Кольцо

– Ты хотел меня убить? – спросил он Карла намеренно слабым голосом.

– Да не хотел я, – Карл развел руками в ответ. – Просто думал показать, чем я занимаюсь каждый день.

– Устал? – Ингрид отвлеклась, ибо мысли о том, как пойдет разговор, уже начали ее утомлять. – Карл, ты мог бы быть мягче.

– Я больше никогда не буду тренироваться с Карлом, – твердо пообещал Киллиан. – Сейчас меня вполне устраивает тот факт, что я слабее.

За разговором ни о чем троица не заметила, как прошёл путь. Карета уже въехала во внутренний двор поместья Финка, и вместо полей показались знакомые пейзажи сада, усаженного цветами, кустарниками и яблонями. Приятно журчал фонтан в центре. На крыльце уже стоял Даниэль, и его одинокую фигуру освещали лучи солнца. Он обнял каждого из гостей и повел их в малую гостиную сквозь лабиринт похожих друг на друга коридоров. Финк, казалось, светился от счастья. Он всегда был рад видеть в своем доме детей друга.

– Неужели вы соскучились? – спросил Даниэль, но было ясно, что он не ждал ответа. Однако Ингрид зацепилась за его вопрос, чтобы начать разговор о случившемся:

– И это тоже. У меня есть, что сказать тебе.

Карл твердо кивнул Ингрид, а Киллиан сжал ее ладонь в своей. Девушка вновь напомнила себе, что делала это, в том числе, ради братьев. Да и отступить уже было нельзя.

– И что же это? – Даниэль опустился в кресло у ещё не зажжённого камина, откинувшись на спинку. Он мягко улыбался, и Ингрид надеялась, что он действительно поможет.

– Вчера произошло кое-что неприятное. Я… Ну я отдыхала вечером, когда зашёл отец. Пьяный. Он начал лезть ко мне. Если бы не братья, я не знаю, что случилось бы. Отец никогда не слушал никого из нас. Возможно, он послушает тебя как… как равного себе.

Всю свою речь Ингрид выдала спешно, почти на одном дыхании, так крепко сжав ладонь Киллиана, что его пальцы побелели. Она вновь почувствовала ту грязь, которую, казалось бы, смыла горячей водой. Ей казалось, что Даниэль не захочет этого даже касаться. Однако Финк выслушал внимательно.

– Ты правильно сделала, что рассказала мне, – наконец, ответил он, когда решил, как подступиться к теме. – Я поговорю с Эльмаром и заставлю его прекратить. И я клянусь, что не скажу, что именно ты рассказала мне всё. Только не дай этому крайне неприятному моменту повлиять на тебя. Не думай, что в случившемся есть твоя вина, не закрывайся. А вы, Киллиан, Карл, поддержите сестру. Вы втроём очень дружны и справитесь вместе.

– Мы поддерживаем Ингрид как можем, – тут же отозвался Карл. Даниэль живо закивал:

– Это замечательно. Очень замечательно. Езжайте домой, а я поеду следом через несколько минут. Пусть всё выглядит так, что я услышал эту историю от кого-то другого.

Когда троица вернулась, отец уже проснулся. Он успел выпить пару бокалов вина в большой гостиной и лениво посматривал в окно, будто надеясь увидеть что-то необычное во дворе. Впрочем, скука и спокойствие его не радовали.

– Где вы были? – крикнул отец в коридор, едва троица приблизилась и попыталась осторожно прошмыгнуть мимо.

– Мы с Карлом тренировались, отец, а Ингрид смотрела за нами, – Киллиан почти не соврал, лишь утаил часть правды, и его голос звучал так твердо, что нельзя было не поверить.

– Каждый из нашего рода рождался и умирал с мечом в руке, – растягивая гласные, принялся объяснять отец. – Если и выбирать смерть, то только такую. Запомни, Киллиан, если ты не умеешь обращаться с мечом, ты не умеешь ничего.

– Я вас понял, отец, – холодно ответил Киллиан и скорее ушёл прочь, а Ингрид и Карл поспешили следом. Они старались остаться неподалёку, чтобы увидеть приход Даниэля, и их недолгое, казалось, ожидание оправдало себя. Финк вскоре появился в дверях и, кивнув притаившейся троице, вошёл в гостиную. Ингрид, Киллиан и Карл припали к двери, лишь бы услышать как можно больше.

– А, Даниэль, какие люди, – воскликнул отец внезапно бодрым голосом. Судя по шороху, он поднялся. – Ты не был здесь уже сотню лет.

– Я не был здесь несколько лет, – холодным был голос Финка. – С тех пор, как ты не поддержал меня.

Отец ответил спешно:

– Не стоило так обижаться. Я тогда сказал правду. Но сейчас ты здесь. Простил?

Даниэль прочистил горло и ответил лишь спустя несколько секунд раздумий:

– Нет, Эльмар, я пришёл поговорить с тобой о том, как ты относишься к своим детям. Они приезжают ко мне мрачнее тучи, но никогда не говорят, что именно ты делаешь не так. Я хочу разобраться.

За дверью послышались звон бокалов и журчание наливаемой в них жидкости. Должно быть, дальше оба сели.

– И что же ты хотел выяснить о моих детях? – отец особенно подчеркнул «моих», чтобы, вероятно, вежливо выразить простую мысль – он не хотел вмешательства друга в свою семью.

– Давай начнем с Карла, – предложил Даниэль, проигнорировав намек. Его голос был наполнен ледяным спокойствием и даже нотками раздражения. Впервые он не звучал тепло, и, казалось, принадлежал совсем другому человеку.

– Ты будто и вовсе не замечаешь присутствие Карла, Эльмар, однако он твой сын.

Отец поставил бокал на стол с глухим стуком и выдал торопливо:

– Карл – моя самая большая ошибка в жизни.

Наступила звенящая тишина. Киллиан и Ингрид обернулись к брату. Карл прижался лбом к двери и закусил нижнюю губу. Лицо его покраснело. Киллиан похлопал его по плечу, чтобы хоть как-то выразить поддержку.

– Ты говоришь это о своем младшем ребёнке, – напомнил Даниэль, и что-то очень мрачное и злое проскользнуло в его голосе.

– Я помню, что Карл носит мою фамилию. И все-таки я очень сильно ошибся. Карл не должен был появляться в нашей семье. До сих пор мне стыдно перед ней за это, а он живое напоминание о моей слабости.

– Перед кем?

Троице пришлось вслушаться, чтобы понять, о ком говорил отец, ибо его голос опустился до слабого полушепота:

– Перед Ирен.

Ирен звали жену Эльмара. Однако никто из его детей ее не помнил, ибо она умерла уже очень давно.

– Она тогда только умерла, и я не мог в это поверить. Я напился, как сейчас помню, и увидел в проходившей мимо служанке знакомые черты. Мне показалось, это была Ирен. Я зацеловал ее, отвел в спальню, а наутро понял, что ошибся. Получается, я изменил жене. Эта служанка родила сына, и мне пришлось его принять. Знаешь, почему? Потому что Киллиан был очень слаб и любая, даже незначительная, проблема с его здоровьем могла грозить тем, что он не дожил бы и до трёх. Если бы это произошло, Карл остался бы единственным моим наследником. Но я всегда хотел, чтобы именно сын Ирен стал в будущем главой семьи, ведь она отдала ему всё, что могла.

– И все ж в этом нет вины Карла, – поспорил Даниэль, хотя его тон смягчился немного.

– Мне нечего ответить, – отец сказал таким тоном, который ясно показал, что он не намерен более касаться воспоминаний и мыслей о рождении Карла. Поэтому Даниэль сменил тему:

– Хорошо. Но что насчёт Киллиана? Не кажется ли, что ты строг с ним? Он старается учиться, никогда тебе не перечил, никогда не создал даже малейшей проблемы, но ты лишь упрекаешь его.

Отец ответил не думая, видимо, заранее сформулировал свой ответ:

– Когда я уйду, он станет главой семьи. Разумеется, я должен быть с ним строг. Он навлек бы позор на весь наш род, если бы я вырастил его избалованным тупым слабаком. Мой отец всегда мне это говорил, и я старался ради чести семьи. Хотя, признаться честно, Киллиан не похож на меня. Он слишком мягкий и ещё с детства слабый. В Карле больше от Эдлеров, чем в нем. И все же я надеюсь, что Киллиан просто ещё молод, и через пару лет в нем появятся сила и жесткость. Я бы хотел, чтобы он был другим.

Ингрид обеспокоенно обернулась к Киллиану. Брат через силу улыбнулся ей, однако в его глазах она прочитала грусть. Они втроём вновь прислушались. Однако с минуту длилась тишина, нарушаемая лишь звоном бокалов и шорохом.

– Теперь ты хотел поговорить об Ингрид? Я обращаю на нее внимание, я с ней мягче, чем с Киллианом. В чем проблема? – отец попытался напасть первым, и Даниэлю все же пришлось начать тот разговор, ради которого он приехал.

– Я слежу за вашими отношениями, когда ты приезжаешь за ними. Мне кажется, та… те чувства, которые у тебя к твоей дочери, они переходят грань. Я слышал разговор слуг, пока ждал разрешения войти. Они упоминали какой-то вчерашний инцидент, когда ты поцеловал Ингрид в губы, а твои сыновья хотели ее защитить.

Судя по долгому напряженному молчанию, отца загнали в тупик. Он пару раз пытался ответить, но выходило лишь что-то нечленораздельное. Наконец, он взял себя в руки.

– Убирайся прочь.

Отец сказал это таким тихим холодным тоном, что стало страшно. Однако Даниэль смог сохранить самообладание, потому что ответил твердо и уверенно:

– Не уберусь, пока не узнаю правду. Она же твоя дочь. Если же ты продолжишь выгонять меня, я воспользуюсь своими связями среди гвардо. Глава гвардо, Ульрих Фогель, мой хороший друг.

Отец громко выдохнул и с такой силой поставил бутылку на стол, что стук разлетелся эхом.

– Я больше не притронусь к ней даже пальцем. Доволен? То, что я испытываю при виде нее, сложно контролировать. Я чувствую ревность к тому, кто возьмёт ее в жены, чувствую страсть. Ты не знаешь, как я пытался это подавить. Не обвиняй меня.

– Но что бы сказала Ирен, если бы узнала, как ты обращаешься с дочерью? – Даниэль остался бесстрастным, как судья, выносящий приговор. – Ингрид это явно доставляет страх и боль.

– Неважно, – торопливо ответил отец. – Ирен бросила меня здесь одного. Я не хочу, чтобы то же сделала и Ингрид.

– Знаешь, с таким отношением твои дети бросят тебя. Тебе нет до них никакого дела. Ни до Карла, которого ты не замечаешь, ни до Киллиана, которого видишь своим продолжением, а не отдельным человеком, ни до Ингрид, когда играешь с ее чувствами.

С громким звоном бутылка разбилась обо что-то. Отец топнул ногой и крикнул яростно:

– Не говори мне ничего о моих детях, Даниэль! Ты не имеешь на это права. Твои дочь и сын сейчас под землёй, а значит, ты ужасно их воспитал. Мои же дети со мной.

Ингрид, Киллиан и Карл едва успели отшатнуться, когда дверь с грохотом распахнулась и красный от злости Даниэль буквально вылетел в коридор. Не замечая ничего и никого вокруг, он спешно ушёл прочь. Отец остался сидеть на диване, спрятав голову в ладонях.

– То, что мы услышали… – Ингрид осеклась на полуслове.

– Было правдой, – закончил за нее Киллиан мрачным тоном. – Мы никогда не были нужны отцу. Но знаете что? Вы нужны мне. Ближе людей у меня нет.

Карл молча похлопал брата по плечу и, развернувшись, направился вглубь коридора. Ему необходимо было самому разобраться в своих чувствах. Ингрид сжала ладони Киллиана в своих:

– Мне бы хотелось, чтобы ты оставался таким же. Если не отец, то ты заботишься обо мне. И я люблю тебя за это.

– Я люблю тебя, Ингрид, – вполне серьёзно ответил ей Киллиан. – Лучше сестры нет нигде.

Ингрид вдруг вновь ощутила то самое чувство, которое посетило ее утром. Она хотела большего: обнять, прижаться, услышать, как бьётся его сердце, а потом поцеловать, насладившись моментом гораздо дольше, чем тогда. Возможно, ее желания переходили грань. Вот только не было уже никакой разницы. Пускай даже Киллиан и был ее братом. В сущности это ничего не меняло. Возможно, Ингрид лишь отчаянно хотела оправдать себя и внезапно возникшие чувства, твердо убеждая себя, что не было предосудительным любить брата.

Киллиан все же потрепал Ингрид по голове и спешно ушёл прочь, оставив наедине с сильными противоречивыми чувствами. Он направился за Карлом, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке.

Киллиан нашел Карла стоящим на поле с деревянным мечом в руке. Не было чем-то удивительным, что брат выбрал пойти тренироваться, чтобы забыть об услышанном. Киллиан поднял второй меч с земли и направил кончик острия на Карла.

– Не принимай близко к сердцу то, что говорил отец, – сказал он и сделал первый выпад. Карл заблокировал его. – Как сказал Даниэль, в том, что произошло между отцом и служанкой, нет твоей вины. Ты Эдлер, и ты мой брат.

– И мне нравится проводить с вами время, – уклончиво ответил Карл, защищаясь. – Ты всегда интересуешься тем, что происходит в моей жизни. Но я всегда был лишним. Ты гораздо ближе к Ингрид, а Ингрид – к тебе. Вы отлично друг друга понимаете, а я далеко не всегда могу это сделать.

Киллиан вновь попытался атаковать, но Карл двигался слишком быстро:

– Здесь ты не прав. Не будь с нами тебя, всё было бы по-другому. Ты честный прямолинейный человек, который всегда говорит то, что не можем выразить ни я, ни Ингрид. Тебе всегда хватает сил оставаться на стороне правды. Хотя мы не всегда принимаем твою правду, мы к тебе прислушиваемся.

Карл пропустил удар, однако быстро справился с чувствами и попытался провести атаку. Однако его рука уже не так крепко сжимала меч:

– Вам так важно моё мнение?

– Точно, – живо отозвался Киллиан, увернувшись. – Ты всегда оставался голосом разума. Но мы с Ингрид ценим тебя не только за это. В конце концов, не нужно никаких причин, чтобы любить брата, верно? Чтобы понимать, что мы близки, тоже.

– Я тебя понял, брат, – Карл опустил меч, и Киллиан смог сделать последний прямой выпад, чтобы поразить его в грудь. – Напоминай мне об этом чаще.

– Договорились. Ещё один поединок, или с тебя уже хватит?

– Это ты скоро будешь молить меня о пощаде.

Вновь начался бой. За ним из окна незаметной следила Ингрид, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о своих чувствах к Киллиану.

Часть 4. Воскрешение воспоминаний

Часть, рассказанная Эльмаром Эдлером

Не было места мрачнее, чем то, куда Эльмар шёл через подземный коридор, держа в руке магический шар, бросавший яркий свет на каменные стены. Пол был покрыт ровным слоем сырой голой земли, лишенной растительности. Вряд ли хоть что-то могло прорасти в темном затхлом месте. С потолка свисали корни, похожие на чьи-то скрюченные худые пальцы. Запах сырости и смерти забивался в нос, и откуда-то проникал прохладный ветер и цеплялся за лодыжки. Эльмар ненавидел этот коридор всей душой. Он шел вперёд, не спеша, но и не сбавляя темпа, опустив плечи и сгорбившись под тяжестью нахлынувших воспоминаний. Впрочем, не было ещё дня, когда он не думал о течении собственной жизни. Эльмар хотел остановиться, но будто ощутил резкий толчок в спину. Он напоминал сам себе преступника, идущего на эшафот. Вот-вот колодки сомкнутся на его руках и шее и палач поднимет топор. Вот-вот его голова покатится по деревянному настилу на радость собравшейся публике. Эдлер не хотел умереть так. Он желал бы быть героем для своей семьи, примером для сына и окончить путь с мечом в руке. В бою встретил Люциана, бога смерти, дед, чье тело до сих пор лежало где-то в водах Северного моря, в бою встретил его и отец, пронзенный стрелой кочевника в далёкой восточной стране, носившей имя Центра. Эльмар смотрел на них, могучих, сильных, с восхищением в глазах, когда они могли остаться дома на пару дней, а затем вновь уйти воевать. Тогда, когда поместье наполнялось по случаю их возвращения шумом и суетой, приезжало множество незнакомых людей. Они много пили, громко смеялись, а потом сажали жён и любовниц на колени, чтобы, забираясь одной рукой под их одежды, похвастаться подвигами. Эльмар обыкновенно был предоставлен сам себе и мог, налив в кружку остатки пива, послушать те самые героические истории. Эдлеры были большую часть времени мрачными, серьёзными и жесткими и лишь на пиру веселились на славу. Эльмар всегда хотел так же: приехать домой после войны, награжденный даже не добрым словом короля, но новыми ранами, оставшимися как воспоминание о подвиге, собрать вокруг рыцарей и оказаться в центре шумного праздника. Чтобы его сын смотрел на него с восхищением и, взволнованный, ужасно гордый, просил рассказать что-нибудь ещё. Однако времена изменились. В Северном море царило спокойствие, а Центру от набега кочевников защищала мощная стена. Умерло время героев, а они сами остались буквами на страницах книг. Эльмар чувствовал себя чужим в новой мирной эпохе, и его ценности не с кем было разделить. Лишь на сына он возлагал надежды, однако напрасно. Киллиан был мягким, слабым и не любил истории о войнах.

– Отец, – говорил он каждый раз, когда Эльмар доставал книгу о приключениях сэра Вольфа, – любой конфликт нужно пытаться решить мирно. Война разрушает дома, убивает людей, отбирает ресурсы. Она невыгодна.

Наверное, его устами говорил его учитель по экономике. Однако ещё до рождения сына Эльмар не находил поддержки и среди друзей. Его тяга к битвам переросла в любовь к азартным играм, а одиночество привело к желанию любым способом забыться. Эдлер понимал это, ведь у него было много времени на размышления. Он слонялся без дела по молчаливому поместью, запертый в тесноте, закованный в кандалы, отчаянно сопротивляясь будто бы всему миру. Только в Ирен Эльмар нашёл родственную душу. Она одна слушала его рассказы, она одна всегда поддерживала его.

– Ты мой герой, что бы ни случилось, – так она говорила, когда он лежал на диване в большой гостиной, положив голову на ее колени. Образ Ирен где-то вдали, призрачный, сотканный из воспоминаний, появился во тьме коридора, сопровождая безмолвно.

– Всё могло бы быть иначе, – сказал Эльмар, будто бы вновь обращаясь к жене. Он не мог поймать ее, не мог обнять, только наблюдал за ней.

Впереди замаячил свет. Эдлер спрятал магический шар в карман пиджака и решительно пересек границу, за которой лежали его воспоминания. Среди множества серых могил, стоявших сомкнутыми рядами, будто защищая покой мертвецов, нашлась та, что принадлежала Ирен. Эльмар положил на землю цветы и встал на колени, чтобы смахнуть пыль с холодного камня.

– Сегодня приходил Даниэль, ну ты помнишь. Мой бывший хороший друг, – вполголоса сказал Эдлер. – Он говорил со мной о моих детях, как будто ему было до них дело. Наверное, он как-то узнал о том, что произошло вчера. Знаешь, Ингрид выросла твоей копией. Ты никогда этого не увидишь, но у нее твоя внешность, твои манеры, твои мысли. Я бы не хотел, чтобы она выросла похожей на тебя, но увы. Ведь сейчас я будто вижу в ней тебя. Я боюсь, что она так же уйдёт, и я не смогу ее удержать. Это двигает меня на то, что мне самому сейчас кажется ужасным. Мне страшно вновь остаться одному, без тебя. Но хватит. Ещё он говорил о Киллиане. Ты столько отдала, чтобы Киллиан жил, но он не оправдал этого. Он настолько не Эдлер, что это даже разочаровывает. Он мой единственный наследник, так что место во главе семьи достанется ему. И мне больно представлять, во что превратится дом Эдлеров – дом воинов, дом героев. Хотя, когда вчера он вступился за Ингрид, что-то от Эдлеров в нем все же было. Я знаю, ты не хотела бы, чтобы я говорил о Карле, но я слежу за ним. И он гораздо больше похож на моего наследника, такого, каким я его себе представлял. Как ты думаешь, может быть, мне стоит обратить больше внимания на Карла? Он никогда не унаследует дом и богатства семьи лишь потому, что я люблю тебя. Раз ты отдала всю себя Киллиану, твоя жертва не должна стать напрасной.

Эльмар сжал в руке ком сырой земли, раскрошившийся в его пальцах. Ирен осталась безмолвна. Разумеется, она не могла ответить, но Эдлеру нравилось говорить с ней, представляя, что она ещё жива. Жена всегда внимательно выслушивала все его мысли, страхи, предложения. Она не перебивала, не сводила сосредоточенного взгляда, пока он не умолкал.

– Все могло бы сложиться иначе, но я виноват перед тобой.

То была холодная ночь. Стихия разбушевалась настолько, что ветер гнул молодые деревца и свистел в оконных щелях. Хлесткими ударами он будто старался выбить окно, швыряя капли дождя. Казалось, природа остервенело бросалась на дом, чтобы стереть его с лица земли.

– Целители говорили, что твоя жена должна скоро родить, – Даниэль сел возле Эльмара, положив руку ему на плечо. – В такую погоду ты все равно быстро не доберешься. Не лучше ли поехать сейчас?

– Есть ещё пара дней в запасе. Я буду рядом с ней, когда всё начнётся, – Эльмар был в этом абсолютно уверен. Он вновь будет держать жену за руку, поддерживая, стараясь разделить невыносимую боль.

– Почему ты так уверен? Даже целители не смогли назвать точный день, – не согласился Даниэль, однако друг уже не стал ему отвечать. Он целиком сосредоточился на игре.

В тот вечер Эльмар сильно проигрался. Отчаяние заставляло его наливать в бокал до краев пшеничную водку. Он пытался снова и снова, зараженный азартом, победить, но всё не везло. В конце концов, друзья отправили его спать. Только наутро Эльмар узнал, что приезжал дворецкий, чтобы сообщить, что у Ирен начались схватки. Однако его повезли не в поместье, а в Дом Целителей, где показали ее бездыханное уже холодное тело. Эдлер запомнил лицо жены, застывшее в выражении страха и отчаяния.

– Мы сделали всё, что могли, но этого было недостаточно, – признали целители, опустив головы. – Ваш сын, Ваша Светлость, выжил. Только первое время он останется с нами.

Эльмар замотал головой. Он не хотел вновь вспоминать тот день, когда потерял Ирен. Возможно, если бы Эдлер тогда не уехал играть и не напился, он смог бы быть рядом с женой и это придало бы ей сил.

– Прости меня, – Эльмар провел ладонью по камню и, с трудом поднявшись, вышел не обратно в коридор, а на улицу.

Ночь уже вступила в свои права. В тишине, где-то среди высокой травы, стрекотали кузнечики. Ветер приносил с собой приятную прохладу, забиравшуюся под одежду и пробегавшую по коже приятными мурашками. Над головой вместо каменного потолка был черный небесный купол, усеянный звездами, такими далекими и холодными, что становилось неуютно смотреть на них. Согласно древней легенде, звезды – это души умерших, смотревшие на живых с высоты безучастным взглядом. Они не могли ничего сказать, хотя Эльмар порой чувствовал, что нуждался в чьём-нибудь совете.

Краем уха Эдлер уловил шорох. Он застыл, вслушиваясь в тишину ночи и лишь смотря по сторонам. Чей-то темный силуэт будто проскочил мимо.

– Кто здесь? – громко спросил Эльмар, жалея, что не взял с собой никакого оружия. Ответом ему была тишина. Должно быть, подумал Эдлер, у него разыгралось воображение. Он ещё раз решил обойти склеп, прежде чем уйти домой. Эльмар осторожно заглянул за угол и увидел в бледном свете луны того, чей силуэт прошмыгнул мимо него. То был очень худой мужчина с вытянутым лицом, точнее, черепом, на который надели с трудом желтоватую кожу, и седыми волосами. Рваная грязная одежда незнакомца свисала с него, будто мешок. Он прижимался к каменной стене входа в склеп, откинув голову.

– Что вам здесь нужно? – спросил Эльмар угрожающе, сделав шаг к незнакомцу, выглядевшему таким злым и раздраженным, будто это его склеп пытались нагло ограбить.

– Ступайте своей дорогой, – голос незнакомца был хриплым, мало напоминавшим человеческий. – Я проведу в этом склепе всего одну ночь.

– Этот склеп принадлежит моей семье, и я никого не пущу внутрь, – Эльмар стал терять терпение. Он не мог представить, что какой-то незнакомец будет ночевать среди его воспоминаний. Настолько личных воспоминаний, что о них не знали даже дети и друзья.

– Я понимаю, – ответил незнакомец настойчивее. – Но я обещаю ничего не трогать и не ломать. Вы не заметите моего присутствия.

– Убирайтесь прочь, – Эльмар сжал кулаки и сделал ещё один шаг. Незнакомец выпрямился. Тело его напряглось, а на лице отразилась такая злоба, какая не свойственна была ни одному человеку. Впрочем, Эдлер тоже был в ярости. Просьба незнакомца сразу показалась ему кощунственной. Эльмар готов был до конца защищать место, где нашли покой члены его семьи.

– Мне нужно место, где я могу затаиться, – признался собеседник Эдлера обреченным голосом, будто бы извиняясь, разминая пальцы. – Слишком сильно нужно.

– Не смейте подходить к этому склепу, – предупредил Эльмар. – Иначе вам вряд ли понравится продолжение нашего разговора.

Незнакомец обошёл его, не сводя внимательного взгляда, и вдруг улыбка украсила его тонкие губы.

– Значит вы стойкий благородный человек? Я люблю таких. Они быстрее всего сдаются.

Одним резким движением он вынул из недр одеяния нож и, прыжком преодолев разделявшее их расстояние, вонзил лезвие в бок Эльмара. Эдлер пытался увернуться, но, застигнутый врасплох, ничего не смог противопоставить. Незнакомец припал к ране губами, и Эльмар довольно скоро почувствовал, что земля ушла из-под ног. Сил стоять не осталось, и он упал, потеряв сознание.

Эльмар не мог сказать, сколько он пролежал на холодной земле. Ночь ещё не закончилась, и всё вокруг осталось прежним, однако чувства его обострились до предела. Рана на бедре уже начала подсыхать.

– Найти бы этого гада, – пронеслась в голове полная злобы мысль. Эдлер встал и направился через склеп в поместье. Произошедшая история заставляла его чувствовать ярость, сжигавшую изнутри. Пожалуй, ещё никогда он не был так зол. Всё вокруг бесило: и тишина, и безмолвие могил. Эльмар остановился у памятника Ирен и, взявшись двумя руками за влажный камень, перевернул его, напоследок пнув ногой.