Последняя чаша

Это был не очень большой корабль, но больше, чем рыбацкая лодка. По размеру и форме оно напоминало те плавучие консервные заводы, которые я видел на Хоккайдо, когда работал в японской национальной полиции в 1952 году. Не знаю, была ли эта мысль первой в моей голове, или она пришла позже, но я точно знаю, что посреди всей этой неразберихи я услышал команду, выкрикнутую по—японски, и ответное "хай", прозвучавшее так, как могут сказать только японцы. Я подумал, что, должно быть, ошибся, когда мгновение спустя увидел человека. Полная луна освещала его лицо, когда он высунулся из—за борта, недалеко от кормы. На мгновение мы оказались совсем близко, когда я встал, проклиная глупых идиотов, которые портят прекрасную деревянную отделку моей лодки. Он был светловолосым, с короткой стрижкой. Глаза были глубоко посажены и слишком сильно затенены, чтобы разглядеть их цвет. Лицо у него было широкое, с высокими скулами, рот широкий и крупный под коротким носом. Я не мог определить его рост, но он выглядел крепким и коренастым. Его руки, вцепившиеся в поручни, казались мощными даже в таком свете. Когда мы проходили мимо, лунный свет поймал их и отразился тусклым красным отблеском от какого—то большого на вид драгоценного камня, как я предположил, кольца, на обратной стороне его левой руки. Он не двигался и не говорил, и я потерял его из виду секундой позже, когда крен яхты на корму снова отбросил меня на палубу. Когда я пришел в себя, пароход уже пересек открытое пространство и снова погрузился в туман. В клубящейся мгле его хода флаг на корме развевался ровной полосой. Он выглядел как красный шар на белом поле.

– Гамбургеры! Боже мой, гамбургеры горят!

Я обернулся, все еще ошеломленный, и увидел, как Пэт разгребает завалы в кокпите и спускается на камбуз. Я оставил ее там, пока осматривал обшивку левого борта. Слава богу, мы не получили пробоины, так что могли идти к дому своим ходом. Я подошел к берегу одного из островов, где туман рассеялся, и бросил якорь. Затем я спустился вниз. Пэт снова была у плиты. Готовилась новая партия гамбургеров, и только пятно на полу свидетельствовало о том, что случилось с первой партией.

– Сделай нам выпивку, побольше выпивки, – вот и все, что она сказала.

Гамбургеры закончились, и мы устроились за кофе. Меня клонило в сон от тепла, и горячая сладость ликера "Драмбуи" была так приятна, когда я медленно пил его. Пэт крутила свою рюмку с ликером и смотрела, как маслянистая жидкость стекает на дно. Тихоня и в обычной жизни, она была чрезвычайно молчалива в этот вечер.

– Почему ты притихла, дорогая? – протянул я ей руку.

Она посмотрела на меня и ничего не ответила.

– Опять этот проклятый хорек?

Она кивнула.

– Пусть тебя это не беспокоит, милая. Это всего лишь догадка, и я не думаю, что он прав.

– А если он прав, что тогда? – продолжила она, не ожидая ответа. – Я хочу детей, я не хочу быть бесплодной.

– Но ты не бесплодна, или, по крайней мере, я так не думаю. Скорее всего, ты и не станешь такой.

Она презрительно посмотрела на меня.

– Какой у меня шанс избежать гриппа, когда миллионы других болеют им?

– О Господи, женщины! Неужели вы не видите, что нет абсолютно никаких доказательств этого вашего глупого страха? Проклятый Халлам и его безумные идеи! Почему бы тебе не забыть об этом?

– Потому что я думаю, что он прав, вот почему, – она резко встала. – Пойдем на палубу.

Я последовал за ней на кокпит. Мы все еще стояли на якоре, намереваясь отправиться в обратный путь после нескольких часов сна. Судно стояло тихо, как отдыхающая морская птица в черной тени скалистой точки. Было холодно. Через несколько минут Пэт вздрогнула и подошла ко мне, обняв за талию. Прохладный воздух привел меня в чувство, и, когда я поглаживал ее, сглаживая мелкие мурашки на плечах и спине, ее теплое тело, прижатое к моему, вновь пробудило во мне желание, которое я испытывал до столкновения. Должно быть, она догадалась. Медленно ее руки поднялись и обхватили мою шею. Ее голова, лежавшая на моей груди, приподнялась, и ее полные губы слегка коснулись моих. На мгновение я замешкался. Сквозь тонкий купальник она чувствовала себя обнаженной под моими руками, дрожащими от холода и возбуждения.

– Я не могу больше терпеть, Пэт, – прошептал я. – Либо ты прекращаешь прямо сейчас, либо ложишься в постель.

Ее глаза открылись. Она долго смотрела прямо на меня.

– Твоя койка выдержит нас обоих? – спросила она, когда ее губы плотно сомкнулись на моих.

Глава 4

Мы вернулись через большие стеклянные двери рука об руку. Ночной сторож, совершавший свой последний обход, кивнул нам и улыбнулся, когда мы поднимались по лестнице в пентхаус. Мы вместе прошли через душевые, так как там больше никого не было. Я оттер ее спину, чтобы избавиться от кристаллов морской соли, и был вознагражден теплым, влажным поцелуем. Мы дошли до гостиной как раз в тот момент, когда доктор Халлам, свежевыбритый и сияющий, вошел к завтраку.

– С возвращением, детки! – обратился он к нам. – Вы хорошо провели время?

Он внимательно посмотрел на Пэт.

На ее щеках появился приятный румянец, и он по—эльфийски ухмыльнулся.

– Вижу, что да. Что ж, давайте позавтракаем. У меня для вас есть новости и много работы, так что кушайте на здоровье.

Он нажал на кнопку тостера, и хлеб выпал из охладителя и опустился в нагревательный элемент. Я поставил три чашки и три стакана под диспенсер и набрал томатный сок и кофе средней крепости. Пэт разбила шесть яиц в три тарелки, добавила бекон и затолкала их в прорези электронной духовки. Через минуту, с полным ртом тостов и яичницы, Халлам пробормотал,

– После вашего ухода я прождал около двух часов, пока не позвонил Смит. У него есть предварительный отчет о самках хорьков. Вы оба будете рады это услышать. Он ничего не смог найти ни у одной из них.

– Замечательно! – вздохнула Пэт и лучезарно улыбнулась мне.

– А как насчет беременной? – спросил я.

– Там были только обычные изменения в яичниках, связанные с беременностью. Учтите, – продолжил он, – даже с новыми методиками замораживания сечения далеки от совершенства, но, признаюсь, я был бы разочарован, если бы не испытывал такого облегчения.

– А у самцов хорьков что—нибудь обнаружилось? – спросил я.

– Он не был уверен. Ему показалось, что в яичках есть какие—то воспалительные изменения, но он хотел дождаться парафиновых срезов, чтобы подтвердить это.

– Было ли что—нибудь еще? – спросила Пэт.

– Ничего, кроме бронхиального воспаления, чего и следовало ожидать.

Было восемь часов, когда зазвонил телефон, и я поднял трубку.

– Доктор Макдональд слушает, – сказал я.

– Мак, босс на месте? – спросил Смит.

– Он сейчас занят. Могу я принять сообщение?

– Да. Скажите ему, что анализ крови и яйцеклеток у этих хорьков показывает лишь легкое воспаление яичников. А вот яички определенно поражены… причем воспаление низкого уровня, с большим количеством лимфоцитов. Есть отек и некоторая дегенерация сперматозоидов, но, похоже, это не затрагивает гормон—секретирующие элементы.

– А что с другими органами?

– Если не считать воспаления носовой полости и бронхов, в основном все отрицательно.

– У вас есть какие—либо предложения?

– Пока рано делать какие—либо выводы, но я бы хотел понаблюдать за этим. Как насчет того, чтобы взять биопсию у самцов хорьков, а не приносить их в жертву. Тогда, возможно, мы сможем увидеть, что происходит, то есть как прогрессирует болезнь, у одного и того же животного. Вы могли бы вырезать часть яичника у некоторых самок!

– Это нелегко, но мы сможем это сделать.

– А как насчет других животных?

– Некоторые из мышей сегодня утром выглядят немного больными, но обезьяны по—прежнему здоровы.

– Что ж, если вы сможете доставить нам биопсию в ближайшее время, то поздно вечером или завтра утром мы будем иметь представление о том, что происходит. Мне пришла в голову одна мысль! Разве Джордж не делал прививки хорькам, когда эпидемия только разразилась?

– Меня здесь не было, но я думаю, что да. Почему бы вам не спросить Гарри? Он работал с шефом, когда меня не было. Все эти животные в любом случае находятся в другой секции.

– Я так и сделаю. Поскольку ваше животное находится в острой стадии, а остальные выздоравливают, мы должны получить представление о ходе болезни. Я сообщу вам позже.

Халлам был в помещении для хорьков. Я присоединился к нему и рассказал о предложениях Смита.

– Это будет неплохой день, – язвительно усмехнулся он.

Он был совершенно прав. Прошло несколько часов, бесчисленное количество укусов и царапин от возмущенных животных, к счастью, пластиковые перчатки оказались достаточно прочными, чтобы не порваться, прежде чем последний рычащий самец вернулся в клетку, чтобы вылизать свою поредевшую личную собственность. Мы сделали перерыв на обед и после обеда вернулись к более сложной задаче – оперировать самок.

Тем временем биопсия яичек в наполненных жидкостью бутылках направлялась в отдел тканей, чтобы присоединиться к тем, которые Смит и его ординаторы уже готовили из выздоровевших хорьков. Наговаривая на диктофон, младшие ординаторы описывали и нумеровали образцы, а девушки—техники ловко заворачивали их в маленькие пакетики и укладывали в крошечные перфорированные коробочки. Они опускали коробочки в мензурки с фиксатором, которые затем устанавливали на аппараты Техникон. Циферблаты были установлены, часы тикали, и час за часом, пока таймер щелкал в бороздках колесика, манипуляторы Техникона поднимались, подвешивая гроздья капающих коробочек, поворачивались, как солдаты на параде, и снова опускали их в следующую мензурку. Они проходили через фиксирующие средства, сохраняющие клетки в том виде, в каком они были при жизни, спирты, медленно и осторожно удаляющие воду, ксилол, заменяющий спирт, и, наконец, затвердевшие кусочки ткани лежали в расплавленном парафине, готовые к разрезанию.

Но сначала их нужно было поместить в бумажные коробочки, наполненные расплавленным парафином, который, застывая, надежно фиксировал их. После этого, с точностью до миллионных долей метра, невероятно тонкий край микротома отрезал от ткани ленту, как нож для нарезки бекона нарезает кусочки свинины. Лаборантка клала ленты в миску с теплой водой, отделяла иглой каждый отдельный кусочек и переносила его на подготовленное стеклянное предметное стекло, которое затем откладывала в сторону для просушки. Но это было еще не все. Теперь нужно было проделать обратный процесс: удалить парафин ксилолом, ксилол – спиртом, спирт – водой, прежде чем можно будет окрашивать бледно—белые участки ткани. Торопить процесс было нельзя. Химическим веществам нужно время, чтобы вступить в реакцию, и время это было необходимо, невзирая на наше нетерпение. Наконец синий цвет гематоксилина и красный цвет эозина поочередно добавлялись и впитывались тканями; на срезы накладывались защитный бальзам и крышка; предметные стекла достаточно затвердевали, чтобы их можно было положить под микроскоп.

С нарастающим волнением Смит и его старшие ординаторы опустили бинокулярные микроскопы, чтобы сфокусироваться на мельчайших синих и красных точках, которые лежали под ними. Они молча смотрели, неторопливо, но аккуратно перемещая слайды пальцами, чтобы рассмотреть все участки. По—прежнему молча, они меняли слайды местами, проверяя и перепроверяя свои заключения. Наконец Смит выпрямился и снял очки. Он устало потер глаза. Он посмотрел вдоль стола на трех молодых людей, которые работали с ним.

– Есть сомнения? – спросил он.

Три головы слегка качнулись. Им нечего было сказать. Они слишком устали для непринужденной болтовни. Он нажал на кнопку интеркома.

– Доктор Халлам. Это Смит.

Звук донесся до гостиной, когда мы сидели за полуночным кофе. Хриплый голос вывел нас из апатии усталости.

– Это Халлам.

– Джордж, мы только что ознакомились с результатами биопсии яичек. У больных гриппом наблюдается легкое воспаление, как мы уже видели; у выздоровевших хорьков полное отсутствие сперматозоидов и никаких признаков образования новых.

Я посмотрел на Пэт.

– Ну и кто теперь должен волноваться?

– Я никогда не слышал о таком у хорьков, болеющих гриппом, – заметил Халлам. – Я бы подумал на свинку, но она не так легко передается в племени хорьков, а клинически это не похоже на свинку.

– И что вы предлагаете делать дальше?

Халлам на мгновение задумался.

– Продолжать эксперименты на животных, но мы не можем позволить себе ждать результатов от обезьян. Мы должны начать работать на людях.

– Как?

– Свяжитесь с Департаментом здравоохранения и узнайте, можно ли набрать добровольцев для биопсии яичек у выздоровевших после первого эпизода. Если они не захотят делать биопсию, возможно, вы сможете убедить их сдать спермограмму.

– Ты же знаешь, мы не сможем замять это дело, если сделаем подобное. Газеты обязательно пронюхают об этом.

– Я это понимаю, – мрачно сказал Халлам, – но рано или поздно они все равно узнают. Может быть, это смягчит удар, когда он все же последует.

– Хорошо, Джордж, ты – босс. Мы ничего не можем сделать до утра. Я закрою лавочку и дам всем немного поспать.

– Хорошая идея. Держись подальше от этого гриппа, если сможешь.

– Ха, мало шансов. У меня все равно есть семья. Я беспокоюсь о своих детях.

– Бывают моменты, когда мне нравится быть холостяком, – ответил Халлам и выключил динамик.

– Выглядит не слишком радостно, правда? – сказал я.

– Надеюсь, мы узнаем об этом к завтрашнему вечеру.

– Я совершенно не могу понять, что это за штука. Воспаление, разрушающее клетки яичек, должно давать сильный отек и боль. Эти хорьки были достаточно игривы, и у них не было никаких признаков орхита.

– Как и у большинства пострадавших людей, – сказал Халлам.

– Возможно, это лишь временная остановка в созревании сперматозоидов, а не разрушение самих сперматогоний. Это может быть объяснением слабого воспаления и минимальных симптомов.

– Вы имеете в виду, что может быть вмешательство в ферментную систему? – спросил Пэт.

– Да. Мы видим это при анемиях, когда клетки не созревают должным образом из—за недостатка какого—то витамина, например B12. Полагаю, здесь может происходить то же самое.

– Тогда это может быть временным явлением?

– Я искренне надеюсь на это, особенно если Смит обнаружит у человека то же самое, что он обнаружил у хорьков.

– Хотел бы я разделить ваш оптимизм, Джон, – сказал директор, – но если это оружие, то оно не будет иметь лишь временный эффект. В этом нет никакого смысла.

Он зевнул.

– Достаточно для этого дня зла, как говорится в Великой Книге. Пойдем спать.

Будильник вывел меня из глубокого сна.

Нащупав рядом с кроватью все еще вибрирующие часы, я с сожалением отказался от своих снов ради строгих серых стен моего временного жилища и унылого вида из окна на промозглый ванкуверский рассвет. Прилив закончился, и забрызганное зеленой грязью и камнями устье реки выглядело как сюрреалистическая картина похмелья. У самой кромки воды в грязи покачивалась стайка рыбацких лодок, их наклоненные мачты напоминали мне сломанные антенны каких—то диковинных раков, брошенных и мертвых на полу рыбного рынка. И они были мертвы. Из их маленьких горбатых кают не шел дым, ни один рыбак не поднимался на покатые палубы.

Я гадал, то ли эпидемия заглушила их моторы, то ли просто сейчас не сезон для рыбалки. Может быть, охочие до рыбы троллингисты и ловцы волнуются о своей утраченной мужественности и отправились домой, чтобы проверить это на практике? Газетчиков попросили поменьше писать о бесплодии, вызвавшем вчера такой переполох, но и так было понятно, что те, у кого были поражены половые железы, могут оказаться бесплодными.

Я свернул по коридору на кухню и включил автомат с кофе. Пэт еще спала после тяжелой ночи, когда она уговаривала неохотно идущих на контакт самца и самку хорька зайти в одну клетку и подружиться, вместо того чтобы безжалостно убивать друг друга. Рыцарство среди хорьков не слишком ценится, даже у самок в сезон. Мы хотели проверить, смогут ли они создать семью, а не выяснять, кто из них сильнее. Транквилизаторы прекрасно подходят для этой цели, но нужен аккуратный баланс, чтобы исключить драку и сохранить влечение. Халлама рядом не было. Он рано вставал, и его можно было бы найти наблюдающим за обезьянами, если бы мне захотелось туда пойти. У них пока не было никаких симптомов. Вероятно, инкубационный период был примерно таким же, как и у человека, и если это так, то времени для начала лихорадки еще не было.

Я снова направился в душ, чтобы прохладой очистить затуманенную голову. Теперь оставалось только ждать: ждать, когда хорьки начнут развлекаться; ждать, когда заболеют резвящиеся обезьяны; ждать новых биопсий от людей—добровольцев там, за защищенными от вируса стенами нашей маленькой тюрьмы. Я вспомнил предыдущий день, второй после нашей короткой экскурсии. После завтрака мы перепроверили животных, пока Пэт переносила культуры, привели в порядок наши записи, а потом мы с Халламом сидели в гостиной и играли в криббедж, ожидая отчетов Смита.

Как он и предсказывал, газеты вскоре узнали о новых исследованиях, и полуденные заголовки, показанные по телевизору, были крупными и пугающими. "Стерильны ли жертвы гриппа?" – истерично кричала "Дейли мейл" трехдюймовыми буквами и пускалась в пространные рассуждения, основываясь лишь на осторожном заявлении, приписываемом доктору Смиту, о том, что у некоторых подопытных животных после гриппа снизилась детородная способность. Газета "Сан" была более осторожной, но мелодия была та же. Через час после появления газет Халлам приказал отключить все телефонные линии в Лаборатории, и короткая надиктованная речь, призванная успокоить истерию, непрерывно звучала по телефонным трубкам и повторялась по радио и телевидению.