Истинный лик Иисуса. Том 2

Он не повернулся полностью, лишь слегка наклонил голову. Его голос прозвучал так тихо и буднично, что поначалу Симон не понял, обращаются ли к нему.

«Отплыви на глубину, – сказал Йешуа, – и закинь сети для лова».

Его рука медленно поднялась и указала туда, в сторону открытого озера, на тот самый участок воды, который казался чуть темнее остальных.

Слова упали в тишину лодки, как камни. На мгновение Симон замер, переваривая услышанное. А потом по его жилам вместо крови хлынул горячий, едкий яд раздражения. Издевательство. Это было чистое, неприкрытое издевательство. Этот… этот странник из Назарета, будет учить его, Симона, сына Ионы, рыбака в третьем поколении, его ремеслу?

Он медленно повернул голову и впился взглядом в спину Йешуа.

«Закинь сети…» – пронеслось в его голове. – Ты хоть знаешь, что мы делали всю ночь, пока ты спал под теплым одеялом? Мы полоскали эти проклятые сети до боли в руках! Мы прочесали ими каждый локоть этого озера! Там нет рыбы! Понимаешь ты, умник? Н-е-т! День – не время для лова. Рыба ушла на дно, спасаясь от солнца. Это знает любой мальчишка в Кфар – Нахуме! А ты… ты сидишь в моей лодке, на моем месте, и указываешь, что делать?

Ярость придала ему сил. Он выпрямился, готовый выплеснуть все свое ночное унижение, всю свою профессиональную гордость на этого спокойного человека, и открыл рот, чтобы сказать что-то резкое, злое, чтобы поставить его на место. Но слова, вырвавшиеся наружу, прозвучали иначе. Не так, как он хотел.

– Равви! – голос его был хриплым и надтреснутым, в нем дребезжала усталость и горечь, – мы трудились всю ночь… и ничего не поймали…

Он умолк. Эта простая фраза повисла в воздухе, и в ней было всё: его боль, опыт и скепсис. Это была стена, которую он выстроил между собой и нелепым предложением Йешуа. Непробиваемая стена фактов.

В этот момент Йешуа медленно повернулся и посмотрел ему прямо в глаза. И Симон замолчал на полуслове. Он утонул в этом взгляде. В глазах Йешуа не было ни насмешки, ни высокомерия, ни даже сочувствия. В них была тихая, глубокая уверенность, такая абсолютная и непоколебимая, что она, казалось, могла сдвинуть горы. В них не было и тени сомнения. Этот человек не предлагал, не советовал – он знал. И это знание было спокойным, как гладь озера в безветренный день.

Стена, которую Симон только что воздвиг, затрещала и рассыпалась в пыль. Что-то внутри него сломалось. Что это было? Может, остатки его гордыни. А может, просто отчаяние, дошедшее до той точки, где человек готов поверить во что угодно, потому что хуже уже не будет. Какая разница, опозорится ли он еще раз? Вытащит ли пустые сети при свете дня на глазах у этого человека? Что это изменит?

Но было и что-то еще. Необъяснимое, иррациональное доверие, которое исходило от Йешуа, как тепло от огня. Доверие, которое заставляло забыть про опыт, про логику и про здравый смысл.

Симон тяжело вздохнул, выпуская из легких всю свою усталость. Он сам не понял, почему его губы произнесли следующие слова. Они родились где-то в глубине его опустошенной души.

– …но по слову твоему, – закончил он фразу, и голос его прозвучал тихо и покорно, – закину сеть.

Он взял весла, которые показались ему легче, чем прежде, и направил лодку туда, куда указала рука Йешуа, – в сторону потемневшего участка воды, в сторону безумия, в сторону надежды.

Симон греб молча, рассекая веслами блестящую, как расплавленное серебро, поверхность воды. Каждый удар весла отдавался в его душе глухим эхом покорности судьбе. Андрей, его брат, и сосед Самеах сидели на носу и готовили сеть, их движения были медленными и неохотными. Они плыли не к улову, а к финалу этого странного, выматывающего утра.

Достигнув темного пятна на воде, Симон бросил весла. Они стукнулись о борт с сухим, деревянным звуком.

– Давай, – хрипло бросил он Андрею.

Без лишних слов, одним слаженным, отработанным за годы движением, они втроем взялись за края сети. Симон зачерпнул рукой горсть воды и смочил ладони – старая рыбацкая привычка перед броском. Вода была теплой от солнца. Он замахнулся, вкладывая в бросок остатки своей силы, и тяжелая сеть со свистом рассекла воздух, разворачиваясь в воздухе идеальным кругом, а потом с глухим всплеском легла на воду, медленно утопая под тяжестью свинцовых грузил.

И тут же, в тот же самый миг, мир взорвался. Лодку дернуло с такой чудовищной, немыслимой силой, что Симон, не удержавшись на ногах, рухнул на колени, больно ударившись о деревянное дно. Андрей и Самеах вскрикнули, вцепившись в борт, чтобы не вылететь в воду. Это был не рывок рыбы, даже самой большой. Это было так, словно они зацепили своей сетью дно, и само озеро решило утащить их в бездну.

Веревка, связывающая сеть с лодкой, натянулась до звона, как струна кинора. Она вибрировала, издавая низкий, гудящий звук, и по ней, как по живому нерву, передавалась бешеная, паническая энергия того, что билось там, в глубине. Симон схватился за веревку, и его тут же обожгло – она резала кожу, грозя оставить на ней глубокие раны.

Вода под ними закипела. Не просто забурлила – она вспенилась, превратившись в белый, клокочущий котел. Из глубины доносился глухой, яростный гул, и сквозь толщу воды пробивались ослепительные вспышки. Тысячи серебристых тел бились в смертельной агонии, пытаясь прорвать льняные путы. Это был не косяк рыбы – это была живая, пульсирующая гора, попавшая в их сеть.