Внедроман. Полная версия

– Добрый вечер, Михаил, – произнесла она легко и непринуждённо, будто вчерашняя съёмка была чем-то привычным вроде похода в поликлинику. – Я за сыном. Он не доставил хлопот?

– Напротив, – улыбнулся Михаил, ощущая тепло её присутствия. – Сегодня он даже проявил плёнку почти без брака. Художественное чутьё в вашей семье, похоже, наследственное.

Ольга слегка зарделась, но уже не от смущения, а от удовольствия комплименту:

– Думаю, он просто хочет вам понравиться. Вы ему очень симпатичны, Михаил. Он говорит, что вы не такой зануда, как учителя в школе.

Конотопов рассмеялся:

– Это высшая похвала, Ольга Петровна. Приятно знать, что хоть кто-то считает меня не занудой, особенно когда вся работа – объяснять подросткам разницу между выдержкой и диафрагмой.

Ольга засмеялась легко и открыто – её смех уже не был напряжённым, как раньше. Бывший олигарх почувствовал, что между ними возникло больше, чем рабочие отношения: их объединяла общая тайна, наполняющая разговоры особым доверием.

– Михаил, – вдруг сказала она серьёзно и спокойно, глядя прямо в глаза, – я хотела вас поблагодарить за вчерашний вечер. Думала, буду долго переживать, винить себя за согласие. Но сегодня утром я проснулась и поняла, что чувствую себя совершенно иначе – словно упал груз с плеч. Наверное, это звучит странно…

– Вовсе нет, Ольга Петровна, – тихо перебил Михаил. – Я вас прекрасно понимаю и очень рад это слышать. Именно в этом был смысл нашей работы – дать вам почувствовать себя свободной, настоящей, живой. У вас это получилось прекрасно.

Теперь её улыбка стала совсем открытой и доверительной:

– Спасибо, Михаил. Вы даже не представляете, насколько мне важно это услышать.

Они помолчали немного, затем Конотопов сказал мягко:

– Поверьте, для меня это тоже больше, чем просто фильм. Это начало чего-то нового. Для нас обоих.

Ольга загадочно улыбнулась, словно знала нечто пока недоступное ему. Она взяла сына за руку и ушла, оставив Михаила одного – со снимками, мыслями и осознанием, что его жизнь уже не станет прежней. Теперь у него были не просто кадры и идеи – у него появилась настоящая история, начало другой жизни, новой реальности, где он и Ольга уже не были чужими.

Глава 5. Кино начинается с жу-жу

Михаил угрюмо сидел в фотолаборатории, рассматривая унылую советскую технику. Добротная, но мучительно скучная аппаратура явно предназначалась для семейных портретов, улыбчивых пионеров и неудачных кадров школьных учительниц. Он покрутил в руках фотоаппарат «Зенит», свежую модель, которой кружок гордился, вызывая завистливые вздохи соседей. Для замысла Михаила это был бесполезный хлам.

Проблемы были две: плёнка и распространение. Плёнку через знакомых достать ещё можно, пусть и с риском. А вот распространение казалось абсолютно тупиковым. Михаил усмехнулся, представив, как предлагает фильм случайному прохожему: «Товарищ, не хотите ли посмотреть кино? Нет, не про колхозников и соцсоревнование». Его кинокарьера обещала стать самой короткой в советском подполье.

Он вернул «Зенит» на полку и уставился на коробки с реактивами, источавшими запах солёных огурцов и армейской столовой. Мелькнула мысль бросить всё и стать обычным студентом – раз в неделю проявлять плёнку, пить чай в общежитии и обсуждать последние решения Политбюро. Михаила даже передёрнуло от этой картины: ощутив вкус настоящей жизни, невозможно вернуться к пресному чаю серого быта.

Решение пришло внезапно и ясно. Чтобы создать и распространить фильм, был нужен не просто помощник, а человек, способный добыть даже невозможное. Таким человеком мог быть только Алексей – фарцовщик, гений теневой экономики и обладатель неистощимого обаяния. Михаил ощутил давно забытый азарт и направился к телефону.

Телефон на стене выглядел так же потерянно, как вся советская действительность. Михаил набрал номер, долго слушал треск и уже собирался повесить трубку, когда Алексей заговорил бодро и насмешливо:

– Алло, Михаил, слушаю тебя.

– Алексей, разговор серьёзный, по телефону неудобно, – тихо сказал Михаил, оглядываясь на дверь.

– Серьёзный? – удивился Алексей. – Решил вступить в партию?

– Почти угадал, – усмехнулся Михаил. – Я собираюсь снять такое кино, что даже твои фарцовщики удивятся.

Алексей выдержал паузу и ответил с любопытством:

– Не боишься, что фильм сразу отправят в спецхран, а тебя самого – на лесоповал?

Михаил невольно рассмеялся, почувствовав, как уходит напряжение:

– Поэтому и звоню тебе. Мне нужен человек, способный организовать невозможное.

Алексей почти не раздумывал, будто ждал этого звонка:

– Встретимся через час в кафе «Ласточка». Кофе там ужасный, зато разговоры тонут в шуме стариковских дебатов о пенсиях и сахаре.

Повесив трубку, Михаил ощутил себя живым и вовлечённым в происходящее впервые за долгое время. Он оглядел лабораторию – теперь она казалась милой и трогательной, словно старая фотография из детского альбома. Начало положено, главное – не упустить момент.

Собираясь выйти, Михаил вспомнил, как в прошлой жизни пришёл к Алексею за импортными ботинками. Тот долго убеждал его, что это «мечта свободного мира». Михаил взял ботинки, которые оказались на два размера больше и так и пролежали без дела. Зато дружба сохранилась надолго. Улыбнувшись, Михаил отправился в кафе «Ласточка» с лёгким сердцем.

На улице стоял типичный московский день: серое небо, унылые прохожие и продавщица газет, перелистывающая «Правду» с надеждой найти хоть что-то новое. Кафе было ровно таким, как описал Алексей: стены в коричневой масляной краске, липкие столы и официантка в засаленном переднике, давно забывшая смысл своей работы.

Михаил занял дальний столик у окна и прислушался к пожилым мужчинам, азартно обсуждавшим рецепты варенья и огородные премудрости. Всё казалось мелочным и абсурдным. Он едва сдержал смех, представив, как нелепо будет выглядеть его подпольная затея на этом фоне.

Наконец вошёл Алексей – подтянутый, с хитроватым блеском глаз, уже предвкушающий головокружительный разговор. Кивнув Михаилу, он бросил официантке:

– Леночка, нам как обычно: два кофе и булочки, которые не страшно есть.

Официантка устало махнула рукой, а Алексей, усаживаясь напротив, доверительно подмигнул:

– Ну, режиссёр, выкладывай свой замысел. Только с интригой, а то скучно жить.

Михаил улыбнулся и заговорил, ощущая, что именно этой абсурдной авантюры ему не хватало все долгие годы:

– Хочу снять подпольное кино. Советское, но не совсем. Немного эротики, и это принесёт хорошие деньги.

Алексей замер с сахарницей в руках, изумлённо взглянул на Михаила и рассмеялся:

– Теперь ясно, почему ты ходил вокруг да около. Серьёзный человек, кандидат на комсомольского героя – и вдруг такое! Ты хоть понимаешь, что у нас эротика – это когда девушка случайно показывает щиколотку и сразу прячется за томиком Ленина?

Михаил едва сдержал смех, опасаясь привлечь внимание посетителей. Снова посерьёзнев, продолжил тише:

– Лёш, я собираюсь снимать почти порнографию, но по-своему – с юмором и фантазией. Не для похоти, а для удовольствия. Весёлое, дерзкое, с сюжетом и светом, как в кино, а не в подвале. Чтобы люди шептались: «Это правда у нас сняли?» А где шёпот – там и спрос. И тут мне нужна твоя помощь.

Алексей отложил сахарницу и поджал губы, уже не скрывая интереса. Было очевидно – Михаил пришёл к нему с серьёзным предложением.

Алексей заговорил рассудительно:

– Допустим, я тебе поверил. Но сразу честно: видел я многое, и знаю, что как раз комсомольцы снимали самое рискованное. Но чтобы один из них задумал такое осознанно – это новость. Ты хоть понимаешь, с чего начинать? Или надеешься, что я одолжу тебе личный голливудский павильон, припрятанный на чёрный день в кладовке?

Михаил ухмыльнулся, оценив сарказм приятеля:

– До павильона пока далеко, но кое-что уже придумал. Мне нужна хорошая импортная кинокамера с записью звука и место для безопасных кинопросмотров. В общежитии и ДК слишком много глаз и ушей.

Алексей прищурился, будто прикидывая стоимость затеи:

– Импортная камера, говоришь… Это уже по моей части. Недавно пришла контрабанда из ФРГ. Снимает так, что наши телевизионщики заплачут от зависти. Берёг для особого случая. Видимо, случай нашёл меня сам.

Михаил оживился:

– Значит, камеру достанешь?

– Камера – не проблема, – загадочно улыбнулся Алексей, затем серьёзно добавил: – Но я человек практичный. Идея твоя интересная, а риск немаленький. Помочь могу только на одном условии: я полноценный партнёр. Провалимся – ничего не прошу. Взлетим – заработаем вместе. Решай сейчас.

Михаил даже не стал изображать размышлений. Без Алексея затея так и останется красивой мечтой. Он уверенно протянул руку через стол:

– Алексей, согласен! Прогорим – вместе, взлетим – и славу разделим поровну.

Алексей крепко пожал его руку, театрально вздохнул и рассмеялся:

– Ну что ж, режиссёр, ты только что подписал контракт с дьяволом. Теперь придётся работать день и ночь. Надеюсь, твои комсомольские друзья не сильно обидятся, что от тебя увидят только фотографии с ёлки.

Оба расхохотались, заслужив неодобрительный взгляд официантки, принёсшей остывший кофе. Даже её мрачность не могла испортить их весёлой решимости. Теперь ничто не мешало безумной авантюре, что начиналась здесь и сейчас, под ворчание пенсионеров о маринованных огурцах.

Осторожно осмотревшись, Алексей наклонился через стол и доверительно заговорил:

– Камера – это понятно. Но с местом есть тонкость. Дом культуры, конечно, не «Интурист», но один подходящий вариант есть в деревне под Москвой. Там давно ничего, кроме баянистов, не происходит. Бабушки в зале музыку почти не слышат. Тихо, безопасно, далеко от лишних глаз.

Михаил вопросительно поднял брови. Алексей нехотя пояснил:

– Тамошний директор мне немного задолжал. Ну как немного… – он криво улыбнулся, – прилично. Вляпался он крепко, и теперь на коротком поводке. Не горжусь, но иногда это удобно.

Михаил ощутил беспокойство и спросил осторожно:

– Ты уверен, что он не сдаст нас сразу, как запахнет опасностью? Сегодня друг, завтра пишет показания.

Алексей снисходительно рассмеялся:

– Миш, он связан покрепче некоторых партийцев обещаниями светлого будущего. Там не мелкие махинации – там вся бухгалтерия в свободном плавании, половина имущества давно записана на случайных людей. Сдаст он нас – конец ему первому.

– Звучит убедительно, но неспокойно, – нахмурился Михаил. – Может, самому съездить, поговорить с ним?

Алексей категорически замахал руками:

– Даже не думай! Покажись ты ему заранее – испугается, начнёт подозревать и сделает глупость. А если глупость сделает он, придётся делать её и нам. Сначала снимаем кино, потом общаемся с этим персонажем. Поверь, я знаю его лучше, чем соседа по комнате, у которого регулярно списываю лекции.

Михаил заколебался. Действовать вслепую не нравилось, но выбора не было. Он тяжело вздохнул:

– Ладно, доверюсь тебе. Хотя не понимаю, как ты живёшь спокойно с такими делами. Уверен, что директор надёжен?

Алексей наклонился ближе и ответил с улыбкой:

– Уверен, как в том, что у здешней официантки самые кислые пирожные в Москве. Подадим ему идею правильно, намекнём на выгоду – сам будет зрителей рассаживать и компот разливать. Поверь, Михаил, это будет лучшее подпольное кино Подмосковья. Сейчас думай не о директоре, а о фильме, после которого зритель месяц не закроет рта от удивления.

Михаил нервно улыбнулся, ощущая смесь азарта и лёгкой тревоги. Откинувшись на спинку стула, он задумчиво произнёс, убеждая себя:

– Значит, сначала фильм, потом директор. Надеюсь, всё пройдёт гладко. Хотя в нашей стране даже гениальные идеи обычно заканчиваются разочарованием.

Алексей рассмеялся, похлопал Михаила по плечу и бодро возразил:

– Зря сомневаешься. Идея прекрасная, реализация началась. За глубину разочарований пусть отвечают те, кто верит в пятилетки и лекции по научному коммунизму. Мы сделаем историю по-своему. Допивай эту бурду, и пошли выбирать красавиц для первой сцены.

Оба снова засмеялись, заслужив сердитый взгляд официантки, явно жалеющей, что вместо привычных стариков ей досталась столь шумная компания.

Квартира Алексея была такой, какой и должна быть у человека, привыкшего ждать неожиданных гостей: уютная, слегка захламлённая, с намёками на быстро спрятанный импорт. С порога Михаил ощутил подозрительно иностранный аромат, похожий на французский одеколон, хотя Алексей уверял, что это всего лишь «советский дезодорант с ошибкой на этикетке».

Большая кровать под овчинным пледом занимала угол комнаты, рядом телевизор, стул с цветными журналами и два красных пуфика, увенчанных оранжевыми лампами. На стене висела плетёная корзинка с надписью «Give me!», несколько картин и металлический щит с изображением рук. Жалюзи пропускали мягкий свет, а большое зеркало в позолоченной раме, окружённое лампочками, придавало комнате кинематографичность. Разбросанные вещи и коробка с английскими надписями завершали антураж заграничной беспечности в советской действительности.

– Только не удивляйся, – торжественно объявил Алексей, доставая из шкафа свёрток, тщательно завёрнутый в одеяло. – Аппарат пришёл от западных друзей, а они лишнего не пришлют.

Он снял покрывало, показав устройство, больше похожее на шпионскую технику, чем на кинокамеру.

Михаил осторожно приблизился и иронично заметил:

– Лёш, ты уверен, что это не радиостанция времён Второй мировой? Её рядом с пулемётом «Максим» и бюстом Ленина ставить нужно.

Алексей усмехнулся и покачал головой:

– Это не просто камера, Миша, это целая киностудия на плече. На чёрном рынке ей цены нет. А в крайнем случае и как орудие самообороны сгодится. Корпус – металл, а не советский пластик, рассыпающийся сразу после покупки.

Михаил осторожно потрогал кнопки и переключатели, словно опасаясь запустить ядерный механизм. Наконец он нажал клавишу, и устройство издало громкий треск и жужжание, похожее на работу старого кинопроектора.

Михаил отшатнулся, едва не уронив камеру:

– Лёш, это что такое?! Мы кино снимаем или стены сверлим? Ты уверен, что она не взорвётся прямо во время съёмок?

Алексей вальяжно отмахнулся, скрывая беспокойство:

– Это нормальный звук западной техники. Она даже шумом доказывает, что работа идёт всерьёз. Главное, она пишет отличный звук и картинку лучше, чем в советском кинотеатре. Нашему зрителю любой импортный шум покажется музыкой Пугачёвой.

Михаил, всё ещё с подозрением осматривая аппарат, предложил после паузы:

– Давай попробуем записать тест, убедимся, что она не только ревёт и пугает честных граждан.

Алексей одобрительно кивнул, встал в центре комнаты и поправил галстук:

– Снимай, режиссёр. Главное, чтобы органы не заинтересовались моим монологом. А то быстро перейдём к лесным прогулкам и общественно полезным размышлениям.

Михаил усмехнулся и включил камеру, которая вновь загрохотала. Алексей выдержал паузу и заговорил с комичной серьёзностью:

– Уважаемые граждане! Сегодня я расскажу о вреде алкоголизма и пользе честного советского труда. Запомните: стакан водки не приближает коммунизм, а отдаляет его! Работайте с энтузиазмом, отдыхайте умеренно и не верьте, что за границей лучше. Там только камеры хорошие, и те гремят так, что пьяный не уснёт на съёмках. Спасибо за внимание, товарищи!

Завершив абсурдный монолог, Алексей раскланялся, словно диктор центрального телевидения. Михаил выключил камеру и осторожно извлёк плёнку, аккуратно укладывая её в защитный контейнер.

– Хорошо бы проверить запись, – вздохнул Михаил, – но без лаборатории это невозможно. Может, отправим твоему знакомому лаборанту в Дом культуры под видом учебного материала?

Алексей энергично кивнул:

– Отличная мысль! Он надёжный, лишнего не спросит. Скажем, студенческий эксперимент. Главное, чтобы сам не посмотрел, иначе придётся объяснять мой идиотизм.

Михаил поставил контейнер на полку и облегчённо вздохнул. Хотя бы эта проблема была частично решена.

– С аппаратурой разобрались, – заключил Алексей. – Советский зритель и так не заметит, что звук похож на жужжание пчелы-мутанта. Главное – картинка, остальное сами додумают.

– Отлично, – кивнул Михаил, – актёры и сценарий за мной. Ты займись вопросами распространения, чтобы фильм дошёл до зрителя без приключений.

– Не переживай, – бодро ответил Алексей. – Распространение – это как раз моё. Раз уж камеру привёз, съёмки пристроить будет легко и приятно.

Оба снова рассмеялись, представляя, как скоро их безумная затея наполнит серые советские будни дерзким юмором и заграничным шиком.

Вернувшись в общежитие, Михаил застал Сергея за любимым занятием – разглядыванием потолка с выражением мученика. Тот лениво повернул голову и иронично протянул:

– Я уж думал, ты сбежал за границу с моим паспортом и запасом сухарей на случай войны. Что сегодня на повестке дня, товарищ режиссёр?

Проигнорировав шутку, Михаил уверенно начал, ставя перед Сергеем тяжёлый свёрток:

– У нас появилась камера. Импортная, с записью звука. Аппарат шумный, слегка ненадёжный, но это почти настоящая киностудия.

Сергей с подозрением развернул свёрток, увидел массивный агрегат и пару секунд молчал, затем выдохнул с профессиональным ужасом:

– Господи… Миша, это точно не реквизит из «Подвига разведчика»? Такое впечатление, будто её захватили у немцев под Берлином и прятали в подвалах «Мосфильма».

Михаил рассмеялся, пытаясь сгладить впечатление:

– Не драматизируй. Алексей уверяет, камера рабочая. Звук пишет, картинка приличная. Конечно, до Голливуда далеко, но мы и не там.

Сергей покачал головой, вздохнул и тщательно осмотрел аппарат, словно врач, пытающийся реанимировать пациента. Закончив, заключил:

– Ладно, предположим, нам повезло, и её собирали люди, знакомые с отвёрткой. Но с освещением придётся повозиться, иначе зрители увидят серые пятна и примут это за режиссёрский замысел.

Михаил вопросительно посмотрел на Сергея:

– Есть идеи? Ты же специалист по световым эффектам и прочей магии?

Сергей усмехнулся и терпеливо пояснил:

– Нам нужны абажуры, чем больше, тем лучше. К ним крепим отражатели из обычной кухонной фольги, только гладкой, иначе актёры будут похожи на пришельцев с межгалактического корабля. Ещё зеркала – ставим так, чтобы отражали куда нужно. Если правильно сделать, даже эта древность снимет не хуже документалистов ЦК КПСС.

Задумавшись, Сергей весело добавил:

– Советскому зрителю плевать на качество плёнки. Главное – сюжет. Люди устали от парадов и трудовых подвигов. Им нужны эмоции, интриги и немного эротики. Всё остальное простят.

Михаил улыбнулся, расслабляясь от уверенности друга, и перешёл к следующему пункту:

– Отлично, с освещением ясно. Теперь обсудим первую съёмку. Уже есть человек, согласившийся сниматься. Даже фотопробы прошли успешно.

Сергей мгновенно прикинулся, что не понимает, о ком речь:

– Ого, режиссёр, уже фотопробы провёл? Кто станет новой звездой советского экрана, если не секрет?

Михаил подыграл:

– Ольга Петровна. Женщина интеллигентная, уверенная, отлично держится перед камерой.

Сергей рассмеялся, картинно хлопнув себя по лбу:

– Миша, ну ты и хитрец! Неожиданный выбор. Я думал, ты пригласишь комсомолку-активистку, а тут такой вариант. Что ж, зрители точно не разочаруются.

Он снова подошёл к камере с деловым видом, мысленно представляя будущие съёмки:

– Значит так, режиссёр: план у нас есть. Свет настроим, камеру заставим работать, а Ольгу Петровну снимем так, что родная мать не узнает, не говоря уже о соседях и коллегах. Главное теперь – сценарий. С техникой и моей операторской гениальностью можешь быть спокоен.

Оба рассмеялись, чувствуя, как напряжение уступает место живой энергии и желанию приступить к делу. Предстоящие съёмки больше не казались рискованной авантюрой, а стали вполне реальной задачей, ради которой стоило приложить усилия.

Сергей задумчиво потёр подбородок и добродушно усмехнулся:

– Знаешь, когда ты предложил Ольгу Петровну, я сначала скептически отнёсся. Женщина приличная, с репутацией, казалось, даже взгляда на объектив не поднимет. Но та фотосессия… До сих пор не верится, насколько уверенно она себя вела. Я даже стушевался, когда она спокойно начала и ничуть не смущалась в процессе. А ты мне объяснял, что она испугается и милицию вызовет.

Михаил улыбнулся, вспомнив тот день, и слегка смущённо подтвердил:

– Я тоже удивился. Будто всю жизнь этим занималась. Я думал, придётся долго её уговаривать, а она только хмыкнула и заявила, что не сделает ничего постыдного перед внуками. Звучало двусмысленно, но я почувствовал её достоинство. Думаю, это нам поможет.

Сергей включил иронию:

– Внутренний стержень – хорошо, но давай не забывать: фотосессия и киносъёмка – разные вещи. Щёлкнул затвором – готово. А перед камерой нужно двигаться, говорить и не рухнуть в обморок от грохочущей аппаратуры и падающих абажуров.

Михаил нахмурился, осознав, что до сих пор не думал о комфорте Ольги на съёмках:

– Ты прав. Обещал ей уважение и комфорт. Нужно заранее всё продумать, чтобы она не стала жертвой наших творческих экспериментов.

Сергей театрально закатил глаза:

– Началось! Режиссёр переживает за комфорт актрисы. А о моём комфорте кто подумает, когда я буду выжимать картинку из твоей доисторической камеры? Между прочим, больше всех пострадает мой операторский талант!

Оба снова рассмеялись, разрядив атмосферу. Михаил уже серьёзнее добавил:

– Твой талант выдержит эти испытания. А за Ольгу я действительно беспокоюсь. От её уверенности зависит успех всей затеи.

Сергей кивнул и перешёл к деловому тону:

– Ладно, я беру на себя всю техническую сторону. Ты просто убедишь её, что дискомфорта не будет. Мы ей устроим такие декорации, что она почувствует себя звездой Каннского фестиваля, а не участницей подпольных съёмок. От тебя требуется спокойствие и внимание к актрисе.

Михаил с облегчением согласился, понимая, что профессионализм Сергея снимет с него часть ответственности. Теперь, когда роли были распределены, он почувствовал себя спокойнее.

Сергей достал блокнот и ручку, деловито записывая необходимое оборудование:

– Значит так: камера с мотором-дрелью есть, абажуры и фольга тоже. Зеркала захватим на всякий случай. Ещё плёнка, запасные аккумуляторы и что-нибудь успокоительное для тебя, Миша.

Михаил уверенно подвёл итог:

– Отлично, техническая часть под твоим контролем. Полностью доверяю твоему профессионализму, а я займусь актёрами и сценарием. Уверен, Ольга Петровна нас не подведёт. Главное – напомнить ей, что это серьёзно и интересно.

Сергей театрально вздохнул и иронично заметил:

– Миш, ты не режиссёр, а ходячая уверенность в светлом будущем советского кинематографа. Ладно, я обеспечу такой уровень съёмок, что Ольга Петровна сама захочет остаться навсегда. Только не испорти всё своим знаменитым волнением.

Они снова рассмеялись, понимая, что за их невинными шутками скрываются серьёзность и профессионализм, способные справиться с трудностями предстоящих съёмок. Теперь, когда роли были чётко распределены, Михаил ощутил уверенность, хотя и понимал, что главная ответственность лежит на нём. Впрочем, лёгкое волнение лишь усиливало азарт, с которым он мысленно представлял атмосферу съёмок и реакцию первых зрителей.

После разговора с Сергеем Михаил решил перейти от технических деталей к самой деликатной части подготовки. Предстоял обстоятельный разговор с Ольгой Петровной, ради которого и затевался этот рискованный проект. Договорившись встретиться в фотолаборатории, Михаил нервничал, бессмысленно поправляя мелочи на столе.

Когда Ольга появилась в дверях, Михаил вздрогнул. Вид у неё был особенный: смесь смущения и решимости. Пальцы слегка подрагивали, сумочка судорожно сжата, а обычно уверенный взгляд теперь блуждал, словно ища укрытия.

– Добрый день, Михаил, – тихо произнесла она, сдерживая дрожь в голосе. – Простите, если опоздала. Никак не могла решиться выйти из дома, очень волнуюсь.

Конотопов поспешил ей навстречу, стараясь выглядеть уверенно и спокойно:

– Здравствуйте, Ольга Петровна! Что вы, я и сам едва дождался. Не волнуйтесь, постараюсь объяснить всё понятно. Проходите, садитесь, у нас серьёзный, но не страшный разговор.

Ольга осторожно присела на стул, нервно поправила юбку и внимательно посмотрела на режиссера, словно ожидая решающих слов.

– Знаете, Михаил, – начала она тихо, – я до сих пор не понимаю, как решилась. Сначала казалось всё ясно, а сейчас думаю: вдруг это ошибка, вдруг я что-то неправильно поняла? Фотосессия – одно, а кино… тем более с такими сценами… совсем другое.