Инфернум. Последняя заря

Приходя в себя, Ида поняла, что незнакомец держит ее за плечо, вероятно, пытаясь привести в чувство.

– Да, простите, все… все хорошо, извините, – она опустила глаза на руку незнакомца, все еще с силой сжимавшего ее плечо.

– Уверена? По тебе не скажешь, я решил, что… дать воды? – незнакомец резко отпустил ее и отошел на шаг, хотя смущенным не выглядел.

– Нет, спасибо! А мы… мы не виделись раньше?

– Сомневаюсь, я в деревне не так давно и особо никуда не хожу, печь и огонь лучше того, что ждет за дверью.

– Извините, мне просто показалось, что я могла вас где-то видеть или слышать, – последнее Ида прошептала уже под нос, не оставляя попыток вспомнить что-то, что так нагло ускользало от нее. Вопрос о том, что за дверью, она подавила.

– Бывает, но я бы запомнил! – как-то неоднозначно он произнес эти слова и подмигнул ей, протягивая руку!

– В каком смысле? – растерялась Ида.

– Память хорошая, – снова подмигнул незнакомец. – Я Луйс, – он все еще держал руку протянутой, но улыбка постепенно сходила с лица.

– А, ой, меня зовут Ида, – она пожала его руку, снова ощутив необъяснимую дрожь. Его руки будто слегка обожгли ее, но он же весь день работает с огнем, неудивительно, что кожа была горячей.

– Странные люди, добровольно лишают себя своего «я», – с усмешкой произнес Луйс, возвращаясь к ящику с инструментами.

– Что? – потирая ладонь, спросила Ида, не совсем поняв, что Луйс имел в виду.

– А, ерунда, не бери в голову! Размышляю вслух. Очень редко встретишь человека, который представляясь говорит «Я такой-то такой-то», все говорят о том, как их зовут другие. Но ведь имя принадлежит самому человеку. Он и его имя – одно целое. Имя – его душа. А человек добровольно даже таким сакральным бросается налево и направо, будто и не нужно вовсе. А ведь в именах столько значения, столько смысла. Кто мы без имени? Этот как родную мать вместо слова мама называть женой отца.

Ида стояла и только хлопала глазами. И ведь правда, почему она раньше этого не замечала и не задумывалась над этим. Но растерянность быстро исчезла, Иде даже захотелось поспорить с ним. Что-то словно восстало, взбунтовало перед этим человеком, который почему-то решил, что умнее других.

– Но ведь человек не должен думать только о своем «я», как же тогда «мы»? – ей отчаянно хотелось выразить свое несогласие, Ида сама не понимала, откуда в ней возникло это чувство.

– «Мы» без «я» существовать не может. Человек не сможет принести пользу этому «мы», если сам себя не будет уважать. Рано или поздно он станет злым, обиженным, одиноким и какую пользую такой человек принесет этому вашему «мы»?

– Ну, если он будет все делать для мы, то и они будут делать все для него – какое тогда может быть одиночество? – Ида чувствовала, как распаляется.

– Никто не делает ничего и ни для кого просто так. Даже в этом твоем, казалось бы, радужном и светлом «я для мы» и «мы для я» отражается корысть. Когда одно «я» перестанет делать что-то для вашего «мы», как скоро они исключат его и перестанут делать что-то для него? А? Вот, нечего ответить, потому что всегда было, есть и будет только «Я». «Мы» – это иллюзия, просто скопище «я», объединенных общими интересами и возможностями, иллюзия доброты и безвозмездности. Не ответь добром на добро и в тебя полетят стрелы.

– Я не согласна! – не унималась Ида. – Возможно, вам в жизни только такие и встречались, но вы не думали над тем, что причина в вас? Вы ждете награды за добро и считаете, что все такие же, как вы!

– А кто сказал, что я делаю добро? – от того, как он произнес эти слова, у Иды зашевелились волоски на шее и на руках, ей в моменте показалось, будто в его глазах блеснул огонь.

– О, ты пришла? – эту звенящую тишину нарушил вошедший Ишас, – Отец говорил, что ты придешь за серпом. Но не думал, что ты так рано. – Он остановился, словно не мог понять, свидетелем какой сцены стал: новый помощник буравил взглядом Иду, растягивая губы в лукавой улыбке, Ида же стояла с таким выражением лица, будто сейчас взорвется тирадой гневных реплик, разнося все вокруг в пух и прах. Ишасу прекрасно это знакомо, но сейчас что-то в ней было не так. Ему показалось или в ее глазах отражается тень страха?

– Да, они решили выйти с Моссом пораньше, чтобы к заходу солнца сделать большую часть. У коротышки вечером именины, вот и сегодня хотят пораньше закончить. – Ида отвернулась от Луйса и вернула самообладание, стерев с лица последние капли недосказанности и гнева, смешанного с чувством беспокойства – почему ее так встревожило – и улыбнулась Ишасу как ни в чем не бывало. Луйс продолжил собирать инструменты, будто моментально забыл обо всем и будто в кузнице больше никого не было. Ида с Ишасом задержали взгляды на нем, потом переглянулись и пожали плечами. Ишас закатил глаза, мол, он всегда такой странный и непонятный.

Они не видели, как ухмылялся Луйс, повернувшись к ним спиной, и в его глазах плясали красные огоньки.

***

«Вы не думали, что причина в вас» – какой забавной ты ее создал, Отец, мне даже будет жаль нанести вред этой наивной детской мечтательности. Она действительно верит в свет. Она излучает свет. Я давно не встречал в мире людей такого сияния. Наверное, если бы не замысел, я бы забрал ее с собой – уж больно она забавная. Хотя все дело в возрасте, возможно, просто она как маленький щеночек, который мил до тех пор, пока не вырастет. Пока твой идеальный мир не пропустит ее через жернова несправедливости и предательства, пока не дарует ей потери и разочарования. Пока не осчастливит болью и разбитым сердцем. Вот и она со временем обретет эту черствость и жестокость. Она не исключение. Избранная, но не исключение. Такая же смертная. Такая же грешная. Я докажу. Пора.

ГЛАВА 5. ВИДЕНИЕ

Всепожирающее пламя взвилось до небес. Оно повсюду. Не сбежать. Не скрыться. Языки огня с лихим азартом рвутся ко всему, словно годами томились в закрытой печи и оголодали. Горит. Горит. Сжигает. Снизу пламя, сверху палящее солнце. Так близко. Так жарко. Огромный шар чистого огня. Почему она тянет руку? Бесстрашно. Ледяное пламя. Испепеляя все вокруг, не трогает лишь ее. Миг – и она в центре выжженного круга. Бескрайнее поле черной золы. Секунду назад был свет, сейчас осталась мгла. Нет ни деревни, ни полей пшеницы, реки засохли, снега на вершинах растаяли и горы осыпались прахом. Боль. Резкая, всепоглощающая боль. Горит. Льдом обжигает все внутри. Горит. Боль.

– Горит… Не могу, горит, нет, я прах от плоти… – разорвали гулкую, осязаемую тишину стоны, раздающиеся то ли во сне, то ли в реальности. Ида краем сознания чувствовала, что это ее голос. Но прозвучал ли он на самом деле?

– Ида, очнись, дитя, проснись! – знакомый голос вытягивал ее на поверхность, пытаясь вырвать из цепких лап кошмара.

– Горит… – крик Иды постепенно перешел в шепот и редкие всхлипы, но руки крепко сжали простыню, а спина, выгнутая дугой секунду назад, плавно опускалась, придавая телу горизонтальное положение. Ей надо вернуться, вырваться из пут, удерживающих на грани сна и яви.

– Ида, – Старый Пот нежно поглаживал ее лоб. Его разбудил резкий вопль, он подорвался, испугавшись, что в дом кто-то пробрался, но пока бежал, услышав про огонь, решил, что лучина не потухла и подожгла дом. Ворвавшись в комнату, он увидел картину, которую нескоро удастся забыть. Неестественно выгнутое тело дочери, кровати касается лишь макушка головы и пальцы ног, руки агрессивно цепляются за простыни. Но длилось это недолго, Ида упала на кровать, резко подмяв простыню и сжав в кулак, спина вновь выгнулась, но лишь слегка. Только голова продолжала мотаться то влево, то вправо. Ида бредила. Он не мог ее успокоить, лишь попытался удержать, чтобы в резком порыве она случайно не покалечилась.

– Ида, – тихо повторил Старый Пот, – дитя, очнись, тебе приснился кошмар, очнись, – он не знал, как быть в этой ситуации, пытался потрясти за плечи, но испугался еще больше навредить, бежать за водой или позвать кого-то на помощь он тоже не рискнул, не смог оставить одну, остался рядом, боясь, что в его отсутствие произойдет что-то, чему он смог бы помешать. Тут веки Иды слегка раскрылись:

– Отец? Что… – она захрипела, не в силах продолжить говорить, но откашлявшись, произнесла чуть увереннее, – что произошло?

– Тебе приснился кошмар, дитя, ты кричала, – Ида заметила, каким бесцветным стало лицо отца и как затряслись его руки. Она напугала его. – Как ты? Что тебя так напугало?

– Я… я не помню, отец, ничего не помню, – последние слова Ида выговорила с нарастающим волнением, так как неведение ее пугало еще больше, но высказывать свои страхи она не хотела. Отец и без того перепугался так, что бледность до сих пор не проходит.

– Принести тебе воды?

– Не утруждайся, я сама пройдусь, умоюсь заодно холодной водой, освежу мысли, да и жарко что-то нынче по ночам.

– Давай помогу, – отец привстал, аккуратно взял ее под руку, помогая подняться.

– Нет, нет, все хорошо, все хорошо, – Ида встала и обняла отца, чтобы немного унять его тревоги. – Сейчас умоюсь и лягу, ты тоже ложись, не тревожься обо мне. Говорят, плохие сны дважды не являются.

– Хорошо, дитя. – Старый Пот знал, что плохие сны не являются всего лишь дважды, они преследуют каждую ночь.

Ида дошла до умывальни и плеснула холодной воды в лицо, смочила тряпицу и приложила к шее, потом ко лбу. Возможно, у нее просто жар? Но тело не ломило и не было других признаков болезни, лишь тянущая боль в груди и ощущение вязкой неизведанности, беспочвенного страха. Ида пыталась вспомнить, что ей снилось, что так напугало ее, но часть ее не хотела вспоминать, не хотела снова испытывать тот ужас. Ида еще раз умылась и вернулась в постель. Дверь в комнату отца была приоткрыта и сквозь щель дрожало пламя свечи – ждет, пока она ляжет и уснет. Ида почувствовала щемящую нежность к отцу, к его заботе о ней, улыбнулась и решила, что завтра поблагодарит его, скажет, как любит его и дорожит.

***

Какой-то непонятный запах окутал ее целиком, плотный, неприятный, спросонок не разобрать, но дышать стало тяжелее. Ида постепенно просыпалась, хоть и казалось, глаза слиплись и не разомкнуть их, а тело придавлено какой-то тяжестью, не пошевелиться, слабость в мышцах не позволяла даже повернуться. Еще немного полежать. Но запах становился резче, проникая в легкие. Запах гари. Гари? Ей снова снится огонь. Ида подскочила в кровати, как только осознала, что во сне нет реальных чувств, лишь образы… а такая плотность воздуха, пропитанного дымом, может быть лишь от пожара. Она резко спрыгнула с кровати, отогнав остатки сна, и выбежала из комнаты.

– Отец, отец! Где ты? – не найдя его в комнатах, Ида выбежала во двор прямо в ночной рубашке. В какой-то момент ей показалось, что идет снег. Лишь потом она осознала, что хлопья те – пепел. Что это за напасть? Откуда? Огня вблизи не видать, дом цел, сад тоже. Лишь всполохи, отражающиеся в низком свинцовом небе. Если не приглядываться, может показаться, что предрассветный час окрасил небо в легкие всполохи огня. Отца нигде не было, поэтому Ида решила вернуться в дом, переодеться и отправиться в сторону, где, по ее мнению, горело нечто большое.

Выйдя за калитку, Ида увидела, как со стороны реки едет телега, груженная бочками.

– Дед Агалар, что случилось? – она побежала навстречу повозке.

– Ой, дитя, беда большая приключилась, кто-то ночью все запасы сена и пшеницы сжег. Все амбары погорели. – Дед Агалар потянул вожжи, останавливая лошадь. – У Мисара еще и животинка пострадала, – потряс головой и хлопнул ладонью по колену.

– Какой ужас, неужели не смогли спасти ничего?

– Нет, дитя, никто не проснулся, никто не заметил, теперь вон стоят гадают, как оно все случилось, что пламени до небес никто не увидал, друг друга обвиняют, лишь я, кузнец и отец твой пытаемся хоть как-то с последствиями разобраться. А эти все грызутся. Тьфу. Ясное же дело, что это не из наших кто-то, все эти… – кивнул дед в сторону ущелья. – Где огонь, там азкаретцы богу молятся, – сплюнул дед.

– А можно мне с вами? – Ида сделала вид, что не услышала про азкаретцев, все знали, как дед Агалар к ним относится – что ни случись, виноваты огнепоклонники. Двадцать лет прошло с последней войны, а он все не привыкнет, что мирное время настало.

– Прыгай, чавой уж, Сирафинушка и не заметит веса твоего. Только зачем тебе туда? Уже ничем не поможешь, – вздохнул дед, но подвинулся, освобождая место рядом с собой.

Всю дорогу Иду снедала тревога, что-то ускользало от нее. Огонь. Почему у нее душа уходит в пятки от одной мысли об огне. Она в центре выжженного круга. Бескрайнее поле черной золы. Воспоминание пронзило ее резко, беспощадно. Она вспомнила сон. Без деталей, лишь привкус первобытного страха и трясущиеся руки. Дед Агалар заметил побледневшую Иду:

– Что с тобой, дитя? Укачало поди? Прости, медленнее не могу, хоть что-то бы успеть спасти.

– Нет, – прохрипела Ида, – я просто… просто я испугалась.

– Да уж чавой сейчас пугаться, огонь затих уж, так, местами пытается вырваться, но мы его мигом, – дед махнул рукой на бочки с водой.

– Да, – только и смогла ответить Ида. Но в душе переворачивалось все наизнанку. Сон. Предупреждение? Совпадение? В памяти мелькнули детские воспоминания, как отец посмеивался, называя ее выдумщицей, когда она рассказывала ему свои сны, совпадающие с событиями в деревне. Она вспомнила сон, как видела хромающего Ишаса во сне, а через день тот сломал ногу. Вспомнила сон про заснувших овец, а через неделю с промежутком в день не стало Кудряшки и Рогача. Отец называл все это совпадением, которые детский мозг сопоставлял и запоминал уже после. Тогда он спросил ее: «А сколько снов не сбылось? Ты просто их не запомнила, а тут совпало, вот и кажется, что все сбывается». Она тогда обиделась на него и не разговаривала целый день! Ей хотелось быть особенной. А сейчас Ида думала о том, что хочет быть самой обычной и не чувствовать больше этого.

Чем ближе они подъезжали к амбарам, тем плотнее становился воздух. Дед Агалар достал из кармана платок, смочил его и передал Иде.

– Закрой рот и нос, там до сих пор дыму вокруг и пепел падает с неба, как снег.

Ида послушно взяла платок и спрыгнула с повозки. Она шла медленно, пытаясь в нависшей несмотря на предрассветный час темноте отыскать силуэт отца. Но в этой толпе задача была практически невыполнима. Ей казалось, собралась вся деревня, вокруг стоял гул голосов перемежающийся треском тлеющих досок. Пару человек перетаскивали остывающие балки, кто-то пытался вынести из амбаров – точнее из того, что от них осталось – ящики и чудом уцелевшие мешки. Двое подбежали к повозке Деда Агалара и стали носить воду к дотлевающему сараю – там хранилось сено. Если все сгорело, зимой нечем будет кормить скот. А зерно… Ее размышления прервала рука, коснувшаяся плеча. Обернувшись, Ида увидела Ишаса. Он был весь в саже, но тепло улыбался.

– Мелкая, что ты здесь делаешь? – Иду всегда поражала его способность не унывать, что бы ни случилось.

– Отца ищу, проснулась, а его… что с твоей рукой? – резко спросила Ида, потянувшись к обмотанной куском какой-то пыльной рванины руке.

– Ерунда, думал балка остыла, а она, дрянь такая, горячая штучка оказалась, – усмехнулся Ишас, бросив взгляд сперва на руку, а потом глядя исподлобья на Иду.

– Очень на тебя похоже, любитель горячих штучек, – подхватила шутливый тон Ида.

– Завидуешь?

– Конечно, завидую, всегда мечтала обниматься с горячей балкой.

– Ладно, пойдем, Старый Пот осматривает дальний амбар, видимо подсчитывает, сколько уйдет времени и материала на починку и восстановление.

Чем ближе Ида подходила к месту пожара, тем сильнее становилось чувство тревоги. Казалось, небо стало ниже, а вокруг не бескрайние поля, а плотные стены, пытающиеся выдавить ее. Она потянулась к вискам, головная боль становилась нестерпимой. И постоянное ощущение какого-то присутствия, будто кто-то наблюдает за ней.

– Тебе плохо? – обеспокоенно спросил Ишас, заметив ее медленные движения.

– Нет, просто надышалась дымом, наверное, воздуха не хватает.

– Прижми плотнее платок.

Ида продолжала идти и сохранять равновесие. Мир качался перед глазами, но чем дальше она отходила от скопления людей, тем легче ей становилось дышать. Ей это показалось странным, но мыслей своих она выдавать пока не стала. Слишком глупо все это звучит. Ишас посмеется над ней, отец снова скажет про совпадение. Ощущения тесноты и давящего неба пропало, легким эхом отдаваясь в мыслях.

Пока все пытались справиться с остатками тлеющих балок и не допустить продвижение огня дальше, чему несказанно мешал поднимающийся ветер. Нужно все закончить до того, как порывы перенесут искру на стоящие недалеко дома. Отец стоял у самого дальнего амбара, Ишас махнул в его сторону.

– Дойдешь сама? А то Йофас приставил меня нянькой нашему новому помощничку, – Ишас закатил глаза и скривил губы.

– Он тоже здесь?

– О да, Йофас решил, что меня одного недостаточно для помощи и оценки ущерба, – в голосе Ишаса Ида почувствовала обиду. – Вон, он там разгребает один из завалов, не заметила? Мы прошли только что мимо него.

Ида покачала головой. Ишас нахмурился, но вопросов задавать не стал.

– Ладно, я пошел к помощничку, – Ишас растянул губы в тонкую линию и кивнул.

Ида знала, что это означает, поэтому улыбнулась и тоже молча кивнула. Но в голове мелькнула неуловимая мысль, так стремительно, что Ида не сумела ее поймать и осмыслить. Лишь легкое эхо неприятного чувства осталось после упоминания Луйса.

***

Ты все еще пытаешься видеть во мне свет, Отец? Ты правда считаешь, что я пытался предупредить? Не думал, что после всех деяний моих ты не утратил надежды и веры в меня, в Сына своего проклятого и поверженного без права на возвращение. Какой свет может быть во мне, когда даже низвергнутый я не свободен? Я – раб твоего замысла. Ты играешь не только этими жалкими смертными. Ты развлекаешься, посылая им страдания, и упиваешься их благодарностью, когда спасаешь их от своих же казней. Они глупы, не отрицай, а ты честолюбив. За мои правдивые слова меня назвали лжецом и осквернителем. Но разве я не прав? Твои дети верны тебе и считают мои слова не просто ложью, а другой правдой, моей правдой. Называют эгоистичным. Какое слово они сохранили из старого языка. Эгоистичный. Якобы я не ставлю себя на Твое место. И я еще отступник, но разве смею я думать о том, чтобы занять Твое место. Разве смеет хоть кто-то это допустить. Куда нам до тебя. Нет, напрасно ты гневаешься, в моих словах нет ни капли сарказма – да, я тоже помню тот язык. Мои сомнения и нежелания подчиняться капризам – в этом мой грех? Ты ведь мог просто спросить меня, Ты ведь мог просто объяснить мне мою ошибку, но Ты предпочел наказание. Когда, через сколько эпох ты поймешь, что не наказанием нужно решать непослушание. Но даже наказать ты не в силах без лицемерия и тщеславия, ты каждый раз даруешь им шанс на спасение, чтобы из эпохи в эпоху они славили твое милосердие. Чего ты хочешь на самом деле?

ГЛАВА 6. СОМНЕНИЕ

Наутро Ида проснулась со странным ощущением, ее, казалось, куда-то тянуло, что-то она должна была сделать, но никак не могла вспомнить, что. Предчувствие. Она протерла сонно глаза, потянулась, чтобы согнать ночной морок. Ей опять снилось что-то мрачное, и в этот раз она снова не смогла вспомнить ничего. Ни единой детали. Только в области живота ворочалось неприятное чувство чего-то необратимого.

Ида встала и медленно поплелась в умывальню, холодная вода прояснит разум. Отца дома она не застала, вероятно, он снова ни свет ни заря ушел помогать предотвращать последствия пожара. Ида вызвалась посидеть с деревенскими малышами, пока взрослые будут восстанавливать сараи, перебирать уцелевшие зерна и хоть как-то пытаться придумать, что делать дальше. Ида наспех позавтракала оставленными отцом блинами со сметаной, запила все чашкой какого-то травяного отвара. Отец приволок от Месидас травы, чтобы Иде лучше и спокойнее спалось. Уж неизвестно, что на самом деле за травы смешала Месидас, недаром о ней поговаривали шепотом, рассказывая небылицы, якобы она потомок ведьм, сожженных в год пророчества. Ида усмехнулась сама своим же глупым мыслям.

Детей Ида собрала во дворе храма, благо погода стояла хорошая, хоть и чувствовался в воздухе дымчатый запах наступающих холодов. В их деревне, окруженной с одной стороны могучими снежными горами, холода наступали раньше. Кутаясь в шаль, Ида позвала детей и рассказала, в какую игру они будут играть. Дети встали вокруг нее, вытянув сложенные ладошки. Ида сняла с мизинца колечко, которое на ее десятилетие выковал Ишас – это было его первое самостоятельно выкованное изделие. Пусть железное, пусть кривоватое, а в обрамлении лепестков – вероятно, это должно было быть похоже на ромашку – была обычная стекляшка, но Ида не расставалась с этим кольцом долгое время. А сейчас она собиралась использовать его в игре с детьми. Она сошла с ума. Несколько мгновений Ида крутила кольцо между пальцами, не решаясь. Вдруг кто-то из малышей выронит? Или выбросит? Она не могла его потерять. Ни за что. Ида надела кольцо обратно на мизинец, нагнулась и подняла с земли обычный камешек. И так сойдет. Дети смотрели на нее с любопытством, хотя некоторые так и норовили убежать. Ида объяснила им правила, о Создатель, а еще хотела стать воспитателем, как же сложно им объяснять. Кто-то понял сразу, а кто-то продолжать смотреть на нее пустыми глазами, будто она говорит на чужом языке. Дети постарше стали помогать, объясняя тем, кто помладше. И когда все более или менее были готовы, Ида начала водить. Спрятав у себя между ладонями камешек, она подходила к каждому ребенку и опускала руки в его сомкнутые ладони. Обойдя всех, Ида отошла на десять шагов и произнесла заветные слова, после которых ребенок с камешком должен был добежать до нее, а остальным нужно было догадаться и поймать его раньше. Двор храма наполнился гомоном, дети прыгали, кричали, носились – и не всегда в рамках игры. Оставив их продолжать самостоятельно, Ида пыталась уследить за всеми, но кто-то обязательно ссорился и толкался, кто-то отходил к клумбе и заинтересованно изучал растущие там ярко-красные цветы. О Создатель, только бы не сорвал. Пока она пыталась увести малыша от клумбы, двое не поделили камешек и роль ведущего, а девочка с ярко-рыжими косичками всхлипывала в сторонке и поглядывала обиженно на группку других девочек, которые хихикали – дразнили, наверное. Ида посмотрела на солнце, еще не прошло и полудня, а ей их занимать до самого заката. Тяжелый вздох. Нет, хорошо, что отец не отпустил ее в школу Пар-Иса. Невозможно управиться с 22 неуправляемыми детьми. Хотя мечту открыть класс в Азрете она не оставляла. Мир такой безграничный, столько интересного на свете и ей очень хотелось открывать этот мир вместе с детьми, пусть и на страницах книг и учебников. Ида унеслась в свои мысли и не сразу заметила, что кто-то дергает ее за подол юбки.

– Ида, а можно нам пойти к реке? – мальчишка лет десяти изучающе смотрел на нее.

– Нет, Петер, нельзя, я не смогу уследить за всеми, а у реки опасно.

– Мы не полезем в воду.

Ида сощурила глаза, ее взгляд выражал неверие. «Да, особенно ты».

– Честное слово! Если мы нарушим слово, можешь нас выпороть хлыстом. – Петер ухмыльнулся, продолжая испытывающе смотреть на Иду.

Ида вздрогнула от таких слов. Опустилась на колени и глядя прямо в ярко-васильковые глаза Петера прошептала:

– Нет, Петер, когда все закончится и вы вернетесь к родителям, то можете идти к реке. А пока вы со мной, я не разрешаю. Что я скажу вашим родителям? – про хлыст она не стала спрашивать.

Петер хитро улыбнулся, так, что пробрали мурашки. Явно маленький пакостник что-то задумал. Но он выдал простую фразу, которая оставила Иду стоять с раскрытым ртом в недоумении.

– Значит, тебя больше волнует не то, что с нами может приключиться беда, а то, что родители рассердятся на тебя? – Петер не стал ждать ответа, почесал висок указательным пальцем и убежал к остальным мальчишкам.

Ида ошарашенно встала, пытаясь понять, что чувствует.

– Не обращай на него внимания, он всегда такой вонючка, – Ида посмотрела в сторону, откуда раздался голос, на лавке в двух шагах сидела та самая заплаканная девочка с рыжими косичками. Под лучами солнца, казалось, веснушки стали ярче, и эта необычайная красота поразила Иду.

– Он и про реку специально спросил, знал, что не отпустишь, но хотел проверить, – продолжила девочка, качая ногами, не достающими до земли. На коленях лежала раскрытая книга.

– Откуда ты знаешь? – оторопело спросила Ида.

– Он всегда задирает всех, проверяет, кто слабее, и начинает постоянно цепляться. – И на этих словах Иде показалось, что глаза девочки налились слезами, но та улыбнулась легко, по-детски наивно, хотя глаза продолжали отражать глубину грусти в ее сердце.