AR-KEAT и дочь Белого Корня. Книга первая цикла «Северный Предел»

Инара поморщилась:

– Solk draar. Vel sai kel sai shaal. – (Сольк драар. Вэл сай кэль сай шааль.) – Не страшно. Ты всё равно пересолил. – Хмыкнула она и пошла прочь.

Эрон буркнул что-то нечленораздельное себе под нос и снова принялся мешать похлёбку. Опустив ту же ложку в котёл, он попробовал и твёрдо заявил вслед:

– Na shaal et doraan. Nira kel et sael. – (На шааль эт дораан. Нира кель эт саэль.) – Ничего не пересолено. Ты ничего не понимаешь. – Он резко повернулся к уходящей Инаре. – Vel sai thal? Kel tal nerel. – (Вэл сай таль? Кель таль нэрэль.) – Не нравится? Иди сама готовь.

Я наблюдала за этой сценой, не понимая ни слова. Внутри всё сжималось от этого чужого языка, от их взглядов, от той лёгкости, с которой они перебрасывались фразами, для меня бывшими лишь бессмысленным набором звуков. Словно стеклянная стена, через которую всё видно, но ничего не слышно. Мне отчаянно хотелось не просто заплакать, а просто раствориться, исчезнуть. Сделав глубокий вдох, удалось взять под контроль дрожь в руках.

Каэль возник из чащобы под самый полдень, и от его вида веяло тишиной дальних троп. С лица ещё не сошла глубокая задумчивость, когда он привычным жестом отряхнул с рукава потрёпанного плаща налипшие иглы. Вся его одежда – простая, поношенная, лишённая всякой позолоты – говорила о долгих дорогах, а не о показной храбрости. В расстёгнутом вороте мелькнула белая туника, и на мгновение стало видно, как по её краю бежит тонкий синий узор, похожий на застывшие волны или петли ветра – древний знак, незнакомый мне, но говорящий о чём-то древнем и умиротворяющем. У пояса, как часть его самого, висел неброский кинжал в потертых ножнах – рабочий инструмент, а не побрякушка.

Он замер на границе света и тени, прислушиваясь к лесу, и у костра моментально стихли все разговоры. Затем Каэль шагнул вперёд и остановился на краю нашего лагеря.

– Thir. En Tir-Hallen vaad khal — (Тхир. Эн Тир-Халлен ваад кхал.) – Собираемся. Путь держим в Тир-Хален. – объявил он, не повышая голоса.

Лиян молча кивнул, принявшись убирать кинжалы. Тем временем Эрон стал заливать костёр, методично сбрасывая вещи в походную сумку. А Инара уже стояла рядом с командиром – будто заранее знала его приказ. Никто не задавал вопросов, не спорил и не высказывал своего мнения.

Ненадолго задержав на всех тяжёлый взгляд, Каэль повернулся к Инаре и тихо, но чётко сказал:

– Ser’raan kel. Sai venel tal Liriel. – (Сэр'раан кель. Сай вэнэль таль Лириэль.) – Ты пойдёшь впереди. И приглядишь за Лирель.

Инара фыркнула, высокомерно скрестив руки на груди.

– Nira lun thal? Mir sai nor naan. — (Нира лун таль? Мир сай нор наан.) – С какой стати? Я ей не мать.

Не удостоив её ответом, Каэль тут же отвернулся, будто вопрос был решён раз и навсегда.

Снова подкатившая к горлу тревога смешалась с ощущением полной беспомощности. Они переглядывались, отдавали распоряжения, собирали вещи… А я стояла посреди этого хаоса, абсолютно беспомощная и непонимающая.

Сделав шаг вперёд, удалось выдавить из пересохшего горла только:

– Что вы… Что вы собираетесь делать? Куда мы идём?

Стражи Ар-Кеат переглянулись.

Усмехнувшись, Лиян повернулся к лесу и крикнул всего одно слово:

– Tarren – (Таррен) – Таррэн.

Следующие несколько секунд ничего не происходило. Но вдруг земля под ногами едва заметно дрогнула – негромко, будто кто-то огромный сделал шаг где-то совсем рядом. Затем в чаще одна за другой, с тягучим скрежетом, стали ломаться ветки. На смену скрежету пришёл тяжёлый, размеренный топот, приближавшийся с неумолимой уверенностью. И вскоре из-за деревьев вышли они.

Каждое животное было чуть выше лошади в холке, но массивнее и мощнее. Их телосложение напоминало нечто среднее между быком и носорогом: могучее тело, короткие, но невероятно сильные ноги с широкими раздвоенными копытами, цепкими как у горного козла. Кожа – серовато-землистого оттенка, покрытая короткой жёсткой щетиной, защищавшей от непогоды. Голова – крупная, вытянутая, с массивным костяным гребнем, нависающим над глазами. Но самое поразительное – это их взгляд. Глаза, маленькие и глубоко посаженные, светились спокойным, почти человеческим интеллектом. Казалось, они видят тебя насквозь.

Их мощные спины были охвачены прочной, без излишеств сбруей, и на каждом красовалось простое, но добротное седло. Однако, присмотревшись, я заметила куда более странную деталь: на груди, в месте схождения ремней, у всех тварей был вправлен небольшой камень, и каждый из них светился своим, уникальным цветом.

Пятеро. Они двигались как единое целое – спокойно, неспешно, с той же грацией, что бывает только у существ, уверенных в своей силе.

Эрон обошёл одного из таррэнов – с бледно-фиолетовым камнем на груди – и, взяв за повод, подвёл ко мне. Невольно пришлось отступить. Мощь, исходившая от животного, была почти осязаемой, давила на воздух. Взгляд сам переключился на Эрона. Он коротко кивнул – доверься – и произнёс, не отрывая глаз:

– Kel sai mir? Sai lun thael. Ser toran vel Tarren: mir kel et sai – sai venel. Mir kel et naan – sai doraan. — (Кэль сай мир? Сай лун таэль. Сэр торан вэл Таррен: мир кэль эт сай – сай вэнэль. Мир кэль эт наан – сай дораан.) – Боишься? Это правильно. Есть старая легенда о Таррэнах: если он признает тебя – он пойдёт. Если нет – уйдёт.

В горле пересохло. Сердце билось глухо, отдаваясь где-то под рёбрами. Животное не сводило с меня тёмных, бездонных глаз – взгляд был слишком осмысленным, почти человеческим. Что делать? Стоять? Отойти? Бежать?

Видя смятение, Эрон добавил тише:

– Na draar. Sai na shaelen. — (На драар. Сай на шаэлен.) – Не бойся. Он не обидит.

Прошла ещё секунда, прежде чем последовал медленный шаг вперёд. Ноги стали ватными, будто земля уходила из-под них. Моя рука поднялась сама собой. Ладонь оказалась холодной и влажной – от страха или утренней сырости, уже не разобрать. Кончики пальцев коснулись его шеи, и шерсть оказалась на удивление грубой и плотной. таррэн замер. Ни звука, ни движения – даже уши не дрогнули. Затем последовал медленный, протяжный выдох… обернувшийся громким, влажным чихом. Тёплые брызги окатили всё лицо. Не сдержав вздрагивания, я отшатнулась, судорожно вытирая лицо рукавом и сдерживая крик. А Эрон вдруг рассмеялся – коротко и по-звериному хрипло.

– Sai venel kel. Mir tal nar. — (Сай вэнэль кэль. Мир таль нар.) – Ты ему понравилась. Он похлопал меня по плечу – коротко, по-дружески – и пошёл к остальным. А я осталась стоять рядом с таррэном, всё ещё не до конца веря, что это произошло.

Животное молча стояло рядом, огромное, тёплое, чужое… и уже немного моё.

Лиян, проходя мимо, бросил через плечо:

– Ser’na vel Naar. Kel sai venel – kel sai shaan. – (Сэр’на вэл Наар. Кэль сай вэнэль – кэль сай шаан.) – Его зовут Наар. Если он выбрал тебя – он и поведёт тебя.

Последовал недоумённый взгляд. Слова звучали, но не складывались в смысл. Я кивнула – скорее машинально, чем в знак понимания. Казалось, слышишь звуки, но смыслы ускользают, как вода сквозь пальцы.

– Naar. – (Наар) – Наар, – вновь проговорил Лиян.

И в этот момент я поняла. Не всё, конечно. Не язык, не фразы. Но имя. Наар.

Так его зовут!

Эрон что-то крикнул, и остальные стражи один за другим взгромоздились на своих таррэнов. Лиян, уже в седле, протянул мне поводья Наара. Я взяла их с нерешительностью, на которую он лишь усмехнулся.

Вздохнув, собралась с духом, вставила ногу в стремя и, поддавшись инерции мощного тела, оказалась в седле. Высоко, непривычно и пугающе. Наар подо мной глухо вздохнул, будя своим дыханием опавшие листья у его копыт, и сделал первый шаг.

Дни в пути сливались в единую, растянутую нить времени. Наар, мой верный таррэн, шагал не сбавляя хода, его мощные копыта уверенно вдавливались во влажную землю. Остальные таррэны двигались рядом, как единое стадо – пять серых силуэтов, растворяющихся в утреннем тумане. Их приглушённый топот по мокрой траве смешивался с тяжёлым дыханием, а из широких ноздрей вырывались облачка пара, тающие в холодном воздухе.

Понемногу начала узнавать их по шагам, по неуловимым мелочам, что цепляются за память, как семена репейника. Один бил копытом чаще, словно вечно куда-то торопился, другой дышал громче, почти хрипло, третий фыркал каждый раз на входе в тёмную чащу, будто чуял нечто, скрытое в тенях.

Они живые. Они чувствуют, – мелькало в голове, а рука сама тянулась погладить тёплую шерсть Наара. Он будто понимал – не рывками и не рычанием, а мягко, почти… бережно, если это слово применимо к существу размером с повозку. Его ритм стал моим ритмом: когда свернуть у кривого дерева, когда взяться за сбрую, когда просто выпрямиться в седле, чтобы не нарушить шаг.

По вечерам лагерь разбивали почти без слов, словно это был древний, отточенный ритуал. Каждый знал своё дело: кто-то доставал сухое топливо, пахнущее смолой и мхом, кто-то ставил потёртый котелок над огнём, кто-то молча осматривал снаряжение, проверяя каждый ремень и клинок. Меня почти не замечали – но не от равнодушия, а от странной… уверенности. Будто я всегда была здесь, среди них, как тень, следующая за светом костра.

Постепенно запоминались их жесты, манеры. Каэль никогда не повторял дважды – если кто-то не понимал, его тяжёлый взгляд говорил больше слов. Инара лишь хмыкала, но делала, что велено, с лёгкой насмешкой в уголках губ. Лиян часто срывался на ар-кеанский, бормоча себе под нос даже в одиночестве, будто споря с невидимым собеседником. Эрон объяснял жестами или обрывистыми фразами, глядя прямо в глаза, словно проверяя, услышу ли я больше сказанного. Я отвечала так же – коротко или кивком. И вот уже слова начали складываться в узоры, словно осколки мозаики.

«Shael» – знала. «Вода».

«Kel» – тоже. «Двигайся».

Теперь добавилось новое – «Mir». Слышала его постоянно: «mir lun shael», «mir kel draar». Иногда указывали на меня, на кружку, на котёл. Значит, «я», «мне», «моё»? – гадала я, мысленно повторяя звуки.

Говорить ещё не получалось. Но слух впитывал каждое слово.

Однажды вечером Эрон присел рядом у костра, потирая ладони и подкидывая в огонь сухие щепки. Пламя трещало, отбрасывая тёплые отсветы на его лицо.

– Ser-kai mir lun shael – (Сэр-кай мир лун шаэль) – Пожалуй, я бы выпил воды.

Вопросительный взгляд был ему ответом.

Он указал на кружку.

– Shael. (Шаэль) – сказал он. Вода. Затем кивнул на котёл. – Mir lun shael. — (Мир лун шаэль) – Налей воды.

Пришло понимание.

– Ага. Это… вода?

Уголки его губ дрогнули в улыбке.

– Нет. «Налить воду.» Или «Дай воды.»

– Shael… – медленно повторила за ним, чувствуя форму слова. – Shael.

Эрон кивнул, и внутри зародилось тихое удовлетворение. Уже неплохо. Каждый звук – шаг. Я иду к ним, – подумалось, а в груди отозвалось странным теплом.

Затем Лиян, молча подсев, взял кружку.

– Mir kel shael. – (Мир кэль шаэль) – Я возьму воду.

Я осторожно отпустила её. Он прищурился, оценивающе взглянул на меня и пробормотал:

– Vel. – (Вэл) – Хорошо.

Я приподняла брови, глядя на него.

Что это?

«Ладно»? «Хорошо»? «Принято»? – пронеслось в голове. Пауза повисла тяжёлой и дымной.

– Это… вроде «хорошо»? – спросила неуверенно.

Он кивнул, но не мне, а Эрону, и добавил:

– Mir thael venel. Vel nor. – (Мир таэль вэнэль. Вэл нор) – Она учится. Быстро.

Всех слов понять не удалось, но одобрительный тон был очевиден. Они видят. Замечают. И это… было важно. Уголки губ сами потянулись вверх в лёгкой улыбке.

Пейзажи сменялись, как в забытом сне, где время то замирает, то ускользает. Порой не ясно было, прошло несколько часов или уже день. Наар шагал упрямо и ровно, и с каждой милей его движение становилось родным, почти убаюкивающим – как ровный удар сердца. Мы пересекли старый лес – тёмный, густой; деревья росли так близко, что солнце едва пробивалось сквозь кроны, дробясь на землю изломанными тенями. Воздух там был тяжёлым, влажным, пах мхом, корой и терпким дымом прошлых костров, словно лес хранил память о тех, кто проходил до нас.

Потом открылась равнина – бескрайняя, с высокой травой, что кланялась ветру волнами, как зелёное море. Вдалеке синела низкая гряда холмов; трава пахла сухим мёдом и железом. Иногда среди стеблей мелькали белые камни – гладкие, странно ровные, будто их нарочно разбросали по степи. Или это кости чего-то древнего, забытого?

Позже мы спустились в ущелье, где дорога вилась между отвесных скал. Воды внизу бурлили, срывались в пропасть с глухим рёвом, и эхо наших шагов долго откликалось в каменных стенах, будто кто-то невидимый повторял каждый звук. Таррэны шли осторожно, их копыта скользили по мокрому камню, но ни один не дрогнул. Я смотрела вниз, на белую пену потока, и чувствовала, как холод пробирает до костей. Если упасть… нас не найдут. Никто не найдёт, – мелькнула мысль, и я крепче сжала поводья.

Говорили мало. Но по вечерам, когда лагерь был готов и горячая еда наполняла воздух ароматом трав и мяса, вновь слушала их голоса. Они смеялись, спорили, рассказывали истории на своём языке, а я ловила отдельные слова, как искры от костра. Страх ушёл; осталось только любопытство, жадное, почти детское. Не знаю, куда мы держим путь. Но внутри поселилось странное чувство: больше не гость. Я стала частью движения и тишины между шагами Таррэнов, – думалось мне, когда звёзды начинали светиться над нами, как древние руны.

Ещё через пять дней начала понимать короткие фразы – простые, двух- или трёхсловные. Они звучали как заклинания, но это был всего лишь язык – живой, шершавый, как кора.

На одном из привалов я сидела на бревне, наблюдая за их тренировкой. Лиян и Инара сходились на мечах – шумно, с короткими выкриками, разрезающими вечернюю тишину:

– Kel! – (Кэль) – Двигайся!

– Sai nor! (Сай нор) – Сильнее!

– Draar, vel lun! (Драар, вэл лун) – Осторожнее, не так!

Инара звонко хохотала, когда её отбрасывало назад. Лиян ворчал себе под нос, но в его глазах явно читался азарт. На них было интересно смотреть, и внутри рождалось странное, согревающее чувство.

Потом ко мне подошёл Эрон, молча протянув короткий нож с грубо вырезанной костяной рукоятью. Взгляд его был серьёзен, но без привычной суровости.

– Kel mir. Ser kel shaen. (Кэль мир. Сэр кэль шаэн) – Двигайся. Как я. Двигайся.

Я неуверенно взяла оружие, чувствуя его неожиданную тяжесть в ладони. Он отступил на шаг, поднял руки ладонями вверх – точь-в-точь как учитель перед учеником.

– Shaen. – Повторяй.

Так мы стояли некоторое время. Движения выходили медленными, угловатыми, тело казалось деревянным, а он терпеливо повторял снова и снова:

– Shaen. Ser kel. Shaen. – (Шаэн. Сэр кэль. Шаэн) – Двигайся. Как я. Двигайся.

Пока наконец в голове не щёлкнуло: Двигайся. Как он. Двигайся. Продолжала повторять, чувствуя, как мышцы понемногу начинают запоминать верный ритм.

Прошло ещё два дня. Тропа свернула с наезженного пути, повела вверх, в холмы. Воздух стал суше, каменистая почва звенела под копытами, и от каждого шага Наара поднимались облачка рыжей пыли, оседая на одежде и коже. Они стали чаще переглядываться, будто знали, что цель близка. Эрон шагал рядом, тихо напевая что-то низким, гортанным голосом. Инара вдруг прыснула со смеху, тыча пальцем в Лияна.

– Ser-lun vel Kael mir shael druun, – (Сэр-лун вэл Каэль мир шаэль друун) – бросила она, и все, включая ворчливого Лияна, фыркнувшего в ответ, рассмеялись.

Шаг чуть замедлился са́м собой, а в груди неожиданно вспыхнула знакомая искра – щёлкнуло, сложилось.

– Кажется, я знаю эту шутку! – собственный громкий голос прозвучал неожиданно даже для самой себя. – Это… про то, как Лиян однажды перепутал отхожее место с бурдюком для ночной стражи?

Тишина. Гулкая пауза, в которой повисли только звуки ветра. Четыре пары глаз уставились на меня. Показалось даже, что могучий Наар на миг замер, развернув свою рогатую голову в мою сторону.

– Mir vel язык! – выдохнул Эрон, поворачиваясь к остальным. А потом, уже глядя на меня, с изумлением добавил: – Ты понимаешь наш язык!

Последовал кивок, а щёки тут же запылали от внезапного внимания.

– Ещё не совсем. Просто… вы это повторяли трижды. И Инара каждый раз тыкала в Лияна пальцем.

– Vel kael nor lun shaen dar. – проворчал Лиян.

Взгляд сузился от любопытства.

– А это что значит?

Эрон расхохотался ещё громче, с силой хлопнув себя по колену.

– Это… эм… Проверь, не влез ли тебе паук в зад.

– Что?! – глаза округлились от неподдельного ужаса, а сердце на мгновение замерло.

– Шутка, – фыркнула Инара, с лукавым подмигиванием. – Почти.

– Ясно, – пробормотала я, стараясь скрыть пробивающуюся улыбку. Они смеются. И я с ними. Неужели я и вправду становлюсь своей? – мелькнула мысль, пока взгляд скользил по их лицам, озарённым последним светом угасающего дня.

Путь тянулся долго, казалось – бесконечно. Тропа извивалась вниз, петляя среди острых, крошащихся камней, которые скрежетали под ногами, словно протестуя против любого вторжения. С обеих сторон нависали каменные выступы – угрюмые, изломанные, будто сросшиеся с этой древней, немой землёй. Над самым ущельем висел тонкий, почти призрачный туман. Ветер бил в скалы, и горы отвечали ему низким, хриплым гулом, похожим на усталое дыхание веков.

На рассвете туман опустился к самой земле, окутав всё холодной, липкой пеленой. Наар внезапно вскинул голову, его мощные мышцы напряглись одним движением. Он замер, громко фыркнув и мотнув рогатой мордой. Следом, словно по невидимой команде, остановились и остальные таррэны, их тела слились в едином порыве – дрожь, похожая на смесь страха и боли.

Пальцы инстинктивно сжали поводья, сердце застучало чаще. Что он почуял? – мысль ударила остро, а взгляд метнулся по сторонам. Справа зиял обрыв, уходя в серую, непроглядную бездну. Слева чернел каменный выступ, усеянный высохшими, серыми костями мёртвых деревьев. Впереди – узкая тропа, теряющаяся за крутым поворотом.

Мы двинулись дальше, и за изгибом открылась она. Деревня. Не мёртвая, но – пустая. Покинутая, хранящая лишь отголоски чужой жизни. Шесть домов, скособоченных, с провалившимися крышами. Перекошенная колокольня застыла тёмным силуэтом на фоне блёклого неба. Разбитый мост висел над пропастью, обрываясь в ничто. Ни следов битвы, ни пепла пожара, ни тел. Лишь наглухо закрытые ставни, будто скрывающие чей-то пристальный взгляд. И чёрные пятна над дверными проёмами – тёмные, обугленные, похожие на отпечатки огромных ладоней. Или чего-то похуже.

Взгляд отыскал Эрона, замыкавшего цепочку. Его тяжёлые, внимательные глаза скользили по каждому камню, каждой трещине. Порой казалось, он не просто видел землю – а слышал её, чувствуя, как она дышит прямо под ними.

– Они ушли… или так навсегда и остались? – пробормотал Лиян, и в его тихом голосе явно сквозила тревога.

Каэль молчал. Его лицо казалось высеченным из камня, но можно было заметить, как медленно, почти ритуально сжались его пальцы на рукояти копья. Иероглифы на древке оружия засветились слабым, холодным светом, будто оживая. А у меня по спине побежали мурашки.

Мы обошли деревню стороной. Слева от неё в склон вросла громадная каменная арка, похожая на разверстую каменную пасть, готовую в любой миг сомкнуться. Над ней, на шершавой поверхности, кто-то нацарапал неровные строки:

«Вода течёт вспять. Мы остались под кожей».

Каэль замер, его взгляд впился в надпись, а после медленно, тяжело перевёлся на меня. В его глазах мелькнуло что-то острое.

– Внутрь. Быстро, – коротко бросил он, кивнув на узкую щель в скале. – Не отставайте. Здесь мы больше не в безопасности.

Спины таррэнов остались позади. Следующим мгновением мы уже были внутри, отрезанные от внешнего мира тяжёлым, влажным мраком.

Снаружи это была лишь неприметная трещина в скале, но внутри открывался целый мир – кривой, изломанный, глубоко чужой. Стены пещеры дышали влажным теплом, будто живые. Камень на ощупь оказался обманчиво мягким, почти как плоть, и весь был испещрён сетью пульсирующих прожилок, похожих на вены. Они мерцали в голубоватом полумраке, переливаясь тусклым светом. Лиян провёл по одной из них пальцем, и его лицо исказилось от внезапного отвращения.

– Не вздумайте пить из этих источников, – предупредил он, глядя на кожу, окрасившуюся в густой, багровый цвет.

Я скользнула взглядом по его руке, и тут же к горлу мерзким комком подкатила тошнота.

Мы двигались молча. Только приглушённый шорох наших шагов да редкие капли, звенящие в непроглядной темноте. Влага стекала по стенам, как пот, оставляя за собой блестящие, слизистые следы. Воздух был тяжёлым, липким, он забивался в лёгкие, будто хотел остаться там навсегда. Что это за место? Почему оно кажется… живым? – проносилось в голове, и я старалась дышать ровнее, глубже. Но каждый шаг отзывался в груди сдавленным, тревожным чувством, словно сама пещера внимательно следила за нами.

– Вы пришли нас спасти? – тихий, почти детский женский голос прозвучал справа, из темноты.

Мы резко повернулись – и от увиденного я пошатнулась.

На полу, в немыслимо искажённых позах, застыли люди. Их тела претерпели чудовищную трансформацию. Они не были изувечены в бою. Нет… Они были тщательно, с болезненным усердием пересобраны. Ни капли крови, ни намёка на хаос – лишь жуткая аккуратность. Словно безумный скульптор, одержимый чуждым идеалом, лепил их заново, не глядя на человеческую форму.

Воздух стал густым и сладковатым, пахнущим старыми влажными камнями и чем-то металлическим, что щекотало ноздри.

Мир сузился до отдельных, врезающихся в память образов, выхваченных из мрака мерцанием прожиток на стенах. Вот юноша, его тело выгнулось в невозможной дуге. Позвоночник, изломанный в серии мелких, костяных шипов, прорвал кожу и ушёл вверх, изгибаясь бледным, неестественным гребнем. Кажется, будто из него пыталось вырасти нечто – второе существо, так и не сумевшее родиться.

Рядом женщина. Её веки срослись намертво, но не кожей – их стянула тугая, бархатисто-чёрная ткань, вросшая в орбиты и пульсирующая ровно, как сердце. Лицо под этой повязкой было гладким и безмятежным, будто она видела прекрасный сон. Дальше мужчина. Его плечевые суставы сместились и срослись под неправильным углом, прижав руки к груди, будто он застыл в вечном, утробном объятии самого себя. Ключицы впились в шею, сковав её в неестественном наклоне. Он не дышал, и на его губах играла лёгкая, застывшая улыбка.

И посреди этой немой выставки ужаса – один живой взгляд. Женщина. Она смотрела на нас сквозь пелену общего безумия. Её губы беззвучно шевелились, выдавливая из себя обрывки несуществующих слов, а глаза… Глядели вразрез. Один зрачок – наш, полный животного ужаса и мольбы. Второй – затянут молочно-белой пеленой, смотрящий внутрь, в мир собственного невыносимого страдания. Она была мостом между нашим миром и тем, что царил здесь. И этот мост рушился на глазах.

Инара двинулась первой, медленно, осторожно, с какой-то животной, врождённой деликатностью, с какой подходят к смертельно раненому зверю. Женщина подняла руки – и только тогда стало видно, что с ними стало. Кисти вытянулись, пальцы истончились до костей, стали гибкими, почти корневидными. Они шевелились сами по себе, слепо изгибаясь, будто ища в воздухе почву.

– Не бросайте, – прошептала она, и голос её скрипел, как ржавая пружина. – Пожалуйста… Я всё ещё помню, как пахнет дождь. Я всё ещё… помню, как его звали… моего мальчика… – голос сломался, сорвался на высокий, механический писк. – Не дайте ему закончить.

Инара опустилась на колени рядом, потянулась, положив тёплую ладонь на её холодное плечо.

– Мы тебя не оставим. Ты меня слышишь? Ты не одна, – тихо, но твёрдо сказала она. – Просто держись.

Женщина прижалась щекой к её руке, как измождённый, испуганный ребёнок. Её лицо на мгновение стало просто человеческим – измученным, истощённым, но живым. А затем – вдруг – из груди вырвался влажный, прерывистый хрип. Плечи дёрнулись в последнем спазме, глаза неестественно расширились, и в следующее мгновение она обмякла – будто невидимая нить, державшая её, оборвалась. Жизнь ушла.