Нерадивая

От неожиданности Саруватари застывает как вкопанная.

Такого она не ожидала – что ее выставят за якобы ежедневные опоздания! Учитывая то, что сегодня она опоздала второй раз за восемь лет работы. А первый раз был позавчера.

Манс не мигая смотрит на нее, явно ожидая реакции. У Саруватари перехватывает горло от злости и обиды. Оба прекрасно знают истинную причину ее увольнения, но то, что глава отдела не озвучил ее, а вывернулся таким примитивным и наглым образом, выводит из себя.

Но привычка держать лицо оказывается сильнее ярости, и Манс это мгновенно понимает. На пухлом лице мелькает разочарование, как будто он надеялся, что Саруватари закатит безобразную сцену.

Быть может, он поэтому и притащил меня сюда, вдруг осеняет ее. Устроить показательное выступление. Смотрите, мы увольняем эту убийцу, вышвыриваем ее вон, да с такой помпой, что по всей башне катится эхо. Мы не имеем с ней ничего общего и вообще ни при чем.

Хотя проект ассимиляции людей за Барьером в свое время получил одобрение и Мансуэто, и, если уж на то пошло, Совета Оморона.

Но если глава отдела рассчитывает на шумиху, Саруватари не собирается играть по его правилам. Молча, не мигая смотрит ему в глаза. Проходит чуть ли не минута, но в конце концов Манс отводит взгляд и произносит, глотая слова:

– Патриция подхватит твои проекты, не переживай. Желаю тебе удачи, ты этого заслуживаешь.

Ирония последней фразы столь очевидна и полна такого яда, что так и просит хорошего пинка, но, разумеется, Саруватари ничего такого не делает. Возражать тоже бессмысленно, да и что она скажет?

Я люблю эту работу? Я ни при чем, это все Тиан, дайте мне шанс?

Нет, до такого унижения она не опустится.

Мансуэто все еще смотрит на нее и как будто чего-то ждет. Быть может, приходит нелепая мысль, благодарности за то, что лишил Саруватари возможности делать то, что ей удается лучше всего?

Она держит удар и по-прежнему молчит. Лишь буравит начальника – бывшего начальника – ничего не выражающим взглядом.

Наконец до Мансуэто доходит, что разговор окончен. Он разворачивается с грацией авианосца, входящего в родные воды, и идет вверх по пандусу, величественно кивая в ответ на приветствия.

Саруватари ничего не остается, кроме как направиться в противоположную сторону – прочь из башни.

– Да он просто урод, плюнь на него и забудь.

– Прямо так и плюнуть? – Саруватари настолько плохо, что хуже, кажется, быть не может, и все же она невольно улыбается.

– Да! Слюной. – Инза запрокидывает голову и вливает в себя глоток самбуки. С облегчением вздыхает, прикрыв глаза.

Они сидят на крыльце крошечного домика, парящего на собственной платформе в окружении десятков таких же домов. Солнце заливает жарким сиянием раскинувшийся перед ними лес. Нефритово-зеленая, белая, золотистая листва огромных деревьев сливается в волнующееся море. Короткая густая трава напоминает мох и так и манит прогуляться по ней босиком. Вот только никто не гуляет.

За полосой идиллического леса начинаются Трущобы, отделенные от Оморона мощным силовым полем. Туда ссылают нарушителей закона, а кому охота гулять рядом с тюрьмой?

К счастью, Инза не настолько разборчива и совсем не труслива. К тому же жилье в непосредственной близости от Трущоб стоит гораздо дешевле.

Саруватари с нежностью смотрит на подругу. Та ловит ее взгляд и ободряюще подмигивает, прежде чем сделать еще глоток из серебристого сосуда. Огненный цвет ее коротко стриженных волос подчеркивает болезненную бледность человека, редко бывающего на солнце. Короткая желтая майка и стандартные штаны, подвернутые до колен, обнажают белые, как молоко, дряблые мускулы рук и ног.

Тем не менее в этой тощенькой, угловатой, как подросток, женщине нет и намека на слабость. Наоборот, каждое ее движение выдает кипучую энергию, силу, способную повернуть мир так, как хочется. Даже просто сидеть рядом с ней для Саруватари уже огромное облегчение. В такие моменты ей всегда кажется – что бы ни случилось, все будет хорошо.

Инза кивает на сосуд, из которого подруга еще не сделала ни глотка.

– Выпей, легче станет.

– Еще ж совсем рано.

– Довольно дурацкая идея, что приличные люди пьют только по вечерам, – подвижное личико Инзы кривится в гримаске, – пить надо тогда, когда тебе это нужно! Вечер, утро… какая разница. К тому же, амиланин всегда под рукой.

Стимулятор для протрезвления не так уж безобиден, но Саруватари не озвучивает эту известную каждому сегу истину. Вместо этого выдыхает и, зажмурившись, решительно делает глоток.

Клубок огня обжигает горло и чувствительно прокатывается по пищеводу, живот обвивает приятное тепло.

– Ну как? – В голосе Инзы живой интерес естествоиспытателя.

– Хорошо, – сипит Саруватари и начинает кашлять, потом смеяться, потом еще кашлять, из глаз брызгают слезы.

Инза, тоже хихикая, слегка похлопывает ее по спине. И непостижимым образом Саруватари и впрямь становится легче – не столько от глотка самбуки, сколько от этого смеха. Внутри словно ослабевает невидимый зажим, и она рассказывает все. Про угрозы, про мертвую птицу на крыльце, про Люка и Лею с их идиотскими претензиями. Даже про фразу матери, брошенную столь небрежно – о том, что, если они с Кердом расстанутся, Саруватари больше никого себе не найдет.

– Бо-ожечки-кошечки. – Инза ерошит красно-рыжий ежик и подкрепляется еще глотком из сосуда. В отличие от Саруватари, самбуку она пьет, как воду – сказывается многолетняя практика.

– Я понимаю, она не со зла говорит так, – виновато бормочет Саруватари, – просто…

– Да я не о том! Почему ты не обратилась в службу безопасности, дурашка? Тебе же угрожают, это серьезное дело!

Саруватари поспешно отмахивается, и самбука чуть не выплескивается на ее золотистые шелковые брюки.

– Нет-нет, это ерунда, Керд говорит, что скоро все закончится. Появится что-то еще, и люди обо всем забудут.

– Керд, конечно, эксперт в этом вопросе, – язвительно замечает Инза, – ну а если не закончится, что тогда? Если этот птицелов не ограничится одними птичками?

Саруватари уже думала об этом и понятия не имеет, что ответить. Знает лишь одно – обращение в службу безопасности опять привлечет к ней всеобщее внимание, а это то, чего она всеми силами пытается избежать. Она хочет, чтобы о ней поскорее забыли. Хочет раствориться в Омороне.

Инза, словно угадав ее мысли, неодобрительно качает головой.

– Может, поживешь пока у меня? Ты не смотри, что дом такой мелкий, место есть. Здесь тебя точно никто не тронет.

На миг Саруватари почти готова принять это великодушное предложение – Инза работает в службе безопасности. Пусть и в отделе программного обеспечения, все равно, сам факт такой работы наверняка отпугнет любого злоумышленника. Конечно, они продолжат писать гадости в гало-сети и браслет Саруватари их исправно примет, но уж к дому Инзы точно не рискнут ничего подбрасывать.

Но она вспоминает о главном и поспешно качает головой:

– Спасибо, Инз, не могу. Я только что подала заявку на ребенка. Если сейчас съеду… сама понимаешь.

Инза морщится, словно от внезапной головной боли.

Численность населения Оморона всегда жестко контролировалась – ресурсы города ограничены, рабочих мест при полной автоматизации требуется не так много. Так что тем, кто действительно хотел иметь детей, приходилось выполнить немало условий. Пятилетнее проживание вместе было лишь одним из них. И если сейчас Саруватари и Керд разъедутся, все придется начинать с начала – еще пять лет ожидания.

И все-таки в темных глазах Инзы сомнение.

– Не подумай, что я отговариваю… но ты правда считаешь, что ребенок – это то, что тебе нужно, вот прямо сейчас?

– Ну конечно! – Саруватари старается, чтобы голос звучал уверенно, хотя слова подруги логичны и задевают что-то внутри нее. Она поспешно заглушает это чувство. – Это же просто ребенок, что такого. У многих есть дети. Наша с Кердом жизнь нисколько не изменится, просто добавится еще ребенок, и все.

И мать наконец-то начнет относиться ко мне как к человеку.

Невысказанная фраза повисает в воздухе, но по лицу Инзы видно, что мимо нее она не проскользнула.

Дружат они около года – познакомились, пытаясь спасти от гибели мир за Барьером, и как-то на удивление быстро сошлись. Хотя обычно Саруватари с трудом сближается с людьми, особенно с женщинами.

Но Инза всегда была особенной. Она обладала даром видеть в людях то, что они сами отказывались признавать. И даром еще более редким – способностью помалкивать о том, что видит. Она стала бы прекрасным социологом, если бы не посвятила себя моделированию программных систем.

– Что ж, дело твое, – легко соглашается она и делает еще глоток. Прищурившись, смотрит вдаль, на колышущиеся ветви деревьев. – Но если вдруг что – обращайся. Никто не должен переживать такое дерьмо в одиночку.

Саруватари неловко ерзает, словно грубое слово – предмет с острыми краями, который трудно пристроить внутри себя. Хочет возразить, мол, почему в одиночку, у меня же есть Керд, Амала, родители… и тут же понимает, что никому из них не смогла бы рассказать все, как Инзе.

Да, они бы посочувствовали, наверняка предложили какую-то помощь. Но смотреть на Саруватари стали бы по-другому. Так же, как бывшие коллеги по работе, чьи взгляды она ловила, спускаясь вместе с Мансом к основанию башни.

Наша золотая девочка спалилась. Дала слабину. Не такая уж она крутая, какой себя воображала, когда предложила и возглавила этот дерзкий проект по ассимиляции. Вот что бывает, когда откусываешь больше, чем можешь проглотить.

А Инза, при всей ее грубоватой прямоте, будет относиться к Саруватари по-прежнему, что бы та ни сказала или сделала. Это дарило ощущение спокойствия и какой-то странной, неведомой прежде свободы.

– Пойдем, прогуляемся, – Инза ставит пустой сосуд на крыльцо и вскакивает так легко и уверенно, словно не пила ни капли, – давай-давай, страдалица.

Саруватари тяжко вздыхает, но идет за подругой к лесу. Исполинские деревья надвигаются на них, принимают под свою сень, по лицу скользят переменчивые тени. Пахнет непривычно, но приятно – влажной землей, прелой листвой и свежестью. Саруватари сразу вспоминает блаженные часы, проведенные в парке тысячи ручьев. Как и запах воды, аромат леса удивительно спокойный. Он ничем не тревожит, настраивает на созерцательный лад.

– Чувствуешь, да? – Глаза Инзы таинственно блестят, когда она касается ладонью шероховатой коры. – Я часто прихожу сюда, когда внутри полный раздрай. И становится легче. Это типа генетическая память, я читала о таких штуках. Наши предки когда-то жили в лесах, там, на Земле, столетия назад. Поэтому вид и запах растений, воды нас успокаивает. Вроде как возвращение домой.

Саруватари согласно кивает – в парке тысячи ручьев она не раз ощущала нечто похожее. Жаль, в последние годы редко удается улучить минутку и там побывать.

Ну вот теперь ты сможешь бывать там чаще, с иронией говорит она себе. Работы больше нет и пока не предвидится. К счастью, это не повлияет на одобрение заявки, даже наоборот. Если хотя бы один из родителей готов целиком посвятить себя воспитанию ребенка, это, как говорится, плюс в карму. Так что нет худа без добра.

Саруватари улыбается своим мыслям, и Инза удовлетворенно кивает.

– Держу пари, что знаю, о чем ты думаешь!

– Ну и о чем? – с любопытством спрашивает Саруватари.

Инза подмигивает, срывает травинку и, с удовольствием ее прикусив, выдает:

– Представляешь, как Манс стоит перед тобой на коленях. По его лицу ползают огромные слизняки, а он умоляет тебя простить его и вернуться на работу.

Саруватари на миг застывает как вкопанная. Потом начинает хохотать, да так, что чуть не валится наземь. Распущенные волосы падают ей на лицо, солнце сверкает на аметистовых и черных прядях.

– П… почему слизняки? – еле-еле выдавливает она, вытирая выступившие слезы.

– Это я его пожалела, – великодушно отвечает Инза, – мало слизняков, считаешь? Ну давай, пусть по нему бегают огромные жирные крысы.

Саруватари снова смывает волной хохота – она уже не помнит, когда в последний раз так смеялась. Страх и унижение последних дней исчезают, растворяются под могучим напором этого смеха.

Инза с улыбкой ждет, пока подруга придет в себя, потом церемонно предлагает ей согнутую в локте руку.

– Прошу вас, мадам, сделаем круг по этому чудесному лесу.

Саруватари, еще тяжело дыша, принимает столь любезное приглашение. И в этот миг вокруг и правда чудесный лес, а не буферная зона между Омороном и Трущобами. Солнце светит, жизнь прекрасна, и все трудности преодолимы. Да, разочарования случаются, но что ж поделать.

Даже в безопасном парке тысячи ручьев, если вступил в воду, всегда рискуешь упасть и удариться. Так и в жизни, без падений не обойтись. Они есть всегда.

Главное – суметь подняться.

Ощущение легкости и свободы остается с Саруватари и во время полета назад, в Оморон. Выпила она совсем немного, но чувствительные датчики флаера это уловили, и ручное управление автоматически заблокировалось. Саруватари совсем не против лететь на автопилоте – можно спокойно подумать, что делать дальше.

Хотя что тут думать? Она просто выкинет случившееся из головы и как следует отпразднует годовщину вместе с Керданом. А потом заявку одобрят, и все будет отлично.

Лучи вечернего солнца бросают оранжевые отблески на блестящие стены башен. А там, далеко внизу, уже глубокие сумерки, и разноцветные огни зажигаются один за другим, символизируя наступление времени отдыха и развлечений.

Дурацкая фантазия Инзы насчет Мансуэто снова всплывает в памяти, и Саруватари невольно хихикает, понимая, что, при всей нелепости, этот образ будет забавлять ее еще долго. Ну и отлично, Манс, хоть на что-то ты сгодился, весело думает она. И тут флаер закладывает вираж и выскальзывает из транспортного потока, чтобы зайти на посадку.

Кердана сложно не заметить – на нем белоснежный костюм с черно-синими узорами, кудрявые волосы распущены по плечам.

Саруватари вылезает из флаера, по привычке спрятав улыбку. Задница у Керда всегда была что надо, да и ноги неплохи, но вот носить облегающее, когда у тебя на боках складки жира, кажется не очень хорошей идеей. Кердан всегда обожал наряды, предназначенные для людей с идеальной фигурой. Саруватари понятия не имела, как донести до него печальную правду и при этом не обидеть насмерть.

Но сейчас она так счастлива, что не обращает внимания на подобные мелочи и бросается на шею партнеру.

– Ого, мы сегодня празднуем еще что-то, кроме годовщины? – смеется тот, крепко ее обнимая. – Новый проект на работе?

– Нет, вообще-то меня уволили! – в свою очередь смеется Саруватари и сама поражается тому, насколько это потеряло для нее всякое значение.

Керд меняется в лице.

– Вот черт!

– Ой, да наплевать и забыть! – Саруватари подхватывает партнера под руку и увлекает за собой. – Пошли скорее, а то бронь упустим.

Небо еще светлое, башни острыми пиками врезаются в густую голубизну. Но здесь, у их подножия, уже полноценный вечер – расслабленный, беспечный, сияющий огнями, наполненный отголосками музыки из распахнутых дверей увеселительных заведений.

Саруватари и Кердан чинно, как и подобает семейной паре, пересекают площадь, на которой розовой плиткой выложен узор из стилизованных лилий. Короткая аллея, обсаженная деревьями с золотистой, светящейся в темноте листвой, ведет их к гало-озеру.

По дороге Саруватари в красках описывает попытки Мансуэто раздуть скандал из ее увольнения. История получается на удивление веселой, особенно когда к ней добавляется фантазия насчет слизняков.

Инзу Саруватари благоразумно не упоминает – Кердан ее недолюбливает, и в целом его можно понять. Подруга человек весьма специфический.

Керд смеется, но в карих глазах застыло беспокойство. Умение забыть на время о проблемах и просто веселиться никогда не входило в число его достоинств. Саруватари это частенько бесит, но сейчас она так счастлива, что относится снисходительно ко всему, даже к чрезмерной тревожности партнера. И спешит выложить главную новость.

– На самом деле я все равно не смогла бы посвящать много времени работе. Сегодня подала заявку! – И она обхватывает Керда обеими руками, обнимает изо всех сил, точно огромную плюшевую игрушку.

Тот чуть заметно вздрагивает.

– И что, уже ответили?

– Нет, конечно, это не так быстро. Но теперь, когда я не работаю, сто процентов, что все получится!

– Скрестим пальцы! – улыбается Кердан, и тут они наконец подходят к ресторану.

«Алую лилию» они считают своим «счастливым» местом – ведь именно здесь они познакомились шесть лет назад. Точнее, впервые встретились вживую, потому что по-настоящему познакомились в гало-сети. Кердан оставил ехидный комментарий к статье Саруватари, она за словом в карман не полезла, и в итоге они разговорились.

Гало-озеро распахивает пространство вдаль и вширь, и Саруватари тихонько вздыхает. Берега заросли кустами и деревьями, их голубовато-зеленая листва светится чуть заметно, чтобы не отвлекать внимания от главного и самого прекрасного, что есть в этом месте.

По поверхности озера медленно дрейфуют огромные лилии с чуть заостренными лепестками чудесного бледно-алого оттенка. Время от времени по всей массе цветов согласованно пробегают легкие волны золотистого света. В определенные часы начинает играть музыка и тогда каждый цветок словно бы становится нотой завораживающей мелодии.

Саруватари мимолетно жалеет, что нельзя задержаться и полюбоваться этим зрелищем, которое ей никогда не приедается. Быть может, после ужина, обнадеживает она себя и вместе с Керданом приближается к самой кромке «воды».

Та с чуть слышным мелодичным звоном расступается, открывая широкий проход вниз, на «дно». Место привилегированное, вход доступен только для забронировавших столик, и находиться в числе избранных очень приятно.

Саруватари гордо вскидывает голову и спускается по проходу под руку с Кердом, с удовольствием ощущая многочисленные завистливые взгляды. Смотрите все, у меня есть партнер, а скоро будет и ребенок, мы идем в самое прекрасное место в мире, куда большинству из вас доступ заказан.

Я все еще здесь, меня не скинешь со счетов так просто.

Саруватари с улыбкой любуется тем, как стены коридора мерцают и переливаются, неотличимые от настоящей воды, покорной человеческой воле.

Внезапно по лицу скользит легкая тень. Саруватари невольно поднимает глаза, ожидая увидеть дрона какого-нибудь новостного канала, что круглые сутки шныряют по Оморону в поисках интересных событий. И тут же резко выдыхает, конвульсивно сжимает пальцы на локте своего спутника.

Буквально в паре метров над ними висит в воздухе какой-то сег. Талию его охватывает пояс из блестящих металлических пластин, а в руках зажат большой серебристый сосуд с широким горлом.

– Получай, убийца! – торжествующе выкрикивает он, сверкая черными, как ночь, глазами, и резко наклоняет сосуд.

Поток липкой жижи ударяет прямо в лицо Саруватари и окатывает ее с ног до головы. Она инстинктивно зажмуривается, слыша, как рядом ругается Керд. Дух захватывает от холода, по животу, спине, ногам медленно стекают отвратительные струйки, приклеивая одежду к телу. В ноздри врывается густой медно-гнилостный смрад, окутывая Саруватари, точно облаком. Она застывает, как статуя, не в силах разомкнуть слипшиеся веки.

Над головой торжествующе хохочут, Керд кричит на высокой, истерической ноте:

– Я до тебя доберусь! – и получает в ответ еще один взрыв смеха, теперь уже на значительном отдалении.

Чувствуя, как растет и ширится в душе черный ужас, Саруватари все-таки открывает глаза. Один взгляд на собственные руки, покрытые жуткими багровыми потеками, не оставляет сомнений в том, что первая кошмарная догадка оказалась правдой.

Это кровь.

4

Ее с ног до головы облили кровью. На глазах сотен людей.

Мысли разбегаются, перед внутренним взором отчетливо мелькает труп птицы с вывернутыми внутренностями. Пятна, проступившие на белоснежной ткани платья, напоминают зловещие алые цветы.

ЭТО уже не спрячешь, не завернешь украдкой в тряпку и не бросишь в дезинтегратор. Над площадью полно дронов, через пару часов случившееся станет достоянием всего Оморона.

Сдерживая рвущийся из горла вой, Саруватари судорожно обтирает руки и лицо, но лишь размазывает густую, быстро стягивающую кожу пленку.

Кердан бестолково суетится вокруг, повторяя, точно его заклинило:

– Боже, о боже… вот ужас-то…

Пытается вытереть лицо Саруватари собственным рукавом – без особого успеха. Ему тоже досталось, белый костюм заляпан сверху донизу, словно Керд плескался в кровавой реке. Но большая часть содержимого сосуда оказалась на Саруватари.

– Погоди, я сейчас. – Керд бежит вниз по проходу и барабанит в стальную дверь ресторана: – Откройте, нужна помощь! Помогите нам!

Вместо ответа проход схлопывается, оставляя Кердана и Саруватари в мерцающей «глубине» гало-озера наедине со всем случившимся. Ясное дело, ресторан совсем не хочет оказаться причастным к такому скандалу.

Скованное шоком тело наконец обретает подвижность. Саруватари неловко переступает на месте. С нее натекло, ноги липнут к шероховатой поверхности «дна». В мозгу пульсирует единственная мысль – бежать, спрятаться. Надо добраться до флаера.

Пошатываясь, она неуклюже разворачивается и ковыляет к флаерной площадке, инстинктивно держа руки подальше от тела. Но то ли мерзкая пленка сковывает движения, то ли время предательски замедлило бег, только путь через площадь занимает целую вечность. Керд куда-то исчез, но Саруватари это почему-то не удивляет. В ней вообще не остается никаких чувств и мыслей, кроме одной – спрятаться в темноте, она укроет.

Она опускает голову пониже и идет, шатаясь, на подламывающихся ногах. К ней подбегают со всех сторон, протягивают руки – и тут же отшатываются в ужасе. Саруватари закрывает лицо руками, но даже сквозь решетку пальцев отчетливо видит выражение гадливости и испуга на лицах окружающих.

В горле снова клубится дикий вой, но она молчит, лишь судорожно втягивает ртом воздух, точно только что выбралась из воды.

Каких-то пять минут назад она пересекла площадь торжествующая, счастливая, под руку с отцом своего будущего ребенка. Теперь же флаерная площадка словно отодвинулась на тысячу километров, и Саруватари преодолевает каждый из них – спутанные, залитые кровью волосы закрывают лицо, одежда липнет к телу, ноги хлюпают в туфлях, словно она идет по болоту. Вокруг страшный шум, кто-то предлагает помочь (не осмеливаясь к ней прикоснуться), кто-то взвизгивает от ужаса. Голоса смешиваются в дикую какофонию, приближаются и отдаляются.

А Саруватари все идет, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы, словно замкнутая в своем крошечном, стянутом кровавой пленкой мирке. Навсегда отделенная от остальных живых существ.

«Домой. Пожалуйста, я хочу домой».

К счастью, флаер на самом краю площадки. Саруватари натыкается на него, слепо ощупывает борт, словно утопающий, что не может поверить в чудо – он выжил и наконец-то находится на твердой земле. Последним отчаянным усилием, оставляя на сиденьях кровавые следы, она втискивает омерзительно липкое, неподатливое тело в машину. Свернувшаяся кровь намертво склеила губы, Саруватари раздирает их пальцами и хрипит:

– Домой… скорее…

И, когда защитное поле закрывает ее от обступивших со всех сторон сегов, с облегчением проваливается в беспамятство.

Возвращается сознание постепенно, собирая картину мира, который оно покинуло, точно бесплотную мозаику.

Заявка. Манс. Прогулка с Инзой.

«Алая лилия».

Как только слово «алый» всплывает в мозгу, Саруватари вздрагивает, словно через тело пропустили электрический ток и резко вскидывается на локтях. Голова отзывается болью, она морщится и окидывает окружающее пространство молниеносным взглядом, точно человек, задремавший на поле боя.

Но ничего ужасного не наблюдается – она лежит на постели в собственной спальне. Сегодня один из редких дней, когда облака скрывают солнце, поэтому его первые лучи не разбудили Саруватари и она спала чуть дольше.

И, как порой бывает по утрам, ей приснился дичайший кошмар. Будто бы их с Кердом облили кровью прямо перед дверями «Алой лилии».

Саруватари передергивает при одном воспоминании. Вот ужас-то, наверняка эпизод с мертвой птицей вытолкнул из подсознания такое реалистичное и жуткое видение. К счастью, сны быстро забываются, если только специально не удерживать их подробности в памяти. А уж этот сон точно лучше поскорее забыть.

Однако что-то уж больно сильный и мерзкий осадок он после себя оставил. Надо поскорее встать и заняться делами, убрать эти глупости из головы. Прикинуть, что и как обустроить в детской, чтобы потом не тратить на это драгоценное время. Ведь если (когда!) заявку одобрят, ребенка вырастят буквально за пару недель.