твоих чувствах. К женщинам, безусловно, отвратительно относятся в нашем обществе. Мне жаль, что я ни в каком смысле не смог стать союзником. Я тебя не знаю, но уверен, ты заслуживаешь лучшего.

Я прикусила язык, когда дошла до конца абзаца. Совершенно идиотская ситуация: ты просто забываешь, как жевать, хотя это самое базовое человеческое действие, которое мы совершаем почти всю жизнь. Но мне было больно оттого, что подозреваемый серийный убийца относится ко мне лучше, чем большинство знакомых.

Из твоего письма я понял, что ты много знаешь обо мне, – продолжал он. – Учитывая, что я в принципе не очень интересный человек, мне хочется узнать побольше о тебе. Какие у тебя хобби? Увлечения? Что тебе нравится и не нравится? Какая твоя любимая еда или аромат свечей? Какую песню Тейлор Свифт ты слушаешь чаще всего?

Немного фактов, которые ты могла не узнать из СМИ: мои любимые ароматические свечи, которые сейчас стоят у меня в квартире, – это кленовый бурбон, а моя любимая песня Тейлор Свифт – Exile, совместно с Бон Ивером. Я делаю вид, что мне она нравится, потому что там есть Бон Ивер, но на самом деле я люблю эту песню из-за Тейлор. Непросто быть мужчиной, да? Любить что-то – это само по себе исповедь.

Я прервала чтение, чтобы съесть еще кусок пиццы. Сердце колотилось, как во время поездки на велотренажере. Я проклинала себя за кофеин перед сном. Я всегда была за идеи, которые помогали людям лучше спать по ночам.

Ты похожа на читающего человека. Мне бы не помешали хорошие книжные рекомендации. Раньше мне очень нравились книги по психологии и саморазвитию типа «Как исправить свою жизнь за 10 простых шагов». Теперь, когда моя жизнь восстановлению не подлежит, я учусь заново получать удовольствие от художественной литературы. Здесь не очень-то хорошая подборка. Много всякой дряни, много классики, и ничего – посередине. Недавно перечитал «Алую букву», которую изучал в старшей школе. Тогда я посчитал ее глупой. Я не знал, что значит быть заклейменным.

Я пойму, если ты не захочешь мне отвечать. Кажется, твои приоритеты выстроены правильно. Я не жду, что у кого-то вызовет жалость мое одиночество. Одиночество – это меньшее, чего я заслуживаю. Но, если у тебя найдется время, я буду очень рад получить от тебя письмо.

С уважением,Уильям

Когда я закончила читать, царящая в квартире тишина показалась мне оглушительной. Я включила музыку – Тейлор Свифт. Не потому, что Уильям о ней упомянул, но потому, что я слушала ее, пока собиралась на работу, и просто нажала на «плей». Казалось, мои стены стали немного ближе друг к другу, как будто они собирались сдвигаться дюйм за дюймом, пока я не задохнусь. Я напомнила себе просмотреть предложения по сдаче квартир, когда приду на работу завтра утром.

Я поднялась, чтобы взять третий кусок пиццы, и съела его у столешницы, глядя на письмо в руке. Я обругала себя за неуклюжесть, когда жир измазал страницу.

Уильям не признавал вину, но и не объявлял себя невиновным. Вместо этого он циклился на беспрерывном абстрактном самоуничижении, и признаки такого поведения я замечала и за собой. Даже тем, кого не обвиняют ни в каких убийствах, бывает тяжело полюбить себя. Очень часто мне было проще принять какие-то плохие события в своей жизни, чем хорошие, особенно если я не могла признать себя достойной поощрения.

Мой сосед – вечно недовольный всем мужчина – заколотил в дверь.

– Выключите музыку! – орал он.

Я вздохнула, но так и сделала. Я думала, самостоятельная жизнь предполагает некоторую степень свободы, но потом оказалось, что нет, это вовсе не так, особенно если у тебя через стенку сосед, который неестественно рано ложится спать и питает необъяснимое отвращение к твоим музыкальным вкусам.

Я выключила музыку и погрузилась в омут тишины. У меня все еще болел прикушенный язык. Я достала блокнот и села за стол.

Если бы Уильям был обычным человеком, как Макс, я бы подождала с ответом. Нельзя проявлять слишком большой энтузиазм – так ты признаешь, что сидишь дома одна и маешься от безделья и тревожных мыслей. Неважно, как долго я выжидала, чтобы выйти на связь с мужчиной, они всегда будто распознавали мое отчаяние даже в самом скупом тексте. Я могла лишь изображать сдержанность. С Уильямом не надо было о таком волноваться. Мы общались с помощью писем, а точное время их написания было так же сложно определить, как и точное время убийств тех женщин, которых он изувечил и тела которых выбросил. Уильям был в тюрьме, то есть количество способов, которыми он мог общаться с внешним миром, и людей, с которыми он мог контактировать, было ограничено. А что самое важное, он был заключенным. Что такого страшного могло случиться, даже если бы я увлеклась перепиской? Вряд ли он мог меня убить. Он уже был за решеткой.

Дорогой Уильям, – начала я.

На считаные доли секунды я остановилась и задумалась, стоит ли писать «дорогой». Я вообразила, как бы перекорежило Макса, если бы я когда-нибудь призналась, что он мне дорог. Я продолжила писать.

Не уверена, что у тебя есть право задавать вопросы обо мне. На самом деле я, скорее всего, могу пожаловаться на тебя за это полиции. Если бы ты действительно раскаивался в содеянном, то полностью воздержался бы от всяких контактов с женщинами. Не удивлюсь, если такого типа вопросы – это приманка. Для мужчин установлена такая низкая планка, что стоит им проявить хоть малейшее уважение к интересам женщины, они уже считаются иконами феминизма. Любви к Тейлор еще недостаточно, чтобы смыть все твои грехи. Впрочем, это дает тебе фору перед моим бывшим, который называл ее «бездарной кобылой».

Так что я сделаю тебе одолжение, хоть ты этого и не заслуживаешь. Моя любимая песня Тейлор Свифт – Cruel summer, хотя мой любимый альбом – «1989». Я послушала его целиком только спустя много лет после выхода. Раньше я притворялась, что мне не нравится поп-музыка. Не могу вспомнить почему: это как ввязаться с кем-то в ссору, а потом забыть, с чего вообще начался спор. Я считала, что слишком крута для поп-музыки, или хотела, чтобы так считали другие. Хотя не думаю, что кто-то на самом деле так считал. Я чувствую, что чем старше становлюсь, тем меньше волнуюсь о таких вещах. Раньше я бы и думать не посмела выйти из дома не при полном параде, а теперь мне даже лень надеть нормальную обувь. Больно думать обо всем, что я не позволяла себе любить, хотя любила.

Ты единственный из знакомых мне мужчин, у кого есть любимый аромат свечей. Обонятельный опыт остальных парней начинается и заканчивается спреем AXE. Последний, с кем я встречалась, даже не пользовался дезодорантом. Я говорила, что от него не воняет, но это была ложь. Моя коллекция свечей меняется в соответствии с сезоном. Я не могу сама дотащить рождественскую елку, но могу купить свечку с ароматом елового бальзама, а это почти то же самое. Я трачу на ароматизированные свечки больше, чем стоит. Но я не могу ничего с собой поделать. Я живу в квартире-студии, и тут очень сложно помешать запахам с кухни распространиться по остальному пространству. И сложно отказать себе в маленьких излишествах, если что-то крупное тебе в принципе недоступно.

Я остановилась на секунду и взяла шоколадку из миски на столешнице. Я ничего не могла написать о своих хобби и развлечениях, ведь, взглянув на свою жизнь, нашла единственное хобби – самого Уильяма.

Вопросы про хобби и увлечения не срабатывают даже в приложениях для знакомств. Все врут и говорят, что любят гулять. Наверное, гулять – это хорошо. Но что я действительно люблю – так это сидеть перед телевизором и смотреть кучу серий сериала подряд, а еще то чувство, когда пробуешь что-то очень вкусное. Мне нравится ходить в бары, слишком много пить и слишком долго спать. Мне не стоит признаваться в таких вещах, но тебе я могу рассказать, ведь даже мои самые худшие привычки ничто по сравнению с твоими.

Я думала порекомендовать ему какую-то книгу, но меня всегда пугала практика рекомендаций. Это как глядеть на свое отражение в окне автомобиля – ты видишь только искаженный, смутный образ. Эти вопросы всегда казались проверкой, типа как в колледже парни спрашивали, какую группу я люблю. Тогда я только насчет Neutral Milk Hotel была уверена, что это снищет их уважение. Но я оценила, что Уильям любит читать. Это несколько подправляло его моральный облик на фоне всех тех непростительных ужасов, которые он совершил. Я тоже читала «Алую букву» в школе и помню, как мальчики за партой позади меня шутливо обзывали героиню шлюхой.

Я не знала, как подписаться. Писать «С уважением» или «Всего наилучшего» казалось неправильным. Так что я остановилась просто на «Ханна». Лучше, чтобы рядом с моим именем никаких приписок не было.

Я выдрала лист с письмом из блокнота и положила в конверт. Мне понравился химический привкус клея, когда я провела языком по клапану и запечатала его.

Прежде чем лечь в постель, я снова открыла форум на своем ноутбуке. Все развивалось очень медленно, потому что до суда было еще далеко и Уильям сидел в тюрьме. Возникли обычные споры, виновен он или нет, появились какие-то мелкие незначительные новые факты, но ничего стоящего. Я знала, что если напишу: «Угадайте, от кого я сегодня получила письмо?», то на меня посыплется лавина комментариев. Всем неожиданно захочется поговорить со мной: я превращусь в эксперта.

Но я сдержалась. Было приятно, что письма Уильяма принадлежат только мне, что этот секрет доступен только для меня. Мне доставляло удовольствие знать то, что другие не знают, испытывать близость, которой можно наслаждаться только на расстоянии.

Улегшись в кровать, я начала трогать себя под одеялом. Для меня было обычным делом помастурбировать перед сном. Необычно было то, насколько мне понравилось. Я всегда считала самоудовлетворение чем-то второсортным по сравнению с настоящим сексом. Но той ночью оргазм был такой, будто у меня внутри взорвалась Вселенная. Я испытала удовольствие, которое, казалось, способно создать новую жизнь.

10

Я освободила в своей жизни место для писем Уильяма, как другие освобождают комнату под новые хобби. Только я не училась танцевать ча-ча-ча или распознавать виды птиц. Вместо этого я ближе знакомилась с серийным убийцей.

Я проверяла почтовый ящик, когда уходила на работу с утра, а потом мне весь день не терпелось вернуться домой, чтобы еще раз проверить его вечером. На выходных я находила оправдания спуститься, чтобы проверить, не пришло ли чего. Первый раз в жизни все мое белье было перестирано, потому что по дороге в химчистку я проходила мимо почтовых ящиков. Я часто задумывалась, каково жить без постоянного гнета смартфонов – такой недолгий опыт я переживала только в детстве. Но одержимость почтой научила меня, что люди постоянно от чего-то зависят, просто по-разному.

Можно я расскажу тебе секрет?

С этих слов начиналось его второе письмо. Да, больше всего на свете я хотела узнать, что таилось в самых темных и глубоких уголках его души.

Я никогда не хотел быть юристом.

Разочарование. Секреты должны быть про любовь и смерть, а не про выбор профессии.

Все мужчины семьи Томпсонов были юристами. Мой отец, мои дяди, их отцы до этого. С самого раннего детства мой брат Бентли хотел продолжить династию. А я решил стать другим. Когда я подрос, то точно знал, как вывести отца из себя: просто пригрозить, что не пойду в юридическую школу и стану актером или журналистом – в общем, выберу любую профессию, которую он презирал. В итоге я все-таки решил стать юристом, потому что это казалось практичным выбором. Я подумал, что, возможно, смогу сделать что-то хорошее для этого мира. Я ошибался. Хотелось бы мне иметь достаточно храбрости, чтобы выбрать собственный путь.

Полагаю, ты уже поняла, что мне не хватает человеческого общения, как ты и предположила в прошлом письме. Мне не нравилось проводить время с юристами, когда я был одним из них, и теперь, когда я подзащитный, мне нравится это еще меньше. В каких-то случаях речь идет исключительно и целиком обо мне, а когда-то они делают вид, что меня вообще нет в комнате.

Когда родители приходят меня навестить, мама постоянно плачет и жалуется офицерам на условия, в которых меня содержат. Как будто меня должны определить в какую-то тюрьму класса «люкс». Отец убежден, что я смогу как-то выпутаться из этой истории, если приложу достаточно усилий. Мне тяжело разговаривать с ними. Ты понимаешь то, чего они не поймут никогда, – я это заслужил. Я заслужил каждую плесневую спору на куске хлеба, и неудобную одежду, и кашель, который напал на меня в первый же день и никак не отпускает.

Ты права, мне не стоит с тобой общаться. Не потому, что такой контакт как-то угрожает твоей жизни, а потому, что это неправомерная передышка от жизни, которую я сам себе создал. Ты упомянула, как сложно отказываться от маленьких излишеств, и именно так выглядит для меня наше общение – как маленькое излишество. Я очень долго жил полной роскоши жизнью, которую не заслуживал, и ждал, когда Вселенная заберет ее у меня. Есть что-то успокаивающее в идее кармы, пусть даже ее гнев обрушился именно на меня. Как бы то ни было, я считаю, что ты можешь покупать себе свечи без всякого чувства вины.

Похоже, люди принимают тебя как должное, Ханна. Просто знай, что я к тебе никогда так не отнесусь. Я понимаю, что мы еще по-настоящему друг друга не узнали, но я ценю все, что ты готова мне рассказать.

С уважением,Уильям

Все утро на работе я писала ему ответ. Я рассказала, как годами хотела поступить в аспирантуру, но думала, что слишком стара для этого.

Мне кажется, я упустила шанс создать для себя новую жизнь, – писала я. – Кроме того, я сама не знаю, чего на самом деле хочу.

Я писала про наряды Кэрол и про мечты о том, чтобы наша контора перешла на четырехдневную рабочую неделю.

Кем бы я стала, будь у меня больше времени?

Я почти забыла, что делюсь мыслями с обвиняемым в серийных убийствах, а не с обычным парнем из приложения для знакомств. Почти, но не до конца.

Надеюсь, судьи запрячут тебя на пожизненный, – завершила свое письмо я.

С уважением,Ханна

Свое третье письмо он начал с признания: «Я никому раньше это не рассказывал…», а затем пустился в описания своего детства.

Хоть наша мать и сидела дома вместе с нами, нас с братом вырастила армия нянь. Существовала договоренность, что обязанность мамы – следить, чтобы дом выглядел хорошо, чтобы мы были подобающе одеты и ходили в правильные школы. Все остальное, в том числе самые неприглядные стороны детства, доставалось няням.

У нас с братом были сложные отношения. Во многих смыслах мы с ним полные противоположности, и не в последнюю очередь в политических воззрениях. Но, с другой стороны, мы очень близки. Мы много дрались в детстве. Мы не единожды избивали друг друга так, что приходилось ехать в больницу. Несколько фингалов под глазами, пара сломанных рук, все в таком духе. Не думаю, что кто-то из нас действительно хотел заходить так далеко, но иногда ситуация просто выходила из-под контроля.

Я всегда был черной овцой. Мой брат делал все, чего от него ожидали родители. Он рано женился на женщине, похожей на нашу мать. Они познакомились, когда он учился в юридической школе, а она была еще старшеклассницей. У них двое детей, которых я люблю, но совершенно не знаю, как с ними общаться. Я надеялся, что пойму, когда у меня появятся собственные дети, но теперь это невозможно. Думаю, дети Бентли продолжат семейную традицию и тоже станут юристами, когда повзрослеют.

Мой отец обладает способностью быть одним человеком на публике и совсем другим – дома. Я не раз слышал, как люди называли его добрым, но лично у меня с ним это определение никак не вяжется. По отношению ко мне и Бентли он проявлял жесткость, как и все отцы, которые считают, что если детей не пороть, то они станут избалованными. Это спорно – ведь мы были избалованными, несмотря на порку. Деньги – это не панацея, и богатые родители тоже портят своих детей.

Мы обязаны были преуспевать во всем, а если что-то шло не так, нас наказывали. Для всех стало разочарованием, когда я не прошел в студенческую команду по футболу. Бентли занял место квотербека. Меня даже не слушали, когда я говорил, что вообще не хочу играть в футбол. «Им занимаются все мужчины в нашей семье», – говорил отец. Иногда, когда на людей слишком давят, они могут ломаться.

На этом месте я поняла, что он не просто делился. Он раскаивался, хотя напрямую не признавался в преступлении; описывал, как избивал своего брата до такой степени, что тому приходилось оказывать медицинскую помощь, пусть и называл это случайностью. Наша переписка была больше похожа на сериал, чем на кино, – каждое следующее письмо добавляло что-то к предыдущему.

Я тоже рассказала о своих отношениях с родителями.

Мои родители любят несуществующую версию меня. У меня никогда не было с ними доверительных отношений: я не рассказывала им о мальчиках, которые мне нравились, или о своих мечтах и надеждах. Они считают, что я могу быть лучше всех, если только поверю в себя. Они не понимают, что вера в себя не поможет найти работу получше или получить ипотеку. Они хотят знать, почему я до сих пор не замужем, но сознают бестактность таких вопросов.

Это выглядело ужасно тривиально по сравнению с тем, что рассказал мне Уильям. Меня никогда не пороли; мои родители не верили в порку. Едва ли у них были какие-то ожидания, не соответствующие моим способностям или желаниям: отчасти потому, что я не столь многое о себе скрывала. Однако мне не казалось убедительным, что в этом отсутствии насилия в семье заключается вся разница между мной и Уильямом; что именно поэтому он стал серийным убийцей, а я иногда пропускаю спортзал, хотя обещаю себе пойти. Такая корреляция была слишком поверхностной, слишком простой, а Уильям был совсем не такой.

– Что с тобой происходит? – спросила меня Меган, когда мы наконец-то встретились в счастливые часы. – Ты как-то по-другому выглядишь. Не пойму, в чем дело.

Она вгляделась в мое лицо, как будто могла при более тщательном рассмотрении заметить новую стрижку или побелевшие зубы.