Желая Артемиду

– У него еще была эта ужасная зажигалка с де Борном и его отрубленной головой. – Эмма дернула плечиком и сморщила курносый носик. – Он постоянно ею жонглировал, когда сидел на веранде, в смысле Майкл, не де Борн. Мистер Лидс исключил бы его за это – он вообще ни с кем не церемонился, но он к тому времени уже умер, а мисс Агнес слишком снисходительна.

– Как думаешь, почему Фред и Майкл перестали дружить?

– Никто точно не знает, но… – Амелия карикатурно закатила глаза, – но думаю, что из-за меня. Помните, я говорила про бал? Так вот, Майкл пригласил меня, и я согласилась, а Фред приревновал.

– Не знаю, – ответила Эмма. – Амелия, конечно, скажет вам, что из-за нее. По ее мнению, все в этом мире происходит из-за нее: наводнение в Таиланде, выборы в США, ссора Майкла и Фреда.

– Скажем прямо, Парсонс – далеко не пример добродетели, – сказал Оливер. – Он был на реабилитации прошлым летом, и с тех пор их великой дружбы как не стало. Самого Фреда даже с сигаретой ни разу не видели, он не мог позволить себе общение с таким человеком – нужно поддерживать репутацию, в том числе репутацию семьи. Если бы директором был мистер Лидс, он Майкла и на порог не пустил бы после всего этого.

– Думаю, это было неизбежно, – продолжала Эмма. – Они слишком разные. Фред – сын Филиппа Лидса, а Майкл – кажется, у него не все дома. Он не отлипает от своего блокнота, а если и отлипает, то постоянно дымит и смотрит на всех так, словно готов навалять. Я даже толком не знаю, как звучит его голос.

– Майкл был знаком с Мэри? Общался с ней?

– Я не видела их вместе, – ответила Амелия.

– Нет, – сказала Сэди. – К тому времени они с Фредом даже не смотрели друг на друга.

– Вам лучше спросить об этом у Майкла, – отметил Оливер.

– Майкл и Фред были на балу в тот вечер?

– Фред – да.

– Я видел только Лидса, – подтвердил Оливер.

– Но я слышала, что… – Амелия подалась вперед, облизнув губы, – что Майкл не пришел, потому что они с Фредом подрались.

– Кто сказал?

– Я услышала от Лиззи, – ответила Эмма.

– А я от Мередит, – признала Элизабет.

– От Оливии.

Генри потратил четыре часа, чтобы добраться до дома Оливии Сандерсон, и еще минут пятнадцать, чтобы ее мать позволила дочери ответить на его вопросы.

– О чем говорили Майкл и Фред перед балом?

– Я в основном видела, а не слышала – мне стало нехорошо в зале, со мной такое бывает, когда вокруг много людей, и я вышла. Это была очень странная беседа.

– Отчего же?

– Язык тела. Знаете, в какой-то миг показалось, что… – Она спрятала смешок за покашливанием в кулачок, но так и не продолжила фразу. – В общем, в итоге все это вылилось в драку. Майкл не рассчитал силу. Фред упал навзничь, и у него кровь из носа пошла, а потом Майкл крикнул, что убьет его, если он приблизится к ней.

– К ней? В смысле, к Мэри?

– К Кэти. Кэти Парсонс.

Ритуал

После вылазки в чащу шел шестой день молчания. Коридоры и галереи Лидс-холла застыли, утопая то во мраке, то в весеннем солнечном свете. Мистер Хайд нахмурил брови, увидев новый эскиз. Буквы в книгах превращались в мешанину чужих идей, которые Майклу были недоступны. Все погибло. Он был соединен с Фредом пуповиной, но отрезал ее, и та гнила и смердела, и вместе с ней гнила и смердела их… дружба? Или то, что все называли дружбой? Едва ли в английском или каком-либо другом языке придумали слово для того, что у них было. Он ждал траурной процессии, представляя себя идущим во главе: флаги подняты, гроб накрыт флагом, короной и скипетром, возложен венок из мирта, роз, пеларгоний и гвоздик – все цветы источали запах крови. Из гроба тоже сочилась кровь, капли размером с вишни с шипением падали на дорогу, припыленную багряным налетом сумерек, оставляя после себя облачко пара и разводы самых различных форм. Со временем они расплывались, превращаясь в буквы. В имя.

Фред.

Он снился ему каждую ночь и каждый день (порой он забывался дремой прямо на занятиях). Невыносимость разлуки. Он увядал от невыразимой тоски. Иссыхал без их разговоров, ночных вылазок и просто часов, когда он молча рисовал, сидя у ног Фреда. В последнее время он, подобно домашнему животному или преданному рабу, всегда сидел у его ног. Всякий раз, когда они оставались одни, Фред устраивался в кресле, а Майкл хватал учебники и конспекты и тут же занимал место на полу. И как можно с таким неустанным рвением и тихим восторгом, так жалко прогибаться, думал Майкл, но быть с Фредом на одном уровне казалось преступлением, словно, садясь рядом, он пытался натянуть перчатку на голову. Со временем зверек сознательности в нем зачах, и это перестало задевать его гордость, напротив, это было привилегией, наградой, благословением.

Конфликт исчерпал себя. Майкл, изголодавшийся по вниманию, с покорностью пошел на примирение, уверившись в том, что, если бы сердце Фредерика прекратило биться, его собственное остановилось бы в ту же секунду.

– Принято считать, что ориентироваться в лесу несложно, если обладать нужными знаниями, – сказал Фред, откусив глазированное яблоко без капли удовольствия. Мозаика света и тени, образовавшаяся под кроной горящего свежей листвой ясеня, таинственно играла на его белом лице.

Пасха в Лидс-хаусе, по настоянию Филиппа, всегда проходила с небывалым размахом, поэтому Фред великодушно притащил огромную корзину угощений, и теперь Майкл уминал их за обе щеки.

– Опытные лесники, – продолжал Лидс, – делают это по положению солнца, луны и звезд, по мхам, муравейникам и кроне деревьев, но в чаще это не поможет.

– Почему? – Майкл откусил медово-чесночную фрикадельку и проглотил, почти не пережевывая, чтобы не мешать рассказу.

– Слишком густая крона – невозможно ориентироваться по небесным телам. К тому же много ядовитых растений. Они выделяют токсичные испарения, поэтому с непривычки может поплохеть.

– Но тебе хоть бы что?

– За столько лет вырабатывается иммунитет.

– Так вот откуда слухи про призраков и мертвецов?

– Едва ли. В той части леса бывали лишь избранные. Обычный человек туда не доберется.

Майкл засунул в рот остатки фрикадельки.

– Не переживай, Майки, привыкнешь.

Фред покончил с яблоком, вырыл ямку, уложил туда огрызок и накрыл землей, как одеялом, заботливо, нежно, точно мертвого младенца. Ничто не берется из ниоткуда, говорил он, и ничто не должно пропадать в никуда.

– Прости меня, – шепнул Майкл. Внутри у него ныло.

– За что? Ты даже и половину не съел.

– Да нет, я не о том, – он выпрямился, – что обиделся на тебя… Я ведь понял.

– Что же ты понял?

– Насколько это место тебе дорого, что ты хотел показать его мне, потому что доверяешь.

Чаща была наследием Фредерика, его семьи с богатой историей и родословной, и он поделился этим с ним. Знание таилось в глубине леса, билось в сердце чащи и прошивало душу, прорастало в нее глубокими корнями. Только оказавшись там, пережив всю палитру противоречивых чувств, скитаясь среди ужаса и страха, боли и отчаяния, он вышел на ослепительный белый свет.

– Я не понял бы, если бы ты не оставил меня.

Фред долго думал о чем-то, устремив холодные глаза вдаль.

– Я знал, что ты поймешь.

Майкл облегченно выдохнул – между ними снова восстановился мир. Фред достал из кармана складной нож, лезвие лукаво блеснуло, и, зажав его в ладони, провел по коже – с металла капала кровь. Рот Майкла наполнился стальным привкусом – он с силой прикусил щеку. Боль Фреда чувствовалась как своя собственная.

– Нет ничего сильнее кровных уз. Семья – превыше всего. И ты моя семья. – Фред плюнул на порез, и где-то на задворках сознания в Майкле что-то дрогнуло. – Кровь и слюна – две живительные жидкости, – объяснил Лидс, и Майкл позволил вложить окровавленное лезвие в свою ладонь и сжал его. Порез горел, пульсировал, сердце билось в ладони. Потом Майкл еще несколько недель прятал его от любопытных глаз, как последователь тайного культа, придумывая все новые оправдания, если кто-то заметит: зацепился за ветку во дворе, за гвоздь, торчащий из перил. Но никто не спросил.

Капли окрасили цветки вереска в красный цвет. Майкл тоже плюнул на порез, и тот загорелся болью отчетливее, а потом они взялись за руки. Лицо Лидса оставалось непроницаемо серьезным, словно улыбнись он – и вся магия рассеется. Майкл почувствовал, как кровь Фреда побежала по венам, и казалось, они запылали, наполняясь невиданной до этого силой. Блаженство и удовольствие, могущество и боль тесно сплелись в дурманящую, вязкую эйфорию. Больше чем боль. Больше чем удовольствие. Экстаз, мучительный и глубокий.

– Ты знаешь, что это значит? – Фред, как и полагается преподобному или жрецу, сохранял стоическое спокойствие.

– Ты – мой лучший друг. Ты – мой единственный друг.

Он не лгал, разве что немного, ведь Фред был гораздо больше этого.

– Я доверяю тебе как самому себе. Не заставляй меня пожалеть об этом.

Окровавленным лезвием Фред нацарапал на суровой коре ясеня свое имя, а потом передал нож Майклу, тот мог выбирать любое местоположение и выбрал низ, под именем Фреда – так естественно, так закономерно. Его переполняло лихорадочное нетерпение, голодное желание быть еще умнее, еще лучше, еще более… Фредом. Если бы только ему позволили поселиться в доме Лидсов, стать не просто другом, но братом Фреда, как бы он был счастлив иметь такую семью, где из него воспитали бы высшее существо.

От яркости мига и переизбытка чувств он быстро обессилел, утонул в дымчатом, землистом аромате вереска и блаженной дремоте, где зеленая листва на ясене над их головами обратилась в черно-белых бабочек – ни одной цветной – и, покинув ветви, облепила его изнуренное, расслабленное тело, присосалось к порезу на ладони, а после и к лицу, с силой кусая губы. Волной его накрыл удушливый жар. Вынырнув на поверхность реальности, Майкл сел рывком, отгоняя от себя несуществующих насекомых, коснулся чувствительных губ, и те в самом деле кровили – он безжалостно искусал их во сне. Фред же, величественный, как ночь, спокойный, как зимнее озеро, почти призрак, неуловимый дух, нежился рядом в вереске, подставляя нежному солнцу свое выразительное, правильное со всех сторон лицо. У него на животе питомцем покоилось канотье.

– Проснись и пой, спящая красавица.

– Я не спал, – отозвался Майкл с неоправданной грубостью и тут же покраснел, пристыженный вспышкой собственной ярости.

Фред сел, согнув ноги в коленях, и оперся на них руками. Вернувшись на голову, шляпа прикрывала тенью половину его лица.

– Тебе нравится кто-нибудь? – спросил вдруг он.

– Нет. – Слово прозвучало до боли странно – совсем не похоже на то, что было на самом деле, и сердце Майкла ухнуло вниз, но отчего-то он ощущал, что так будет правильно, что Фред жаждет от него безразличия и холодности ко всем, кроме него, и с самоотверженной готовностью услужить добавил: – Может, я вообще на это не способен.

– Оно и к лучшему.

– Это еще почему?

– С такими-то губами.

Это заявление почти задело Майкла, но бесстрастно снисходительный – безопасный – тон Фреда заставил его серьезное выражение лица треснуть. Он с облегчением засмеялся и никак не мог остановиться, хотя с каждым разом его губы пронзала все новая колючая волна боли.

10

– Миссис Парсонс, меня зовут Генри Стайн. Я бы хотел задать вашей дочери пару вопросов по поводу исчезновения Мэри Крэйн.

Майкл до боли кусал щеки. Железная рука стянула его внутренности, и из них полился кровавый сок, точно из переспелого граната. Кровь шумела в ушах, слова матери не добирались до них. Он поймал себя на мысли, что не дышит уже добрые десять секунд, и, поняв, как подозрительно это выглядело со стороны, тут же задышал, но очень медленно, в попытке не выдать захлестнувшую его мрачную безнадежность и нестерпимое желание исчезнуть из этой реальности. Он коснулся носа, проверяя воспаленную кожу. Только не кровотечение, с ужасом думал он, только бы не сейчас.

Редкие полицейские в Суррее отличались энтузиазмом: ленивая манера говорить и передвигаться, откидываться на спинку дивана, широко расставив ноги, задавать пустые вопросы для приличия, – но Стайн был настроен серьезно, подготовлен, как первый студент на потоке.

– Полиция уже допрашивала нас, – отметил взъерошенный и помятый Майкл, полоснув Генри далеко не дружелюбным взглядом.

– Что за тон, молодой человек? – отозвалась Кэтрин и виновато улыбнулась Генри вежливой улыбкой хозяйки непутевого пса.

– Допрашивают подозреваемых. Вас же, я полагаю, опрашивали, – доверительным тоном ответил тот. – А я с вами и вовсе просто побеседую. Не переживайте, это стандартная и совершенно безобидная процедура.

– Вы уже говорили с другими? – спросила Кэтрин.

– Да, и никто еще не пострадал. Позволите начать?

Парсонсы молча покорились. Генри кивнул, рука юркнула в карман пиджака. В комнату вбежал Премьер-министр и миролюбиво обнюхал брюки и руки Стайна.

– Привет, дружок. Привет! – сказал Генри с теплотой в голосе и потрепал его за ухом с такой нежностью, словно знал пса вечность, – до Майкла тоже будто добралась частичка тепла, и он невольно расслабился, все же Министр кое-что понимал в людях, обладая некой чуйкой, присущей только собакам. Он доверчиво улегся у ног детектива, подложив лапы под голову.

– Какой хороший мальчик.

– Он не к каждому так льнет, мистер Стайн, – подчеркнула Кэтрин.

– Сочту за комплимент.

– Этот пес кого угодно любит больше, чем меня, – буркнул Майкл и, оставив знатно раскрасневшийся нос, принялся жевать нижнюю губу.

– Он просто дружелюбный, – примирительно отметила Кэти.

– Ладно, давайте начнем. – На этот раз Стайн вытащил из кармана основательно потрепанный блокнот и огрызок карандаша. Страницы шелестели под пальцами. В животе у Майкла маленьким, но активным зверьком свербило беспокойство. – Кэтрин, насколько мне известно, ты была одной из тех, кто вызвался на поиски Мэри. Почему?

Кэти обратила настороженный взгляд на мать, как бы спрашивая разрешения говорить, и та медленно кивнула, точно старая сова.

– Сначала никто не воспринял ее исчезновение всерьез, решили, что она заблудилась в лесу. Такое иногда случается, правда, обычно с мальчиками – они туда на спор ходят. Но когда все поняли, что это не шутка, полиция и мисс Лидс устроили поиски, и многие вызвались помочь.

– Ты была знакома с Мэри?

– Мы виделись пару раз на тренировках по крикету. Но… если бы это случилось с моим другом, я бы хотела, чтобы мне помогли.

– Может, в последнее время о Мэри ходили слухи? Она делала что-то из ряда вон или упоминала, что собирается куда-то поехать?

– Нет, в те недели говорили только о бале и… – она замялась, – о Мэри с Фредом.

– А Фред – это… – протянул Генри, позволяя одному из Парсонсов завершить предложение.

– Фредерик Лидс, – продолжила Кэтрин.

– Вы же явно знаете, кто это! – выпалил Майкл, оторвав очередной заусенец.

Кэтрин метнула в него холодный взгляд, но на этот раз удержалась от замечаний.

– Сейчас важно то, что знаете вы, – парировал Генри. – Кэти, ты общалась с Фредом?

– Нечасто, он помогал мне с химией.

Майкл положил одну ногу на другую, сжав колено в приступе немого, но отчетливого беспокойства. Черт! Нельзя скрещивать ни руки, ни ноги, нельзя садиться в закрытую позу – важные негласные правила, которые он мигом позабыл.

– Кэтрин, – обратился Генри к матери семейства, – почему Майкл покинул кампус раньше дня отъезда?

Теперь о нем нередко говорили в третьем лице, как о питомце, но в тоне Генри проскальзывало что-то неуютное, и Майкл поджался.

Кэтрин не нашлась с ответом, ее пластиковая стать и сила сдувались, как продырявленный шар.

– Это были последние дни, и ему хотелось домой, – нашлась Кэти и с любовью взглянула на брата.

А она хороша, подумал Майкл, прирожденная шпионка, отцовский гнев вытравил из нее привычку трепетать перед взрослыми, но Генри не верил, ни капли не верил, продолжал Майкл про себя, хотя лицо детектива оставалось непроницаемым, точно высеченным в граните.

– Когда он вернулся?

– В день бала. Часов в одиннадцать. Я еще не легла спать, – отвечала Кэти, четко и спокойно.

– Что делал?

– Я работала над новой бабочкой – я собираю коллекцию, – а он сидел рядом, мы болтали почти до рассвета. Разговорились и не заметили, как прошло время.

– Вы очень дружны, верно?

– Он мой лучший друг. – Ее голос дрогнул, будто она лгала, но то была правда, такая правда, от которой внутри все обрывается, и у Майкла оборвалось – глаза у него предательски наполнились слезами. Он не достоин ее преданной дружбы и бескорыстной любви. Он не достоин и ногтя с ее мизинца.

– Майкл, – глаза Генри уже направлены на него, – может быть, вы расскажете о Фреде? Вы были близки?

– Вам ведь наверняка донесли, какими великими друзьями мы были.

Оба переглянулись через стол так, что стало понятно: шутки кончены.

– Кэти, ты можешь идти. – Генри достал визитку из внутреннего кармана пиджака и протянул старшей Кэтрин: – Я даю твоей маме номер, на случай если ты что-нибудь вспомнишь. Даже незначительное. Хорошо?

Кэти робко кивнула и, сочувственно посмотрев на брата, покинула комнату. Ее аромат, легкий и сладкий, последовал за ней.

– Нам есть о чем поговорить, мистер Парсонс. – Отцовская теплота в голосе Генри резко исчезла.

От обращения Майкла передернуло. Кэтрин села ровнее.

– Можно просто Майкл.

– Почему тебя не было на балу?

Разрозненные кадры пятнами пронеслись в сознании: сизый свет, пустой зал, одинокий сгусток в слабо освещенных рядах – редкостная артхаусная чушь. Как он ни старался, обрывки воспоминаний о том вечере булькали в мозгу кашей.

– Я заходил, но быстро ушел.

– Почему?

– Мы с Фредом повздорили и…

– Повздорили – в смысле подрались?

– Дрался я. Он бы так не сделал.

Кэтрин едва удерживалась от привычных колких замечаний, Майкл явственно ощущал эту немую злобу, что пылала огнем негодования вокруг нее.

– Почему?

– Ему не по статусу.

– Почему ты ударил его?

– Сейчас думаю, что… мне просто хотелось привлечь его внимание.

– И ты не просил его оставить твою сестру?

откуда он это знал разве кто-то видел их в тот вечер

– Просил.

– Почему?

– Потому что она ребенок и я переживал за нее. Не впутывайте ее в это. – Он сглотнул и в непривычно вкрадчивой для себя манере добавил: – Пожалуйста.

Генри быстро написал что-то в своем блокноте.

– Разве были причины для беспокойства? Фред опасен?

Вопросы Стайна – закономерные, но оттого сложные – сквозили таким поразительным непониманием личности Фреда, что Майкл медлил с ответами, не зная, как облечь все мысли, чувства и ощущения в слова.

– С ним нужно аккуратно, – он пожал плечами, – не знаю, как с коброй. Если просто так подойти, укусит.

– Что было потом, после стычки?

Он снова сглотнул, набравшись смелости, чтобы солгать.

– Я вернулся домой.

– Как ты открыл ворота?

– Они еще были открыты, а на посту – никого. Все были заняты балом.

– Что дальше?

– Поймал попутку.

– Сколько людей было в машине?

– Двое.

Стайн приподнял брови, мол, продолжай.

– Супружеская пара. За пятьдесят.

– Куда они ехали?

– Откуда мне знать? Я заплатил им, и… мы почти не говорили.

– Тогда как ты понял, что они супруги?

– Кольца. У водителя было кольцо.

– Почему не остался в школе?

– Соскучился по Кэти. – Он потупил взгляд, ища опору в черточках на ковре. – И мне было стыдно, я не хотел лишний раз ни с кем встречаться. Я даже не поехал за вещами в день отъезда, попросил маму послать кого-нибудь.

– Да, это правда, – подтвердила Кэтрин, хотя было не похоже, что ей нравилась эта идея.

– Почему?

– Боялся, что увижу Фреда и что… не знаю. Я просто не хотел туда возвращаться.

Майкл скрестил руки на груди, а Генри кивнул, будто поставил мысленную галочку.

– Ты знал Мэри?

– Не лично.

– Но слышал о ней.

– Учитывая ее громкое исчезновение, любой, кто скажет вам обратное, соврет.

– Как так вышло, что ты не общался с девушкой лучшего друга?

– К тому времени он уже не был моим другом.

– Почему?

Майкл провел языком по пересохшим губам, но те сразу же высохли, точно вода ушла в песок.

– Это не связано с делом об исчезновении. И это личное, знаете?

– Ты, наверное, думаешь, почему я так активно интересуюсь…

На самом деле мысли Майкла уносились куда-то далеко, за грани реальности и сознания – к ядовитому топливу, что убивало его, но превращало мир в выносимый, а порой и приятный.

– А дело вот в чем…

Стайн достал из второго кармана пиджака какой-то небольшой предмет, завернутый в белый платок, положил на кофейный столик и, придвинув к Майклу, откинул ткань.

Лоб Майкла пошел полосами, как гладь озера, в которую бросили камушек. Зажигалка. Его зажигалка.

– Что это, Майкл?

– Зажигалка, – просипел он.

– Твоя?

Нужно отпираться, лгать до последнего, думал Майкл, но уже выдал себя с потрохами – кровь отлила от лица.

– Да.

Кэтрин в немом ужасе зажала рот рукой, будто его уже выводили из дома в наручниках в свете мигалок полицейских машин.

– Каким образом она оказалась в комнате Мэри?

– Я не знаю. – Он почесал нос. – Не знаю…

– Майкл… – начала было Кэтрин.

– Я его ни в чем не обвиняю, – примирительно вскинул руки Генри. – Пока что.

– Как вы узнали, что она моя?

– Я опросил более двух десятков учеников, и никто из них не подтвердил, что Мэри курила, но хочешь угадать, кого чуть ли не каждый день видели расхаживающим с этой зажигалкой по кампусу?

– Это ничего не доказывает.

– Так что, она не твоя?

– Моя… Была моей. Это подарок. От Фреда.

Майкл спрятал лицо в ладонях на пару секунд и выдохнул в них, кожу обдало горячим дыханием. Руки предательски тряслись. Тьма накатывала с боков. Затяжка. Хотя бы тоненькая. Хотя бы одна.

ну пожалуйста

Кэтрин придвинулась ближе, положила руку ему на плечо, но он дрогнул, точно бездомная собака, не привыкшая к прикосновениям, и забился в угол дивана.

– Когда мы поссорились, я был зол и отдал ему все подарки, которые он дарил мне. Можете не верить, но так и было.

Генри подался вперед, облокотившись на колени.

– Что ты ему вернул? Кроме зажигалки.

– Да ничего такого. Перочинные ножики, бинокль – всякие мелочи, ерунда…

– Были свидетели, которые могут это подтвердить?

– Нет, это было лишь между нами. И, слушайте, это было почти год назад.

– Если ты не докажешь, что передал ее Фреду, мои подозрения станут далеко не иллюзорными. Знаешь, что означает это слово?

– Мистер Стайн, вы забываетесь, – встряла Кэтрин.

– Да… но я… Можно спросить у Агнес или… может, кто-то в доме Лидсов видел эту коробку. Я не знаю… Я не… – Майкл с силой прикусил язык и, обхватив себя руками, попытался заставить себя замолчать.

– Миссис Парсонс, не хочу вас расстраивать и беспокоить, но я обязан проверить его слова. – Генри звучно шлепнул себя по коленям и встал. – Поднимайся, Майкл. Мы едем в Лидс-хаус.

– Я поеду с вами. – Она вскочила пружиной и поправила жакет, потянув его за полы. – А также наш адвокат. Мой сын не обязан свидетельствовать против себя.

– Это решать Майклу – он уже совершеннолетний.

Две пары глаз испытующе уставились на него, молчаливо перетягивая на свою сторону.

– Все нормально – я поеду. – Он нехотя встал и сказал Кэтрин: – Я поеду один.

Чем больше она знает, тем больше выболтает отцу, подумал он, а ему не хотелось вмешивать в это дело Джейсона и его адвокатов. Будь его отец судьей, он бы давно гнил в камере.

– Думай, что говоришь, – шикнула Кэтрин, прихватив его за локоть, и уже мягче шепнула: – Пожалуйста.

– Скажи Кэти, что я люблю ее, – ответил он и, освободившись, последовал за детективом с рвением ягненка, идущего на заклание.

За ними хвостом увязался Премьер-министр, и Майкл похлопыванием по мохнатому боку поблагодарил пса за поддержку. В мареве солнечного света перед глазами плыли круги разных цветов и размеров, он увяз в летних лучах и звуках – линии причудливо изгибались и расползались – сюрреализм «Постоянства памяти». На подъездной дорожке был припаркован старенький темно-синий седан «Форд». Майкл открыл дверцу Министру, а сам уселся на переднее сиденье, рядом со Стайном.

– Я-то думал, крутые детективы ездят на «Шевроле» или чем-то вроде такого.

Генри встретился взглядом в зеркале заднего вида с Премьер-министром.

– Ты предпочитаешь его собственной матери? – поинтересовался он, пропустив мимо ушей предыдущую фразу.

– Я кого угодно предпочитаю моей матери.