Ты как я

Стоило мне лететь за несколько тысяч километров от мамы, Лизы и остальных, чтобы здесь выслушивать очередную нотацию о том, что я что-то делаю не так.

Но разговор уже был логически завершен. Я пошла по берегу, уходя как можно дальше от Максима. Но, отойдя от него шагов на двадцать, вспомнила, что мы находимся на маленьком безжизненном пятачке суши посреди бескрайних вод, и плыть нам назад все равно на одном катере. И если он уплывет сейчас один, мне придется остаться тут и питаться ракушками и дождевой водой. Поэтому я просто села подальше.

Была какая-то карикатурность в сочетании волшебного пейзажа, который выглядел радугой, разлившейся в синей лазури, и всей это кипящей грязью в моей душе.

– Запечешься сейчас окончательно, гордая ты птица! – крикнул презрительно Максим. – Поехали домой.

Максим подошел к катеру, который мы взяли напрокат и позвал меня взглядом, полным недовольства. Я оделась и села на заднее сиденье. Он завел мотор.

Я не была на него зла, мне просто не хотелось больше иметь с ним ничего общего. Все было так хорошо, но и он тоже заставил меня ощутить себя беззащитной и отвратительной. Странно выходит. Как только человек становится мне близким, он приобретает право на унижение меня. Акт заботы – акт унижения. Что-то идет не так.

Выходит, чтобы быть защищенной от этого, нужно просто ни с кем не сближаться. Печально все как-то.

Катер прибыл на место. Я сошла и, не глядя на Максима, направилась к себе.

– Катя! – позвал он, не вылезая на сушу.

Я оглянулась. Он грустно улыбался.

– Знаешь. Я понимаю, что ничего уже не будет, но ты извини меня. Безотносительно всей этой гадости, мы хорошо провели время. Приходи скорее в норму, пожалуйста. Я рядом. Спасибо за компанию. Все было прекрасно, пока я не начал.

– И тебе спасибо, – сказала я печально.

Он резко завел мотор и рванул куда-то в синюю бескрайность, не оглядываясь.

Я растерянно смотрела ему вслед. Странное чувство зашевелилось во

мне. Вроде бы виноват он, это он начал хамить и извращать мои слова. Но при этом я ощущаю себя причастной к этому. Как-будто я вижу ту поломку, которая спровоцировала его на это. Говорят, это иллюзия жертв абьюза: они чувствуют себя виноватыми за чужое агрессивное поведение. Но ведь он извинился, признал, что был не прав и отстранился от меня – и тут я увидела себя со стороны. Я четко увидела, что именно мне нужно в себе исправить, благодаря его словам.

Я действительно так к нему и отнеслась, как он и сказал: как к удобному персонажу для мести. Я не увидела в нем живого человека, не услышала его искренности. Даже когда я ощутила это родство, это стало для меня удобными условиями для того, чтобы развлечься, я не хотела сближаться с ним по-настоящему.

Я полна обиды, причем не только на Мишу, а вообще. Так я и буду теперь жить. Отравлять всех, кто хочет ко мне прикоснуться, своей затаенной обидой.

Вот ко мне приблизился хороший, открытый и искренний парень. Он хотел не только физической близости. Он хотел легкости и романтики. Он хотел душевно сближаться и заботиться, и хотел, чтобы я увидела его не как объект для мести, а как живого человека. Да, я сейчас на это не способна. Но он имеет право злиться.

Я вошла к себе, приняла душ и внезапно захотела есть. Нарезала ломтиками папайю и вышла на террасу. Легла на теплый шершавый шезлонг.

Всё было более чем красиво. Девушка менеджер не подвела, картинка с ее рабочего стола трансформировалась в реальность. Я попала в райский уголок забытья и растворилась в Матрице.

Бог создал Мальдивы для того, чтобы люди забывали. Даже грусть, купаясь в лазури этих вод, становилась красивой. Одиночество насыщалось пурпуром заката и превращалось в самодостаточность. Вот только правды о себе даже здесь нельзя скрыть.

Я не была собой. Сущность моя расколота на несколько женщин. Одна из них – мама. Фабрика для производства

образцовой жизни. Это она была светлой частью. Другая – неудавшаяся

жена Миши. Неудачный сотрудник маминого предприятия, оказавшийся

дилетантом. А третья – я. Всю жизнь молча наблюдающая за

тем, как эти две женщины во мне все что-то старались вместе, создавая

идеальные модели существования… Теперь их проект потерпел крах и

они готовы друг друга сгрызть. Наступило мое время, я сижу тут как ядовитое насекомое, источающее яд. Вся такая свободная в нравах, суждениях и выборе

а на самом деле просто хочу изрыгать в мир ненависть… и не знаю, кто я.

Что меня ждет по возвращению? Какие вопросы я начну себе задавать? А может мне тут остаться? Напроситься в уборщицы.

Время в раю истекает. Мне жаль этих уходящих мгновений,в месте, которое предназначено, чтоб не думать здесь о таких вещах.

Волны почти втянули в себя гаснущее солнце. Пальмы на берегу

почернели. От воды пошел минеральный аромат. Сердце стало

постепенно успокаиваться. Лапа, которая сжимала его все это время,

вдруг разжала когти.

Я встала, чтобы подойти ближе к воде и тут заметила на соседней

террасе Максима. Он сидел на самом краю, под фонарем, свесив ноги, и

смотрел в воду. Лицо его, освещенное желтым светом, казалось старым

и усталым.

Я помахала ему, он помахал в ответ. Мы грустно улыбнулись друг другу.

– Почему один? – спросила я.

– А ты? – парировал он.

– Это временно. Сейчас пойду искать мулатов. – сказала я с кокетливой усмешкой.

Он рассмеялся.

– Что смешного?

– Я не думал, что ты продолжишь меня провоцировать.

– Я?! Тебя?! – искренне изумилась я.

– Ага. Ты же хочешь меня задеть?

– Хм. – удивилась я, – И вправду.

– Да. И со мной этот трюк работает.

С ним невозможно врать. Ни себе, ни ему. Мы с самого начала стартовали от всего тяжелого, но правдивого.

Я тоже рассмеялась. Затем смерила расстояние от его террасы до

своей. Воды были относительно спокойны.

– Доплывешь? – спросила я.

Он спрыгнул в воду и доплыл до лестницы. Когда он поднялся, вода

стекала ручьями на дощатый пол. С мокрыми волосами, свисающими по

вискам, он вдруг стал очень похож на старого забытого товарища,

одного из тех, кого мы никогда не вспоминаем, но с кем связаны

теплые воспоминания.

– Ну, и?.. – спросил он растерянно и слегка заносчиво.

– Дело не в отмщении. – сказала я грустно. – Ты теплый и настоящий. А у меня внутри ни того ни другого. И мне сейчас этого не хватает.

– Я такой для тебя.

Это было так сентиментально, что мне даже захотелось заплакать.

Но я сделаю это позже, когда не будет рядом мужчины, который почему-

то ради меня хочет быть лучше, чем он есть на самом деле.

– Останься сегодня у меня. Я хочу спать в обнимку.

«» «» «»

Миша опять задержался, но теперь уже надолго. И снова не отвечал на звонки и сообщения. И не открывал мессенджер.

Нет, все не будет «как у всех». Я не позволю так к себе относиться. Я не затасканная домохозяйка в застиранном халате.

Он пришел домой к двенадцати, когда самые язвительные фразы уже были расфасованы и выложены на передний план. Одна, наиболее острая, оставлена на

контрольный выстрел.

– Мы разводимся. – выдохнул Миша, опередив меня. – Я ухожу.

Все заготовки рассыпались в прах. Рот мой пытался еще что-то вымолвить, но муж не давал шанса:

– Я много думал о том, почему у нас так происходит. – говорил он

взволнованно, – Это я виноват. Ты же была самой прекрасной девушкой на факультете. Дело даже не в красоте, хотя ты очень красивая. Но ты была необычная.

Остроумная, яркая, сильная. Ты писала стихи, шутила, устраивала мероприятия. Я сейчас тебя не узнаю, ты как жена из дурного кино. С тобой невозможно находиться в одной комнате, ты стала душной и скучной со всеми этими бытовыми финтифлюшками. С этим складыванием носков, с этим меню, с этим… пароочистителем.

Он зачем-то толкнул пароочиститель, который стоял рядом с ним.

– И больше всего меня угнетает то, что это я сделал тебя такой. И я сам себе не нравлюсь. И я понимаю, что я должен уйти ради тебя, ради нас. Мне следовало с самого начала это остановить, пока все не зашло слишком далеко. Это не нужно было начинать. Мы слишком далеко зашли с этой показухой.

Миша легкими, складными фразами аннулировал нашу совместную жизнь. Я глотала воздух, подбирая слова, а Миша торопливо добивал:

– У меня уже давно, фактически с самого начала нашего брака, есть другая женщина. Фух, я это сказал. Да, она есть давно. Она никогда не будет тебе ровней. Но она мне больше подходит. Я уничтожаю тебя, а на нее действую благотворно. Со мной ты

вянешь, а она – расцветает. Когда я занимаюсь с тобой сексом, я сам себе противен. Когда я занимаюсь сексом с ней, я становлюсь самим собой. Поверь, если бы было хоть немного по–другому, я никогда не позволил бы себе совершить подобное. Но только это спасает меня от полнейшей разрухи. Все эти месяцы я ощущаю себя грязным за то, что сплю с ней. Но на самом деле грязь – это когда я сплю с тобой. Катя, хватит. Я хочу спасти свою душу. И в первую очередь – твою.

Красивые и грамотные речи. То, за что я выбрала Мишу. Да, внешне он был не

просто красавчиком – великолепным мужчиной. Одним из тех, в кого влюбляются, не спросив имени. Статный,высокий, широкий в плечах, с глазами благородного оленя, с сильными руками, и с великолепным уровнем воспитания Миша мог покорить одной улыбкой. Но выбрала я его за красивые речи.

Потом речи затихли, и оказалось, что у него воняли ноги. Что он сильно потел во время секса, каждый раз заливая меня с ног до головы. И если бы я его любила, это бы заводило меня. Но мне это было отвратительно.

Он брился через день и его щетина по утрам сильно кололась. Когда он будил меня поцелуем для утреннего секса, у него пахло изо рта чем– то затхлым и, отворачиваясь от его губ и колющегося подбородка, я проводила аналогию, что мне в лицо тычут дохлым ежом. Меня тошнило. Своей большой лапой он

мял мне грудь так, что приходилось щипать его в ответ, чтоб хоть как-то

отомстить.

А еще у него был большой член. Шутки про то, что женщины падки на размер придумали и поддерживают те, кому не пробивали головкой матку. Хоть раз бы испытали эти ощущения, больше бы так не шутили. Я испытывала их ежедневно.

Каждый новый день начинался с моего отвратительного настроения. Каждый утренний душ был процедурой смывания с себя омерзения.

Я не учла этого, когда готовила себя к семейной жизни.

Но даже это не означало того, что Миша теперь должен встать и уйти. Да, во время близости мне было пусто, дискомфортно, больно в компании этого чужого и, будем честными, уже неинтересного… да будем честными уже до конца – противного мужчины.

Но мы были супругами, это означало «и в горе и в радости», мы должны до самой смерти оставаться рядом, независимо от того, хотим мы этого или нет. Мне было

тяжело, но я настраивалась только на это. Я вообще-то думала, что мы собираемся рожать детей.

А сейчас Миша уйдет, я останусь одинокой и брошенной. А это намного хуже, чем дохлый еж на лице по утрам. Как я буду жить? Что я скажу родным? Кем я буду? Из ухоженной, самодостаточной девушки, порядочной жены, потенциальной матери, я превращусь в отброс общества – разведенку.

Социальное положение для меня никогда не было пустым звуком. Я заботилась о том, что скажут люди. Гордилась тем, что выхожу замуж девственницей. А надо было попробовать с самого начала, что это такое, бежала бы от этого Миши, куда глаза глядят.

Я всегда гордилась тем, что я веду себя как разумная женщина, и, значит, со мной никогда не произойдет того, что происходит с неразумными. Меня не изнасилуют, потому, что я не хожу по сомнительным компаниям и не пью там, меня не оскорбят потому, что я не выгляжу и не веду себя как женщина, которых можно оскорблять, меня не бросит муж потому, что я идеальная жена, а таких не бросают.

И вот какую реальность я получила. От меня ушел муж. Это невозможно усвоить как случай, который произошел именно со мной.

Я не знаю, почему это произошло. Почему, пока тысячи подобных мне женщин благополучно вьют семейные гнезда, а я и в готовом скворечнике, который мне предоставили мои родители, не смогла ничего создать.

Миллионы женщин программируются на успешный брак, это базовая программа жизни.

Почему она у меня слетела, я так и не поняла.

Но если буквально сегодня утром я хотела разобраться, теперь мне уже неважно.

Можно, конечно, продолжать обвинять Мишу. Или маму. Или считать дефективной себя. Это по-своему упоительно, быть жертвой.

Но это почему-то меня больше не удовлетворяет.

Я больше не хочу считать себя жертвой. Я хочу понять свою ошибку и больше ее не повторять. А для этого придется перестать смотреть на себя глазами мамы или

общества.

Пришло мое время начать видеть себя. И принимать решения

самостоятельно.

И, честно говоря, мне скорее страшно, чем хорошо. Может, в смысле психологического развития и поисков себя это очень полезно, оказаться в такой ситуации. Но мне кажется, что глупостей я натворю больше, чем нужно. Мне страшно, но у меня нет другого выхода.