Внедроман. Полная версия

Они двигались сначала неуверенно, нащупывая общий ритм, но очень быстро – слишком быстро – всё лишнее исчезло. Каждый толчок был продолжением предыдущего, каждое сокращение мышц отзывалось эхом где-то внутри, и Михаил впервые за долгое время почувствовал себя не кукловодом, а частью общего тела. Катя выгибалась навстречу ему, будто пыталась проглотить воздух между ними, её бедра скользили по его бокам так гладко, что казалось: между ними нет больше ни памяти о прошлом опыте, ни заботы о том, что будет после.

В какой-то момент он поймал её взгляд. Зеленые глаза Кати были широко раскрыты: она смотрела на него так пристально и отчаянно искренне, что у Михаила дрогнули руки. Она взяла его за плечи и притянула к себе ближе – грудь к груди, кожа к коже. Теперь они почти не дышали: каждый вдох был украден у другого. Их тела вспотели, скользили друг по другу; запах молодости смешался с сырой пылью комнаты и сладким привкусом возбуждения.

Он целовал всё подряд – шею с выпирающей жилкой под кожей, ключицу с родинкой-каплей вина и мочку уха с золотой серёжкой. Катя смеялась сквозь стоны: звук был низкий и вибрирующий; иногда она кусала губу или прикусывала его плечо до настоящей боли.

Её ноги обвивали его за талию крепче с каждым движением; она впилась пальцами в его волосы, заставляя смотреть только на неё. Михаил забыл про камеру – про все камеры на свете; он больше не фотографировал чужую наготу для архива или подполья – он просто растворялся в ней.

Их движения стали яростнее; Катя потеряла темп дыхания и теперь просто царапала ногтями его спину или хватала ладонями ягодицы. Она вскрикнула коротко и резко на пике очередной волны удовольствия – и Михаил едва не последовал за ней сразу же.

В этот момент всё вокруг перестало существовать: остались только они вдвоём и слепая физика желания.

Старый паркет скрипел под ними в такт движениям, добавляя свою ноту в симфонию страсти.

– Это… это лучше, чем я представляла, – выдохнула Катя, её ногти впились в спину Михаила.

– Вы представляли? – удивился он между поцелуями.

– С того момента, как вы начали философствовать про камеры, – призналась она с лукавой улыбкой. – Что-то в вашем голосе…

Дальнейшие слова потонули в стоне, когда Михаил нашёл особенно чувствительное место – тонкую линию под рёбрами, где кожа горячо пульсировала от его прикосновений. Катя выгнулась дугой, пальцы впились в его плечи так сильно, что он почувствовал, как под ногтями наверняка останутся едва заметные полумесяцы. Все её тело застыло на миг в абсолютном напряжении, а затем разрядилось дрожащей волной – как электрический ток, пробежавший по каждой мышце.

Она захлебнулась воздухом и зашлась коротким сдавленным криком, будто пыталась не дать сама себе закричать слишком громко; глаза Кати увлажнились, а губы приоткрылись в немом удивлении перед собственной реакцией. Михаил ощущал каждую вибрацию её тела сквозь свои ладони и грудь – словно оба они стали частью единого механизма, управляемого только ритмом и взаимным напряжением.

Катя пыталась что-то сказать – полуслово сорвалось с языка и растворилось в полном погружении; теперь она не контролировала ни своё дыхание, ни движение рук. Она с силой притянула Михаила за волосы, заставляя смотреть ей прямо в лицо: зрачки распахнулись до черноты, взгляд был до неприличия честным, без малейших фильтров или привычной игривости.

– Пожалуйста… – выдохнула она вдруг хрипло, сама не зная, чего именно просит.

Михаил понял этот призыв без слов: границы между их телами стерлись окончательно. Он целовал её шею, подбородок, ключицу – изучая каждый сантиметр кожи так тщательно, будто пытался заучить наизусть этот новый язык боли и удовольствия. Руки Кати дрожали у него на спине; одна ладонь скользнула вниз по позвоночнику, другая стиснула ребра в почти животном инстинкте обладания.

Чем ближе они становились друг к другу – физически и эмоционально – тем сильнее хаос захватывал Михаила. Он больше не помнил ни о субординации наставника и модели, ни даже о своих изначальных целях: всё настоящее сузилось до охотничьего инстинкта и необъяснимой тяги раствориться друг в друге. С жаром он двигался внутри неё всё жёстче; и каждый раз Катя встречала его толчки сама – возвращая их обратно с удвоенной энергией.

Толчки быстро потеряли размеренность: теперь их ритм определялся только обоюдным нетерпением и желанием дойти до самой последней границы возможного. Катя кричала громче; смех прорывался через слезы на глазах и глухо отдавался эхом от стен съёмочной комнаты. В какой-то момент она попробовала укусить Михаила за плечо – не жестоко, а скорее, чтобы удержать себя в этом мире – но оставила заметный след зубов на коже.

Лампы дрожали в креплениях от резких движений. Несколько пустых пластиковых катушек с плёнкой скатились со стола и забарабанили по полу. Всё пространство стало продолжением их диалога: даже пыль в воздухе казалась заряжённой этим бешеным вихрем страсти.

Катя металась под ним как дикий зверёк; глаза её блестели уже не столько от возбуждения, сколько от полной потери контроля над всеми чувствами разом. Она зажала его бёдрами так крепко, что Михаил едва дышал – но это только раззадоривало его ещё сильнее. Теперь они катались по полу прямо поверх одежды и тряпок; им было всё равно на холод дерева или жёсткие края фотоаппаратуры: важен был только тот огонь внутри обоих.

Он почти не замечал времени – всё превратилось в нескончаемый фрагмент движения: губы Кати были то у уха Михаила, то у ключицы; её пальцы перебегали по его телу с бешеной скоростью. Каждый нервный импульс ударялся обратно ему в мозг через оголённую кожу рук или языка.

В кульминационный момент она резко выгнулась назад и закричала так пронзительно и искренне, что показалось – этот звук навсегда отпечатается во всех стенах бывшего спортзала. Она содрогнулась всем телом и обмякла под ним сразу же: тяжело дышащее существо с мокрыми волосами на лбу и горящими щеками.

Михаил догнал её через пару секунд; чувство освобождения было таким острым и абсолютным, что он и сам едва удержался от крика. В этот миг ни прошлое, ни будущее не имели значения: они просто рухнули вместе на пол среди разбросанных катушек плёнки и завалившихся книг.

Они долго лежали так – тесно прижавшись друг к другу, пропахшие потом и озоном вспышек; Катя мягко и нежно провела рукой по его шее, а потом рассмеялась тихо, трепетно:

– Это… это лучше всего того абсурда про камеры…

– Я рад тебя разубедить… во всём… – ответил Михаил между прерывистыми вдохами.

Они лежали, переплетённые, пытаясь отдышаться. Пол был жёстким и холодным, но никто не спешил двигаться. Где-то наверху что-то капало – видимо, при падении повредилась труба. Или это опять сантехник Боря не довел работу до конца.

– Кажется, – наконец произнесла Катя, – это была самая необычная фотосессия в моей жизни.

– В вашей? – рассмеялся Михаил. – Поверьте, в моей тоже. И я даже не уверен, что сделал хоть один приличный снимок.

– Зато какие воспоминания, – она потянулась как кошка, и он не смог удержаться от ласкового поцелуя в плечо. – Алексей будет в шоке.

– Давайте не будем об Алексее, – поморщился Михаил. – По крайней мере, не сейчас.

– Согласна, – кивнула она, прижимаясь теснее. – Но что мы скажем про сломанную мебель и… – она оглядела разгромленную студию, – …про весь этот хаос?

– Скажем, что искали правильный ракурс, – предложил Михаил с серьёзным видом. – Очень тщательно искали. Под разными углами.

Катя расхохоталась, и звук эхом разнёсся по маленькой комнате. Где-то за стенами слышались обычные звуки вечернего ЖЭКа – чьи-то шаги, далёкие голоса, скрип дверей. Но здесь, в их маленьком мире творческого хаоса и неожиданной страсти, время словно остановилось.

– Знаете что? – сказала Катя, поднимаясь на локте и глядя на него сверху вниз. Её волосы спадали водопадом, щекоча его грудь. – Я думаю, нам всё-таки нужно сделать несколько настоящих снимков. А то как я Алексею объясню синяки?

– Синяки? – встревожился Михаил.

– Шучу, – она игриво ткнула его в бок. – Но фотографии действительно нужны. Вы же профессионал, помните?

Михаил посмотрел на неё – растрёпанную, раскрасневшуюся, с горящими глазами и лукавой улыбкой – и понял, что вечер ещё далеко не закончен.

– Хорошо, – согласился он, садясь. – Но сначала нужно починить свет. И найти камеру. И… может быть, стоит одеться?

– Зачем? – невинно спросила Катя. – Мы же всё равно будем снимать в стиле ню. К чему лишние движения?

И Михаил понял, что спорить бессмысленно. Да и не хотелось.

На следующее утро Михаил стоял у окна фотолаборатории, наблюдая за тем, как Катя торопливо и неловко пересекает двор. Она почти бежала, будто стремилась оказаться как можно дальше от места преступления. Пальто наброшено кое-как, платок надвинут на глаза, голова низко опущена, словно она боялась встретиться взглядом с кем-нибудь из случайных прохожих, способных прочитать на её лице всю историю минувшей ночи.

Михаил покачал головой и негромко рассмеялся, чувствуя странную смесь удовольствия и неловкости. Было в этом что-то смешное, даже нелепое – в том, как девушка убегала, будто сама от себя, в том, как он теперь стоял здесь, в душной фотолаборатории, не до конца веря в произошедшее. Но главное – во всём этом присутствовала отчаянная решимость продолжать, двигаться вперёд, создавать нечто новое и дерзкое.

– Вот это приключение, Михаил Борисович, – пробормотал он, наводя порядок после вчерашнего вечера. Пол был завален плёнками, сломанный стул уныло прислонён к стене, камера одиноко лежала на столе, будто оскорблённая своей вчерашней второстепенной ролью.

Михаил вздохнул, поднимая разбросанные негативы и улыбаясь своему отражению в зеркале, где на шее красовался яркий след вчерашнего бурного падения. Он знал, что обычные фотографии теперь не удовлетворят его амбиций – они казались ему детской забавой, лёгкой игрой, лишённой того настоящего огня, который вчера вспыхнул в стенах этой маленькой комнаты.

Закончив уборку, Михаил уселся за стол, откинулся на спинку стула и задумался. Что-то внутри него отчётливо подсказывало, что теперь он готов на большее – на настоящий проект, способный перевернуть представления о скучной советской действительности. Он решительно открыл потрёпанную тетрадь и начал перелистывать страницы в поисках чистого листа. Бумага зашуршала, и чистый разворот наконец оказался перед ним, вызывающе пустой, ожидая чего-то дерзкого и непредсказуемого.

Ручка повисла в воздухе, и вдруг, словно озарение, Михаил быстро вывел чёткие буквы, родившиеся мгновенно, словно только и ждавшие этого мгновения, чтобы появиться на бумаге:

«Сантехник всегда звонит дважды».

Он откинулся на стуле, не в силах сдержать довольную ухмылку. Название звучало нелепо, провокационно и смешно – именно так, как он хотел. Михаил почувствовал прилив энергии, внутри словно загудело что-то живое, мощное, готовое выплеснуться наружу.

– Ну, Михаил, ты отчаянный тип, – произнёс он вслух, качая головой и тут же пододвигая к себе тетрадь поближе, чтобы продолжить работу. – Так, что нам нужно? Нам нужен сантехник, домохозяйка и диалог. Что-нибудь этакое, с двойным дном…

Он рассмеялся, представив сцену, где неуклюжий сантехник стучится в квартиру, а дверь открывает томная домохозяйка с бигудями на голове и в ночной сорочке.

– Вы по заявке из ЖЭКа? – вслух проговорил Михаил тонким женским голосом, мгновенно погружаясь в придуманную сценку.

– Ага, гражданочка, сантехник. У вас, говорят, течёт? – ответил он себе сам, грубоватым, немного нахальным тоном рабочего человека.

– Ой, течёт, товарищ сантехник, ещё как течёт, – снова высоким голосом продолжил Михаил, изобразив жеманное подёргивание плечами.

Смех раздался неожиданно громко, и Михаил оглянулся, словно испугавшись, что кто-то мог услышать эту глупую репетицию. Но вокруг царила тишина, и он снова уткнулся в тетрадь, быстро записывая фразу диалога рядом с заголовком:

«Проект: смешно, смело, настоящее кино.

Сантехник: "У вас течёт?"

Домохозяйка (в бигудях и ночной рубашке): "Ой, ещё как течёт!"»

– Гениально, – удовлетворённо проговорил Михаил, ставя точку после последней реплики и чувствуя, как внутри растёт настоящая, искренняя радость от придуманного сюжета.

В голове замелькали дальнейшие сцены, реплики, нелепые и комичные ситуации. Он представил, как женщина томно присаживается на кухонный стол, сантехник ковыряется под раковиной и то и дело ударяется головой о трубы, неловко матерясь вполголоса, а в глазах домохозяйки разгорается интерес, который сантехник никак не может распознать.

– А может, её вообще сыграть Тамаре Валентиновне из бухгалтерии? – задумался Михаил, хмыкнув при воспоминании о строгой сотруднице с её всегдашними наставлениями о трудовой дисциплине. – Вот будет номер! Надо обязательно предложить.

Он снова захлопнул тетрадь и откинулся на спинку стула. За дверью слышались привычные звуки просыпающегося ЖЭКа – кто-то шёл по коридору, грохоча вёдрами, слышался далёкий стук дверей и приглушённый разговор. Михаил чувствовал, как вокруг продолжается скучная, размеренная жизнь, а у него в руках теперь было средство, способное эту жизнь встряхнуть и сделать ярче.

Бывший олигарх встал и прошёлся по комнате, словно проверяя себя на твёрдость принятого решения. Он ясно осознавал, что уже переступил черту, за которой начиналась совершенно новая жизнь – дерзкая, творческая, полная риска и азарта. Назад дороги не было, но это его совсем не пугало.

Он вернулся к столу, взял тетрадь и внимательно посмотрел на написанные слова. Тот самый сантехник с его нелепой ухмылкой, томная домохозяйка, их смешные диалоги и двусмысленные сцены – всё это теперь казалось ему не просто забавной выдумкой, а настоящим творческим вызовом. Он чувствовал себя режиссёром собственного абсурдного спектакля, который готов был разыграть на глазах у изумлённой советской публики.

– Ну что, Михаил Борисович, пора начинать кастинг, – с азартом прошептал он сам себе, ощущая, как внутри закипает нетерпение.

И, улыбаясь своим мыслям, Михаил понял, что это не просто новая идея – это важнейший шаг в его новой, неожиданной, полной авантюр жизни.

Михаил твёрдо решил не терять ни минуты и принялся за подготовку своего смелого проекта немедленно, прекрасно понимая, что самое важное сейчас – найти подходящих актёров. Прежде всего ему требовался настоящий сантехник, и не «просто сантехник», а такой, чтобы и фактурой подходил, и характером обладал живым и непосредственным. Михаил мысленно перебирал знакомые лица, но пока никто не вызывал абсолютной уверенности.

Зато с домохозяйкой дела обстояли куда веселее. Тут Михаил явно мог разгуляться, выбирая между знакомыми девушками, бывшими сокурсницами и даже жёнами соседей по общежитию. Он уселся за стол, достал новую тетрадь и принялся сосредоточенно выводить имена и короткие характеристики.

– Значит так, кто у нас есть? – проговорил он вслух, постукивая карандашом по подбородку и прищуриваясь с хитрецой. – Ленка из третьего корпуса. Хорошенькая, фигуристая, только характер уж больно взрывной, как бы сантехника не съела на первом дубле. Может быть, и к лучшему – правдоподобно получится. Надо записать.

Тут же в тетрадке появилось: «Ленка – взрывная, съест сантехника живьём». Михаил улыбнулся, оценив комичность собственной записи, и продолжил:

– Светка Кудрявцева. Вот уж кто идеальная кандидатура на роль томной домохозяйки. Блондинка, глаза глубокие, голос мягкий. Она в институте в театральном кружке выступала, так что, можно сказать, почти профессионалка. Единственный минус – муж боксер. Может не понять художественного замысла и устроить съёмочной группе персональный спектакль. Тоже запишем.

Светка заняла вторую строчку списка с пометкой «томная, муж-боксёр – рискованно». Михаил усмехнулся, перечитывая написанное, и снова задумался, постукивая карандашом о столешницу.

– А вот ещё Наташка, – сказал он сам себе. – Тихая, серьёзная, библиотекарша по образованию, но во взгляде огонёк тот ещё. Внешность скромницы, а вот начнёт говорить – хоть уши затыкай. Актерские данные не проверены, зато потенциал очевидный. Возьмём на заметку, авось раскроется перед камерой.

Имя Наташи легло в список с короткой характеристикой «скромная библиотекарша с потенциальным огоньком». Михаил довольно оглядел три записи, чувствуя, как внутренний азарт всё сильнее разгорается в груди.

Теперь оставалось разобраться с главным героем. Тут на ум неожиданно пришёл Сергей Петров – его друг и сосед по общежитию, который вечерами работал киномехаником в местном кинотеатре «Новороссийск». Михаил хорошо помнил это заведение, расположенное на площади Цезаря Куникова, на пересечении Садового кольца и улицы Чернышевского, которая в его будущем уже давно вернула себе дореволюционное название – Покровка.

– Серёга, конечно, не профессионал, но уж кто-кто, а он в роли сантехника будет смотреться просто идеально, – задумчиво сказал Михаил. – Лицо интеллигентное, руки рабочие, а главное, иронии хоть отбавляй. Да и в кинотеатре он не только фильмы крутит, наверняка навыки кое-какие есть. Надо его вечером допросить с пристрастием.

До вечера Михаил не мог найти себе места. Он без конца крутил в голове обрывки диалогов, представлял смешные и неловкие сцены, пытаясь найти идеальные реплики, которые выглядели бы максимально естественно и вместе с тем вызывающе смешно.

Наконец послышались знакомые шаги по коридору, и дверь комнаты распахнулась. Сергей вошёл с усталым видом, потянулся и бросил взгляд на Михаила, который явно ожидал его прихода с нетерпением.

– Что-то ты подозрительно рад меня видеть, – с ухмылкой произнёс Сергей, садясь на кровать и растирая затёкшую шею. – Опять задумал что-то грандиозное, Миш? По глазам вижу, что да.

– Ещё какое грандиозное, Серёжа! – оживился Михаил, пододвигая к нему табурет и усаживаясь напротив с таким выражением лица, будто собирался делиться секретами государственной важности. – Слушай внимательно, это не просто идея, это концепция! Это проект, каких ещё не видела советская публика.

– Ого, ну давай, выкладывай, – заинтересовался Сергей, с удобством устраиваясь на кровати. – Только если опять какая-то афера, заранее предупреждаю, я после вчерашней смены и поломки проектора морально не готов.

– Нет, это не афера, это кино! – торжественно заявил Михаил, затем на мгновение замолчал и наклонился чуть ближе. – Точнее, Серёжа… это подпольная киностудия. Порно-киностудия. Настоящая. Без дураков, без цензуры, но с идеей и чувством юмора. Снятая так, чтобы не только вставало, но и смеялись. Понимаешь?

Сергей замер. В его взгляде мелькнул испуг.

– Миха… ты с ума сошёл? Ты вообще понимаешь, чем это может закончиться? Это ж не шутки, это статья! Посадят нас с тобой, и не за искусство, а за разврат, подстрекательство и, прости господи, антисоветчину. Я, может, киномеханик, но в дурку не хочу. И в тюрьму тоже.

– Спокойно, Серёга. Никто нас не посадит, если мы всё сделаем с умом. Это будет как искусство. Понимаешь? Мы не на чёрном рынке кассеты с «порнухой» гнать собираемся. Это будет сатирический абсурд в советском быту. Ирония, гротеск, чуть-чуть эротики и много правды.

– Много правды? – переспросил Сергей, с явным скепсисом. – И кому ты это потом покажешь, Миха? В Доме культуры? Под лозунгом: "Советская женщина в труде и в страсти?"

– Да, кстати, почему нет? Можно как культурный кружок при ЖЭКе. На первое время. А потом – частные показы. Кассеты. Знакомые через знакомых. У меня уже есть один связной.

Сергей провёл рукой по лицу. Несколько секунд он молчал, затем тихо рассмеялся:

– Чёрт тебя побери, Михаил. Ты ведь почти убедил меня. Почти. Но скажи честно: ты уверен, что это не просто блажь? Не какой-то пьяный каприз?

– Уверен, – кивнул Михаил. – Это то, чем я должен заниматься. Я это чувствую. Это будет весело, рискованно и, может быть, глупо. Но точно не бессмысленно.

Сергей посмотрел на него, затем в потолок, затем снова на Михаила. И тяжело вздохнул:

– Ладно, чёрт с тобой. Только если я окажусь в газетах, хочу, чтобы на афише было написано: "В главной роли – Сергей Петров. Заслуженный сантехник СССР".

Михаил рассмеялся, хлопнул друга по плечу и протянул руку:

– По рукам. У нас будет кино, Серёжа. Такое, что потом нас сам Тарковский позовёт на консультации.

Они пожали друг другу руки, рассмеялись, и в воздухе, пахнущем котлетами с общей кухни и горячей фотобумагой, витало нечто похожее на дерзкое начало великого искусства.

На следующий день вечером фотолаборатория, обычно тихая и унылая, наполнилась оживлённым гулом голосов, смехом и азартом двух заговорщиков, которые собирались покорить советский кинематограф. Михаил и Сергей склонились над старым, покрытым толстым слоем пыли столом, на котором неаккуратными кучками лежали фотопринадлежности и разбросанные листы бумаги с зарисовками и пометками.

Сергей, с видом человека, повидавшего в жизни не только хорошие фильмы, но и плохие проекторы, критически осматривал местную технику, с усмешкой покачивая головой:

– Миша, вот скажи честно, эта аппаратура случайно не с похоронного бюро списана? – с иронией спросил он, приподняв одну бровь и с сомнением разглядывая грустно висящий на штативе фотоаппарат. – Потому что лучшее, что мы можем снять с её помощью – это похоронный марш или съезд ветеранов-стахановцев. Свет, камера, действие – и вот уже слёзы на глазах.

Михаил усмехнулся, отмахиваясь рукой, будто отгоняя эту неуместную критику:

– Знаешь, Серёжа, похоронный марш – это ты хватил лишнего, хотя пара хороших кадров для некролога не помешает. Но, если без шуток, что можно сделать, чтобы эта груда металлолома хотя бы не развалилась на первом же дубле?

Сергей задумался, постучав пальцем по подбородку с видом гениального изобретателя, которому пришла в голову смелая идея:

– В общем, Миша, освещение у нас ужасное. Даже хуже, чем проекторы в моём кинотеатре после трёх сеансов индийского фильма подряд. Надо что-то делать. Вот смотри, берём старую настольную лампу с кухни – ту, что с зелёным абажуром, снимаем абажур и ставим вместо него отражатель из фольги. Будет работать как мини-прожектор. Затем – можно взять пару зеркал, расставить их по углам, чтобы свет лучше отражался. Получится, конечно, «голливуд для бедных», но хоть лица актёров будем различать.

Михаил рассмеялся и с одобрением хлопнул ладонью по столу:

– Отлично, Серёга! Голливуд для бедных – это ровно то, что нам нужно! Только главное, чтобы фольгу кто-нибудь с кухни не упёр обратно. Хотя… если что, скажем, что ставим эксперимент по экономии электричества для комсомольской организации. Никто и слова не скажет.

Сергей хмыкнул, кивнул и принялся старательно записывать в потрёпанную тетрадь список необходимого оборудования, не переставая при этом бурчать под нос:

– Значит так, Миха, пишу: лампа кухонная – одна штука, фольга пищевая – сколько не жалко, зеркала желательно не разбитые, удлинители, лампочки повышенной мощности. Ну и пару тряпок на всякий случай, чтобы тушить пожары, если что-то пойдёт не так. А у нас оно точно пойдёт.

– Почему ты так уверен в худшем сценарии, Серёжа? – насмешливо спросил Михаил. – Неужели ты сомневаешься в своих же технических способностях?

Сергей театрально закатил глаза, подняв руки вверх в жесте абсолютной безысходности:

– Миха, я работаю киномехаником в советском кинотеатре! Я привык ожидать худшего! Я видел столько плёнок, что лучше бы их никогда не показывали! Слово «авария» – это мой девиз и жизненное кредо. Но, тем не менее, я сделаю всё, чтобы твой сантехник вошёл в историю, а не в больницу.

Они оба расхохотались, представляя, какие нелепые сцены ожидают их впереди. Михаил встал из-за стола, сделав несколько театральных шагов по тесной фотолаборатории, и, резко повернувшись к Сергею, заявил с вызовом:

– Кстати, Серёга, о сантехнике. Я подумал и решил, что первую мужскую роль я сыграю сам. Чтобы лишних вопросов не возникало, а то мало ли какой «заслуженный деятель искусств» в роли сантехника начнёт буянить и сливать информацию куда не надо. Так сказать, пример подам личный, героический.

Сергей с откровенным облегчением выдохнул и весело подмигнул Михаилу:

– Вот это мудрое решение, Миха. Тем более сантехник из тебя выйдет отличный. У тебя же лицо такое – сразу видно, человек из трубами на «ты». А я тогда уж возьму на себя камеру и всю техническую часть. С меня спрос меньше, если вдруг случайно начнётся скандал. Я человек маленький, всего лишь нажимаю на кнопку и матерюсь тихо в углу.

– Договорились! – рассмеялся Михаил. – Ты оператор, консультант и главный технический критик. Если провалимся, всё будет на тебе. А успех, конечно, поделим на двоих. Всё по-честному, по-советски.

– Вот и чудненько, – ответил Сергей с притворной серьёзностью, – главное, чтобы твой сантехник не запутался в трубах на первом же дубле. Кстати, сантехнический ключ у тебя есть или будешь руками чинить, для большего реализма?