Искушение величием

Разумеется, всем было ясно, что эти меры вряд ли принесут свои плоды. С момента смерти Хуана Борджиа прошло достаточно времени, чтобы у его убийц была возможность покинуть Рим. Поэтому шансы отыскать истинных виновников таяли как снег под лучами мартовского солнца. Однако оставался небольшой шанс, что тот, кто направил руку убийц, мог быть по-прежнему в Риме, дабы не вызывать подозрений поспешным отъездом. А может он находился намного ближе, чем все думали.

– Кардинал Борджиа, – сказал Александр VI, – Мы поручаем вам вести следствие о смерти герцога Гандийского. Совместно с Нашим секретарём и доверенным лицом Франческо Гасетом вы будете осуществлять поиски убийц и докладывать Нам об их результатах.

Окончив свою речь, Александр VI махнул рукой и медленно поднялся. Бурхард понял жест Папы и громко объявил об окончании консистории. Кардиналы покидали зал один за другим.

Невзирая на невосполнимую утрату и огромное горе для Борджиа, но их недруги вовсе не злорадствовали над смертью Хуана, во всяком случае, не выказывали этого на публике. Однако в Ватикан летело одно письмо за другим. Все выражали Александру VI свои глубокие соболезнования, даже тот, кто с первых дней понтификата Борджиа беспрестанно плёл интриги против него – Джулиано делла Ровере, находясь за пределами Италии. Как только кардинал делла Ровере понял, что его последний шанс свергнуть Борджиа в лице Карла VIII потерпел неудачу, то поспешил покинуть Апеннинский полуостров, укрывшись во Франции. В душе кардинала по-прежнему шевелился страх за свою жизнь. Джулиано опасался, что на сей раз Александр VI непременно пошлёт по его душу наёмных убийц. Но ни тогда, ни теперь, Папа даже не помышлял об этом. В своём письме делла Ровере выразил искреннее сочувствие горю понтифика. Может Джулиано делла Ровере действительно решил сделать первый шаг к примирению с Папой? В качестве ответного жеста и встречного шага Александр VI написал кардиналу, дозволив вернуться обратно в Рим, простив, уже дважды, все прежние обиды, какими бы они не были. Удивительно, но не остался в стороне и флорентийский проповедник Джироламо Савонарола, отлучённый от церкви ещё в мае, за свои, как говорил Папа, «подозрительные речи». Монах выказал свои соболезнования понтифику, но не преминул вновь упомянуть о порочности церкви, призывая Александра VI отринуть безбожных и нечестивых советчиков и прислушаться к голосу истинных ревнителей христианской веры, и тогда Господь непременно пошлёт ему утешение. Савонарола решил прервать на некоторое время свои речи, выказав сострадание к Папе, пороки которого обличал столь длительное время.

А безутешный Александр VI продолжал оплакивать Хуана, зная, что боль утраты будет тенью вечно преследовать его. Все планы и надежды, которые он возлагал на Хуана, канули в небытие. Единственное, что Папа мог попытаться сделать – реформировать церковь, в надежде искупить свои грехи.

ГЛАВА III

РАССЛЕДОВАНИЕ

Рим, июнь 1497 года.

Тем временем Чезаре Борджиа и Франческо Гасет взялись за поиск убийц герцога Гандийского, или того, кто направил их. Определив круг подозреваемых, дознаватели стали вызывать их в замок Святого Ангела по одному, дабы тщательно допросить. Первым оказался вице-канцлер Ватикана кардинал Асканио Сфорца, у которого было предостаточно причин ненавидеть и желать зла Борджиа.

– Кардинал Сфорца, известна ли вам причина, по которой вас вызвали? – спросил Франческо Гасет.

– Разумеется, вы подозреваете меня в организации убийства Хуана Борджиа, – спокойно ответил Асканио Сфорца.

– Признаёте ли вы свою вину в этом злодеянии? – резко спросил Чезаре.

– Нет, кардинал Борджиа, не признаю, поскольку мне не было нужды лишать жизни вашего брата.

– Хотите сказать, даже смерть вашего мажордома не сумела побудить вас убить герцога? Всем известно, что не так давно вы крупно поссорились с Хуаном из-за того, что он приказал убить вашего мажордома, имевшего дерзость бросить колкость о его незаконном рождении. Неужели это не подвигло вас к мести?

– Не стану отрицать, что я был зол на Хуана за его поступок. Герцог вёл себя слишком надменно, чем и спровоцировал моего мажордома. Но с другой стороны, я не желаю отвечать головой за глупость моих слуг, ставя под удар безопасность нашей семьи. На место одного приближённого всегда приходит другой.

В разговор снова вклинился Гасет.

– А ваш племянник, Джованни? Мог ли он отомстить Борджиа смертью Хуана за страх, перенесённый им во время вынужденного бегства из Рима? Ведь он утверждает, что Борджиа якобы планировали его убийство.

Асканио Сфорца небрежно усмехнулся, отвернувшись в сторону.

– Уверяю вас, Джованни ни за что не покинет Пезаро, поскольку, как вы верно подметили – он боится до смерти за свою жизнь, которой по его словам угрожают Борджиа, – ответил Асканио, переведя взгляд на Франческо Гасета. – Вы знаете, что фамилия нашего рода происходит от производного слова, обозначающее силу? За свои прославленные деяния кондотьер Аттендоло Муцио получил прозвище Сфорца, что означает сильный. Джованни совершенно иное дело. Несмотря на то, что он занимает пост кондотьера, наша фамилия для него подобно ожерелью на дамской шее, не более. Мой племянник незаконнорождённый. В нём нет и толики отваги Сфорца. Поэтому он никогда бы не осмелился пойти на подобное злодеяние, тем более против Борджиа. К тому же, ничего не указывает на присутствие Джованни в Риме, особенно в ночь смерти Хуана. Любой человек скажет вам, что наживать врага в лице понтифика себе дороже. Если только человеку нечего терять. Хотя союз Сфорца и Борджиа пошатнулся, Милану нужны хорошие отношения с Римом, поскольку Франция грезит о реванше в Италии. Посему с моей стороны подсылать убийц к герцогу было бы крайне неразумно, навлекая на себя гнев моей и папской семьи.

Чезаре откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди.

– В таком случае, кардинал Сфорца, ответьте на последний вопрос. Если не вы и не ваш племянник, то кто, по вашему, мог желать смерти моему брату? – спросил он.

– Таких людей не счесть, кардинал Борджиа. Чуть ли не вся римская знать желала смерти Хуану. Я не знаю, кто именно мог убить герцога, но опираясь на людскую молву, советую искать убийцу или организатора убийства у себя под боком.

– Как это понимать?

– Ходят слухи, что к убийству Хуана мог приложить руку ваш младший брат, Джоффре.

– Как вы смеете?! – вскричал Чезаре, подавшись вперёд.

– Заметьте, кардинал Борджиа, я не утверждаю, что это истина, а всего лишь пересказываю слухи, блуждающие по Риму, – сохранив самообладание, ответил Асканио Сфорца. – Как вы знаете, Хуан был весьма любвеобильным человеком, равно как и супруга Джоффре. Возможно, Джоффре решил избавиться от рогов, которые ему наставил старший брат вместе с Санчей. Но супруга Джоффре была далеко не единственной, кого посещал герцог. Похождения Хуана наделали много шума в городе. Вряд ли этого не заметили отцы и мужья тех женщин, с которыми спал Хуан. Быть может, Джоффре усмотрел в этом возможность поквитаться с братом, вместе с другими мужчинами, организовав заговор с целью умертвить герцога.

– Как вы думаете, Асканио, граф Антонио Мария делла Мирандола имеет отношение к гибели Хуана? – вдогонку спросил Гасет. – Мог ли он убить герцога, желая отомстить за свою дочь? К тому же, дом делла Мирандола находится недалеко от Тибра.

– Я хорошо знаком с графом, он вспыльчив и разбрасывается угрозами как транжира деньгами, но не более того. К тому же в ночь убийства Хуана Антонио отсутствовал в Риме.

Чезаре пристально смотрел на Асканио Сфорца. Он не мог поверить, что Джоффре убил родного брата. Наконец, допрос был окончен, Асканио Сфорца покинул зал. Чезаре встал из-за стола и стал ходить взад и вперёд, размышляя о словах вице-канцлера. «Неужели снова? – мысленно спросил себя Чезаре. – В очередной раз Борджиа делают крайними, даже тогда, когда речь идёт о смерти члена их семьи. Видимо такова судьба нашего рода – всю жизнь бороться с клеветой и оскорблениями, словно отражая атаки врага на поле боя».

– Ваше высокопреосвященство, – сказал Франческо Гасет, вырвав Чезаре из его мрачных размышлений, – я сообщу Его Святейшеству о результатах допроса, но думаю, обоих Сфорца и графа делла Мирандола можно исключить из списка подозреваемых за отсутствием состава преступления.

– А что, если Гвидобальдо да Монтефельтро виновен в смерти Хуана? – спросил Чезаре, словно не услышав слова Гасета. – Хуан оставил его в плену Орсини, обвинив в поражении при Браччано. Чем не мотив?

– Возможно, но я знаю Гвидобальдо. Он не тот человек, который опустится до мести. В его жизни и без того немало было поражений, бед и неудач, которые он всегда встречал с улыбкой на лице. Гвидобальдо силён духом, он человек чести и выше каких-либо обид. Его слово твёрдо и нерушимо, о чём в Италии прекрасно знают.

– Сомневаюсь, что подобное можно простить.

– Ваше высокопреосвященство, порой люди непредсказуемы. Одни прощают крупные обиды, другие не выносят самых незначительных. Не думайте, что я защищаю герцога Урбинского, я лишь указываю на факты, которые мне известны. К тому же, после освобождения Гвидобальдо из плена, Папа написал ему письмо, выражая свою радость и надежду, что герцог пребывает в добром здравии.

– Ну и что из того?

– Гвидобальдо твёрдо заверил Его Святейшество, что был и остаётся преданным союзником Рима, вопреки всем обстоятельствам. Хоть и несколько опечален тем положением, в котором волею судьбы ему пришлось оказаться.

– Скорее, волею Хуана, – заметил Чезаре. – Но так и быть, Гасет. Если ты уверен в невиновности Гвидобальдо, я поверю тебе.

***

Слухи о причастности Асканио Сфорца к убийству Хуана Борджиа распространялись весьма быстро и находили немало согласных в этом, что было на руку недругам вице-канцлера, которые всячески намекали Папе на виновность Сфорца. Зная, в каком подавленном состоянии пребывал Александр VI, Асканио подумывал тайно покинуть Рим, не желая расплачиваться за грехи, которых не совершал. Однако, ознакомившись с результатами допроса, Папа оправдал Асканио Сфорца и его племянника Джованни. В том числе обвинения были сняты с графа делла Мирандола.

Список подозреваемых сократился на три человека, следствие продолжалось. Желая добраться до истины, Чезаре всё же решился проверить версию вице-канцлера. Хоть Джоффре и редко попадал в чьё-либо поле зрения, но, как известно, в тихом омуте… Возможно, Джоффре опостылела то пренебрежение, с которым к нему относилась Санча, безропотно отдаваясь Хуану или, согласно слухам, Чезаре.

– Скажи мне правду, Джоффре – ты приказал убить Хуана? – спросил Чезаре.

– Нет. Как тебе это могло прийти в голову? – недоумевал Джоффре.

– Сожалею, брат, но у тебя был весомый мотив. Санча неоднократно изменяла тебе с Хуаном. Быть может, ты устал мириться с подобным обращением с собой?

– Чезаре, тебе ли не знать, что я закрывал глаза на развратность Санчи. Пусть с болью в сердце, но закрывал, зная причину её похождений. К слову, она спала не только с Хуаном, но и с тобой, как утверждают. А что касается Хуана, то в ночь его убийства я был настолько пьян, что не мог стоять на ногах, не то, что держать в руках кинжал. Не веришь мне, спроси моих слуг. Они могут поклясться, что я не покидал своих апартаментов. Санча изменяет мне со многими мужчинами. Стало быть, я должен был убить каждого из них, включая тебя? Если хочешь, могу поклясться чем угодно, хоть собственной жизнью.

– Ладно, Джоффре, я тебе верю. Ты слишком малодушен, чтобы пойти на братоубийство.

Чезаре уже направился к двери, как вдруг Джоффре окликнул его.

– Послушай, помнишь, того человека в маске, которого часто видели рядом с Хуаном? Уверен, ему что-нибудь известно о той ночи. Ведь он поехал вместе с Хуаном. Может он и есть убийца?

– Возможно, но эта теория не прочнее замка из песка, – досадно ответил Чезаре. – Во-первых, после смерти Хуана его и след простыл. Во-вторых, Микелотто ничего не сумел разузнать об этом человеке, а значит и мотива, побудившего его убить своего хозяина, нам не подобрать. Разыскивать его не имеет смысла, поскольку нам ничего о нём неизвестно, и то, куда он мог отправиться, нам не узнать. Но не беспокойся, брат, я найду того, кто отнял жизнь Хуана.

ГЛАВА IV

КАИНОВ ГРЕХ

Рим, июль 1497 года.

Расследование гибели Хуана Борджиа продолжалось целую неделю, но так и не возымело необходимого результата. Как только слухи о виновности Гвидобальдо да Монтефельтро достигли Урбино, герцог лично написал Папе, заверяя его в своей невиновности, подтвердив слова Франческо Гасета. Отныне все, ранее упомянутые, подозреваемые были признаны невиновными, а поиски новых оказались бесплодными, как и попытки собрать хоть какие-то улики. Чезаре не находил себе места. День и ночь, наморщив лоб, он беспокойно мерил свой кабинет твёрдыми шагами, лихорадочно размышляя, кому ещё мог помешать его брат. Все мысли кардинала Валенсийского были обращены к покойному брату, и внезапно он остановился посреди комнаты, будто его ноги приросли к полу. Чезаре осенило, словно обожгло прикосновение холодного ветра в самый разгар зимы. Он напал на след.

– Орсини… – чуть слышно произнёс Чезаре.

Мысленно он возрадовался и одновременно выругался на самого себя. Как же он раньше не заметил столь очевидной нити, ведущей ко вторым, после Джулиано делла Ровере, врагам его семьи? Несомненно, у Орсини было не меньше причин желать смерти Хуану, нежели у Гвидобальдо да Монтефельтро, Сфорца или даже Джоффре. Война против Орсини была не только карой за предательство в пользу Франции, но и идеальной возможностью отобрать земли, чтобы в дальнейшем передать их Хуану. Орсини ни за что не спустили бы это Борджиа с рук, что вполне могло стать первой причиной убить сына Александра VI. Наконец, смерть главы семейства, Вирджинио Орсини, заточённого в тюрьму ещё королём Неаполя Фердинандом II. Чезаре был уверен, что на сей раз он доберётся до истины и выведет убийц своего брата на чистую воду. Было решено вызвать для допроса кардинала Джованнибаттиста Орсини. Он был среднего роста, лет сорока-сорока пяти с круглым морщинистым лицом и карими глазами, а из-под его кардинальской шапки едва выглядывали тёмные прямые волосы.

Допрос пришлось вести кардиналу Валенсийскому, поскольку Франческо Гасета немедленно вызвал к себе Александр VI.

– Кардинал Орсини, полагаю, вам известна причина, по которой вы оказались здесь? – спросил Чезаре.

– Более чем, – ответил Джанбаттиста Орсини, – поэтому сразу скажу, что не имею никакого отношения к трагической смерти герцога Гандийского, да помилует Господь его душу. Не забывайте, кардинал Борджиа, я служитель церкви, а не воин.

Чезаре облокотился на стол, сложив перед собой руки, образуя пальцами купол пирамиды.

– Спасибо, что напомнили, Джанбаттиста, – отозвался он. – Однако не так уж сложно послать собственных слуг выполнить всю грязную работу. Или же это могли сделать люди одного из членов вашей семьи.

– С какой целью нам убивать вашего брата, навлекая на себя гнев Папы?

– Порой, кардинал Орсини, месть опьяняет столь сильно, что побеждает здравый рассудок. Во-первых, проигранная вами война с Римом, которая, видимо, по-прежнему кровоточит у вас раной. Во-вторых, Вирджинио Орсини дерзнул предать, уже ныне покойного, короля Неаполя Альфонсо, а вместе с ним и Священный престол, за что был справедливо брошен в темницу. В январе сего года Вирджинио скончался, и вы, как говорят, обвинили Борджиа в отравлении вашего родственника. Желая отомстить за Вирджинио, вы решили ответить смертью на смерть, убив герцога Гандийского.

Посмотрев на Чезаре исподлобья, Джанбаттиста Орсини усмехнулся, и покачал головой.

– Хотите знать, в чём ваша ошибка, кардинал Борджиа? – ехидно спросил Джанбаттиста. – Вы наивно полагаете, что все знатные семьи как две капли воды похожи на вас, но это, отнюдь, не так. Вы обвиняете мою семью в мстительности? Кто, как не вы первыми принесли на наши земли знамя мщения? Не вы ли развязали войну против Орсини? Далеко не все живут по законам, которые чтите вы, Борджиа. Если, конечно, для вас вообще приемлемы хоть какие-нибудь законы.

– Довольно витийствовать, Джанбаттитста, – отозвался Чезаре. – Хотите сказать, поражение в войне и смерть главы вашей семьи, взваленная вашими стараниями на Борджиа, не является достаточным поводом для мщения Папе? Не смешите меня. Ведь вы твёрдо уверены, что именно Борджиа отправили к праотцам Вирджинио.

– Вы можете не верить и играть словами как вам заблагорассудится, но вы не сумеете доказать причастность Орсини к смерти вашего брата.

– А как вы объясните, что лошадь Хуана была обнаружена в квартале, где предостаточно ваших сторонников и соплеменников?

– Это не является неопровержимым доказательством, виновности Орсини. Хуан отправился в сторону Пьяцца делла Джудекка, но конечный пункт назначения герцога вам неизвестен, равно как и мне, а значит, где именно на него напали неясно. Учитывая, что в момент нападения стремена были срезаны, лошадь могла испугаться. Стремясь, как можно скорее, покинуть опасное место, она могла бежать, куда глаза глядят, пока не очутилась в квартале, где, как вы выразились, предостаточно наших сторонников и соплеменников.

– А всадник на белом коне с золотыми шпорами? Такое сложно не заметить, что доказал лодочник Скьяви.

Джованни Баттиста Орсини вновь усмехнулся. Допрос определённо забавлял его. Либо он пытался своеобразным образом продемонстрировать свою искреннюю невиновность, либо насмехался, зная, что причастность его семьи к гибели герцога Гандийского не будет доказана.

– Ваши отчаянные попытки взвалить вину на Орсини схожи с утопающим, увязшем в болоте, – саркастично улыбнулся кардинал. – Чем больше движений вы совершаете, тем быстрее тонете. Золотые шпоры указывают лишь на принадлежность убийц к знатному сословию, а белых коней в Риме немало. Неужто вы станете допрашивать каждого горожанина, у которого есть белые кони, тратя попусту драгоценное время? Вы можете допрашивать меня целый день, но я повторю снова – вины Орсини в гибели вашего брата нет.

Разумеется, Чезаре не верил словам кардинала. Он считал, что Орсини наиболее вероятные кандидаты на убийц Хуана, имевшие более весомые мотивы, нежели прежние подозреваемые. Однако к величайшему неудовольствию Чезаре, он не мог доказать вины Орсини из-за отсутствия более точных улик, а те, что имелись, были лишь косвенными. Это мешало каким-либо образом доказать вину Орсини, который с такой лёгкостью, будто играючи, отмахнулся от всех, предъявленных ему и его семье, обвинений.

– Тогда поделитесь своей точкой зрения, кардинал Орсини, – сказал Чезаре. – Как вы считаете, кто убил Хуана?

– Восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его, – с чувством произнёс Джанбаттиста, пристально посмотрев на Чезаре.

– Вы слегка запоздали, кардинал Осрини, – усмехнулся Чезаре, откинувшись в кресле. – Его Святейшество снял все обвинения с моего младшего брата.

– А кто сказал, что речь идёт о Джоффре? – спокойно спросил Джанбаттиста Орсини.

Чезаре почувствовал, как все мышцы его тела разом оказались напряжены, а с лица испарилась насмешливая ухмылка. Он подался вперёд, вновь облокотившись на стол.

– Объяснитесь.

– Речь идёт не о Джоффре, а о вас, кардинал Валенсийский, – сохранив хладнокровие, ответил Джанбаттиста Орсини. – Всему Риму известно о вашей с братом вражде. Известно, что вы, Чезаре, питали нестерпимую зависть к его положению, и желали оказаться на месте Хуана. В наше время ради власти и титулов кровь родственников проливается подобно осенним дождям. А быть может, причиной всему не только зависть, но и ревность.

– Ревность?

– К мадонне Лукреции. Вся Европа только и говорит о том, что вы с Хуаном делили в постели собственную сестру.

Начиная багроветь от гнева, Чезаре резко поднялся с кресла, буравя кардинала Орсини, налившимися кровью, глазами.

– Как вы смеете произносить столь отвратительную клевету?! – разразился криком Чезаре.

– Может это всего лишь слухи, однако не бывает дыма без огня. Может, вы нападаете на Сфорца, Орсини, и да Монтефельтро, в надежде отмыть собственные руки от крови? Вот, что я вам скажу, если вы желаете отыскать настоящего убийцу своего брата, подойдите к зеркалу.

Джанбаттиста Орсини было собрался удалиться, направившись к двери, но неожиданно вошёл Франческо Гасет.

– Его Святейшество распорядился немедленно прекратить расследование смерти герцога Ганджийского, – сказал он. – Отныне следственно-розыскные мероприятия более не будут возобновляться.

Наступило молчание. Кардинал Орсини медленно обернулся, встретив испепеляющий взгляд Чезаре Борджиа.

– Не трудно догадаться, почему, – отрезал Джанбаттиста и удалился.

***

В тот же день в зале Понтификов Александр VI принимал у себя членов, созданной им комиссии, докладывавшей о результатах разработки проекта Церковной реформы. Кардинал Рафаэле Риарио передал Папе пергамент с подробным содержанием Реформы. Александр VI вчитывался в суть проекта и параллельно слушал доклад кардинала Риарио.

– Ваше Святейшество, по результатам работы, проведённой комиссией, был разработан первоначальный проект реформации церкви. Суть Реформы заключается в ряде пунктов. Всякому кардиналу запрещается владеть более чем одним епископством или бенефициями, приносящими доход размером более шести тысяч дукатов. Всякий кардинал не должен занимать должность папского легата более двух лет, а также князьям церкви строго запрещается принимать участие во всевозможных светских мероприятиях. Максимально количество слуг, которое разрешается иметь кардиналу, не должно превышать восьмидесяти человек, а также запрещается иметь свыше тридцати лошадей. У кардинала не должно быть ни шутов, ни музыкантов, а также юношей и подростков в качестве лакеев. Кардиналы должны жить при курии, а сумма на организацию их похорон не должна превышать полутора тысяч дукатов. В течение десяти дней после вступления в силу данной буллы все без исключения служители церкви должны немедленно отказаться от сожительниц. В противном случае они незамедлительно будут лишены своих бенефиций. Обеты, данные незаконнорожденными детьми, будут объявлены также незаконными. Наконец, необходимо прекратить продажу индульгенций. Кроме того, разного рода злоупотребления в передаче церковного имущества и стоимости канцелярских активов будут пресекаться суровым образом.

Подняв глаза на кардинала Рафаэле Риарио, Александр VI одобрительно кивнул. Внезапно в зал ветром ворвался Чезаре, принеся с собой порывы бури, которые ощутили все присутствующие. Суровое, источавшее гнев лицо кардинала Валенсийского ввело в замешательство всех кардиналов, отошедших чуть в сторону, но не Папу. Его лицо осталось таким же равнодушным, а голос зазвенел металлом.

– Кардинал Борджиа, на каком основании вы смеете врываться к Нам, прерывая совещание? – спросил он.

Остановившись в трёх шагах от отца, Чезаре ответил повышенным тоном:

– На весьма веском основании, Ваше Святейшество, не терпящее отлагательств. Мне необходимо поговорить с Вами о расследовании смерти герцога Гандийского.

Кардиналы настороженно переглянулись, словно они знали нечто большее, нежели Чезаре. Вероятно, до них уже успели дойти слухи о том, что Чезаре убил родного брата, но из всех нашёлся лишь один смельчак, сумевший сказать это кардиналу Борджиа в лицо. Однако очень скоро подобных смельчаков появится великое множество, как грибов после дождя.

– Умерьте ваш тон, кардинал Борджиа, – осадил Чезаре Александр VI. – Не забывайте, с кем вы говорите, Мы не позволим врываться сюда в тот момент, когда Мы вершим судьбу нашей церкви. Впредь разговаривайте с Нами более учтиво. А сейчас немедленно покиньте Нас, полагаю, вам требуется как следует отдохнуть перед завтрашним отъездом в Неаполь.

Раздражение Чезаре стремительно нарастало. Он не мог не заметить, с каким равнодушием, пренебрежением и недоверием, разговаривал с ним отец, притом, что ранее подобных выпадов с его стороны Чезаре не замечал по отношению к себе.

– Ваше Святейшество, Вы меня удивляете, речь идёт о Вашем сыне, а Вас волнует мой отъезд? В начале я должен получить ответ на свой вопрос.

– Главное, что вы должны – это неукоснительно подчиняться воле верховного понтифика, кардинал Борджиа.

– Должно быть с делла Ровере Вы будете более любезны.

– Может он был Нашим врагом, но его речи, хоть и преисполненные гнева и недовольства, всегда были ясны, прямы и искренни. Чего, к сожалению, не скажешь о Наших сыновьях. Теперь покиньте Нас, кардинал Борджиа, либо вам поможет стража.

Чезаре был удивлён и взбешён одновременно. В его голове появилась страшная догадка. Что если Александр VI велел прекратить расследование, потому что нашёл, как он предполагал, убийцу своего сына, и имя ему – Чезаре Борджиа? До сего дня никто не предполагал, что виновником убийства герцога Гандийского мог оказаться кардинал Валенсийский. Эта мысль закралась в головы кардиналов, Папы, жителей Рима и наконец, была произнесена вслух. Чезаре не мог ни есть, ни спать. Его распирали гнев и в тоже время ужас при мысли, что даже собственный отец негласно, обвинял его в каиновом грехе. В том не было никаких сомнений, глаза Александра VI говорили красноречивее его завуалированных изречений. Это был самый болезненный удар не только в душу, но и по репутации Чезаре Борджиа. Слухи о смерти герцога Гандийского от рук родного брата очень быстро расползались по всей Италии, а народ охотно верил этому, играя на руку недругам Борджиа. Несмотря на то, что, как и в случае со Сфорца, Орсини, Гвидобальдо да Монтефельтро и Джоффре Борджиа, улики против Чезаре были лишь косвенными, а не прямо указывающими на его виновность. Однако этого было достаточно, чтобы над Чезаре Борджиа закрепили мрачное, забрызганное кровью, знамя братоубийцы.