Про Святого Деда. Первая часть трилогии «Про Отца, Про Сына, Про Святого Деда»

Мы же на своем «СБ» летали уже не кругами на по заданию Хохлова, – большими прямыми петлями в сторону Финляндии, островов Моонзунда и дальше. Летать стали меньше но дальше. Работа стала размеренной и спокойной. Все мы как-то расслабились в конце года. Падающий в начале декабря снег, убаюкивал и успокаивал. И в этом расслаблении упустили кое что важное.

Вообщем и Вера недоглядела за собой, да и я не нервничал особо. Когда, как говорил один знакомый дед, прокукарекали третьи петухи, – только и стали бегать.

Машину свою, командир конечно дал, по звонку, и мы втроем, – Вера, я и водитель, помчались уже не в Ораниенбаум, а в Копорье. Это было значительно ближе. Но схватки начались на пол пути. Водитель, из вольнонаемных, в какой-то момент завяз в снегу. Машина ревела, но не двигалась. Мы с Верой сидели на заднем сиденье, вцепившись друг в друга.

И оба стонали. Она от боли, я от бессилия. Мы явно не успевали в больничку.

– Давай, Ваня, принимай, – сказала вдруг Вера.

Водитель, серый лицом от происходящего, повернулся к нам:

– Что делать то, товарищ лейтенант?

– Иди кури, – сказал я.

Водитель вышел, не глуша мотор.

Перегнулся я через переднее сиденье, открыл собранный для больницы чемодан. Достал чистое белье и бутылку водки, прихваченную для врачей.

Омыл себе руки, выстелил место бельем как мог. Ну и принял. Жена же сказала принять. Вот я и принял. Потом шлепнул кое кого по маленькой попке. Раздался недовольный писк. Вера сказала негромко:

– Слава богу.

Так у меня появился второй сын. Слава. Вячеслав.

Машину мы конечно вытолкали. И до Копорской больнички доехали. Веру с сыном там оставили на три дня, под наблюдение. А уже утром я Шилу Бензиновичу доложил, что всё в порядке. Новый морлёт в строю.

Глава 43 (1939год)

На Первомайский Праздник посетил нас сам командующий авиацией флота. Богатырского телосложения и вида комдив. Его так и называли в разговорах, – «Ермак». Хотя на самом деле был он, – комдив Ермаченков Василий Васильевич. В числе прибывших с ним офицеров я с удивлением обнаружил Ваню Карпенко, моего однокашника. После торжественного построения, речей и поздравлений, комдив объявил об вхождении нашего полка в состав бригады. Называться мы теперь будем 8я БАБ. Бомбардировочная авиабригада. Стало понятно что опять грядут перемены. После развода начальство направилось в штаб и нам с Иваном удалось переговорить. Мы подали друг друга руки, обнять его очень хотелось, но кругом было много народу и мы оба явно сдержались.

– Какими судьбами, Ваня? – конечно спросил я.

– Я же говорил тебе помнишь, – отец у меня в аэроклубе, в Москве работал, – улыбаясь ответил он, понял что за аэроклуб теперь?

– Ясно, – ответил я, – смотрю капитан уже.

– Не без этого, Ваня. Тебе тоже не долго осталось. Я представления еще не видел, но знаю что документы уже двигаются. Бидзинашвили ваш, хороший о тебе отзыв направил.

– Даже так? – я был искренне удивлен.

– Да, хороший он мужик. И запрос его на «арфу» я тоже кстати видел, но тут помочь не смогу. Как говориться в порядке очереди.

– Какую «арфу»? -спросил я.

– Это мы так «АФА» промеж себя назвали. Для удобства речи, – Карпенко усмехнулся, – ну давай после совещания поговорим еще.

И мы пошли на совещание ком. состава. Новостей было действительно много.

На нашем аэродроме появятся и истребители и самолеты разведки всё по штату авиабригады. Бомбардировщиков тоже прибавят. Эскадрильи скорее всего будут рассредоточены. Оперативный район расширен. Было озвучено, что отношения с соседней Финляндией ухудшаются, а одной из приоритетных задач нашей бригады становится защита Ленинграда в случае возможных осложнений.

После этого долгого совещания мы в ожидании убытия делегации снова разговаривали с Карпенко.

– Надеюсь ты не обиделся что я тебя порекомендовал в этот полк? – спросил Карпенко, – мне было поручено подобрать опытного лётнаба, и я кроме тебя никого особо и не искал.

– Какие тут обиды, – сказал я. Спасибо, что вспомнил. В училище конечно поспокойней было бы, но я б там затух.

– Вот вот, я так и подумал, – ответил он, – а преподавать на пенсии будем. И кстати, знаешь, наверно оно к лучшему вышло. Почти весь твой последний курс на Дальний восток расписали. Слышал про события на Халкин-Голе?

– Слышал, читал в «Звездочке».

– Вот и я о том же, – продолжал Карпенко, – думаю, если б ты в училище оставался, тебя бы точно туда бы послали.

Я тут вспомнил почему-то того курсанта из моего последнего курса, – Миронова.

Как же его звали? То ли Борис, то ли Григорий. Или это я путаю с дедом или Стеценко. Нет, не вспомнить. А Иван продолжал:

– ТОФ тоже усиливают, в Комсомольске большой авиазавод запустили, теперь прямо там самолеты уже выпускают. А комполка вашего заменят скорее всего. Он бригаду не потянет. Хоть к нему и претензий почти нет. Но я тебе этого не говорил, как понимаешь.

– Ясно, поживем-увидим.

– Ну давай, Иван, увидимся бог даст!

Мы крепко пожали друг другу руки. Я подождал пока их «Ли-2» оторвется от взлётки, и пошел в общежитие. Хотелось поделиться новостями с Верой.

Глава 44

В начале лета стали прибывать бомбардировщики и личный состав из 57го пикировочного полка. Наравне с прибывающими «ДБ-3» садились и знакомые «СБ». А однажды сел «Р-6».

– Что за диво дивное, – воскликнул я.

Мы стояли недалеко от взлётки с моим комэском Токаревым и застали посадку этого явного старичка.

– Тебе, Иван Тимофеевич, – сказал Токарев, – принимай аппарат. На «роме» далеко не улетишь, а «шестерка» хоть и старая но летает далеко.

Теперь на мою эскадрилью уже не смотрели как на стайку белых ворон. А не скрывая иронии так и называли, – третья, – «музейная».

Вскоре действительно произошла смена командования. Командиром 57го полка был знакомый нам всем Преображенский, только уже полковник. Его и назначили нашим новым комбригом.

Бидзинашвили проводили общим построением. Проводили хорошо, по-человечески. Странные чувства я тогда испытывал. И уходящий командир и новый-старый были одинаково хорошими и людьми и офицерами. Знающими и понимающими. Но начальству виднее.

Осенью меня все чаще стали посылать на вылеты на «Р-6». Районы наблюдения сместились севернее, к границам Финляндской республики. Я стал замечать поднятые аэростаты заграждения. Вскоре мы прозвали их «ливерной». Очень они походили своей формой на ливерную колбасу. Аэростаты поднимали без какой либо системы, явно шли тренировки. Неужто и вправду воевать придется?

Глава 45

Мы пришли помочь вам расправиться,

Расплатиться с лихвой за позор.

Принимай нас, Суоми-красавица,

В ожерелье прозрачных озёр!

Вера декламировала текст новой песни. На днях в клуб привезли партию новых грампластинок, и она запомнив несколько песен шепотом чтоб не разбудить малышню, рассказывала мне свои ощущения. Мы лежали на кровати смотря на часы и ждали выхода старой кукушки.

– Не понимаю, о чем эти строки? – шептала она, – как будто нас зовут в Финляндию. И о каком позоре речь?

А я ждал кукушку и не отвечал. И вот дверца заскрипела знакомым-знакомым скрипом и показалась голова. Когда же я её смажу? Эту чертову дверцу. А кукушку просипела свои положенные шесть. И начался новый день.

Глава 46

На построении стояли все под плотным снегопадом. Было объявлена готовность по флоту «раз». Это означало наивысшую степень готовности. Все учебные полеты отменены. Весь личный состав должен быть в расположении. Офицерам предписывалось не сдавать личное оружие.

Перед обедом всем опять объявили общее построение и Преображенский говорил те самые слова, которые большинство из нас так не хотели услышать:

«…Граница подверглась артиллерийскому обстрелу! Есть жертвы среди доблестных пограничников и мирных жителей! Война с Финляндской республикой началась! Колыбель революции в опасности! Мы дадим самый жесткий отпор недобитым в Гражданскую Белофиннам!..»

На обеде в офицерской кают-компании бурно обсуждали происходящее. Раздавались советы, озвучивались гениальные стратегические решения, неожиданные для врага тактические ходы. Всё сводилось к тому, что максимум три- четыре дня и враг будет разбит. А я думал не отправить ли мне Веру с детьми в Ростов. Линия фронта в ста километрах. А это не место для детей и женщин.

Глава 47

Вечером того же дня нам уже ставили первые задачи. Первым и самым важным названа была задача перехода на лыжное шасси. Снега уже было много и метео подтверждало такое решение.

– Токареву такая задача, – продолжал совещание комбриг, – идёте выше основной группы. Высоту выбираете сами, по метео. Экипажу Корявина обеспечить фиксирование работы группы. Звено Токарева обеспечивает прикрытие. Пойдете без подвеса, дольше провисите. Хохлов, давайте задачу еще раз вкратце.

Преображенский сел. Встал флагштурман:

– Вкраце так, 1я и 2я эскадрильи взлетают первыми. С полным подвесом. За ними идет звено Токарева налегке. Курс на Котку. Первая цель- оружейный завод. На картах у вас отмечен. Запасная цель- корабли в акватории порта, краны, склады. На жилые постройки не работать. Экипажу Корявина -максимально точная фиксирование результатов. Токареву прикрывать, потому как в истребителях нам отказано, – Хохлов перевел взгляд на Преображенского, – я ничего не упустил, товарищ полковник?

Комдив перестал смотреть в одну точку и зло хмыкнул:

– Хмм, да товарищи, в истребителях нам отказано. По причине того, что наша цель находится ближе чем ближайший к нам истребительный полк! Каково?

Я буду добиваться, товарищи включения в нашу бригаду соединения истребителей. Это нонсенс какой-то, работать без прикрытия!

Товарищи, несмотря на эти трудности прошу, обязываю, – выполнить поставленную задачу! Это наше первое боевое крещение, товарищи! Старший лейтенант Корявин!

– Я, – отозвался я и протиснулся на пол шага вперед.

– Ваша задача не менее важная чем задача других экипажей. Вашего доклада и фотоснимков ждут не только в Ленинграде, но и в Москве. Это очень, очень важная задача.

– Так точно, товарищ полковник! Сделаем!

Глава 48

От винта!

Сердце колотится. Руки потряхивает. Я успокаиваю сам себя, что это от вибрации. Мы выруливаем последними. 1я и 2я уже поднялись. Одна машина из 2й так и не вырулила, что-то там у них не заладилось с одной из лыж. Взлетели. Минут через десять уже догнали остальных и пошли выше над ними. Облачность. Ни черта не видно. Я разместился на месте стрелка. Усенко вёл. А «Кота», так мы стали называть про себя Котенко, посадили на мое место в штурманский фонарь за переднюю турель. Подлетали. До Котки было всего чуть больше ста километров. Я снимал турель заднего пулемета освобождая нижний смотровой люм для фотографирования, когда услышал в шлемафоне:

– Ваня, поставь радио на общий.

Я перешелкнул тумблер.

– Готово!

Теперь мы все слышали всех. Общий эфир всех экипажей. Все переговаривались, было не разобрать, что конкретно говорят. Кто-то говорил -давай пониже. Кто-то наборот – выше возьми. Прервал этот галдеш голос с хрипоцой. Это был капитан Клименко, он шел первым, на острие атаки:

– Отставить разговоры! Держать построение! Выходим на цель.

Возникла тишина. Только монотонный гул моторов. И чуть позже, очень спокойно:

– Я на боевом. Делай как я.

Волнение ушло. Как будто я прыгнул в воду. Все звуки стали глухими. Я лежал на полу и видел перед собой только смотровой люм. А в нем наплывала картинка. Монотонная морская гладь ограничилась берегом. Мы заходили почти перпендикулярно к цели. Вот я уже вижу порт, кораблики, здания.

Тут впереди за портом появились первые взрывы. Это наш авангард отработал уже. Я попытался снимать но взрывы были пока слишком далеко, да и стекло люма бликовало. Ничего не получалось. Еще взрывы. Мы уже ближе. В шлемафоне слышались короткие доклады:

– Я третий, закончил. -Я пятый, закончил, иду домой. -Шестой, иду домой…

А у меня ничего не получалось. Мы прошли сначала над самим портом. Там тоже были взрывы. Потом чуть вглубь. Кто-то из наших решил и тут отметиться.

Тут вобще всё заволокло от взрывов, ничего не видно. Я прижал ларингофон:

– Костя, тут ни черта не видно. Нужен еще круг.

Усенко отозвался:

– Согласен, развернемся и пройдем слева по берегу еще раз.

Отозвался и Токарев:

– Пятнадцатый, подымусь чуть выше тебя и приотстану. Пойду по твоему курсу. Как понял?

Усенко ответил:

– Понял тебя, десятка. Разворачиваюсь влево.

Мы чуть поднялись и пошли налево. Я продолжал лежать и смотреть в люм. И тут под нами, уже позади, прямо в воздухе стали возникать маленькие серые круглые облачка. И еле слышно из-за гул мотора, – пах-пах-пах.

– Никак стреляют по нам, – послышался голос Котенко.

Я щелкнул затвором аппарата. Запечатлел эти разрывы. Страха не было, было интересно. Усенко сказал:

– Из чего они там стреляют? Из трехлинейки что-ли? Явно ж недолет.

Мы развернулись и зашли на цель. Я сказал Котенко чтоб записывал всё, что видит и стал щелкать затвором. Судя по взрывам, нужный нам оружейный завод накрыла еще первое звено. Он был совсем небольшой группой строений. А дальше воронки были расположены хаотично. Какие-то здания загорелись. В портовой зоне горело какое-то суденышко, похожее на угольную баржу. Краны стояли целехонькие. Что-то там еще на берегу было разрушено. Не понял но снимал. И еще левее горели деревья, – тут-то кто умудрился бомбы сбросить? Эх, пройтись бы еще раз да пониже. Я спросил Усенко:

– Может еще разок пройдем?

Но ответил мне голос Токарева:

– Отставить, ложитесь на обратный курс.

Я же радио с общей волны так и не снял. Мы легли на обратный курс. Я устроился по удобнее, облокотился спиной о стенку и стал зарисовывать в блокноте все что запомнил. Как тут вообще Кот летает? Жутко не удобно.

Подлетая уже к нашему берегу в наушниках раздался его голос:

– Смотрите, товарищ капитан!

Усенко ответил:

– Вижу, вижу. Ваня, видишь? Снимай! Похоже на ДБешку.

Я снова распластался и прильнул к смотровому люму. В воде были обломки самолета. По очертаниям действительно похоже на ДБ. То ли он пытался сесть на воду, то ли упал с небольшой высоты и еще не успел затонуть, похоже тут банка мелководная. Я щелкал затвором, хотя не был уверен, что в аппарате не закончилась пленка. Самолет был явно наш. Но хвост был разрушен и бортовой номер не виден. Послышался голос Токарева:

– Давай лево на разворот, пройдем ниже, посмотрим еще, может живых увидим.

Все три самолета развернулись, снизились. Усенко пошел «на цыпочках», на самых малых оборотах двигателя. Мы все смотрели. И в двух других машинах тоже смотрели. Но никого мы так и не увидели.

Токарев повторил команду на разворот. Мы повторили маневр. Никого. Токарев скомандовал ложиться на обратный курс. Мы стали разворачиваться. В эфире повисла тишина. Все думали только об одном, – какой бортовой?

Тишина вдруг сменилась треском эфира и послышался голос:

– Я Амбар, я Амбар, подхожу к вам справа, даю ракету, подтвердите.

Мы все повернули головы направо. Там в небе уже хорошо различался «МБР-2», летающая лодка.

Было видно как летчик высунулся из переднего блистера и выстрелил красной сигнальной ракетой вбок.

МБР-2

Токарев как командир нашего звена ответил:

– Амбар, я бортовой десятка, вижу вас. Совсем не обязательно палить фальшфеер. Чем обязан?

– Десятка, правила такие. Радио не у всех. Там на Кургальской банке ваш упал. Иду по приказу на поиск, – ответил незнакомец, – вы проходили? Видели?

– Да. Только прошли, – ответил Токарев, – сделали два круга, никого не обнаружили.

Самолеты разминулись. Теперь связь могла пропасть в любой момент.

– Понял, десятка. Будем искать.

– Да, братишка, ты уж постарайся, – сказал чей-то голос в общем эфире.

На этом связь прекратилась. Мы прошли береговую линию. Через двадцать минут приземлись. Так закончился мои первый боевой вылет. Но день еще был далек до завершения. Нужно было сделать очень много и пережить тоже, – очень много.

Глава 49

Общежитие наше стояло далеко от взлётки, но всё же можно было различить, стоя у него, – какой бортовой номер садиться. Цифры на хвосте были крупные. Мы сели первыми, из нашего отставшего от всех, звена. И как только отрулили я первым вывалился из нижнего люка на землю. И сразу заметил фигурки у общежития, и Верину фигурку тоже заметил. Махала мне. А вот поросль свою уже не смог различить. Я тоже помахал ей в ответ. Подъехала полуторка. Из кабины вылез водитель-краснофлотец и Стеценко.

– У вас то все нормально? -спросил он.

Мы оба смотрели как отруливает Токарев и садится третья, последняя машина.

– У нас да. Кто упал? – задал я тот самый вопрос.

Стеценко покачал головой:

– Нольвосьмой. Чаплигин. Клименко говорит, что ни с того ни с сего, все ровно было. Уже где-то на подходе к Кургальскому, Чаплигин доложил отказ одного, потом второго двигателя. И собственно никто не понимает в чем причина. А Чаплигин кричит что теряет высоту, что будет садиться на воду. Ну и всё. А что делать то? Четырнадцать самолетов в воздухе, а помочь то чем?

Стеценко замолчал, потом добавил:

– Вернее тринадцать. Всего вас четырнадцать было. М-да.

– А лодку кто послал? – спросил я.

– Амбарчик-то? Клименко сел первым, сразу комбригу доложил. Комбриг в штаб Базы. Там быстро сообразили. Хоть тут начальство не спит. Подняли, это от нас не далеко, – на Гора-Валдайском озере их часть. Разведка флота. Там их говорят штук 10—15, этих лодок. А что? Встретили?

– Да. Даже ракету показал, – ответил я, – Все по уставу. Серьезные такие.

– Вон Токарев идёт. Давайте прыгайте в кузов, комбриг за вами послал. Дожидается.

Мы запрыгнули в кузов. Полуторка повезла нас в штаб. А Усенко с «Котом» остались у самолета, что-то оживленно рассказывая техникам.

Глава 50

После доклада нас отпустили передохнуть. На 16:00 назначили совещание. Мы вновь собрались. Были только старшие офицеры, а также комэски, их замы.

Комбриг обязал всех побывавших на этом вылете высказать своё мнение. И по мере того как он слушал, мрачнел всё больше и больше. Потом предоставил слово Агафонову, – замполиту полка. Этот ожидаемо и быстро перешел на лозунги, мол всех победим и отомстим за смерь товарищей. Мы всё переглядывались с Токарем. Когда Агафонов закончил я попросил слово.

– Давайте, товарищ лейтенант, – позволил комбриг.

– Хочу перечислить только факты, – начал я, – без всякой эмоциональной оценки.

Результативно отработали только первые два звена. Далее из-за поднятой взрывами пыли, эффективность упала к нулю.

Я очень быстро стал давать именно эмоциональные оценки, которых так хотел избежать. Я рассказал, что не было смысла посылать такое количество самолетов на такую маленькую цель, что метеослужба предоставила слишком общую сводку по погодным условиям над целью, что низкая облачность фактически прижала нас к земле, что нам фактически повезло, что цель не имела ни средств ПВО, ни уж тем более истребителей. Что всё могло кончиться хуже. Рассказал и об обстреле нашего звена при развороте. И наконец сказал о том, о чем все умолчали:

– Бортовой два-один вообще не поднялся. Причина? – течь гидросистемы. Почему эта течь выяснилась только на взлёте на задание? По упавшему нольвосьмому: Как имеющий опыт техник, считаю причиной отказа двигателей у нольвосьмого только внезапный перебой с топливом.

Оба двигателя встали практически одновременно, судя по тому, что я знаю. Это уже второй вопрос к техникам. Далее считаю бесперспективной работу одного лётнаба на такое количество самолетов в воздухе. Средствами контроля, а именно фотоаппаратами должны располагать хотя бы один экипаж из звена. Хотя бы! И нужна связь, товарищ комбриг! Хотя бы на головной машине. Если бы у капитана Клименко была связь, может быть МБРка кого и успела спасти. Я закончил.

Мне очень хотелось добавить в конце «прошу снять с меня обязанности лётнаба и перевести в обычный экипаж». Но я понимал, что тут был бы явный перегиб, и сдержался.

Комбриг хоть и был похож на карельский валун, но разговаривал мягко. Мы просовещались почти до семи вечера. Преображенский засобирался:

– Товарищи давайте закругляться, мне в Ораниенбаум еще ехать, на совещание.

Товарищам Корявину и Клименко даю полчаса, – изложите все соображения, всё что озвучили, на бумаге. По ситуации я доложу наверх устно, а вот предложения понадобятся в письменном виде.

Глава 51

Войдя в общежитие я обнаружил у телефона матроса. Он вскинул руку.

– Вольно. Что тут у вас? – задал я какой-то нелепый вопрос.

– Товарищ старший лейтенант, по приказу дежурного по части, направлен сюда в наряд. На случай телефонных звонков. Вестовым. -доложил матрос.

– Ясно, – ответил я.

Из общей кухни высунулась жена мичмана Шейкина:

– Привет, Ваня. Вот предлагаю матросу поесть, а он всё отказывается. Прикажи ему, Вань. Картошку варенную можно же и на посту поесть.

Матрос бодро ответил:

– Голода не испытываю. Принимал пищу по распорядку.

– Лид, ты ему оставь в кастрюльке на общем столе, – сказал я, – это он сейчас голода не испытывает. А ночью его прижмёт, и на утро твоя кастрюлька пустая да блестеть еще будет.

Войдя в наш с Верой кубрик, я был обездвижен детьми. Оба повисли на ногах так, что шагнуть было невозможно. Вера сказала:

– Мой руки и к столу. Нас сегодня Шейкины угощают.

– Картошка в мундире? – спросил я.

– А как это ты догадался? – Вера явно удивилась и добавила, – мальчиков я уже накормила, так что доедай всё.

– А ты? Ела?

– Ну, и я с тобой, погрызу, -ответила Вера и стала снимать с картошки «мундиры».

Глава 52

На утреннем построении комбриг произнес небольшую речь про экипаж Чаплигина. О причинах аварии не сказал. Нечего было сказать. Погибли люди. Погибли на боевом задании. Потом он огласил, что удалось добиться уже вчера на совещании у командующего авиацией флота.

Сегодня же приходят радиостанции для дальней связи. Пока несколько штук, но это только начало. Также сегодня должны придти фотоаппараты, портативные. И старшему лейтенанту Корявину поручается организовать обучение стрелков-радистов по пользованию данными приборами. Утро было морозным, комбриг назначил очередное совещание у него на 10 утра и распустил строй.

Мы пошли в столовую выпить чаю. Вошли вместе с матросами, – они налево в общий зал, мы- направо в офицерскую кают-компанию. Там, в углу стояла небольшая тумбочка а на ней две стопки накрытые ломтями черного хлеба.

Офицеры входили и замолкали и никто не решался пройти дальше к столам, как это делалось привычно каждое утро. Все толпились и смотрели на эти стопки. Послышалось сзади:

– Разрешите, товарищи, проходите, – протиснулся сквозь толпу замполит Агафонов.

Он развернулся лицом к стоящим, и сказал:

– Нельзя расслабляться, товарищи. Идёт война, помните о своих погибших товарищах всегда. И в небе на задании, и здесь, на земле. Пусть наша злость, наша ненависть переродится в уверенность и силу, отвагу и смелость. И мы одержим безоговорочную победу над врагом!

Мы стали проходить, рассаживаться за столы. Усенко вдруг спросил:

– Товарищ замполит, а почему две стопки? В экипаже, – их трое.

Агафонов ответил:

– Еще одна такая стопка стоит в общем зале, у матросов. Третий в экипаже, – краснофлотец Серов.

Возникла секундная тишина, а потом все загудели, возмущаясь. Что это за бред? Зачем? Экипаж – это одно целое, это семья.

– Неправильно это, – гудели офицеры.

Токарев обратился к замполиту:

– Это надо исправлять немедленно! Корявин бери стопки, Усенко, – тумбочку.

– Успокойтесь, товарищи- Агафонов не стал никого перекрикивать, согласившись исправить это недоразумение, нелепость, ошибку.

Мы с Усенко перенесли тумбочку в общий зал и поставили рядом со стопкой краснофлотца Серова. Матросы притихли, потом из-за стола встал один, другой, встали все. Теперь экипаж нольвосьмого был в сборе. Два офицера и матрос. Все морские лётчики.