Кольцо

Елизавета Ландышева

Кольцо

Глава 1. Вампир

Часть 1. Портрет прошлого

Дом Даниэля Финка был самым надежным укрытием. Только здесь Ингрид, Киллиан и Карл могли чувствовать себя в безопасности и насладиться тем, что люди называли обыкновенно спокойной жизнью. В большом, но уютном поместье, немного отдающим стариной, они пережидали бурю, вслушиваясь в шум дождя и вой ветра за дрожавшими стеклами. Уже накрыла дом своей широкой рукой чернота, и в ее паутине запутывался, теряясь, свет. Тени от огня в камине плясали на лицах братьев и сестры, сидевших слишком близко. Они молчали, погруженные каждый в свои мысли, и невидящим взглядом наблюдали, как пламя лизало древесину и с треском превращало ее в угольки. Киллиан протянул руки. Жар от огня ощущался болезненно, но он не хотел отсаживаться.

– Вы бы знали, как мне не хочется возвращаться, – Ингрид обняла себя, чтобы немного успокоиться. Ей было неприятно от одной только мысли, что уже завтра отец пришлет за ними карету. От страха мурашки пробегали по бледной коже девушки, и сердце стучало быстрее и сбивчивее.

– Ингрид, – Карл, самый младший из троих, выглядевший однако гораздо старше, голос имел уже соответствующий внешности – низкий, грубый, – я не могу понять тебя. Почему ты не хочешь рассказать Даниэлю? Мы много раз убеждались, что он верит нам.

Ингрид сразу поняла, к чему клонил брат. Наверное, она в глубине души была с этим согласна, он говорил правду. Даниэль мог бы решить все ее проблемы, однако девушка не смела переступить через себя. Не гордость удерживала ее, вовсе нет. Гордости в Ингрид не было ни капли. Скорее, она чувствовала свою вину и боялась того, что могло последовать за признанием.

– Ингрид, – повторил Карл, и в его голосе послышалась холодность.

– Отстань от неё, ты не помогаешь, – Киллиан нахмурился и обернулся к брату, сжав кулаки. Своим тоном и движениями он сразу дал понять, что не станет терпеть возражений.

Киллиан положил руку на плечо Ингрид и, наклонившись, чтобы поймать ее взгляд, спросил:

– Ты в порядке?

Девушка тут же быстро кивнула. Она не могла совладать с голосом, а потому не стала ничего говорить. Страх сковал ее, и все же с поддержкой Киллиана было немного легче пережить то, что свалилось на них троих. Карл хмыкнул и, выпрямив ноги, повернул голову к окну. На улице ещё шел дождь, барабаня по стеклу и стуча по крыше. Ветер набрасывался на поместье остервенело, словно пытался вырвать его и унести прочь. Ничего не было видно, кроме капель на окне и оставленных ими дорожек. Даже сама пелена дождя почти не вырисовывалась во тьме. Карл поднялся, прошелся по периметру малой гостиной, стараясь наступать как можно осторожнее на мягкий пушистый ковер, и окинул взглядом ещё раз каждую из немногочисленных картин. С одной из них печально смотрела девушка с грубыми, совсем не аристократичными чертами. У нее было вытянутое лицо, чересчур большие глаза, выдающийся подбородок и нос с горбинкой, смотревшийся неестественно. Другая изображала похожего на нее мужчину, правда, чуть более загорелого. Ни Ингрид, ни Киллиан, ни Карл никогда не спрашивали Даниэля, кто изображен на этих портретах, но догадывались по некоторым чертам, что принадлежали они членам семьи Финк.

– Наверное, это дети Даниэля, – предположила как-то Ингрид. – Только вот почему он никогда не упоминал их при нас?

– А ты вообще когда-нибудь видела их в поместье? – Карл нахмурился и скрестил руки на груди, серьёзно задумавшись над своим вопросом.

– Наверное, с ними что-то случилось, и Даниэль не хочет говорить, – тогда предположение Киллиана звучало вполне разумно. С тех пор никто и не решался узнать у Даниэля побольше о людях с портретов. Не то чтобы им совсем не было интересно. Порой они порывались спросить, и вопрос каждый раз застревал в горле.

– Когда-нибудь мы спросим, – пообещал, скорее, самому себе Карл и хотел сказать что-то ещё, как его прервал скрип двери. Даниэль вошёл в малую гостиную с двумя книгами в руках.

– О чем? – поинтересовался Финк. Он выглядел в тот момент таким расслабленным и даже, можно сказать, счастливым, что Ингрид и Киллиан предпочли промолчать.

– Почему ты так добр к нам? – в свою очередь не сдержался Карл. Даниэль развел руками:

– Потому что вы дети моего друга.

– Но ты не общаешься с отцом в последнее время, – Карл все не унимался. Он пытался каждый раз подступиться к вопросу о людях на портретах. Финк поставил книги на каминную полку и сел в кресло, придвинувшись ближе к огню и вытянув тонкие руки.

– Это не значит, что я не могу поддерживать связь с вами. Я привязался к вам.

От голоса Даниэля, спокойного, размеренного, негромкого, веяло чем-то светлым. Сложно было представить его кричащим на кого-то или говорящим неправду. Наверное, отчасти поэтому многие верили Финку.

– Так же, как и к людям на портретах?

Вопрос повис в воздухе, резко похолодевшем. Киллиан и Ингрид в удивлении и страхе воззрились на Карла, а тот только и делал вид, что не смущен сказанными словами. Все трое разом обернулись на Даниэля, ловя каждое его движение. Финк с тяжелым вздохом закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Его руки вцепились в подлокотники так сильно, что побелели костяшки пальцев. Мужчина сжал зубы, напрягая челюсть. Внешне он казался спокойным, но по малейшим деталям было понятно, что заданный вопрос заставил его почувствовать волнение.

– Карл вовсе не это имел ввиду, – Киллиан попытался сгладить ситуацию. – Мы не хотели, чтобы ты вспоминал о том, что тревожит тебя.

– Я, возможно, и виноват, но не отступлюсь от своих слов, – возразил Карл. Даниэль грустно улыбнулся и поднял обе руки, призывая к молчанию.

– Я ждал, что вы спросите о них. Да, эта рана ещё болит, но я расскажу все, что знаю. Думаю, для вас история будет ценным уроком. Особенно для тебя, Киллиан, как для будущего главы дома.

Троица обратилась в слух. Финк некоторое время молчал, думая, как было бы лучше начать историю. Не найдя никакого подходящего варианта, решил, что интуиция и чувства, которые непременно должны возникнуть, подскажут.

– Вы знаете… Нет, не знаете, разумеется. В общем, девушку зовут Лаура, а ее брата, чей портрет висит рядом, Лука. Они мои дети. Точнее, были. Были моими детьми, пока не отреклись. Я любил их, но долго не понимал этого, пока… Пока не случилось то, что случилось. Наверное, я все же неправильно их любил. Лаура была старше брата на два года. Когда ей исполнилось восемнадцать, я, естественно, начал искать ей жениха. Думал найти кого-то столь же богатого и равного по статусу. Сейчас я понимаю, что это было мое желание, а не желание дочери, но тогда говорил себе, что делаю лучше ей.

Даниэль ненадолго замолчал. Он шумно сглотнул, поерзал немного в кресле и продолжил:

– Я выбрал подходящую партию для дочери. Он был молод, хорош собой, богат. Да и относился к Лауре неплохо, с уважением. Вот только она не хотела связывать с ним свою жизнь. Я настаивал на ее с ним помолвке и пообещал, что она выйдет за него в любом случае. Наутро служанка нашла в постели дочери только записку. Я всегда слушалась тебя, отец, говорила она, и я не заслужила такого наказания. Можешь вычеркнуть меня из семейного древа, только, прошу, не ищи.

Губы Финка задрожали. Он спрятал голову в ладонях, но, собравшись с мыслями, вновь выпрямился.

– Я привлёк все силы, чтобы найти ее. Наёмники, стража, вознаграждение. Множество лжецов, жадных до денег, потянулось ко мне. Они говорили, что нашли Лауру, но мне удавалось их разоблачить. Четыре года я не оставлял попыток найти дочь, и каждая неудача ранила глубже ножа. Мне хотелось сдаться. Было бы проще успокоиться, забыть, не реагировать так же остро. В какой-то момент я почти поддался. Тогда, помню, это была похожая ночь, дождливая, промозглая, несколько целителей постучали в мой дом. Я спросил о цели столь позднего визита. Мы нашли вашу дочь, так они сказали. В последний раз я поверил кому-то и поехал за ними. В Доме Исцеления, в холодном подвале, лежало много трупов. Их тела были покрыты кровавыми пятнами. Целители создали вокруг меня заклинание, чтобы я не заразился, и повели к одной из кроватей. Это была Лаура, она лежала там. Я подумал, она спит. Она всегда спала так крепко, что никто не мог сразу разбудить ее. Я попытался прикоснуться, но целитель не дал мне этого сделать. Вы знаете, сказал он, у нее был сын. Я так и не смог узнать, как зовут моего внука. Звали. После побега Лаура поселилась в какой-то деревне на востоке, название которой я не запомнил. Деревня эта была далеко от Стрюгерна. Видимо, специально, чтобы я не нашёл. Уж не знаю, кто был отцом моего внука. Когда о смерти Лауры узнал Лука, мой сын, он обвинил меня, отрекся от семьи и уехал. Его убили в пьяной драке. Я остался один, а для взрослого человека нет хуже участи. Когда вы станете старше, помните, что необходимо считаться с мнением тех, кого вы любите. И, самое главное, не бросайте друг друга, что бы ни случилось. Оставшись в одиночестве однажды, поймёте всю тяжесть этого жалкого существования.

Закончил Даниэль совсем слабо. Его голос подрагивал от волнения и то и дело срывался. Киллиан вгляделся пристальнее в бледное широкое лицо Финка, на котором играли тени от неровного пламени, будто танцуя. По щеке Даниэля, оставляя мокрую дорожку, к подбородку стекла первая слеза. За ней вторая. Киллиану стало ужасно стыдно за то, что они отплатили за заботу своему единственному родному человеку тем, что заставили его плакать. Ингрид сконфуженно втянула голову в плечи и опустила взгляд на толстый ковёр, словно узор на нем вдруг показался ей очень интересным. Карл прикусил губу, его взгляд потерял недавнюю уверенность и твердость. Киллиан хотел взять ситуацию в свои руки и сказать, как ему жаль, но не находил нужных слов. Все они казались сухими перед тем огромным горем, которое вновь переживал Даниэль.

– Мне очень жаль, Даниэль, – наконец, осторожно, негромко нарушил воцарившуюся тишину Киллиан. – Я уверен, ты хотел лучшего, ведь ты самый благородный человек из всех, кого я знаю.

Финк вытер слезы платком и, растянув тонкие губы в подобии улыбки, казавшейся слишком притворной и неуверенной, чтобы в нее поверить, ответил тихим ещё дрожавшим голосом:

– Пожалуй, но я сам вызвался рассказать эту историю, так что… Не помню, что я хотел сказать. В любом случае, уже довольно поздно, пора спать.

Даниэль поднялся и, молча кивнув гостям, спешно покинул малую гостиную. Только его торопливые шаги ещё некоторое время звучали эхом в коридорах. Карл, растерянный и пристыженный, поднялся вслед за Финком и немного погодя направился прочь.

– Ингрид, можно тебя на пару слов? – Киллиан мягко положил ладонь на плечо сестры, желая остановить ее. – Я хотел поговорить о том, что предложил Карл. Думаю, тебе будет легче, если ты расскажешь Даниэлю правду. Тем более, он относится к нам по-доброму, поэтому не станет тебя обвинять.

Ингрид положила свою руку поверх ладони Киллиана, некрепко сжимавшей плотную ткань ее платья. Она медлила с ответом, сидела, опустив голову. Уши девушки то ли от волнения, то ли от переживаний горели.

– Я знаю, – наконец, сказала она неуверенным полушепотом. – Только вот мне сложно пересилить себя. Каждый раз, только вспоминая об этом, я чувствую себя такой грязной.

Киллиан пересел ближе и притянул сестру к себе. Ингрид и сама хотела в моменты страха и волнения спрятаться в крепких объятиях брата от всей той тьмы, что составляла ее жизнь. Киллиан был, пожалуй, единственным, с кем она чувствовала себя спокойно и с кем могла делиться всем, ибо знала, что он поймёт и поддержит.

– Всё то, что происходит с тобой, не твоя вина, – прошептал Киллиан так мягко и успокаивающе, что Ингрид не могла не прислушаться. – Ты это знаешь, мы с Карлом это знаем. История сама по себе грязная, но ты – нет. Если о ней будет знать Даниэль, он сможет сделать больше.

– Я просто хочу, чтобы это случилось не со мной, – Ингрид ответила дрожащим от волнения голосом и лишь прижалась сильнее. Она отчаянно искала поддержку. Девушка закрыла глаза, стараясь спрятать голову на груди брата, чтобы дать себе возможность успокоиться. Киллиан почти невесомо погладил ее по спине:

– Я понимаю, и мы будем защищать тебя столько, сколько потребуется.

На некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая лишь монотонным стуком капель по стеклу да треском огня в камине. Дрова уже почти сгорели, внутри лежали лишь тлеющие угольки и ковер золы. Ингрид растворилась в тёплых объятиях, медленно проваливаясь в полудрёму. Она перестала чувствовать ладонь брата на своей спине, и воспоминания о недавнем разговоре ушли, оставив приятную пустоту. Киллиан осторожно усадил сестру поудобнее, позволив ей откинуться на мягкую спинку дивана. Голова Ингрид сначала безвольно упала на грудь, прежде чем девушка смогла ненадолго проснуться.

– Я провожу тебя, – сказал Киллиан и, поднявшись, помог сестре встать. Затем взял ее под руку. Едва они ушли, дрова в камине окончательно догорели, и висевшие в гостиной портреты потонули в наступившей тьме.

Часть 2. Неуютный дом

Наутро отец действительно прислал карету. Едва Ингрид, Киллиан и Карл покончили с яичницей, лимонным пирогом и чаем и вышли в коридор, дворецкий, уже немолодой, седовласый, но сохранивший былую стать, с поклоном сообщил:

– Господа, карета герцога Эдлера уже прибыла.

Никому не хотелось уезжать из пустого, но уютного дома Финка. Это было все равно что добровольно покинуть крепость во время осады и только ждать, когда в грудь прилетит снаряд. Доброта Даниэля приносила в их жизни свет, которого обычно не хватало. Хотелось спрятаться за статуей, закрыться в одной из нежилых комнат, лишь бы дождаться, пока карета не уедет пустой. Ингрид, Киллиан и Карл, опечаленные новостью дворецкого, остановились в центре широкого коридора, щедро освещенного лучами солнца, пробивавшимися сквозь окна. Блики играли на мраморных воинах, сжимавших копья и мечи, и на позолоченных рамах картин. Даниэль переминулся с ноги на ногу и слабо улыбнулся:

– Я был рад, что вы приехали. С вами гораздо веселее.

Должно быть, одиночество и впрямь тревожило душу Финка, ибо он даже не пытался скрыть печаль от отъезда гостей. Даниэль пожал на прощание руки всем троим и проводил их наружу.

Поначалу солнечный свет слепил, не приглушенный темной обстановкой коридора. Когда глаза немного привыкли, Карл первым увидел стоявшую у потрескавшегося фонтана чёрную карету, запряженную тремя вороными конями. Она остановилась прямо в центре широкой дороги, огибавшей весь сад. По правую и левую стороны за ровно подстриженными кустами росли цветы, разлившиеся красными, желтыми и синими волнами, и от их сладковато-медового запаха, смешавшегося в нечто странное, кружилась голова. Чуть поодаль виднелись молоденькие тонкие яблони, тогда ещё не дававшие урожая. В их густой листве пели птицы, нарушая воцарившуюся тишину, и вторило им негромкое журчание фонтана. Постоянно оглядываясь на широкое крыльцо, на котором стоял Даниэль, Ингрид, Киллиан и Карл неспешно шли в сторону кареты. Ноги их почти не слушались, а в голове то и дело возникали мысли развернуться. Однако иного пути не было. Карл первым залез в душную карету и уселся с крайне недовольным видом на прогретое солнцем сиденье. Киллиан помог Ингрид, а затем забрался сам, закрыв дверцу. Послышался щелчок хлыста, и карета со скрипом тронулась. Она выехала за железные ворота, представлявшие собой будто бы переплетенные лозы винограда, прогибавшиеся под тяжестью гроздьев. Позади оставалось огромное поместье Даниэля, строгое, лишенное излишеств, но казавшееся в тот момент таким красивым, что сложно было оторвать взгляд. Постепенно здание отдалялось, пока и вовсе не скрылось в дымке. Карета продолжала путь по открытому полю, простиравшемуся до самого горизонта. Глазу не за что было зацепиться, и все быстро погружались в раздумья. Мысли касались таких мрачных вещей, что хотелось отогнать их прочь. Вскоре Ингрид не выдержала и спросила:

– А мы могли бы, скажем, сбежать? Как Лаура.

– Сбежать? – переспросил Карл, будто не расслышал. – Неужели ты этого хочешь?

– Я порой и правда думаю об этом, – призналась Ингрид неохотно. – Знаете, сбежать подальше от дома, от Стрюгерна. Может быть, куда-нибудь на юг.

– Я бы не стал, – заметил Киллиан, обернувшись на брата и сестру и в легком удивлении оглядев их, ибо их внезапный разговор на мгновение выбил его из колеи. – Мы останемся без еды, без крыши над головой, без денег. Плох ведь не наш дом сам по себе, скорее, отец сделал его неуютным. В наших руках это изменить.

– В твоих руках, – мрачно поправил Карл. – Я все равно не останусь в этом доме. Я хочу стать гвардо, а они живут только в казармах. Ингрид выйдет замуж и уедет в дом мужа. Будет дом уютным или нет, зависит от тебя.

Ингрид внезапно закашлялась, вероятно, будучи в шоке от такой перспективы. Киллиан зацепился за новую тему, чтобы сделать разговор немного бодрее:

– Ты что, не хочешь замуж? Встретишь красивого герцога или графа, который влюбится в тебя с первого взгляда, и увезет к себе, попутно укрывая от всяких напастей. Как-то так же было в твоей любимой книге?

Карл рассмеялся своим громким заразительным смехом, отчего Ингрид и Киллиан вздрогнули. Успокоившись, он ответил:

– Откуда ты знаешь сюжет любовного романа? Я что-то о тебе не знаю, а, Киллиан?

– Я просто слишком много общаюсь с Ингрид, – Киллиан попытался оправдаться. – Она рассказывает мне то о «Выборе графини», то о «Великом герцоге, что принадлежит мне». Мне кажется, или они одинаковые?

Ингрид закатила глаза и, выражая притворное раздражение, поймав общее настроение, живо ответила:

– Да нет же! В «Выборе графини» графиня Берхтольд не может выбрать между влюблёнными в нее бароном Готфридом и графом Видманном. Один из них благородный, честный человек, а другой оказывается обманщиком. В «Великом герцоге, что принадлежит мне» героиня хочет быть со своим любимым, но ее родители против этого. Они лишь…

– Я итак понял, достаточно, – Карл возвел взгляд в потолок кареты, откинувшись на спинку и безвольно опустив руки. – Это удивительная чушь. В жизни так не бывает.

– Поэтому я и читаю эти романы, – с грустной улыбкой ответила ему Ингрид, но, тряхнув головой, вернув себе прежнее настроение, добавила. – Вы просто не понимаете. У тебя на уме одни легенды про воинов и монстров, а у Киллиана – экономика, философия и риторика.

Карл сделал вид, что вот-вот умрёт от духоты. Хотя, справедливости ради, в карете и впрямь было нечем дышать.

– Какая мне разница, выберет эта твоя графиня графа или барона? Пусть хоть не выбирает никого и уезжает путешествовать. А вот если герой не убьёт монстра, то всему миру наступит конец, – он ответил усталым голосом человека, говорящего всем известную истину.

– А все-таки кого выбрала графиня? – вставил слово молчавший до того Киллиан. Карл обернулся на него в таком удивлении, будто увидел перед собой монстра:

– Брат! Не предавай меня.

– Смотри, – довольная тем фактом, что Киллиан заинтересовался сюжетом «Выбора графини», Ингрид с азартом в горящих глазах, бурно жестикулируя, начала объяснять, то и дело чуть не вскакивая, – там дело вот в чем. Барон Готфрид беден, ведь отец оставил ему карточные долги и заложенное поместье. Граф Видманн же богат.

– О нет, – Карл со страдальческим выражением лица потянулся к стеклу, будто надеясь выбить его и сбежать. Впрочем, Ингрид уже перестала обращать на него внимание, поглощенная рассказом сюжета. Киллиан тоже то и дело проваливался в полудрему, вызванную и духотой, и мерным перестуком колёс, и бесконечными одинаковыми полями за окном. Однако он был рад, что смог отвлечь сестру от печальных мыслей о побеге. Киллиан задумался о том, что сказал им Даниэль. Им троим стоит всегда держаться вместе.

Наконец, впереди, на пригорке, показался темным пятном большой особняк. В своем мрачном величии он возвышался над бесконечными полями и тянулся тонкими башнями-пальцами в безоблачное голубое небо. От поместья Эдлеров веяло, хотя, возможно, всем троим так лишь почудилось, чем-то злобным и неприятным, будто оно само противилось появлению в нем людей. Вот-вот особняк своей незримой силой направит на карету горгулий, сидевших на широких карнизах, пронзит блестевшими на солнце шпилями башен, и бронзовые львы догрызут их тела. Однако и горгульи, и шпили, и львы остались безмолвны. Наваждение исчезло, и поместье вновь стало самым обычным, пусть и его мрачность никуда не делась. Карета остановилась у широких ворот под тяжелым каменным навесом. Ингрид, Киллиан и Карл поднялись по сколотым ступеням к окованным железом дверям, раскрывшимся перед ними со скрипом. В центре бального зала, большого, пустого, освещенного падавшим из широких окон солнечным светом, уже стоял отец, привычно нахмурившись и скрестив руки на груди. Его лицо казалось мрачным, тень падала на него, скрывая и орлиный острый нос, и кустистые брови, и тяжелый всегда напряженный подбородок.

– Здравствуй, Ингрид, – сказал отец своим хриплым голосом. – Я ведь скучал. Не уезжай без предупреждения в следующий раз, ты же знаешь, что без тебя здесь становится так скучно.

– Я пойду к себе, если вы не против, отец, – Ингрид опустила голову, едва заметно вздрогнув, услышав свое имя, поклонилась и скорее ушла в сторону парадной лестницы. Отец прокашлялся. Некоторое время он провожал ее долгим взглядом, лишь затем обернулся к Киллиану и Карлу.

– Ты снова где-то прохлаждаешься, Киллиан, – отец обернулся к своему старшему сыну. – Ты бы лучше вспомнил о своих занятиях. Твой учитель по ричстершискому языку говорил, что у тебя далеко не всё хорошо. Не думай, что я позволю хоть кому-то в этом доме позорить честное имя Эдлеров.

Киллиан почтительно поклонился, не желая затевать ссоры, и ответил как можно более покорно:

– Я вас понял, отец. У меня были небольшие проблемы с ричстершиским, но я их решил, можете не беспокоиться.

– Не смей больше допускать таких проблем. Иди занимайся.

Киллиан ушёл. Отец, даже не взглянув на Карла, направился следом.

Вскоре глава семьи уехал, оставив своих детей одних. Небольшое потрясение утра быстро стерлось из памяти, и жизнь вернулась в подобие нормы. Той самой скучной, серой нормы, которую, однако, так ценили обитатели дома. Вновь суетились вокруг слуги, и их топот нарушал воцарившуюся тишину. На первом этаже звенели столовые приборы и раздавались чьи-то торопливые шаги. За окном, во дворе, над поляной, окруженной кустарниками, слышался глухой стук ударов деревянных мечей. Карл снова тренировался, ведь впереди его ожидало поступление в академию гвардо. Он показывал неплохие успехи благодаря вложенной в него, пожалуй, самим Творцом недюжинной силе. Однако Карл хотел стать ещё лучше, надеясь, что именно его заметят экзаменаторы. Он желал удивить их и каждый раз, ложась спать, представлял момент долгожданного триумфа. Стук долетал до окон библиотеки, где среди больших крепких шкафов, доверху забитых пыльными старыми томами и новыми ещё яркими книгами, занимался Киллиан. Ему не хотелось гневить отца лишний раз, а потому он упорно пытался учиться самостоятельно, чтобы не ударить в грязь лицом перед нанятыми преподавателями, приходившими почти каждый день. Они хвалили Эдлера за старательность и отмечали его гибкий ум, но этого было недостаточно.

– Только слабаки и трусы говорят, что идеал недостижим, – все чаще повторял отец Киллиану. – Этим они оправдывают себя. Настоящий Эдлер стремится быть идеальным.

Киллиан тряхнул головой, избавляясь от мыслей. Он вновь внимательно вчитался в последнее предложение, чтобы поймать его потерянный смысл. В тот день он слишком много отвлекался и думал о судьбе Лауры и Луки.

– Всё занимаешься?

Киллиан едва заметно вздрогнул от неожиданности. Он быстро обернулся и увидел в дверях Ингрид с томом «Выбора графини». Она неспешным шагом подошла ближе и совершенно бесцеремонно заглянула через плечо брату:

– Какая же это приземленная, серая скукота. Я даже могу понять героические истории о сражениях, но вот это… – она осеклась на полуслове. – Ты не думал хотя бы любопытства ради прочесть что-то другое?

Киллиан пожал плечами, обернувшись к сестре и отодвинув рефлекторно том по экономике:

– Может и хотел бы, но, если я не подготовлюсь к приходу барона Нудной лекции, иными словами, моего преподавателя по экономике, отец снова будет говорить о чести семьи. Это ещё хуже и ещё скучнее.

Ингрид не смогла сдержать смешок. Голос Киллиана, когда он говорил о преподавателе и чести семьи, становился крайне забавным.

– Ты итак слишком много занимаешься. Я уверена, отец не знает и половины того, что знаешь ты. Расслабься и почитай хорошую книгу.

Она положила «Выбор графини» поверх тома по экономике, похлопала брата по плечу и скрылась среди расставленных в хаотичном порядке шкафов, вполголоса добавив, обращаясь уже к самой себе: