Ну, здравствуй, перестройка!

– Ещё двенадцати нет, значит, успел, ты уж извини, зато сейчас поздравляю – скомкал неловкость я.

– Может, ты её на свое день рождения пригласишь? – спросила вдруг Лена.

– Да какой там день рождения, поставлю конфет в столовой для всех, пусть с чаем попьют, – сделал вид, что не понял, про что говорит Ленка.

Вот оно мне надо на съёмную хату звать Синицкую, она же всем растреплет, что там будет происходить, а планируется бухач и секс, как минимум, ну и танцы. Катя из санатория не расскажет, парни тоже, продавщицы тем более. А Ленка? А Ленка – не трепло, в основном из вредности, но будет молчать. Я её уже изучил. Даже сильнее чем хотелось бы.

Дома пришлось расколоться и рассказать Бейбуту всю историю с кражей в автобусе. Сосед меня удивил, он достал потрепанную треху из кармана брюк и метнулся к соседям, вернулся довольный, без трёхи, но с красными ушами. Видно, дверь открыла опять Ленка.

– Порядок! Извинился, что не отдал сразу подарок, соврал, что хотел купить тушь, поверила, вроде… Синицкая в смысле поверила, Ленка – точно нет, – сказал он.

Утром, на завтраке, я напряг Аркашу насчёт сумки, и он подогнал её уже сразу после занятий.

– Иди, дари Синицкой, у неё вчера днюха была, – сказал я, собираясь на тренировку, – и, видя его растерянность, добавляю: – Деньги я тебе отдам после тренировки, сейчас опаздываю.

На тренировке я отработал по-чемпионски, с удовольствием ощущая, как наливаются усталостью нагруженные мышцы. Причем, тренер ушел с половины тренировки к зубному врачу, а меня оставил за старшего проводить занятие. Я уделил внимание работе ногами, с этим у многих плохо, а без ног боксёр – не боксёр, а груша для битья.

– А у тебя интереснее даже получаются тренировки, – польстил Бейбут, когда мы после душа сушили головы.

Весна весной, но простыть можно – как нечего делать. Я никого не отпустил на улицу, пока не обсохли. Авторитет у меня уже был незыблемый, и слушались даже парни под двадцать лет.

По дороге в общагу зашли в универсам, ещё раз перетереть с девочками.

– Вы же воскресенье отдыхаете? – утвердительно вопросил я.

– Да, продуктовый на первом этаже работает, а мы отдыхаем, – подтвердила Таня.

– Откуда вас забрать? Я на такси приеду, чтобы вы, красивые, по автобусам не терлись, – спросил я.

– Повезёт кому-то, такой кавалер заботливый, – поощрительно улыбнулась девушка, диктуя адреса.

Маши видно не было, или занята чем или показываться не хотела на глаза, и я, покрутившись, ушёл, оставив Бейбута любезничать с подругой.

В общаге меня ждал сюрприз, приехал КАТЭКовский комсомолец и будущий крупный бизнесмен Зырянов.

– Проблемка у нас нарисовалась, – озадачил он меня в кабинете у Николая Сергеевича.

– Что такое? – постарался озаботиться я, не сильно, впрочем, переживая, ведь Ким озадаченным не выглядел.

– В поселке-спутнике города Шарыпово мы построили школу, осенью будем принимать туда детей, – начал Зырянов.

– Это в Родниках? – попытался блеснуть знаниями я.

– Нет, это в Дубинино, поселок угольщиков. Так вот, формируем уже классы, и выяснилось, что у нас не хватает букв алфавита для первых классов! – изумил меня Зырянов, а умница Ким лишь хмыкнул на такой пассаж.

– Букварей нет? – не врубился я.

– Не так сказал, детишек так много, что уже сформировали тридцать три первых классов. То есть уже есть даже «первый а штрих», «первый б штрих», некоторые буквы, вроде мягких и твердых знаков, не используют, – рассказывал комсомольский вожак КАТЭКа. – Причем десятый класс в шестой новой школе будет всего один, а первых уже вон сколько, – пояснил мужчина и по-простому добавил: – Комсомольцы попереженились и детей понарожали, почти одновременно, ведь на стройку в один год приехало несколько тысяч человек. Там и на следующий год будет такая же проблема, и не только со вторым классом, который сейчас первый, но и с новыми первыми. То есть проблемы будут расти с каждым годом, лет пять, минимум! Очень много детей маленьких, а школы всего две.

– Так шестая же новая, почему две, а не шесть? – попытался сообразить я.

– Пятая и новая шестая – это в Дубинино, остальные – в Шарыпово, – несвязно пояснил Зырянов, хотя я понял. – Из положения мы вышли, закрыли музыкальную школу и сделаем в ней обучение в три смены, так, что справимся.

Я был не согласен с тем, что закрыть музыкальную школу в поселке, наверняка единственную, и учиться детишкам семи лет в три смены – это выход из положения, но промолчал.

– Беда в том, что дома там временные, деревянные шестнадцатиквартирные, типовой постройки двухэтажки. И горят они ровно семнадцать минут, как спички. Уже несколько таких сгорело. И в таком доме дети будут учиться! – подходил к сути вопроса рассказчик.

– А почему не строить из панелей? – не понял я. – В Шарыпово все дома панельные же.

– Дорого, фондов мало, но заменяем дома, конечно, например, по улице Комсомольской будем трехэтажку панельную строить. Да я не об этом! Нужно организовать дежурство ежедневное в этой школе, боюсь случится что – учителя не справятся. А если там будет человек пять сидеть постоянно дежурных, да обходить школу, то надёжнее будет, – пояснил Зырянов. – Но пять человек, да без дела, а кто им платить будет? Да ещё и следить, чтобы они от безделья не бухали. Вот и прошу помочь, разъяснить по ячейкам важность этого вопроса и подобрать непьющих, ответственных кандидатов. На зарплату им тоже можно всем скинуться, на среднюю.

– Хреновая идея. Дети есть дети, с ними и так хлопот много, а первоклашки – тем более, надо строить ещё школу, – сказал я и, видя возмущенное лицо Зырянова, добавил. – Знаю, строите, но сейчас выход такой: в этой школе в три смены другие классы разместить, начиная с шестого, где дети постарше. А первоклашек – в новую школу. Только так!

– Все равно мест не хватит! – прикинул в уме комсомольский вожак.

– В Шарыпово возите каждый день на автобусе, тех, кому не хватит мест, – неожиданно поддержал меня Ким. – Уплотните там школы.

– Трудно будет уговорить наш отдел образования, – думал вслух Зырянов.

– А вот с этим мы поможем, как ваши шефы! Кто там у вас решает эти вопросы? – я без спроса взял ручку на столе директора и приготовился записать фамилии на ладошке, ибо бумаги я трогать остерёгся. – Прямо сейчас решим, если надо, я и к Федирко поеду, знал бы про такую проблему, вчера бы дождались его возвращения.

– Съездим, – коротко кивнул Ким, по-моему, удивив просителя.

За себя я никогда просить не любил, зато за других просил без проблем.

Глава 4

– Если вкратце, то уравнение Шрёдингера – это основное уравнение квантовой механики. Оно позволяет найти волновую функцию квантовой частицы, а именно, вероятность нахождения её в каждой точке пространства. Квантовое туннелирование можно представить так – стоите вы на горе и скатываете с неё мячик, естественно, он не может перепрыгнуть через соседнюю гору, если она выше точки пуска. Потому что ему не хватит энергии, то есть гора – это его потенциальный барьер. В квантовой механике частица может преодолевать такие барьеры с определённой вероятностью, – втираю я своей соседке по автобусу, рисуя эти самые горы на запотевшем стекле автобуса.

– Ну почему вот у тебя всё понятно, а на лекциях нет! – восторженно мне говорит Зинина подружка Вера.

Я уже сводил её в кино, мы посидели в кафе «Рига», и сейчас я провожал её домой в Академгородок, где я надеялся получить бонус в виде, как минимум, поцелуев, за качественное образование, полученное мною в своё время.

– Молодой человек, а это не вы случайно заняли второе место на краевой олимпиаде по физике? – слышу неожиданно голос сзади.

Оборачиваюсь и вижу импозантного профессора. То, что он профессор, ясно и без документов: большие круглые очки, бородка как у профессора Преображенского из «Собачьего сердца». И запах коньяка. Профессор изволил откушать, на глаз так, граммов четыреста.

– Ой! Добрый день, Всеволод Евгеньевич, – пискнула Вера.

– Уже вечер, Верочка! Добрый, добрый! – кивнул старик и продолжил смотреть на меня, рассчитывая получить ответ на свой вопрос.

– Я, – просто сказал я, выжидая, и мои ожидания не обманулись.

– Отлично! «Я» – этого достаточно! Вы знаете, что у вас способности к физике, и я предлагаю поступать к нам на физический факультет! Гарантирую вам зачисление! – оживился интеллигент.

– Ясень пень, у вас же там недобор постоянный, я слышал, – не удержался от подколки я. А чего он мне мешает девушку клеить?

– Внимания не обращайте, мы на это не смотрим, набор уж очень большой, сто пятьдесят человек, но до выпуска «доживет» треть самых-самых, – махнул рукой Всеволод Евгеньевич. – А давайте зайдем к нам в Институт физики?

– Да Вере надо готовиться к зачёту какому-то, – неуверенно сказал я.

– Вера, вы в курсе, что у вас автомат? – спросил профессор.

– Да? – удивилась та.

– Я с вами еду от самого «Агропрома», и почти всё вам уже молодой человек разжевал, так что – ставлю вам зачёт, – махнул рукой дядя. – Что вы сидите, сейчас остановка «Институт» будет, нам выходить!

Увлеченные обаянием дяди, мы как телки прошли небольшой лесок Академгородка, и вышли к Институту физики. На вахте сидел вахтёр-дедок с глазами старой сволочи, очень уж он неодобрительно по нам мазнул взглядом, чуть ли не скривился. Курва. Но проф был тут в авторитете, и мы зашли безо всяких пропусков. Поднимаемся по широкой лестнице мимо библиотеки, потом идём длинными коридорами в «теоротдел», как сказал наш провожатый.

– Вот тут мы занимаемся! – барственно провел рукой он, указывая на табличку, гласящую:

Заведующий теор. отделом,

Профессор, доктор ФМН,

Казьмин Всеволод Евгеньевич.

На звуки его зычного голоса выглянул мужик помоложе. Потянув носом, он учуял коньяк, но промолчал.

– О, Валера! Я тут таких студентов нашёл! – обрадовался Казьмин. – Зря ты на защиту не поехал. Мы потом отмечали на банкете.

Нас повели по кабинетам, нигде нет ни одного компа, или вообще хоть какого-нибудь оборудования.

– Пустовато у вас, я не так себе физику представлял, – не соврал я.

– У нас ручка и бумажка есть, и всё! Мы – теоретики! Больше ничего для работы не нужно! – пояснил он и добавил. – Вы тут осмотритесь, вон задачку можете решить, а я сейчас вернусь.

Он ушёл, а я вместо того, чтобы лапать Веру заинтересовался задачкой, написанной мелом на доске. Беру мел и пытаюсь решить, надо же удалось! Вдруг мы услышали приятный баритон Казьмина, которым он выводил какую-то арию!

– Он любит петь, – почему-то застеснялась Вера.

– В туалете? – удивился я, ведь звуки доносились как бы не оттуда.

– Там тоже! – сказала Вера и прижалась ко мне.

Это я удачно зашёл сегодня Зину проведать и её новорожденного сына. Гулящего папаши не было, а вот подружка с четвертого курса там оказалась. Вера, светловолосая, голубоглазая, с одной ямочкой на милых щёчках сразу запала мне, утомлённому длительным воздержанием. Но девочка она «универовская» и «академовская», что намекает на родителей-интеллигентов, это вам не продавщицы, пришлось интеллект включать и тратиться. И вот сейчас это дало свои плоды, поцелуй взасос от красотки и её руки на моих джинсовых карманах сзади, намекали, всё у нас будет. Жаль, не сегодня.

Ария закончилась, и в кабинете появился профессор. Внимательно осмотрев решение задачи, он задумчиво сказал:

– Как минимум в Новосибирск вам ехать надо, у меня там есть друзья, я напишу им про такого талантливого парня! Повезло вам, Дурашко, такой кавалер у вас! Собирайтесь, нас Валерий Дмитриевич отвезёт в другой корпус Института физики, а то тут смотреть и нечего, в самом деле. Кстати, это мой ученик и тоже доктор наук уже.

– А чего он тебя дурашкой назвал, – вполголоса спросил я по пути на улицу.

– Фамилия такая у меня, – покраснела Вера.

– А у меня Штыба фамилия, это отходы такие угольные, – попытался приободрить я её. – А ты ещё женишься да фамилию сменишь! Или двойную возьмёшь!

– Медуза-Горгонская? – улыбнулась Дурашко. – Да я привыкла уже, даже горжусь иногда.

У доктора наук Валерия Дмитриевича была своя «Волга», и он с тем же олимпийским спокойствием, что и при встрече бухого начальника за пару минут довез нас до другого здания, тут же в Академгородке. Зайдя в узкий коридор, мы наткнулись на пяток сотрудников, стоящих около вертушки.

– Коля. Носков. Ты чего стоишь под дверью? Код забыл? – пошутил Казьмин, уже малость протрезвевший, но пребывая ещё в благодушном настроении.

– Манилов с Москвой разговаривает, выгнал нас, как обычно. Секреты же, – пояснил этот самый Носков, держащий в руках журнал с яхтами.

«Яхтсмен что ли?», – удивился я.

– Свой кабинет у него, а все равно бережёт государственную тайну, молодец. Там у них, конечно, есть на что посмотреть, но не особо, – сказал Казьмин, идя по узкому коридору куда-то глубже.

– А что делают там? – спросила Вера.

– СССР запускает больше всех спутников в мире, но срок их работы мал, вот они и разбираются, в чем причины этого. Ну и спутники теряют ориентацию на Землю, датчики выходят из строя, какие-то с тройным резервированием! А что делают конкретно, я не знаю, при мне какие-то герконы мотали для спутников вручную, – отмахнулся профессор, открывая дверь с табличкой «Лаборатория физики взрывов».

За дверью и вправду что-то ухало и стучало, а я вспомнил про того самого Манилова, он у меня в тетрадке записан. В начале двадцать первого века его посадят за шпионаж в пользу Китая. Я записал эту историю, явно высосанную из пальца. Никакие письма учёных не помогли, как и оправдание судом присяжных. Дядька отсидел херову тучу лет, и у него вначале хотела жить Зина.

«Похоже, и, правда, зря посадили его, вон какой ответственный человек», – решил про себя я.

Лаборатория нас впечатлила, в одной из комнат стояло что-то типа бароскафа или камеры, в которой что-то ухало и взрывалось.

– Сегодня урожайный день, всё в жилу, ни одного срыва, – похвастал мужик лет сорока Казьмину, когда пожимал нам руки.

Вере он тоже руку пожал.

Потом мы посетили ещё ряд лабораторий, таких как «Кристаллофизика», «Магнитодинамика» и другие, мне было всё интересно, но самое интересное произошло, когда Казьмин, наконец, соизволил нас отпустить домой. На выходе мы столкнулись с этим самым Маниловым, довольно высоким худым дядькой.

– Пробил я, наконец, лабораторию и ускоритель электронов! Уже делают для нас в ИЯФ его. «Аквогеном» назвали. В следующем году у нас в университете будет ОНИЛ. Ты представляешь, отраслевых лабораторий у Минобщемаша всего одна в МАИ, а вторая вот у нас будет, в КГУ, – ответил он на вопрос Казьмина «как дела».

«Это, случаем, не секрет?» – задумался я о том, что может, наши органы не так уж неправы были.

– А где её разместите? – заинтересовался наш экскурсовод.

– Скорее всего, в новом четвертом корпусе, на горе, – пыхнул сигареткой Манилов. – Гольд уже плачет.

– Гольд – это декан биохимфака у нас, кому охота свои помещения отдавать, – шепнула Вера мне на ухо.

– Ну а куда ему против танка? – посмеялся вместе с Маниловым и Казьмин.

– А почему спутники ориентацию теряют? – спросила Вера, чуть не вызвав у меня приступ смеха, ведь со словом ориентация у меня другие более взрослые ассоциации.

– На их работу оказывает влияние горячая плазма, которая часто появляется на этой орбите. Взаимодействие этой плазмы со спутниками вызывает зарядку поверхности до высоких электрических потенциалов, которые приводят к мощным электромагнитным помехам в работе чувствительной электронной аппаратуры. «Электризация спутников на геостационарной орбите», если вкратце, – пояснил Манилов.

– А почему спутники… – опять попыталась спросить Вера, но я прервал её.

– Мы пойдём? Всё посмотрели, все интересно! – попросил учёных я, пока этот болтливый дядя нам все секреты не рассказал.

Мы попрощались, а я успел услышать смешную историю от Манилова напоследок:

– Руководитель СО АН академик Лаврентьев пригласил на закрытое совещание всех директоров НИИ. Представитель НПО начал докладывать суть проблемы. Вдруг открылась дверь, и в комнату с опозданием ввалился лысый бородатый мужик в рваном свитере (похожий на артиста Ролана Быкова). Без всякого пиетета к собравшимся он плюхнулся в кресло за столом, покрутил головой и выпалил: – «Повесьте рядом со спутником ультрафиолетовую лампу, она за счёт фотоэмиссии выровняет потенциал по поверхности, после чего разряды исчезнут. Это нефундаментально». После этого встал и ушёл, не попрощавшись. А был это директор Института ядерной физики, академик Будкер!

А для академической науки, видите, это неинтересная задача – нефундаментальная! – услышал я смех Казьмина в закрывающейся двери.

– Толя, там интересно же, – пробовала надуться Дурашко.

– Что именно? Как проходило закрытое заседание? Вот болтун, когда-нибудь его посадят, – зло сказал я, решая вычеркнуть запись из тетрадки.

Дом Веры оказался обычной хрущёвкой в пять этажей, и меня неожиданно пригласили в гости! Я что, дурак отказываться? В квартире никого не было, в большой прихожей метров двадцать, не иначе, стояло пианино, сама квартира была из четырех комнат.

– Ты на пианино играешь? – спросил я.

– Ага, пошли ко мне, – Вера, сняв верхнюю одежду, зашла в небольшую комнату.

Следую за ней, разглядывая её попку в платье.

– Брат у друзей до завтра, родители на концерте, часа два-три ещё, – сказал девушка, садясь на кровать.

– То есть времени у нас все меньше и меньше остаётся? – я сел на стул около стола с учебниками.

– В точку! Люблю умных мальчиков… и сильных. Но умных больше. А ты умный и сильный, – сказал Вера, глядя мне в глаза.

Глава 5

С родителями Веры я столкнулся, уже выходя из подъезда. Как догадался, что это родители? Да по их портрету метр на метр размером, висящему в той же прихожей. Стыдливо опустив глаза, иду на остановку, вспоминая деревенский анекдот:

– Михалыч, я твою дочь того…

– Так женись теперь!

– Нет, я трактором переехал.

После двухчасового секса я был сам в состоянии перееханного трактором.

Прелюдий и прочая подготовка? Не-не. Вера и слышать ничего про это не захотела. У неё мужчины год не было.

– Не предлагал никто, хотя я даже намекала некоторым. Все мои знакомые уверены, что я откажу, – пожалилась она.

– Это потому, что ты выглядишь неприступно красивой, – пояснил я.

– Это потому, что я умная, и родители у меня – кандидаты наук. Все просто уверены, что я пай-девочка. Когда кто-то из парней рядом тупит, меня постоянно поязвить тянет. На ноги и на грудь в открытую не смотрят, не говоря уже про попу, да и глаза тоже. Вроде взрослые мальчики уже на курсе, а как дети. А ты так посмотрел на меня, будто точно знал, что я не откажу и точно знал, где у меня что есть.

– Комнату проветри, – на прощание посоветовал я.

Уже и неохота днюху устраивать, в смысле, основной стимул пропал, да и кота жалко, если честно.

Дома, а вернее, в общаге я, развалившись на кровати, выпил обе бутылки «Жигулевского», стоявшие с прошлых выходных в холодильнике. Ужин уже давно прошёл, да и спать пора, иду чистить зубы – стоматологов местных по-прежнему боюсь. В умывалке Лена. Она подозрительно осмотрела меня, принюхалась и уверенно заявила:

– Шлялся где-то, духами пахнет. И пивом, – заявила она, обличительно тыкая в меня пальцем.

Я и не подумал комментировать. Вот ещё! Хотя нюх у неё, конечно… «Повезёт» же кому-то с супругой. Ни бухнуть, ни налево сходить.

– Спать! Ленка, спать! – весело сказал я и ушёл к себе.

Кручу ручку приёмника, стараюсь найти «голоса», но неожиданно натыкаюсь на сообщение диктора на радио «Маяк»:

– Постановление президиума Верховного Совета СССР от шестнадцатого мая «Об усилении борьбы с пьянством»:

– В целях борьбы с пьянством, решительного пресечения самогоноварения, дальнейшего укрепления общественного порядка и трудовой дисциплины в Указе предусматриваются следующие меры…

– Нарушение работниками торговых предприятий и предприятий общественного питания правил торговли водкой и другими спиртными напитками влечёт … виде штрафа в размере от пятидесяти до ста рублей…

– Доведение несовершеннолетнего до состояния опьянения родителями или иными лицами, если эти действия по своему характеру не влекут уголовной ответственности, влечёт … в виде штрафа в размере от пятидесяти до ста рублей.

– Скупка и перепродажа с целью наживы в небольших размерах водки и других спиртных напитков влечёт наложение административного взыскания в виде штрафа в размере от пятидесяти до ста рублей с конфискацией предметов спекуляции. Дела об этих правонарушениях рассматриваются народным судьёй единолично в порядке, предусмотренном законодательством союзных республик.

– Комиссиям по борьбе с пьянством… предоставлено право налагать административные взыскания.

– Указ вводится в действие с 1 июня 1985 г.

Сон пропал, и игривое настроение улетучилась. Разумеется, точную дату указа я не помнил, как и его содержание. Но был уверен, что указ был Горбачева, а не Верховного совета, но я не знаток СССР, и ошибся. Оказывается, вчера указ уже объявили, а я и не слышал. Пропустил.

Расстроили меня не меры в указе, а сам факт того, что «Перестройка» движется навстречу как локомотив и не сворачивает. Мелькнула мысль попробовать через Светку передать мнение о перегибах на местах, но исчезла. Без толку.

Утром в субботу идём с Бейбутом на треньку. Неохота – рано она сегодня. На тренировке меня ждал сюрприз! Серёга Суходоев, бронзовый призёр чемпионата СССР по боксу, жмёт нам с Казахом руки.

– Что, спарринг? – азартно предлагает он.

– Я же тяжелее тебя, – пытаюсь отмазаться. И правда, я за последние три месяца набрал несколько кило.

Поединок привлёк внимание всех, три раунда, ради разнообразия не по две, а по три минуты. В начале спарринга я опять потряс соперника, отчего тот не смог оправиться до самого конца первого отрезка боя. Во втором уже мне пришлось нелегко, если бы не мои быстрые ноги, забил бы меня соперник как мамонта. В третьем, в азарте я включился в обмен ударами и неожиданно для себя выглядел пристойно. По моему мнению, бой я выиграл, но наши тренера объявили о ничьей.

– С тобой трудно, манера у тебя для меня неудобная, очень много двигаешься, – признал Сёрега.

Я, разумеется, позвал его на днюху, но тот отказался. Не сможет, сегодня вечером улетает уже.

После тренировки у нас была политинформация для всей школы. Вёл её рыжий парень со второго курса, живущий тоже в моем отсеке, но как зовут его, не помню. Рассказывает про Варшавский договор.

– Договор заключен в 1955 на тридцать лет, и по истечении в апреле этого года он продлён на двадцать лет, – читает по бумажке докладчик.

Оказывается, не все соцстраны входили туда! Всего семь – СССР, ГДР, Польша, Болгария Чехословакия, Венгрия и Румыния. И все. Албания вышла. Нынешний командующий договора – маршал Куликов.

– А почему сначала договор заключили на тридцать лет, а теперь продлили на двадцать? – влезла с вопросом Лукарь, сидящая в первом ряду, закинув ногу на ногу, и дразнящая президиум ножками в чулках и туфельках. Откуда знаю про чулки? Так сам дарил, о чем Ленка мне сообщила утром:

– Твои чулочки сейчас на мне. Узнаешь? У тебя ещё нет?

– Лавочка закрыта, – буркнул я недовольно, выходя после душа – у нас отключили горячую воду уже! Вернее идёт, но чуть теплая.

– Может быть и тридцать, – не стесняется признать свои ошибки рыжий, стыдливо отводя взгляд от коленок, будучи тоже измученный Ленкиной красотой.

– Так, кто хочет высказаться? – прерывает прения Ким. – Если нет вопросов, то следующая тема – братство армий ГДР и СССР.

– Пусть Колесников Петя скажет, у него папа уехал в ГДР служить, – опять влезла Лукарь.

– Офицером? – зачем-то спросил Ким.

– Генералом! – фыркнула Ленка. – Он в Новосибирске был начальник штаба округа, а сейчас в ГДР его отправили, в этот самый договор. Уедет Петя от нас летом, будет на немок смотреть и чулки мне присылать! Да, Петя?

– Не поеду, – тихо сказал Колесников, неуютно чувствуя себя под всеобщими взглядами.

А Ким, очевидно, вспомнил, как он утром расчихвостил сына генерала за грязь в комнате, попало ещё и Малышеву со Славновым.

«Это он ещё не знает про Колесниковского деда, Героя Труда и депутата Верховного совета, и про бабушку Пети, рядом с которой эти и генерал и депутат выглядят безобидно», – припомнил я. «Эх, не проживет Варшавский договор ни тридцать, ни двадцать лет. Лет пять от силы».

Такая себе политинформация – ни слова про столкновения в Польше между полицией и сторонниками профсоюза «Солидарность» на первое мая. А зарубежные голоса радостно обсасывают уже третью неделю это событие.