Вернись и начни сначала

– Иди спать, Сэмюель, – сказала Кристи, – мне все равно нужно апгрейдить комп. Подежурю вместо тебя.

– Я посижу с тобой, – поддержал Иван. – В последнее время одолевает бессонница.

– От Терезы нет вестей? – спросил Сэм. Тереза, подруга Ивана, инженер-технолог, ушла с Конечной месяц назад.

– Мы поссорились, и я сильно обидел Терезу. Сам не знаю, что на меня нашло, – нахмурился Иван. – Временное помутнение рассудка. Мы же с ней два года были вместе.

– Найди ее, извинись. Тереза – добрая душа, непременно простит, – Кристи сочувственно глядела на друга.

– Ты еще мелкая – понимать в этом, – фыркнул Иван.

– Мне семнадцать, – гордо заявила Кристи и тише добавила: – Будет через два месяца.

– По законам Хоупфул-Сити ты несовершеннолетняя, – уточнил Сэм.

– Я живу не в Хоупфул-Сити, а в Трущобах. У нас здесь другие законы, – Кристи гордо вскинула голову и направилась к кофейному автомату. Она обожала работать по ночам. Да и место ей выделили по соседству с шумными принтерами. Днем особо не наработаешься.

Иван прошел к своему столу, который разместился неподалеку от места Кристи, сел на железный табурет, пощелкал мышью, открыл чертеж. Сэм окинул рабочее пространство Конечной усталым взглядом и начал подниматься по лестнице. Сейчас умоется и до утра поработает над конструкцией Машины. Нужно кое-что проверить.

***

Когда Сэм возвращался домой, Джулия всегда ждала его на пороге. Завидев ее, Сэм улыбался, широко, счастливо. Даже теперь, спустя тридцать лет, как поженились, она оставалась для него самой красивой и желанной. В темно-русых волосах еле заметно блестели седые пряди, синие глаза удивленно и печально глядели на мир, тонкая, порывистая фигура сохранила гибкость и стройность. Сэм неустанно благодарил судьбу за встречу с Джулией и желал лишь одного: прожить с ней бок о бок до самой кончины.

Наступила осень, и в Хоупфул-Сити пожелтели редкие деревья. Сквозь их прозрачные кроны проглядывало густо-синее небо, свет был такой пронзительный и яркий, что хотелось зажмуриться. Прохожие переоделись в модные тренчи и с радостными, беззаботными улыбками спешили в кафе и рестораны на встречи с такими же беззаботно счастливыми людьми.

– С годовщиной, любимая, – Сэм подарил жене букет орхидей и тепло поцеловал ее в зарумянившуюся щеку.

– Ты не забыл, мы идем к «Свану»? Сегодня играет знаменитый пианист. В программе твой любимый «Лунный свет» Дебюсси.

– Думаешь, стоит идти? – Сэм открыл дверь, впустил жену в дом и тревожно оглянулся. – В городе беспорядки. На улице Возрождения снова манифестация.

– Мы возьмем такси, – Джулия поставила цветы в старинную вазу Тиффани и теперь задумчиво поглаживала нежные лепестки. А ее мысли витали где-то далеко отсюда.

– Что ты решила? – радость на лице Сэма вытеснила тревога. – Поедешь в нейроцентр и сотрешь воспоминания об Элизабет? Не стоит так рисковать.

Джулия оставила цветы, повернулась к мужу. Упрямо сжала губы. В ее глазах появился стальной блеск.

– Мы договорились, что в этом случае каждый решает за себя. Ты не возражал. Мои воспоминания принадлежат лишь мне. И я решаю, оставить их или стереть.

– Я не могу с этим согласиться, – вспылил Сэм. – Ты обо мне подумала? Я же люблю тебя и не хочу, чтобы ты пострадала. Риск слишком велик. Программа еще на стадии испытаний.

– Герберт и Марта Стелз стерли воспоминания о сыне. И теперь живут счастливо.

– Им повезло. Я слышал про другие случаи, когда пациенты лишались всей памяти и становились инвалидами. Я не хочу для тебя такой судьбы.

– Все будет хорошо, милый! Сегодня мы идем на концерт, а завтра утром ты отвезешь меня в нейроцентр. И заберешь уже свободной и счастливой. Тебе понравится счастливая жена. Мне больше не будут сниться кошмары, я не буду впадать в депрессию, уйдет тревога.

Во время концерта Сэм не обращал внимания на музыку и не сводил глаз с тонкого профиля жены. Любовался, впитывал каждую черточку, каждую морщинку, желал запомнить ее такой. Тревожное предчувствие мучило его всю ночь – он глаз не сомкнул. А наутро взял такси и отвез жену в ведущий нейроцентр Хоупфул-Сити. В операционную его не пустили, и он нервно топтался в коридоре, пока, наконец, не открылась дверь и он не увидел глаза хирурга, растерянные, слегка виноватые. Еще до того, как тот произнес жестокие слова, Сэм понял: Джулия уже никогда не будет с ним. Он опустился на пол, спрятал лицо в ладонях и горько заплакал.

Глава третья. Кристи

Кристи помнила, как провожала маму и папу. Они стояли на пороге белоснежного дома в богатом районе Хоупфул-Сити. Мама беспрестанно глядела то на часы, то на дорогу – ждала такси. Папа прижимал к себе Кристи и вполголоса давал наставления:

– Когда выходишь, запирай дверь. У нас спокойный район, но мало ли что.

– Хорошо питайся. Мать наготовила тебе кучу еды. Не забывай обедать.

– Не выключай телефон. Для нашего спокойствия.

– Хоть изредка отлипай от компьютера и ходи в парк. У тебя синяки под глазами от недосыпа и нехватки свежего воздуха.

– Джон, хватит учить ее, – вмешивалась мама. – Она уже взрослая, скоро пятнадцать. Должна понимать, что нужно есть, спать и запирать дверь, когда выходишь на улицу.

Кристи обнималась с папой и глядела на маму восхищенным взглядом. Стройная, белокурая, в элегантном костюме, Фелисити Перкс с легкостью перешагнула сорокалетний возраст и не собиралась стареть. Одноклассники Кристи считали ее мать красоткой, а их папаши невольно подтягивали животы и выпрямляли спины, когда Фелисити приходила на родительские собрания. Отец Кристи, доктор экономических наук, казалось, не замечал взглядов, которые на его жену бросали посторонние мужчины. Они с Кристи, темноглазые и темноволосые, на фоне ослепительной жены и матери выглядели подкидышами. Будто случайно прибились к златовласой богине, а не состоят с ней в родстве.

Когда родители сели в такси, Кристи вышла на дорогу и долго смотрела им вслед. Она решила не ходить в школу и устроила себе ленивый выходной с любимой игрой и пакетом вредных чизбургеров из ближайшей закусочной. На следующее утро позвонила родителям. Те успешно выступили на парижской конференции и собирались на вечерний спектакль в «Гранд Опера». Днем позже они сели в самолет, поднялись в небо и рухнули на взлетно-посадочную полосу. В новостях сказали: террористический акт. Кристи крепко спала и ничего не знала. Узнала гораздо позже. Когда родители не приехали в назначенное время, и она открыла сайт авиаперевозок, чтобы узнать о причине задержки рейса…

Кристи в отчаянии выбежала из дома и бросилась, куда глаза глядят. Не могла поверить, что их больше нет. Бежала по улицам, вглядывалась в улыбчивые лица прохожих. Ей казалось, стоит лишь приглядеться, и она разглядит в незнакомой толпе маму и папу.

На город опустился вечер, повсюду ярко горели огни рекламы. Гремела музыка, которую часто прерывал нежный женский голос:

– Нейроцентр «Светлое будущее» ждет своих пациентов. Счастье здесь, оно рядом. Приходите и будьте счастливы.

– Серена Вудроф только что прошла процедуру коррекции воспоминаний и чувствует себя отлично. Никаких побочных эффектов!

Кристи не слушала, бежала дальше. Нельзя отвлекаться. Они где-то здесь, поблизости. В том ресторане с джазовой певицей и нарядными людьми? Или в закусочной на углу, там, где самая вкусная пицца? Мама обожает пиццу с морепродуктами, а папа с колбасой. Кристи подбегала к окнам, всматривалась в лица, искала и не находила. И неслась дальше.

Город жил своей привычной жизнью. По дорогам мчались беспилотные такси и старинные автомобили с водителями. Улицы были запружены надушенными, разодетыми людьми. Все, как один, выглядели счастливыми, беззаботными. Высокая блондинка в красном заливисто смеялась над шуткой пожилого спутника. Кристи пригляделась – со спины похожа на маму, только выше и сильно моложе. Чуть поодаль девушка в коротком платье, усыпанном блестками, обнималась с темноволосым парнем. Крупная дама с улыбкой на пол лица горделиво шагала в окружении троих детей. Кристи со слезами на глазах наблюдала такую знакомую, уютную жизнь, которая еще вчера была и у нее тоже. До тех пор, пока не случилось ужасное.

Поздно ночью, когда уже еле плелась от усталости и боли, она услышала:

– Эй, девчонка! Ты заблудилась?

Кристи с надеждой повернула заплаканное лицо – снова не то. Перед ней стоял невысокий, худой подросток в джинсах и потрепанной куртке, с отросшими до плеч темными волосами.

– Я – Майк. Тебя как зовут?

Кристи сказала. Не хотелось реветь при незнакомце, она вынула из кармана мокрый платок, кое-как вытерла лицо и осмотрелась. Странное место. На улицах темно, а вдалеке, на другом берегу, маячат яркие огни Хоупфул-Сити.

– Как я сюда добралась? Это же…

– Трущобы, детка, – хихикнул Майк. – Ты сбежала из дома?

Кристи вспомнила про дом, родителей и еле сдержалась, чтобы не заорать.

– Я туда не вернусь, – буркнула она и медленно пошла вдоль темной улицы, не зная куда. Лишь бы сбежать, скрыться, забыть. В Трущобах полно преступников. Ее убьют – и все закончится.

– Здесь лучше не бродить в одиночку, – заметил Майк. Он теперь шел рядом с Кристи. Она молчала.

– У нас убежище неподалеку. Можешь переночевать там. Если тебе некуда пойти.

Убежищем оказался подвал в разрушенном здании. Кристи вслед за Майком пролезла в разбитое окно и очутилась в полутемной комнате с острыми запахами мочи и пота. Она брезгливо сморщила нос. В лицо ударил свет фонарика. Кристи зажмурилась.

– Кого ты привел? У нас и так мало места, – голос звучал грубо, но Кристи показалось, что говорит подросток.

– Это новенькая, Дез. Прячется от патрульных. Ты же не хочешь, чтобы девчонке прочистили мозги? Она только переночует, а утром я отведу ее в Центр.

– Ладно, только еды нет. Пусть не рассчитывает. Чет и Тэмми еще не вернулись из города. Ты встретился с Чарли?

– Да, он дежурит через два дня и пропустит наших через мост.

Кристи стояла в темноте и пыталась разглядеть, сколько здесь людей. Время от времени мелькали тонкие лучи фонариков, скользили по темным фигурам, беспорядочно разбросанным в подвале. Приглушенные голоса жужжали со всех сторон. Иногда слышалось чирканье зажигалки и быстрый огонек освещал бледное лицо и настороженный взгляд.

– Кристи, пойдем со мной, – Майк потянул ее за руку и увлек куда-то вглубь. Она шла, осторожно ступая, боялась задеть кого-нибудь из местных. Страха, что ее убьют или изнасилуют, не было. Отчего-то в этой темноте, среди незнакомых подростков Кристи чувствовала себя в безопасности. Майк усадил ее на пол, Кристи привалилась к стене и тут же уснула.

Проснулась, когда уже было светло. Ровный серый свет заливал невзрачную обстановку подвала. Повсюду – на полу, ящиках, старой мебели спали люди. Майка не было, и Кристи с опаской разбудила черную девушку.

– Чего тебе? – хрипнула незнакомка.

– Где здесь туалет? – прошептала Кристи.

– На улице, – девушка завернулась в куртку и снова уснула.

Кристи встала – тело жутко ломило после неудобного сна. Она осторожно пробралась мимо спящих и вылезла через светлое окно на улицу. Шел дождь, и мелкие капли приятно освежали и холодили лицо. Кристи огляделась и, не обнаружив поблизости туалета, забралась за груду плит и быстро пописала, опасаясь, что ее увидят. Вышла на дорогу и всмотрелась вдаль, туда, где серебрилась река, опоясанная мостом. Железные фермы моста упругим ритмом бежали вперед, сплетались в тугую ленту, перекинутую через Ист-Ривер. Громада моста словно обрезала жизнь Кристи на две части. Старую – в Хоупфул-Сити, в теплом, уютном родительском доме. И новую – в Трущобах, с туалетом на улице, холодом и темнотой.

– Хочешь вернуться?

К ней неслышно приблизился Майк.

– Если передумала, иди на мост. На той стороне патрульные. Сдашься, признаешь вину. Тебя отправят в нейроцентр. Сотрут плохую память и будешь, как новенькая.

Кристи знала про стирание памяти. Ее родители прошли через это, чтобы стереть воспоминания о войне. Сама Кристи войну не помнила – когда все закончилось, ей было шесть лет.

– Если сотрут воспоминания, я забуду родителей, – тихо сказала она. – Будто их и не было. Не хочу.

– Здесь трудно, – сказал Майк. – Часто нечего есть, зимой холодно, а летом жара. Вымыться можно лишь в школе. И приходится воровать, чтобы выжить. Ты когда-нибудь воровала?

– Нет, – мотнула головой Кристи. – В детстве подруга Хлоя уговаривала меня стащить шоколадку в супермаркете, но я так и не решилась.

– Теперь придется, – усмехнулся Майк. – У нас не любят бездельников. Каждый должен приносить пользу. Если хочешь остаться – будь, как мы.

– Я хочу есть, – вздохнула Кристи. Когда она в последний раз ела? При жизни родителей?

Майк достал из кармана шоколадный батончик, снял обертку и отломил половину. Протянул Кристи. Та с жадностью проглотила шоколад.

– Спасибо! – она улыбнулась Майку. Тот в ответ хмыкнул. – Знаешь, у меня дома, там за рекой, есть еда и еще много полезных вещей. Во дворе папина машина. Я слышала про Чарли, что он пропускает наших через мост.

– Я поговорю с Дезом.

Он бросил обертку от батончика на землю, ее тут же подхватил ветер. Майк внимательно посмотрел на Кристи, потом сказал:

– Идем. Отведу тебя в школу. Жасмин подберет тебе какие-нибудь шмотки и покажет, где умыться.

– Разве здесь есть школы? – удивилась Кристи. – Зачем вам образование? Вы же никогда не поступите в университет.

– Здесь с этим строго, – вздохнул Майк. – Не ходишь в школу – тебя снимут с учета в Центре. Не получишь паек и загнешься от голода.

– Вы же воруете! Разве этого мало?

– Все, что украли, сдается в Центр. Там распределяют на всех. Свою долю забирают люди Эла – они здесь все контролируют. Еще приходится содержать школу, медпункт, давать взятки патрульным, чтобы пропускали машины.

Взбудораженный мозг Кристи не мог объять всю сложность жизни Трущоб. Раньше она лишь в новостях слышала об этом районе, когда патрульные с гордостью отчитывались о поимке очередного преступника. Ей казалось, что за мостом, там, где заканчиваются чистые, нарядные улицы Хоупфул-Сити, начинается что-то ужасное. Трущобы – прибежище наркоманов, преступников. Как могут власти города закрывать глаза на ужасы, которые творятся в Трущобах? Давно пора арестовать всех преступников, а на месте Трущоб построить новый, благополучный район. Кристи и в голову не приходило, что здесь есть подростки. Такие, как она, несчастные, лишенные дома и надежды на будущее.

Умная и ловкая Кристи быстро научилась драться, курить вонючие китайские сигареты без фильтра и воровать. Когда в Центре не хватало припасов, она вместе с другими изгоями шныряла по людным улицам Хоупфул-Сити, грабила дома и прохожих. Кристи видела, как отважно эти ребята борются за место в жизни и решила, что ни за что не даст стереть себе память. Она нашла свое место в банде Дезмонда Харриса, рыжего семнадцатилетнего парня из «порядочной» семьи граждан Хоупфул-Сити.

Полгода Кристи, Майк и другие изгои—подростки грабили дома в Хоупфул-Сити. Пока однажды их не замели патрульные.

Кристи и Майк как раз обчистили один из домов в спальном районе и уже вылезали через гаражную дверь, как вдруг оглушительно завыли сирены, к дому подъехала машина. Кристи не успела опомниться, как ее бросили лицом на траву, а ее руки больно сцепили браслетами наручников. В то утро она видела Майка в последний раз. Их заперли в разных камерах. Кристи всю ночь не спала – беспокоилась о себе и Майке. Наутро ее посадили в фургон и повезли в нейроцентр для подростков, где, по слухам, так крепко прочищали мозги, что даже хороших воспоминаний не оставалось.

И тут жизнь Кристи вновь сделала резкий кульбит. На одном из перекрестков в патрульный фургон врезалась длинная фура. Кабину расплющило, у фургона снесло часть корпуса. Немного дезориентированная после удара Кристи выбралась наружу и поняла, что она свободна. Она юркнула в толпу, окружившую место аварии, и отошла подальше. И встретила Сэмюеля.

– Здорово тебе досталось? – спросил худощавый старик с умными серыми глазами. Кристи в ее пятнадцать все, кто старше тридцати, казались глубокими старцами.

– Голова кружится, – рассеянно ответила она, глядя, как в сторону искореженного фургона бегут полицейские в серой форме с желтыми полосами на спине.

– Идти можешь? – спросил старик. Он понимающе глянул на ее скованные наручниками запястья.

Кристи удивленно подняла глаза. Он пояснил:

– Здесь скоро все оцепят. Нужно выбираться за пределы квартала. Я знаю короткий путь, – он снял шарф и быстро замотал ее руки – скрыл наручники.

Впоследствии Кристи удивлялась, что так быстро доверилась незнакомцу и безоговорочно пошла за ним. Они торопливо миновали здание нейроцентра, пересекли площадь Победы и вышли на многолюдную улицу Возрождения. Двигались быстро, опустив глаза, стараясь быть незаметными, пока не выбрались в бедный индийский квартал.

Улицы здесь были густо усеяны пестрыми лавками, источающими то густой запах благовоний, то терпкий аромат пряностей. Кристи впервые попала сюда и всю дорогу с любопытством оглядывалась по сторонам. Женщины на этой улице были такими нарядными, в расшитых золотом сари. Их запястья звенели множеством браслетов, а черные, густо обведенные глаза, загадочно поблескивали из-под длинных ресниц. Кристи вспомнила мамину подругу Дипику, с которой они раньше жили по соседству. У Дипики был муж Саджив и маленький сын Радж. Дипика не работала и Кристи, возвращаясь из школы, иногда заходила к ней: пообедать ароматными лепешками и вкуснейшим рисом с пряностями.

Кристи вздрогнула, когда старик взял ее за плечо, чтобы не потерять в уличной толчее. Они ускорили шаг и вскоре миновали торговые ряды и вышли на узкую улицу, так тесно забитую домами, что, жители верхних этажей вполне могли из окон здороваться за руку с соседями.

Старик привел ее на окраину квартала. В разгар дня здесь было тихо, безлюдно. Ветер гонял по тротуару редкий мусор. Окна и двери домов были заперты. Вокруг ни души. Лишь на чугунном люке канализации сидел полосатый кот и хитро жмурился под холодным осенним солнцем.

Кристи решила, что это нежилая улица и спросила об этом у старика.

– Сюда часто наведываются патрульные. Местные, хоть и живут в Хоупфул-Сити, все же не слишком рвутся стирать память. Днем здесь все заперто, будто никого нет дома.

Он подошел к люку, легонько согнал кошку, наклонился и потянул на себя крышку. Кристи подошла ближе и заглянула. Вниз, в темноту, убегали тонкие прутья железной лестницы.

– Лезь первая, я закрою за нами люк, – скомандовал старик и подтолкнул Кристи.

На миг ей подумалось, что он заманит ее туда, вниз, а потом изнасилует и убьет. Но потом она вспомнила равнодушные взгляды патрульных, угрозу лишиться памяти и решительно полезла в канализацию. Порадовалась, что патрульный, сопровождавший ее в клинику, пожалел ее и сковал руки перед собой. Иначе Кристи пришлось бы гораздо труднее.

Старик подождал, пока она спустится, и двинул следом. Оказавшись на лестнице, подтянул рукой люк и аккуратно прикрыл за собой.

Внизу было темно – будто она лишилась глаз. И вдруг вспыхнул белесый луч фонаря. Осветил серьезное лицо ее спасителя.

– Кстати, я – Сэмюель Воткин, бывший ученый, а теперь изгой, – представился он.

– Кристина Перкс, – хрипло ответила Кристи и подумала: раз назвался, может, не станет ее убивать. – Куда вы меня ведете?

– В Трущобы, куда же еще? – хмыкнул старик и уверенно направился вперед.

С того дня Кристи и Сэм стали друзьями. Сэм привел ее на Конечную, отдал свою комнату, а себе поставил старую кушетку в подсобке возле лаборатории. Некоторые из обитателей Конечной возмущались, что он притащил к ним девчонку, но, когда узнали, что Кристи – отличный программист, приняли ее. В Трущобах не любили иждивенцев. От каждого ждали пользы.

Так Кристи Перкс стала членом команды физиков—подпольщиков и включилась в создание Машины. Компьютерная программа возврата в прошлое – дело ее рук и мозгов. Когда Сэмюель познакомил Кристи со своим проектом, в ее душе загорелся огонек надежды. Она вернется в прошлое и спасет маму и папу. И все будет по-другому.

Глава четвертая. Аня

В тот день после полудня у меня был лишь один клиент. Высокий, темноглазый Курт Парсонс, бывший финансист, жена которого полгода назад умерла от рака. Курт похоронил жену и решил бежать в Трущобы. Незадолго до смерти они с Элен обсуждали: стоит ли ему сохранить воспоминания. Элен настаивала на стирании памяти. Хотела, чтобы Курт все забыл и начал сначала. Он отказался. Но предвидел, чем ему грозит этот шаг и заранее подготовился. Обналичил свои накопления, прибрал в доме, ценную часть семейного архива упаковал в рюкзак, остальное сжег в камине. Рюкзак и кое-какие вещи положил в багажник, и, когда гроб с телом Элен опустили в могилу и забросали землей, сел в недавно купленный за наличные «Форд» и отправился в Трущобы.

Первое время Курт отрицал, что нуждается в помощи. Обустройство на новом месте, страх быть пойманным захватили его. Но однажды он осознал, что Элен больше нет. Он остался один после без малого двадцати лет в браке. И на него нахлынуло отчаяние, такое сильное, что мысли о суициде неустанно преследовали и днем, и ночью. Жил он в блочной многоэтажке с узкими темными коридорами, маленькими квартирками и неработающими лифтами. Здесь часто не было электричества – его включали лишь на несколько часов в сутки, чтобы жильцы могли приготовить еду и кое-как вымыться под еле теплым душем. Днем, когда в грязные окна светило солнце, еще можно было согреться, но по ночам холод пронизывал до костей. Не спасали ни толстые одеяла, ни захваченные из дома шерстяные носки. Каждую ночь Курт ворочался на старом матрасе, брошенном прямо на пол, вспоминал худое, обтянутое кожей лицо Элен, ее измученный взгляд и хотел умереть. А утром шел на работу с красными глазами и затуманенной головой.

Курт работал бухгалтером в Центре помощи нуждающимся. Центр создали жители Трущоб. Сюда поступала половина всего награбленного, заработанного и найденного изгоями. Каждая вещь, упаковка крупы или булка хлеба записывались в толстый журнал. А после все распределялось строго по списку: поровну на всех.

Однажды коллега Курта щуплый, бородатый Аарон Фейт заметил, что тот стал делать ошибки в расчетах и вытянул из него правду насчет смерти жены и давней бессонницы. Выслушав рассказ Курта, он украдкой оглянулся по сторонам, затем приблизил лицо и прошептал:

– Дам тебе адрес. Мой психотерапевт.

– Толку от них, – недоверчиво пожал плечами Курт. – Такие же стиратели памяти.

– Аня не будет стирать твою память. Она сделает так, что ты сможешь с ней жить, – ответил Аарон и назвал адрес. Психотерапевт жила в спальном районе Хоупфул-Сити с уютными домами и зелеными лужайками. Когда-то они с Элен мечтали поселиться здесь.

Так Курт попал ко мне и, надо сказать, оказался крепким орешком. Не доверял, не желал говорить, отвечать на вопросы. Первые несколько сеансов мы просто сидели и смотрели друг на друга. Порой я рассказывала о себе. Немного. Просто, чтобы сломать крепкую стену недоверия между нами. Он равнодушно слушал. С каменным лицом, сжатыми губами. Карие глаза смотрели напряженно, с опаской. Однажды он пришел и сказал, что это в последний раз. Больше он ходить не будет. Бесполезно. И тогда я рассказала ему о сыне. О том, как забывала его после чисток. А потом вспоминала снова. И с каждым разом мне казалось, что из воспоминаний о Димке ускользает какая-то часть, пусть небольшая, мимолетная, крошечный осколок разбитой чашки. Но с каждым потерянным осколком безвозвратно исчезала частица души моего сыночка. Я сказала Курту, что больше не буду стирать воспоминания, а когда подойдет срок, и мне нужно будет явиться в нейроцентр, сбегу, уеду отсюда. И тогда он заговорил:

– Элен не хотела, чтобы я помнил. Мы из-за этого поссорились.

Курт открылся мне, и все изменилось. Стена рухнула, и отныне мы работали четко и слаженно. Через месяц к нему вернулся сон. А затем у меня подошел срок в очередной раз стирать память. И я решилась.

– Следующий сеанс мы проведем уже в Трущобах, – улыбнулась я Курту. Он встал, потянулся за курткой.

– Давайте я провожу вас. Как вы найдете дорогу? Вы запомнили, что нужно ехать через Восточный мост? Там как раз дежурит мой знакомый патрульный. Я договорился – он вас пропустит.

– Я все запомнила, Курт. Не заблужусь, – улыбнулась я и глянула в окно. На улице уже смеркалось, и вдоль дороги зажглись фонари с холодным неярким светом.

– Мне нужно кое-что сделать. Обещаю, что приеду еще до полуночи.