17 секунд

– Эй, давай не так бодро! – Денис подхватил её за локоть. – Пойдём, провожу до палаты.

Он не стал её поддерживать под руку – этого и не требовалось, но Кайя заметила, что, пока они шли по коридору, Денис искоса на неё поглядывал и бдительности не терял.

– Деда твоего перевели в двухместную палату. Устроен по-королевски! – пошутил Денис. – Вторая койка там свободна, так что ночью можешь занимать. Насчёт тебя я договорился – поухаживаешь за своим стариком вплоть до его выписки.

Кайя, не ожидавшая столь чудесного разрешения проблемы, благодарно посмотрела на Дениса, хотела что-то сказать, что-то хорошее и тёплое, но не смогла найти подходящих слов – все они казались куцыми и недостаточными. Поэтому она просто пробормотала «спасибо!» и опустила взгляд. А потом добавила, лукаво улыбнувшись:

– По-министерски.

– Что? – не понял Денис.

– Дедуля. Устроен по-министерски.

– А, ну да, – рассмеялся Денис, сообразив. – Можно и так сказать. – А потом понизил голос: – Ты только деда не забудь предупредить, что он с Юрием Леонидовичем вместе на рыбалку ездит. А то врачи решат, что у него частичная амнезия.

Кайя прыснула в кулачок:

– Главное, чтобы дедуля сам так не решил. Ну, про амнезию.

– Вот и договоритесь с ним заранее. Чтобы не путаться в показаниях, – улыбнулся Денис, а потом посерьёзнел и остановился у двери в палату. – Кстати, о показаниях… Завтра, наверное, к вам следователь подъедет насчёт взрыва поговорить. Ты это… не пугайся, в общем. Обычная процедура. А я заскочу вас проведать. Может, нужно что? Я тут в ближайшем магазине вам щётки зубные купил, мыло, ну и так – по мелочи, необходимое на первое время, всё здесь. – Он протянул Кайе её же рюкзак, и она, взяв его, сразу ощутила, что он значительно потяжелел.

– Ничего не нужно, спасибо вам большое… Даже не знаю, как и благодарить. Мне неудобно…

Денис поморщился: ерунда, мол, не стоит разговоров.

– В общем, я заеду завтра. Если не помешаю, конечно.

– Я буду рада. И дедушка тоже. – Кайя глянула на дверь палаты. – Вы не хотите с ним познакомиться?

– Давай завтра? Он только после операции, до чужих ли. Ну, бывай. Дедуле вели выздоравливать!

Денис легонько хлопнул Кайю по плечу и пошёл прочь по коридору. Она смотрела ему вслед, пока он не скрылся за углом, и всё пыталась вспомнить, где могла его видеть. Или он просто кого-то ей напоминал, вот только кого?

[1] Имеется в виду Юрий Леонидович Шевченко, генерал-полковник медицинской службы, в 2002 году министр здравоохранения России.

Глава 3

Конечно же, дед, едва пришёл в себя, потребовал подробного отчёта о происшествии. И Кайя заранее подготовила складный рассказ, в котором не оставалось места ни для необъяснимых вещей, ни для поводов деду переживать, что у неё вновь случился «припадок». Дед рассказ выслушал очень внимательно, обдумывая, казалось, каждую деталь. Задал несколько уточняющих вопросов, к которым Кайя тоже была готова – не первый день она знает своего деда. А потом он замолчал и не поднимал эту тему вплоть до следующего дня.

– А ведь ты мне соврала, Каюша, – задумчиво сказал он, елозя ложкой в тарелке с пресной жёлто-зелёной водичкой с редким вкраплением морковки. – Я кое-что помню… Стекло разбила ты – табуреткой. Потом меня в окно толкнула. И только потом – бахнуло.

Кайя, не зная, что ответить, опустила глаза. Что тут скажешь? Правду? Так дед всё равно в неё не поверит – столько лет не верил. Наврать каких-то объяснений сверх сказанного или сослаться на дедову нетрезвость вкупе с отравлением газом? Совсем уж глупо. Дед Афган прошёл, ему так просто голову не заморочишь: если уж он что-то видел, то не переубедишь. Поэтому она решила подождать его вопросов. Но их не последовало. Дед ругнулся на больничный суп, отставляя тарелку на тумбочку, и Кайя подала ему второе. Пюре с котлетой он ел уже бодрее, но всё с той же задумчивостью на лице. Однако вслух больше ничего не высказал.

После обеда в дверь постучали, и в палату заглянул Денис.

– Разрешите?

Кайя слишком быстро спрыгнула с подоконника и выдернула из ушей наушники. И заулыбалась наверняка слишком глупо. И к своему жгучему стыду даже не поздоровалась: долго выбирала уместный вариант и упустила момент.

– Дедуль, это… – начала она, совсем смутившись.

– Наш вчерашний выручатель, – радушно закончил за неё дед.

– Так точно! – улыбнулся в ответ Денис, перехватывая в другую руку пакет с фруктами.

– Очень приятно увидеться лично, чтобы лично же и поблагодарить.

Они пожали друг другу руку.

– Старший лейтенант в отставке, Одер Денис.

– Геннадий Васильевич, – тепло ответил ему дед. – Если уж по форме, то подполковник в отставке, Герц Геннадий Васильевич, но давай уж мы с тобой как-нибудь по-свойски. Ты мне жизнь спас, так что, считай, родня. Садись, вон там стул, возьми сюда поближе. Каюш, забери пакет.

– Там фрукты, но немытые, только из магазина, – уточнил Денис.

– Каюш, всё хорошо?

Кайя стояла у окна, не в силах шевельнуться, словно промороженная насквозь курица. Она, наверное, и цвета стала примерно такого же: дед, глянув на неё, заметно обеспокоился.

– Я пойду… помою, – прошелестела Кайя, выхватив у Дениса пакет, и почти бегом покинула палату.

Дойдя по бесконечному коридору до туалета, про фрукты она уже забыла. Выронив пакет у раковины, открутила ледяную воду на полную мощь и плеснула несколько горстей себе в лицо. В висках стучал голос: «Я старший лейтенант Денис Одер, захвачен террористами, на мне бомба».

Тяжело дыша, Кайя оперлась обеими ладонями о раковину. Вода продолжала хлестать и плохо уходила в слив, и её шум напоминал гул метро.

Так вот, оказывается, где она его видела!.. Он очень изменился. Тогда он показался ей измождённым, неуклюжим, неопрятным мужиком с затравленным взглядом. Сейчас в нём замечалась очевидная военная выправка и спокойная, уверенная сила. Чуть уставшее, но приятное, даже симпатичное открытое лицо с искренней улыбкой, от которой на щеках появляются едва заметные ямочки, а в уголках глаз – тонкие морщинки. И серьёзный, проницательный взгляд. Практически другой человек!

Кайя сделала глубокий вдох и выключила воду.

Помнит ли он её? Узнал ли? Она надеялась, что нет. В той ситуации и в том его состоянии до запоминания ли деталей и чужих лиц? Тем более два года прошло… В любом случае, не стоит, наверное, лишний раз попадаться ему на глаза.

И она вновь включила воду, но уже не на полный напор, принявшись неспешно перемывать фрукты.

***

По реакции Кайи Одер понял, что она его узнала. Хотя, скорее – вспомнила фамилию. И, судя по тому, как она опрометью выскочила из палаты – совсем не обрадовалась.

Денис досадливо посмотрел в захлопнувшуюся дверь: он надеялся поговорить с Кайей о том случае в метро. Чуть позже, когда её дед пойдёт на поправку, а сама она немножко придёт в себя. Но с такой на него реакцией станет ли она вообще с ним разговаривать?

Он мысленно ругнулся. Гораздо проще было валить всё на галлюцинации, но теперь он этого сделать не мог, потому что ясно видел, что сначала в окно вылетела табуретка, разбив стекло, потом – товарищ подпол, которого явно толкнули, а потом уже рвануло. А значит, и тот проводок выдернул не он сам, а Кайя. Она как будто знала и то, за какой проводок дёргать, и то, что сам Денис дёрнул бы за другой, и то, что взорвётся газ. И теперь он точно не найдёт покоя, пока не получит ответы. Вот только есть ли они у Кайи? И как их получить, не травмируя её неприятными воспоминаниями?

Денис вздохнул и решил пустить пока всё на самотёк. Не вмешиваться в и так шаткое равновесие чужой души. Подождать несколько дней и посмотреть, как будут развиваться события. Может, Кайя сама захочет поговорить с ним?

Одер просидел у Геннадия Васильевича минут сорок, но Кайя в палату так и не вернулась.

– Разрешите завтра навестить? – спросил он, собираясь уходить.

Денису действительно хотелось вернуться, и не только из-за Кайи. С её дедом они моментально поладили. Шутили, говорили о жизни, о службе, даже о Чечне, и складывалось ощущение, что знакомы они не полчаса, а уже с десяток лет. Денис давно ни с кем так не общался. Геннадий Васильевич, судя по всему, тоже.

– Да мне ж только в радость с хорошим человеком поговорить, – ответил он. – Но у тебя, что ли, дел других нет, кроме как стариков по больничкам проведывать?

– Никак нет, – улыбнулся Денис.

– А семья?

– Не семейный.

Одер с трудом удержал на лице улыбку, и Геннадий Васильевич это усилие заметил.

– Ну, женишься ещё, какие твои годы, – подбодрил он. – А родители?

– Я детдомовский.

– М-м, – понимающе протянул Геннадий Васильевич. – Каюша вот тоже в детдом бы попала, если бы я с Афгана не вернулся. И это при живых-то родителях! Мать у неё за границу умотала – жизнь налаживать. И с концами. Наладила, значит… А отца и знать никто не знал, вот так вот. И остались мы с ней вдвоём – ей шестой год шёл, мне – пятьдесят первый. Малый да старый. Так и жили до сих пор… – Он помолчал, глядя на свои руки, лежащие поверх одеяла. – Мне ведь жалко её, – сказал чуть тише. – Жалко, прям до кома в горле. Родителям не нужна. А я… Видишь, всю жизнь прослужил, нежности не обучен. И хотел бы ей мать заменить, да… – Он махнул рукой. – Меня и жена покойная попрекала, говорила: «Хороший ты, Генка, внутри, но снаружи – сухарь, хоть гвозди тобой заколачивай». А я так и не научился иначе. Эх. И была бы Каюша пацаном, то куда ни шло, а девочки – они другие, им ласка нужна. И мать… Ну ладно, – Геннадий Васильевич будто вынырнул из нахлынувшей тоски, – ты приходи завтра, если не в тягость. Меня больше и навещать-то некому, чтобы вот так – душевно.

– Обязательно приду.

Денис вышел в коридор. Кайи у палаты не было, и он не стал её искать. Всему своё время. Эта загадка терзала его два года, он вполне потерпит и ещё чуть-чуть.

***

На следующий день Кайя сбежала из палаты за десять минут до времени посещения, устроилась на стульях в соседнем коридоре и включила плеер. Она знала, что Одер обещал прийти, и боялась с ним встречаться. Пусть они там с дедом поболтают. Может, порасскажут друг другу армейские байки. А то у деда из общения только она, считай, и осталась, а так хоть какое-то разнообразие.

Диск в её плеере успел проиграть до конца и начаться заново; сидеть на месте становилось всё невыносимей. С одной стороны, она решила избегать Одера. С другой, ей почему-то очень хотелось его увидеть. Возможно, чтобы посмотреть на него уже новым взглядом, зная, кто он. Можно пойти в палату: вдруг он уже ушёл? Или нет… Но она всё же подождёт до конца часов посещения. Кайя вздохнула и закрыла глаза.

На следующей песне она почувствовала, как под чужим весом качнулись стулья: кто-то сел с ней рядом. По запаху лосьона после бритья, сигарет и ментоловой жвачки она догадалась – Денис. И сердце в груди стукнуло как-то особенно гулко.

– Что слушаешь? – спросил он.

Кайя неопределённо пожала плечами.

– Разреши?

Денис за проводок выдернул у неё один наушник и вставил себе в ухо. Некоторое время сосредоточенно вслушивался, глядя в пол. Кайя искоса за ним наблюдала. Узнал он её? Вспомнил ли? Не похоже… И Кайя чуть расслабилась.

– Это А-ha, – пояснила она. – Норвежская группа. Слышали их?

– Я не особо силён по музыкальной части, – усмехнулся Денис, и Кайе показалось, что чуточку смущённо.

– Они старые.

– И страшные?

Кайя не сдержала улыбки.

– В смысле, группа уже старая. У них был долгий перерыв, но теперь опять записывают диски.

– А-а.

– Это альбом двухтысячного года. – Она протянула Денису сидибокс. – Он у них самый классный, мне кажется. Хоть и композиции на нём довольно однообразные, но мне нравятся.

– А не слишком это… м-м-м… тоскливо?

– Есть немного, – усмехнулась Кайя.

– И какая тут твоя любимая? – спросил Денис, изучая список песен на задней обложке сидибокса.

– Одиннадцатая. «You’ll Never Get Over Me». – Кайя улыбнулась себе под нос и зачем-то брякнула: – Идеальная песня для поцелуя.

Тут же смутилась до полыхнувших щёк и промямлила, пытаясь сгладить неловкость:

– Хотя поётся в ней совсем не про то…

– Ты знаешь английский? – удивился Денис.

– В буклете есть тексты, – кивнула Кайя на сидибокс в его руках. – А у меня – словарь. Был… – Она вздохнула. – И дисков была целая коллекция…

К тому, что из вещей у неё остался плеер с двумя альбомами любимой группы, надетая на ней одежда, книга и ещё кое-что из мелочей, лежащих в её рюкзаке, она привыкнуть до сих пор не могла. Не получалось даже в полной мере осознать всё произошедшее, и Кайя воспринимала это пока отстранённо, не подпуская близко к сердцу. То ли будет, когда деда выпишут, и они окажутся в каком-нибудь общежитии…

– А эта, которая сейчас играет, для чего идеальная? – прервал её невесёлую задумчивость Денис.

– Для грусти. И для одиночества.

– О. А я тут вторгся, как ледокол в Арктику, и нарушаю гармонию.

Кайя вновь заулыбалась. И как у него получалось так шутить: с совершенно серьёзным лицом, вроде бы и не смешно, но так, что на сердце сразу становилось легче.

– Она об ушедшем лете. Но это, конечно, метафорично…

– Метафорично… – Денис с несерьёзно умным видом кивнул и вернул ей наушник. – Ясно.

Кайя выключила плеер.

– Ты, наверное, литературу любишь?

– В смысле – предмет? Школу я уже закончила, вообще-то. Но да, любила. Особенно стихи.

– Сама пишешь?

– Нет. Только читаю.

– А чьи?

Кайя посмотрела на Дениса с лёгким недоверием, но, казалось, ему действительно было интересно.

– Ахматову. Гумилёва. Лермонтова – у него ещё и «Героя нашего времени» люблю. Бродского, но его я не всегда понимаю. А вы?

– А мы… – Денис, пытаясь задавить улыбку, многозначительно выделил «мы», и Кайя намёк поняла – он уже несколько раз просил ему не «выкать». – Я в поэзии тоже не слишком компетентен, как и в музыке. Но перечисленные тобой имена… слышал, – он тихо рассмеялся, и они на короткое время замолчали.

– А вообще мне Высоцкий нравится, – сказал Денис уже серьёзно, но не глядя на Кайю.

– Песни?

– Стихи. И Бродского тоже немного читал. Но ничего не понял.

Он улыбнулся, переведя на неё взгляд, и Кайе показалось, что насчёт последнего Денис лукавит.

«Так уж и ничего?» – мысленно подначила она, но вслух сказать не решилась.

– Слушай, – Денис приподнялся, залезая рукой в задний карман джинсов, – раз уж ты тут пока за старшую, у меня к тебе дело. – Он достал свёрнутые «рулетиком» купюры. – Вот, возьми. Деду твоему я не мог отдать, сама понимаешь: не возьмёт и наверняка обидится. Да и всё равно по магазинам сейчас бегать не ему, а тебе.

Кайя такому предложению даже испугалась: отпрянула и замотала головой.

– Ничего не нужно, спасибо, у нас есть деньги.

– Это хорошо, что есть, – совершенно серьёзно ответил Денис, всё ещё протягивая «рулетик». – Но сейчас много что понадобится. Одежда какая-то на первое время, лекарства для деда. Жратва больничная наверняка паршивая… Возьми, пожалуйста. И возвращать ничего не надо.

– Это как-то… нехорошо.

– Нехорошо – это мимо проходить, когда помочь можешь. Я – могу. Не дрейфь, больше, чем у меня есть, всё равно не дам, – улыбнулся он.

Кайя нерешительно протянула руку, и Денис, не дожидаясь, пока она возьмёт деньги, вложил их ей в ладонь и сомкнул её пальцы в кулак.

– Видишь, они даже не кусаются. Совсем не страшно, да?

Кайя вновь не смогла сдержать улыбку и смущённо опустила глаза.

– Я проведаю Геннадия Васильевича завтра, разрешишь?

Она кивнула.

– Тогда до завтра. Бывай! – и Денис, подмигнув ей на прощание, пошёл прочь по коридору.

Наверное, он упускал хорошую возможность поговорить с ней о том случае. Кайя вся подобралась, когда он подсел к ней, но возникшее напряжение очень быстро исчезло, и под конец Денису показалось, что она непрочь поболтать с ним ещё и не хочет, чтобы он уходил. Самое время осторожно подвести разговор к нужной теме. Но он не стал этого делать. Не решился заставить её вновь пережить неприятные эмоции. Не сейчас. Будет ещё повод. А сейчас Денису хотелось её чем-то порадовать, и он, кажется, понял – чем.

***

Следующим утром, вернувшись с перевязки, Геннадий Васильевич пребывал в каком-то особо задумчивом настроении. Медсёстрам отвечал невпопад и завтракал так долго, что и без того неаппетитная каша и чай цвета водопроводной воды поле длительного отключения совсем остыли.

– Каюш, – наконец заговорил он, – а я ведь, хоть и датый был, но точно помню, как всё случилось. Перед взрывом, в смысле. Я тебе уже говорил.

Кайя тревожно уставилась на деда, оторвавшись от книжки.

– Помню и не могу найти иного объяснения, – продолжил он, рассеянно глядя в стену перед собой, – кроме того, что твои слова о… Что твои особенности… В общем, всё это не галлюцинации из-за приступов паники, как мы с врачами до сих пор думали, а… всё на самом деле.

Он перевёл на Кайю такой взгляд, словно только что признался ей в том, что верит в существование зубной феи. Кайя молчала, не зная, как реагировать. Её столько лет убеждали, что все эти семнадцать секунд – лишь результат сбоев в работе её мозга во время панического приступа, и теперь ей не верилось, что дед наконец-то воспринял её слова всерьёз.

– Это абсурд, – сказал дед. – Но та причёсанная под правду версия, которую ты мне рассказала, ввиду моих воспоминаний выглядит ещё абсурдней. Поэтому скажи мне ещё один раз. Только один раз, Каюш. Ты действительно можешь это делать? Ну, то есть ты видишь на семнадцать секунд вперёд?

Кайя вздохнула. Она столько раз пыталась объяснить это деду, и он не мог не знать, как это для неё происходит, но даже сейчас, столкнувшись с этим лицом к лицу, всё равно пытался привести всё в более правдоподобный вид.

– Дедуль, я не вижу вперёд. Я возвращаюсь назад. И не могу это контролировать.

– Но… Откуда ты знаешь? Может, это просто видения, просто такие, ну… реалистичные?

Кайя поднялась с подоконника, на котором сидела. Захлопнула и отложила книжку.

– Тогда, может, и твои воспоминания тоже просто реалистичные видения, а всё было именно так, как я вначале тебе рассказала?

– Ну не серчай, Каюш.

– Я не злюсь, дедуль. Но знал бы ты, как бесит, когда тебя настойчиво убеждают в том, о чём сами понятия не имеют! С этой фигнёй столкнулась я, понимаешь? Я, а не ты и не доктор Мальцев. Но почему-то именно вы лучше меня знаете, что я переживаю и чувствую, а мою версию считаете бредом! И при этом ни один из вас не знает, что мне с этим всем делать, а ваша тактика прикинуться, что этого не существует, на мне не работает! Я живу с этим, понимаешь? Я живу с этим, и у меня не получается представить, что этого нет.

Кайя в сердцах отвернулась к окну. Не хватало ещё разреветься.

– Каюш…

В ответ лишь сдавленный всхлип.

– Каечка… Просто если это всё – на самом деле, всё это правда, то… Я же ничем не мог тебе помочь. Не знал, как. Сейчас вот понимаю, что именно эта беспомощность меня пугала больше всего. И я выбрал лечить симптомы, убеждая себя – и тебя, что дело в них. Тем более доктор был в этом уверен. С симптомами хотя бы как-то можно было работать, а вот с этим…

– Но если бы ты мне верил, если бы мне хоть кто-то верил, дедуль, мне уже от этого стало бы легче! – почти выкрикнула Кайя. – Как ты не понимаешь: сама проблема пугает, но сильнее пугает одиночество, оставленность с нею один на один!

Дед уронил седую голову на грудь в таком искреннем молчаливом раскаянии, что Кайя пожалела о своих словах. Лучше было бы и дальше держать всё в себе – к этому она уже привыкла. А теперь дед будет мучиться тем, чего уже не исправить. Наверное, в таких случаях чего-то лучше и не знать. Ведь он и так старался для неё, как мог…

После обеда пришёл Одер, принеся с собой запах дешёвого кофе «три в одном» и ментола. Кайя, побыв в палате пару минут, вышла, чтобы дать им с дедом возможность поговорить о своём. Её мужицкие темы не особенно интересовали, да и деда с Денисом не стоило смущать лишним слушателем. И только в коридоре она осознала, что с удовольствием бы осталась. С появлением Дениса даже унылая бледно-зелёная больничная палата становилась уютной. Он приносил с собой атмосферу какой-то стабильности, что ли. И сердечности. Именно того, чего Кайе сейчас особенно остро не хватало. И деду, наверное, тоже.

Спустя минут сорок Одер вновь нашёл её на стульях в коридоре, присел рядом.

– Я тебе кое-что принёс, – сказал очень просто, без малейшей сюрпризности в голосе, и протянул ей диск. – В магазине меня уверили, что если нравится альбом A-ha двухтысячного года, то понравится и это. Мне там включили, – он усмехнулся, – вроде такое же тоскливое. И голос похож.

– Конечно, похож! – обрадованно выпалила Кайя. – Это же сольник Мортена Харкета, их вокалиста! Вот это да! Ого, девяносто пятый год! А я даже не знала о его существовании! Ой, Денис!.. – Кайя взглянула на Одера, и ей очень захотелось в благодарность обнять его, но это казалось слишком неуместным, поэтому она воодушевлённо прижала к груди диск. – Спасибо огромное!

Она перевернула коробочку задней стороной со списком композиций.

– И там есть что-то про Бродского, – сказал Денис, ткнув в композицию под названием «Brodsky Tune».

– Ого! То есть: ОГО-О! Это тот самый Бродский? Наш? Действительно? В альбоме Мортена Харкета? Серьёзно?! Не верю!

От эмоций Кайя даже немного запыхалась, и ей потребовалась пауза, чтобы отдышаться.

– Вот уж не знаю, что там за Бродский, – ответил Денис. – Возможно, песня на его стихи.

– Но Бродский не любил, когда из его стихов делали песни. Прям очень не любил. Жаль, если Харкет этого не учёл…

– Ну, всё ещё есть шанс, что это просто посвящение Бродскому, – пожал плечами Денис, – или речь о его однофамильце. Так что я бы на твоём месте не спешил расстраиваться. Давай думать о хорошем. – Он усмехнулся. – Например, о еде. Тебя тут, кстати, на довольствие поставили?

– Чего?

– Ну, кормят?

– Я покупаю йогурты и булочки в соседнем магазине.

– Хм.

Денис посмурнел, поднялся на ноги.

– Пойдём-ка!

– Куда?

Но он не ответил, быстрым шагом направившись по коридору, и Кайе пришлось его догонять.

– Разрешите покормить вашу внучку в пиццерии? – спросил Одер, заглянув в палату к Кайиному деду.

– Разрешаю, – командирским голосом ответил тот. – И выгулять, а то она тут, в духоте, скоро цветом со стенами сравняется. Но к отбою вернитесь.

– Так точно! – козырнул Денис и, закрыв дверь в палату, повернулся к Кайе. – Самое время для песни, идеально подходящей под пиццу!

– У меня такой нет, – хохотнула она.

– Как непредусмотрительно! – с напускной строгостью покачал головой Денис.

Они устроились в небольшой шумной пиццерии недалеко от больницы и, уплетая горячую пиццу с толстым слоем тягучего сыра, болтали о всякой ерунде.

– На кого поступать будешь? – спросил Денис.

– Хотела на журфак, но решила, что пропущу год. Устроюсь на работу, и пока разберёмся со всем, что на нас свалилось. И деду будет полегче… – Кайя нахмурилась. – Только он об этом ещё не знает. А ты? Вы? Ой…

Кайя сама не заметила, как перешла с Денисом на «ты», а, исправившись, вспомнила, что он давно уже просил ему не «выкать». Почувствовала, как беспощадно краснеет, и совсем запуталась. Оба рассмеялись.

– Первый вариант был верным, – подметил Денис. – Так что ты хотела спросить?

– Ты… – теперь такое обращение далось Кайе с бо́льшим трудом, чем в первый раз, но она себя пересилила и не перешла обратно на «вы». – Ты сказал, что в отставке.

– Да.

Ей хотелось узнать, почему, ведь Денис был ещё слишком молод для пенсии и не выглядел списанным по здоровью, но спрашивать такое казалось неприличным.

– Работаешь где-то на гражданке?

– Немного таксую.

– М-м.

Повисла неловкая пауза.

– Я лежал в психушке, Кайя, – честно, без тени иронии признался Денис. – Дважды. После такого назад на службу ходу нет. Но я вменяем и для тебя не опасен, ты не думай…

Уж лучше бы та неловкая пауза висела дальше, потому что, как реагировать на такое, Кайя совершенно не представляла. Она сделала большой глоток лимонада и так неловко поставила пластиковый стакан обратно на стол, что он едва не перевернулся. Денис вовремя его подхватил, и Кайя подумала, что у него прекрасная реакция. Так и не скажешь про психушку…

– Это, – наконец собралась она с духом, – после того случая?

…И вот тут Одер вновь упустил хороший момент для нужного разговора. Упустил, потому что предпочёл ответить правду:

– Это после нескольких месяцев чеченского плена.