Последняя чаша

Он еще некоторое время продолжал говорить, но ничего нового не сказал, и Халлам выключил звук.

Пэт встала.

– Если вы собираетесь выполнить свое обещание и убрать посуду, я посмотрю в смотровое окно, как там наши питомцы. А потом пойду спать.

Я в ужасе застонал.

– Давай не будем делать из этого традицию. Я ненавижу мыть посуду!

Проходя мимо, она дернула меня за левое ухо.

– Сделай это хорошо. Тебе нужна практика!

– Хорошо, Джон, – сказал шеф. – Я буду мыть, а ты вытирать. Надо было установить здесь автоматическую посудомоечную машину. В свое время я об этом не подумал.

Я только успел вытереть первую тарелку, как зажужжал интерком. Я нажал на кнопку.

– Доктор Халлам! Джон! Вы не могли бы подняться прямо сейчас? Мне кажется, ситуация начинает ухудшаться.

Она говорила взволнованно и немного озадаченно.

Крупный мужчина поднял брови и сполоснул руки.

– Думаю, нам лучше пойти туда, – сказал он, вытираясь моим чайным полотенцем, чтобы удалить воду.

Когда мы добрались до смотровой, то обнаружили Пэт, полностью поглощенную работой, в той части, которая выходила на клетки с самками хорьков. Это было одностороннее стекло, к тому же звуконепроницаемое, поскольку хорьки очень чувствительны к посторонним звукам. Пэт указала на одну из клеток и сказала излишне тихим шепотом,

– Эта хорьчиха больна. Кажется, у нее начались роды.

– Это старый добрый хорьковый обычай, – проворчал я.

– Идиот! – воскликнула она раздраженно. – Согласно ее карте, она была только на ранней стадии беременности… она еще долго не должна рожать. Она была первой, кому вы сделали прививку сегодня.

Еще некоторое время мы наблюдали. Сомнений не было. У этой хорьчихи был выкидыш. Я взглянул на шефа. Его лицо осунулось, обычно мягкие черты рта стали жесткими, губы втянулись и истончились.

– Боже всемогущий, – прошептал он. – Они же не попытаются это сделать… И все же, что может быть проще?

Он выпрямился в полный рост. Даже сейчас он не мог удержаться от небольшой шутки.

– Когда вы говорите, что все идет в гору, юная леди, я вижу, что вы имеете это в виду буквально.

Он направился к выходу.

– Что ж, похоже, начинается настоящая работа. Я надеюсь, что нам всем удастся немного поспать, но вирус гриппа действует на этих хорьков слишком быстро. Так что давайте вернемся к кофе и посмотрим, что произойдет.

Яичница с беконом, конечно, хороша после долгой ночи, подумал я, вгрызаясь в последний кусок тоста. Я доел его, осушил стакан молока и протянул Пэт свою чашку с кофе. Она выглядела усталой, немного бледной, возможно, от недостатка солнечного света, и очень задумчивой, когда наполняла чашку. Я коснулся ее руки, когда чашка вернулась ко мне, и она ласково улыбнулась. Если Халлам и заметил это, то никак не прокомментировал. В такие моменты мне было жаль его. Несмотря на свою дружелюбность, он был одиноким человеком. Я вспомнил, что его невеста, армейская медсестра, погибла под Кассино в подразделении, которым он командовал. С тех пор в поисках утешения он обратился к своей работе и, видимо, так и не нашел никого, кто был бы ему по—настоящему дорог.

– Сэр, – сказал я, почему—то так и не сумев заставить себя назвать его по имени; привычка сильна, а он и сейчас выглядел слишком похожим на солдата, на солдата, вызывающего уважение. – Сэр, что вы имели в виду вчера вечером, когда у хорька случился выкидыш, когда вы сказали, что они не будут пытаться это сделать, и все же что может быть проще?

– Полагаю, чтобы объяснить это, мне лучше изложить вам свои соображения по поводу всего происходящего.

Он посмотрел на часы.

– До следующего этапа экспериментов остался час… не так уж много, чтобы выспаться. Во всяком случае, мы можем поспать позже.

Пэт наполнила чашки, а я молча передал пачку "Свит Капс". Он зажег сигарету и заговорил.

– Как вы оба помните, после смерти Сталина наступил период неопределенности, а затем, когда Маленков уступил место команде Хрущева—Булганина, так называемая Женевская конференция на высшем уровне положила начало тому, что русские называют наступлением мира. Венгерский мятеж и проблемы в Восточной Германии и Польше пошатнули их благочестивый фасад. Этот фасад еще больше пошатнулся из—за их явного вмешательства в дела Ближнего Востока. Но, несмотря на это, напряженное перемирие продолжалось, главным образом, полагаю, из—за страха перед войной с применением водородных бомб. За исключением Тибета, Красный Китай тоже вел себя довольно тихо, в основном потому, что у него все еще нет промышленного потенциала для ведения крупной войны; а Советы медлили с оказанием помощи, потому что тоже опасались ужасающего потенциала такого огромного населения, если оно будет вооружено.

– В течение геофизического года над миром кружили как русские, так и американские спутники, а конкуренция за межконтинентальную баллистическую ракету с водородной боеголовкой, похоже, зашла в тупик. Русские, янки, а теперь и Британское Содружество обладают ракетами большой дальности и высокой точности. Следующий логический шаг, поскольку и атомная, и баллистическая войны сулят взаимное самоубийство, – выход в космос. Там два главных противника смогут шпионить друг за другом, и ни "железный занавес", ни правила безопасности США не скроют тайных приготовлений к нокаутирующему удару. Кроме того, возможно, обладателям Луны и планет откроются огромные запасы ценных минералов. Но космические путешествия требуют времени, денег… и мозгов. Пилотируемые спутники уже на подходе, но это еще не установленный факт.

"Спутники" 1958 года потрясли Штаты так, как ничто другое не могло потрясти их самодовольство. Поэтому к 1961 году эта страна изменила свою позицию в пользу труда и простого человека и, наконец, признала, что именно простой человек позволил ей достичь невероятно высоких материальных стандартов. Они очень быстро догоняли русских, у которых какое—то время был перевес в научных кадрах, и сумели, пожертвовав потребительскими товарами в пользу тяжелой промышленности, опередить Штаты в военной технике. Оказавшись в тупике, по крайней мере временном, в области науки, американцы вновь перешли к экономической войне. Какое—то время красные с их пышными обещаниями были впереди и в этой области, но объемы поставок товаров не соответствовали заявлениям, и постепенно наступило разочарование. Поэтому американцы, на которых можно было положиться, постепенно вырвались вперед. Сейчас они медленно, но верно вытесняют коммунистов из всех стран, кроме захваченных стран—сателлитов, но и там годы репрессий и низкий уровень жизни привели к нескольким серьезным восстаниям за последние десять лет. Кроме того, просвещая свой народ в попытке достичь научного превосходства, коммунисты заставили его осознать ошибочность марксистско—ленинских доктрин.

– Сейчас диктаторы редко сдаются по—тихому. Коммунисты напряжены до предела и находятся под угрозой поражения. Они должны что—то предпринять, но они не дураки. Атомная война невозможна без самоубийства. Локальные войны и политические маневры провалились. Они проигрывают экономическую войну. Есть только один ответ!

Он намеренно сделал паузу, чтобы дать аргументу усвоиться… его излюбленная привычка.

– Новый вид войны! Вот в чем ответ! Война, которая закончится прежде, чем кто—то поймет, что она началась, и в которой нельзя будет обвинить их, так что нет опасности возмездия.

Он крепко затянулся сигаретой, решительно затушил ее и продолжил.

– Я считаю, что нынешняя эпидемия была вызвана вражескими агентами. Я также считаю, что она вызвана синтетическим вирусом, который сочетает в себе потрясающую заразность гриппа 1918 года и некоторые черты паротита и, возможно, немецкой кори. Я думаю, что этот вирус был создан таким образом, что перекрестного иммунитета с любым природным вирусом не существует; другими словами, перенесенный паротит или грипп или прививка от них не защитит. И, чтобы сделать его еще более дьявольским, они намеренно сделали его легким типом инфекции, так что практически все выздоравливают, и люди поэтому не беспокоятся о нем. Как сказал Джо Армстронг, все это несерьезно. Так что никто не заподозрит саботаж, пока не станет слишком поздно.

– Но русские сами сообщают о случаях заболевания, – сказал я, – и как вы объясните пандемию в Красном Китае, которая убивает так много людей. Это совершенно другая болезнь.

– Согласен, – задумчиво произнес Халлам, – и в этом вся прелесть плана. Если вы научитесь создавать один вирус, передающий свои характеристики, вы сможете создавать и другие. Вирус—убийца, выпущенный на свободу в Северной Америке, в одночасье поднял бы тревогу на всем континенте. Наши специалисты по здравоохранению при необходимости изолировали бы целые города и, возможно, уничтожили бы его до того, как он выйдет из—под контроля. У нас пока не введен карантин в связи с этой эпидемией. Никто не беспокоится об этом, и представители местных властей считают, что если большую эпидемию не может контролировать их неумелый медицинский персонал, то лучше бы избавиться от нее прямо сейчас.

– То есть Советы хотят уничтожить и китайцев? – недоверчиво спросила Пэт.

– Да, это так, – решительно кивнул шеф. – Они хотят править всем миром, а не только его частью. Со временем китайцы становятся все большей угрозой их господству. Эта угроза должна быть устранена.

– А как насчет сообщений о гриппе и новой кори в России и Сибири? – спросил я.

В его голосе слышался чуть ли не восторг.

– Это прекрасный план. Да, прекрасный, если бы он не был так ужасен по своим последствиям.

Он сделал паузу, чтобы осушить свою чашку.

– Последние несколько лет в СССР уделялось очень большое внимание мерам по охране здоровья населения. Огромная кампания по вакцинации против полиомиелита, кори и других инфекционных заболеваний привела к иммунизации миллионов детей и взрослых. Могу поспорить, что если бы мы могли получить некоторые из этих вакцин, то нашли бы противоядие и от нашего вируса гриппа, и от китайской кори, и от язвы, что бы это ни было. Я думаю, что произошел сознательный отбор части населения для продолжения советской системы, а остальные будут принесены в жертву, чтобы одурачить нас. В конце концов, красные верят в генетику, как и мы, теперь, когда Лысенко и его теории дискредитированы, а что может быть логичнее, чем выведение лучшей расы?

– Я не совсем уверен, что правильно понял последнюю часть, – сказал я. – Вымирают только китайцы.

– Только китайцы умирают как индивидуумы, – медленно и решительно произнес Халлам, – но, боюсь, мы тоже умираем – как нация!

Глава 3

Яхта слегка покачивалась, когда нос врезался в волну и отклонилась на несколько градусов от курса. Но мотор, ровно работающий на небольшом судне, помогал ему двигаться дальше, переваливаясь через невысокие валы и радостно скатываясь вниз, как маленький ребенок с горки на детской площадке. Ветер был прохладным и мягким, солнце ярко светило на юго—востоке. Мы плыли на север, недалеко от побережья, а остров Боуэн и Гибсонс были уже далеко за кормой. В это время года и в середине недели движение было оживленным. Ближайший корабль был лишь пятном на горизонте. Я накинул трос на румпель и спустился вниз.

На койке по правому борту тихо дремала Пэт. Легкий бриз, дувший с левого борта, развевал волосы и опускал их обратно на лоб при каждом подъеме носа. Я наклонился и нежно поцеловал ее в губы. Она слабо улыбнулась во сне, и ее руки обвились вокруг моей шеи, когда она начала просыпаться. Я осторожно разжал их.

– Спи, дорогая. Еще не время для твоей вахты.

Я поправил на ней одеяло и пошел в крошечный камбуз.

Кофе был горячим, а яйца, которые я поставил на плиту, уже кипели. Я сел за стол, чтобы поесть. Бензедрин, который я принял, чтобы продержаться всю ночь, начал выветриваться. Я чувствовал слабую дрожь усталости в руках и ногах. Глаза были сухими и немного воспаленными. Через два—три часа я смогу разбудить Пэт и немного поспать. А пока мне оставалось лишь направить яхту на север, к одному из наших любимых островов – маленькому, необитаемому, покрытому скалами и деревьями бугорку, где мы могли уединиться, чтобы отдохнуть и расслабиться.

И пока я молча и быстро ел, убирал посуду и снова поднимался на палубу, слова доктора Халлама все время крутились у меня в голове, как мышь в лабиринте, рыская и ища ответ. "Только китайцы умирают как индивиды, но я боюсь, что мы умираем как нация!"

Я сидел, ошеломленный, с открытым ртом, как у идиота, и это невероятное заявление эхом отдавалось во внезапно опустевших отделах моего мозга.

– Хорек… – проговорила Пэт сквозь скованные ужасом пальцы, которыми она сжимала рот. Ее глаза широко раскрылись, глядя на нарочито строгие черты лица директора.

– Да, моя дорогая… хорек.

– О, нет! О, Боже, нет… не сейчас!

Это был не крик страдания за весь мир, а что—то личное, более глубокое, крик отчаяния.

– Из—за чего вся эта суета? – сказал я раздраженно. – Не понимаю.

Я повернулся к Пэт.

– А ты чего разбушевалась?

Халлам смотрел на меня с невозмутимым спокойствием.

– Если бы ты был женщиной, ты бы тоже, как ты выражаешься, разбушевался.

– Это она сказала, сэр, – сказал я. – Если вы оба так переживаете из—за того, что у хорька случился выкидыш, то я не понимаю, почему. Есть множество болезней, которые поражают животных иначе, чем человека. Как насчет ундулянтной лихорадки? Она вызывает выкидыши у крупного рогатого скота, но не влияет на беременных женщин так же, как и многие другие серьезные заболевания. Так и хорек теряет своих детенышей! Значит, это могло произойти и при любой другой сильной лихорадке.

– Вы совершенно правы, Джон, – сказал Халлам, – но помните, что это не обычная болезнь. Это секретное оружие, и если оно действительно вызывает выкидыши и, возможно, необратимое повреждение яичников, то результат станет катастрофой для Запада.

– Черт побери, шеф, если вы позволите, вы становитесь прямо—таки параноиком от всего происходящего. Пока что у нас нет ни малейших реальных доказательств.

– И снова вы правы, но это тот случай, когда интуиция и высокая степень подозрительности должны преобладать над холодной научной отстраненностью. У нас нет времени на серию контролируемых экспериментов. Мы должны угадать, и угадать правильно!

– Он прав, Джон!

– Хорошо, Пэт, хорошо! Включи свою женскую интуицию, и мы все улетим в мир голубых далей. Надеюсь только, что мы не свалимся оттуда с грохотом.

– Все наши хорьки заболели гриппом, – сообщил Халлам. – Жаль, что только одна особь оказалась беременной, иначе мы могли бы уже получить подтверждение нашей догадки.

– Я не слышал, чтобы среди беременных женщин, заболевших гриппом, наблюдалось увеличение числа выкидышей, – сказал я. – По—моему, это довольно веское доказательство того, что этот вирус не влияет на людей таким образом. Если уж на то пошло, то сообщений о поражении яичек было больше, чем о заболевании яичников.

– Если он поражает беременных женщин, то, возможно, он влияет на плод. Возможно, дети будут рождаться с отклонениями, как в случаях с немецкой корью на ранних сроках беременности, – сказала Пэт.

– Это ужасная мысль, – сказал я. – У меня от вас двоих мурашки по коже с утра.

Я посмотрел на часы.

– Господи, уже пять часов! Это была тяжелая сессия.

– И она еще не закончена, – простонал Халлам, поднимаясь со стула. – Пока что болеют только хорьки. Мы пожертвуем несколькими самками… и самцами тоже. Отправьте их на осмотр к Смиту. У него круглосуточно дежурят врач и технические специалисты, и они могут сразу же взяться за дело. Скажите ему, чтобы он сосредоточился на железистых тканях, в первую очередь на половых железах. И возьмите культуры из обычных тканей, прежде чем отправлять их вниз.

– Сделаю, – сказал я и вышел из комнаты.

Я вернулся через полчаса. Вскоре в гостиную вошли Пэт и доктор Халлам.

– Ни у кого из других животных пока нет никаких признаков болезни, – сказала Пэт. – Нам придется подождать еще немного.

– Послушайте, я не думаю, что в ближайшие двадцать четыре часа что—то произойдет, – сказал шеф. – Почему бы вам двоим не отдохнуть. Расслабьтесь, насколько это возможно. Наступает напряженное время, и вы еще долго не сможете выйти на улицу. Сейчас еще рано… Вы могли бы спуститься к лодке и поплавать. Держитесь подальше от людей, я не хочу, чтобы вы подхватили грипп. Приходи завтра рано утром, чтобы никого не было рядом.

– А вы? – сказали мы с Пэт одновременно.

– Сейчас я немного посплю, а потом буду бездельничать и читать, пока не получу весточку от Смита.

– Смит пришел сам. Он сказал, что сделает несколько замороженных срезов, а также обычные парафиновые.

– В таком случае я съем еще немного тостов и кофе и буду ждать отчетов. Но вам лучше идти немедленно. Будет шесть часов, прежде чем вы выйдете из здания. Если вы выйдете позже, то там будет слишком много людей.

Вот так мы и оказались на побережье, сбежав от всех проблем мира, если бы это было только возможно, на один яркий день. Я спустился вниз и разбудил Пэт.

Внезапная тишина, возникшая после того, как заглох мотор, заставила меня вздрогнуть. Я приподнялся и посмотрел в иллюминатор, чтобы увидеть деревья и скалы, медленно проплывающие мимо. Я узнал маленький пятачок коричневого песка, расположенный между двумя большими зелеными валунами, покрытыми лишайником. Якорь опустился. Мы были у нашего острова.

До заката оставалось еще два—три часа. Воздух был теплым, а вода в укромной бухте спокойной. Я зевнул, поднявшись на палубу, и увидел, как Пэт в купальнике с откровенным вырезом расстилает большое одеяло, собираясь принять солнечные ванны.

Мы уселись на одеяло, и она наклонилась, чтобы передать мне сигарету. Я взял ее, стараясь не смотреть прямо на нее. Было на что посмотреть, а мое кровяное давление и так было достаточно высоким.

Некоторое время мы молча курили, наблюдая за чайками, которые кормились на скалах, куда они вернулись, когда лодка перестала двигаться.

– Джон, ты действительно веришь, что вирус – это естественная мутация?

– Я не знаю, детка, просто не знаю.

– Тогда почему ты продолжаешь спорить об этом с доктором Халламом?

– Я не спорю, детка. Я пытаюсь удержать все в рамках разумного. У нас пока нет ни одного доказательства, что это не естественное заболевание, так зачем перегибать палку?

– Структура вируса ненормальна.

– Пока что это похоже на правду, но это не доказывает, что он синтетический.

– Но что, если он действительно вызывает необратимое повреждение яичников?

– Тогда, дружок, этот старый континент Северная Америка окажется в полном дерьме.

– Не могу представить, как бы я себя чувствовала, если бы заболела и знала, что никогда не смогу иметь детей.

– Сейчас таких людей полно.

– Не миллионы, и не я! Я всегда хотела детей, но мой муж предпочитал подождать. Он был слишком занят зарабатыванием денег… и приятным времяпрепровождением.

– Хорошо проводил время с кем?

– Вот вопрос, который в конце концов разрушил все. Хорошо, что у нас не было детей, я думаю.

Она наклонилась ко мне и положила свои руки на мои.

– Если я когда—нибудь снова выйду замуж, я хочу мужчину, который мечтает о детях.

На этот раз я смотрел прямо на нее, и черт бы побрал мое кровяное давление.

– Я хочу от тебя детей, – сказал я и притянул ее в свои объятия.

Через некоторое время она высвободилась, хотя я чувствовал, как она дрожит. Так было всегда. Я так и не смог сломить это сопротивление, этот страх снова испытать боль. Может, и никогда не смогу. Я покорно вздохнул и сел.

– С таким же успехом можно порыбачить, – сказал я и пошел устанавливать лини и поднимать грот.

Стена тумана двигалась к нам по пустому морю, словно огромный антарктический айсберг с плоской вершиной, сверкающий в золотом свете западного солнца. Рядом со мной на мачте вяло болтался грот, его край лениво колыхался под порывами ветра. Белоснежный утес медленно приближался и так же медленно превращался в амебообразную массу из пара, лениво кувыркающуюся и пускающую струйки, которые закручивались и исчезали, когда оказывались слишком далеко от прохладного марева. Один, более мощный, чем остальные, взмахнул волокнистой псевдоплотью над моей головой, и на мгновение золотистый свет побелел. Прилетел еще один, и еще, а потом мы исчезли в мягкой влажной прохладе морского одеяния. Свет померк, как от туманного покрывала, так и от заходящего солнца. Я смотал лески и убрал их. Я зажег ходовые огни. Меня била дрожь, когда я закрепил парус, проверил снасти и спустился вниз.

В небольшой треугольной каюте, примостившейся под носовой частью лодки, хлопотала Пэт. Шипение газовой горелки и потрескивание гамбургеров на плите издавали приятный, домашний звук. Здесь было уютно и тепло, в отличие от туманной прохлады наверху. Запах лука и говядины донесся до меня, и я жадно принюхался. Она была бы хорошей женой, подумал я, наблюдая за ней, и хорошей любовницей тоже. Она все еще была в купальнике, и, глядя на ее полные смуглые бедра, на изгиб линии бедер, на небольшую грудь, выпирающую из тонкого купальника, я ощущал медленное биение пульса и глубокое возбуждение желания. Тихонько я подошел к ней сзади. Она вздрогнула, когда мои холодные руки коснулись ее, мгновенно все осознав, она снова прижалась ко мне, ее глаза были устремлены на меня, и она раскрыла свои губы для моего поцелуя. На мгновение она замерла, а затем, подавшись назад всем телом, попыталась оттолкнуть меня.

– Послушай, дорогой, все это очень мило, но гамбургеры горят.

– Ну и пусть, – прошептал я, слегка пошевелив руками. – Я тоже горю.

– Это может подождать.

Ее глаза, казалось, что—то обещали мне, пока она поправляла тыльной стороной ладони прядку каштановых локонов. Лопатка, занесенная над ее головой, сверкнула в мерцающем свете газа. Я отпустил ее.

– Почему бы тебе не приготовить нам выпить? До еды еще есть время.

– Если я выпью слишком много, то не захочу ни тебя, ни гамбургеров, – пожаловался я, но все же подошел к холодильнику и достал джин и вермут.

"Когда—нибудь", – мечтательно подумал я, – "когда—нибудь она должна сдаться".

Я поставил ее напиток на полку, чтобы она могла дотянуться до него во время работы, и протиснулся между сиденьем скамейки и откидным столиком, наблюдая за тем, как она нарезает салат. Как медтехник она была хороша, и та же тщательность и мастерство проявлялись в ее готовке, да и вообще во всем, что она делала.

Напиток был вкусным, а салат лежал передо мной зеленый и хрустящий. Пэт снимал гамбургеры с огня, и, когда треск прекратился, я почувствовал, как низкий, настойчивый, басовитый гул нарастает поверх шипения огня. Ночь была тихой, никаких противотуманных сирен, потому что поблизости не было ни одного корабля. Мы дрейфовали довольно близко к материку, за небольшими островами, в стороне от обычных маршрутов. Вспомогательный мотор был все еще выключен, и на мгновение я подумал, не отнесло ли нас течением к скалам; но шум не был похож на плеск волн о берег, он был слишком ровным. Теперь Пэт стояла, держа в обеих руках сковороду и лопатку, и сосредоточенно хмурила свои прямые темные брови.

– Ты тоже это слышишь?

Она кивнула.

– Держи гамбургеры теплыми, а я пойду посмотрю.

Она отошла к плите, а я поднялся в кабину.

Поднимающийся ветер клубил туман, а с востока, когда пятна тумана истончились, в светлых облаках виднелась полная луна. Шум стал громче, он быстро приближался, стук двигателей возвышался над плеском волн о нос шлюпа. Я не мог понять, где находится корабль. Тумана не было; ни тоскливый стон морских кораблей, ни резкий гул прибрежного парохода, отражавшегося от островных склонов, не подсказывали мне, где он находится.

– Глупый олух, – пробормотал я про себя. – Что он делает в этом пустынном проливе и почему не подает сигнал?

Времени на раздумья не было. Я прыгнул на корму и ухватился за румпель, одновременно нажимая на кнопку стартера. Двигатель был холодным и неохотно кашлял в туманном воздухе. Я все еще нажимал на стартер и работал дроссельной заслонкой, когда туманная пелена разорвалась.

Над востоком, над береговым хребтом, поднялась крапчатая серо—голубая луна, похожая на датский сыр. По водам канала пробежала полоса света, разрезая пополам белую стену тумана, как солнце поздним вечером пробивает пыль мексиканской корриды. Из туманного севера, как бык Миура из ворот, выскочил черный высокобортный корабль, быстро несущийся сквозь фосфоресцирующую волну на носу. Он шел прямо на нас, а взвизгивающий мотор по—прежнему не отзывался. Я встал и стал работать румпелем взад—вперед, пытаясь с помощью руля повернуть наш нос на правый борт.

– Пэт, Пэт, ради Бога, выходи на палубу! Столкновение!

Я все еще кричал, когда черная масса поднялась надо мной, а бушприт судна треснул и разломился. От толчка я упал на колени, но крепко держал руль, и мы проскочили мимо, ударяясь и скребясь о левый борт судна.